Рэймонд ждал меня у входа в больницу. Я увидела, как он наклонился и щелкнул зажигалкой, давая прикурить какой-то женщине в инвалидном кресле: вместе с собой она прихватила капельницу на колесиках и теперь могла разрушать свое здоровье в то самое время, когда врачи пытались его восстановить на деньги налогоплательщиков. Рэймонд разговаривал с ней, пока они оба дымили. Он склонился к ней, что-то сказал, и дама залилась смехом старой карги, тут же сменившимся приступом затяжного кашля. Я осторожно приблизилась к ним, опасаясь, что тлетворное облако окутает меня, оказав тем самым губительный эффект. Увидев меня, Рэймонд погасил окурок и неторопливо двинулся мне навстречу. На нем были джинсы, сидевшие отвратительно низко на его ягодицах. Когда он повернулся ко мне спиной, я заметила неприятную полоску нижнего белья – жуткого лилового цвета – и покрытую веснушками белую кожу, напомнившую мне шкуру жирафа.

– Привет, Элеанор, – сказал он, зачем-то потирая руками бедра, будто желая избавиться от грязи, – как дела?

К моему ужасу, он склонился ко мне, будто желая обнять. Я отступила на шаг назад, но все же успела вдохнуть табачный дым, к которому примешивался еще какой-то неприятный запах, химический и едкий. Подозреваю, что это была недорогая марка мужского одеколона.

– Добрый день, Рэймонд, – ответила я, – пройдем внутрь?

Мы вошли в лифт и поднялись наверх, где располагалась седьмая палата. Рэймонд утомительно долго повествовал о событиях минувшего вечера: они с друзьями «погудели на отлично», что бы это ни значило, выполнили миссию в Grand Theft Auto, а потом играли в покер. Я не очень понимала, зачем он все это мне говорит. Я совершенно точно ни о чем не спрашивала. Наконец он закончил свой рассказ и полюбопытствовал, как прошел мой вечер.

– Я провела небольшое исследование, – ответила я, не желая марать столь светлое событие, рассказывая о нем Рэймонду. И воскликнула: – Смотри! Седьмая палата!

Он тут же отвлекся, будто ребенок или домашний зверек. Перед тем как войти, мы по очереди продезинфицировали руки спиртосодержащей жидкостью. Безопасность превыше всего, хотя моя несчастная изувеченная кожа еще не оправилась от прошлой дерматологической атаки.

Самми лