В среду вечером мамочка, как обычно, вышла на связь, поэтому интервал между сеансами нашего общения оказался совсем коротким.

– Приветики! – сказала она. – Это опять я! Ну, что нового ты можешь рассказать мамочке?

Поскольку после понедельника ничего примечательного не произошло, я рассказала ей о вечеринке в честь дня рождения Кита.

– Да ты, Элеанор, в последнее время прямо настоящая светская львица? – спросила она неприятно приторным голосом.

Я ничего не ответила: обычно так было безопаснее всего.

– Во что ты была одета? Не сомневаюсь, ты выглядела совершенно нелепо. Дочь моя, во имя всего святого, заклинаю тебя: скажи, что ты не пыталась танцевать.

Мое напряженное молчание подсказало ей ответ.

– О боже, – вздохнула она, – танцы предназначены для красивых людей, Элеанор. Только представлю, как ты ворочаешься на танцполе, будто морж…

Она долго громко смеялась.

– Ах, спасибо тебе, дорогуша, огромное тебе спасибо. Хорошее настроение на весь вечер обеспечено! – Потом опять засмеялась. – Танцующая Элеанор!

– Как твои дела, мамочка? – тихо спросила я.

– Отлично, дорогуша, просто отлично. Сегодня у нас вечер чили – как всегда, огромное удовольствие. Потом будем смотреть кино. Чудно!

Она говорила беззаботным, веселым тоном, в котором я распознала граничащие с истерикой нотки.

– Мамочка, а меня повысили в должности, – в своем голосе я не смогла скрыть легкой вспышки гордости.

Она фыркнула.

– Повысили в должности! Как невероятно впечатляюще! И что это означает – лишние пять фунтов в неделю?

Я ничего не ответила.

– Тем не менее, дорогуша, – голос ее сочился покровительственной сладостью, – все равно это здорово. Нет, правда, ты молодец.

Я уставилась в пол, чувствуя, что к глазам подступили слезы.

– Я сказала нет! – заорала она кому-то еще. – Епта, разве я не сказала! Я сказала: «Секс в большом городе – 2»! Я была «за»! Я думала, мы голосуем. Да е-мое…

Она опять обратилась ко мне.

– Ты не поверишь, мои товарищи решили в очередной раз смотреть «Побег из Шоушенка». Ведь это всего лишь двадцатая среда подряд… Так, теперь слушай меня: не отвлекайся на всякие там новые должности, вечеринки по случаю дней рождения и прочую ерунду. Перед тобой стоит задача, на которой необходимо сосредоточиться. Трусливому сердцу никогда не заполучить хорошего парня, и тебе это прекрасно известно. Ты только подумай: благодаря тебе, Элеанор, у меня может появиться подходящий, красивый зять. Это вполне нормально, дорогуша, разве нет? У нас тогда была бы совершенно нормальная семья.

Она засмеялась, и я тоже – эта идея казалась чрезвычайно странной.

– Мне выпала нелегкая доля растить двух дочерей, – печально сказала она, – а я всегда хотела сына. Зять мог бы его заменить, если он, конечно, соответствует. Ну, ты понимаешь: вежливый, заботливый, внимательный и воспитанный. Твой проект, Элеанор, обладает этими качествами? Он хорошо одевается? Грамотно разговаривает? Ты же знаешь, я всегда старалась показать тебе, насколько важно правильно изъясняться и подобающе выглядеть.

– Он кажется замечательным, мамочка, – заверила ее я. – Очень подходящий. Красивый, талантливый и успешный. Блестящий молодой человек! – я воодушевлялась все больше.

О Джонни Ломонде мне, конечно, было почти ничего не известно, и я приукрашивала скудные сведения о нем, почерпнутые из Интернета. Это было весьма забавно.

Ее голос звучал презрительно, в нем подспудно чувствовалась угроза. Ее обычный тон.

– О господи, мне надоело. Надоело говорить с тобой, надоело ждать, когда ты доведешь до ума свой проект. Шла бы ты куда подальше, Элеанор. И ради всего святого, не трудись, не проявляй активность и не пытайся ускорить события. Упаси тебя бог. Продолжай в том же духе и ничего не делай. Возвращайся в свою пустую квартирку и смотри в одиночестве телевизор. Абсолютно. Каждый. Вечер.

Я услышала ее крик: «Иду! Не начинайте без меня!» Послышался щелчок зажигалки и глубокая затяжка.

– Пора бежать, Элеанор. Досвидос!

Тишина.

Я села и стала смотреть в одиночестве телевизор. Как и Абсолютно. Каждый. Вечер.

На мой взгляд, одна из причин, благодаря которым человек способен существовать на выделенном ему клочке этой зелено-голубой долины слез, заключается в том, что у него всегда есть возможность что-то изменить, какой бы далекой и призрачной она порой ни казалась. Даже в самых смелых мечтах я не могла предположить, что буду думать о своем рабочем дне не как о восьми часах тягостной рутины. У меня вызывал изумление тот факт, что теперь я, бросая взгляд на часы, обнаруживала, что совершенно незаметно день уже почти пролетел. Должность офис-менеджера подразумевала множество новых задач, которые мне приходилось осваивать. Разумеется, они не были неподвластны человеческому разумению, однако порой представляли некоторые трудности, и я поражалась, с каким энтузиазмом мой мозг преодолевал стоящие перед ним препятствия. Кажется, коллеги не были особенно впечатлены, услышав, что я буду их администрировать, но, во всяком случае, пока не проявляли признаков недовольства и не нарушали субординацию. Я, как всегда, держалась особняком и позволяла им заниматься своим делом (или тем, что они за таковое выдавали, поскольку они никогда себя не перетруждали и имели свойство превращать в бардак даже то немногое, за что все-таки брались). На данный момент сохранялся статус-кво: сотрудники нашего офиса пока не стали более неэффективны, чем до моего назначения.

Новая должность подразумевала более плотное взаимодействие с Бобом, и я обнаружила в нем весьма приятного собеседника. Он посвящал меня в многочисленные детали повседневного ведения бизнеса и проявлял восхитительную несдержанность, рассказывая о клиентах. Как я вскоре узнала, клиенты могут быть очень требовательными. Я по-прежнему редко вступала с ними в непосредственный контакт, что меня в высшей степени устраивало.

Насколько я поняла, они на регулярной основе оказывались неспособны сформулировать, что им нужно, в итоге доведенным до отчаяния дизайнерам приходилось создавать какие-то эскизы, опираясь лишь на смутные намеки, которые удавалось извлечь из заказчиков. После многочасовых усилий всей команды работу представляли клиенту на рассмотрение. И тогда клиент отвечал: «Нет, это как раз то, что мне не нужно».

Этот процесс воспроизводился несколько мучительных раз, прежде чем заказчик наконец провозглашал, что доволен результатом. По словам Боба, утвержденный в итоге макет неизбежно был практически тождественен первоначальному, который клиент отвергал как не соответствующий его запросам. Неудивительно, подумала я, что в комнате для персонала хранился приличный запас пива, вина и шоколада и что дизайнеры так часто прибегали к их помощи.

Кроме того, я занялась подготовкой рождественского обеда. Пока что у меня были только смутные идеи, но, подобно нашим клиентам, я прекрасно знала, чего я не хочу. Никаких сетевых ресторанов и отелей, никакой индейки, никакого Санта-Клауса; никаких заведений, предлагающих «корпоративные вечеринки» и «отдых всем офисом». Чтобы найти идеальное место и спланировать идеальный праздник, потребуется время, но у меня впереди еще несколько месяцев.

Примерно раз в неделю мы с Рэймондом вместе ходили обедать. Каждый раз в разные дни, что меня несколько раздражало, но он обладал невиданной сопротивляемостью к любому распорядку (чему не стоило бы удивляться). Как-то раз он прислал мне электронное письмо меньше чем через сутки с момента нашей последней встречи, чтобы опять пригласить на ланч. Я почти смогла поверить, что можно радоваться моему обществу или, во всяком случае, терпеть его во время краткой трапезы, но представлялось неправдоподобным, что такое может случиться два раза в течение одной недели.

Он ответил следующим образом:

Совместные обеды настолько вошли у нас в обыкновение, что Рэймонду даже не было нужды указывать место встречи.

Когда я пришла, его еще не было, поэтому я углубилась в газету, обнаруженную мной на соседнем стуле. Удивительным образом мне полюбилось это потрепанное заведение; персонал, внешне отталкивающий, был неизменно вежлив и приветлив. Теперь многие официанты могли спросить: «Как обычно, да?» – и принести кофе и булочку с сыром, не требуя моего ответа. Я понимаю, что кажусь недалекой и тщеславной, но у меня возникало чувство, будто я в американской комедии, будучи «завсегдатаем» и заказывая «как обычно». Теоретически затем должна была следовать непринужденная остроумная беседа, но до этого нам, к сожалению, было еще далеко. Один из официантов, Майки, подошел ко мне со стаканом воды в руке.

– Вам сразу принести заказ или подождете Рэймонда? – спросил он.

Я ответила, что Рэймонд должен был прибыть с минуты на минуту, и Майки принялся протирать соседний стол.

– Как дела? – спросил он.

– В порядке, – ответила я, – похоже, приближаются последние летние деньки.

Об этом я думала, пока шла в кафе, чувствуя на лице ласковые лучи солнца, замечая в зеленых кронах деревьев отдельные желтые и красные листья. Майки кивнул.

– А я с первого числа увольняюсь, – сказал он.

– О! – сказала я. – Очень жаль.

Майки был добрым и вежливым парнем, всегда приносил с кофе трюфели, хотя мы их не просили, и никогда не требовал за них дополнительную плату.

– Нашли что-нибудь получше? – спросила я.

– Нет, – ответил он, присаживаясь рядом со мной на краешек стула, – с Хейзел совсем плохо.

Хейзел, как я знала, была его девушка, они жили неподалеку с дочерью Лоис и небольшой болонкой.

– Очень сочувствую вам, Майки, – сказала я.

Он кивнул.

– Врачи думали, что со всем справились, но все началось снова, теперь в печени и лимфатических узлах. Я просто хотел, ну, знаете…

– Провести оставшееся Хейзел время вместе с ней и Лоис, а не подавать всяким незнакомым женщинам булочки с сыром, – заметила я, и он благодарно засмеялся.

– Сейчас все дело в размере, – сказал он.

Я собралась с духом и положила руку ему на плечо. Хотела было что-то сказать, но не смогла подобрать правильные слова, так что просто посмотрела на него, надеясь, что он и без слов все поймет: что мне отчаянно жаль его семью, что я восхищаюсь его заботой о Хейзел и Лоис, что я больше, чем кто-либо понимаю, что такое утрата, знаю, как ему сейчас тяжело и как потом будет еще тяжелее. Как бы мы ни любили другого человека, этого всегда недостаточно. Сама по себе любовь не может его сохранить.

– Спасибо вам, Элеанор, – мягко произнес он.

Он поблагодарил меня!

В этот момент пришел Рэймонд и рухнул на стул.

– Как дела, старина? – спросил он. – Как Хейзел?

– Неплохо, Рэймонд, неплохо. Я принесу вам меню.

Когда он ушел, я подалась вперед и спросила:

– Ты уже знаешь о Хейзел?

Он кивнул.

– Полное дерьмо, правда? Ей еще и тридцати нет, а малышке Лоис меньше двух.

Он покачал головой. Мы замолчали – говорить что-то еще было бессмысленно. Когда мы сделали заказ, Рэймонд откашлялся.

– Я должен тебе кое-что сообщить, Элеанор. Прости, еще плохие новости.

Я откинулась на стуле и подняла глаза на потолок, готовясь их услышать.

– Говори.

В жизни есть очень мало вещей, которых я не могла бы себе вообразить или к которым оказалась бы не готова. Хуже того, что я уже пережила, ничего быть не может, – звучит как преувеличение, но в действительности это констатация факта. Я полагаю, в некоем странном смысле это для меня источник силы.

– Самми… – произнес Рэймонд.

Этого я не ожидала.

– В эти выходные он скончался, Элеанор. Обширный инфаркт. По крайней мере, все произошло быстро.

Я кивнула. С одной стороны, я удивилась, с другой – нет.

– Как это произошло? – спросила я.

Рэймонд принялся за еду и стал рассказывать подробности – то с набитым ртом, то прожевав. Даже не представляю, что могло бы оторвать этого человека от обеда. Наверное, только вирус Эбола.

– Самми был у Лауры, – сказал он, – просто сидел и смотрел телевизор. Все случилось внезапно.

– А она в тот момент была дома? – спросила я.

Боже, избавь ее от этого. Жить потом дальше, пытаться справиться с чувством вины, с болью, с ужасом произошедшего… я не пожелала бы такого ни одному человеческому существу. Будь у меня такая возможность, я с радостью переложила бы ее груз на свои плечи. По сравнению с моим собственным он был бы столь мизерным, что я его даже бы не заметила.

– Она была наверху, собиралась уходить, – ответил Рэймонд, – представь, какой это был шок, когда она спустилась вниз и обнаружила его на диване.

Значит, Лауре себя винить не в чем. Она не могла его спасти, даже если попыталась бы. Нет, здесь все было в порядке – насколько это возможно в данных обстоятельствах. Я стала анализировать факты.

– Значит, на момент наступления смерти он был один, – сказала я, – полиция не подозревает, что смерть была насильственной?

Рэймонд подавился бургером с халлуми, и мне пришлось протянуть ему стакан воды.

– Черт побери, Элеанор! – воскликнул он.

– Прошу прощения, но это первое, что пришло мне в голову.

– Иногда лучше не произносить вслух первое, что приходит в голову, ясно? – тихо сказал он, не глядя на меня.

Я почувствовала себя ужасно. Из-за Самми и его семьи, из-за того, что, сама того не желая, расстроила Рэймонда, из-за официанта и его девушки, из-за их несчастного ребенка.

Везде смерть и страдания обрушиваются на хороших, добрых людей, ничем не заслуживших такого, и никто не в состоянии помешать… На глаза навернулись слезы, и чем больше я пыталась их побороть, тем больше их набегало. В горле встал обжигающий, будто полыхающий огнем ком, нет, пожалуйста, только не огонь…

Рэймонд пересел на стул рядом со мной, обнял за плечи и заговорил тихим ласковым голосом:

– Элеанор, пожалуйста, не плачь. Прости меня… Я совсем не хотел на тебя срываться, правда… Элеанор, ну пожалуйста…

Как ни странно – никогда бы не подумала, – тебе действительно становится лучше, когда другой человек обвивает тебя рукой, прижимает к себе. Почему? Может, подобная потребность в физическом контакте присуща всем млекопитающим? Рэймонд казался теплым и надежным. Я вдыхала запах его дезодоранта и порошка, которым он стирал одежду, – над ними витал слабый налет табака. Запах Рэймонда. Я прижалась крепче.

Наконец мне удалось вернуть контроль над эмоциями, и постыдные слезы отступили. Я шмыгнула носом, Рэймонд вернулся на свое место, порылся в карманах куртки и протянул мне пачку бумажных платочков. Я улыбнулась, взяла один и высморкалась. Я сознавала, что издаю чрезвычайно неаристократичные трубные звуки, но что еще мне оставалось делать?

– Прости, – сказала я.

Он слегка улыбнулся в ответ.

– Я понимаю, – сказал он, – это тяжело.

Чтобы переварить все, что он сказал, мне потребовалось некоторое время.

– И как сейчас Лаура? И Кит? И Гэри?

– Они в полном раздрае, что ожидаемо.

– Я пойду на похороны, – решительно сказала я.

– Я тоже, – сказал он и отхлебнул колы, – Самми был славный старик, правда?

Я улыбнулась, ком в горле провалился куда-то вниз.

– Да, он был славный, – согласилась я. – Это было заметно сразу, даже когда он лежал без сознания на тротуаре.

Рэймонд кивнул. Он потянулся ко мне через стол и сжал мою руку.

– По крайней мере, после того случая он прожил в кругу семьи еще несколько недель, правда? И неплохих – вечеринка у Лауры, сорокалетие Кита. Ему повезло провести время с теми, кого он любил.

Я кивнула.

– Рэймонд, можно тебя кое о чем спросить?

Он взглянул на меня.

– Каков этикет на похоронах? Скорбящим по-прежнему обязательно надевать черную одежду? Требуются ли шляпы?

Рэймонд пожал плечами.

– Понятия не имею. Я так думаю, можно надеть что хочется. Самми был не из тех, кто стал бы заморачиваться подобной ерундой.

Я немного подумала.

– Надену все черное… для страховки. Но без шляпки.

– Я тоже приду без шляпки, – сказал Рэймонд, и мы засмеялись.

Мы смеялись куда дольше, чем того заслуживало это незамысловатое бонмо, просто потому, что это было приятно.

По дороге обратно мы молчали. Нам навстречу светили лучи неяркого солнца, и я, будто кошка, подставила ему лицо. Рэймонд взбивал ногами тонкий ковер опавшей листвы, и сквозь ее бронзу сверкали красные кроссовки. Рядом дугообразно прыгала серая белка, в воздухе стоял почти осенний запах, запах яблок и шерсти. Перешагнув порог офиса, мы по-прежнему молчали. Рэймонд взял мои руки в свои, на какую-то долю секунды сжал их и отпустил. Потом направился наверх в свой отдел, а я свернула за угол и пошла к себе.

Я чувствовала себя как только что снесенное яйцо – внутри было липко и противно, сверху меня покрывала столь хрупкая оболочка, что даже легкое давление могло сломать ее. Когда я села за стол, меня уже дожидалось электронное письмо.

Требовался ли ответ? Я решила, что да, и отправила: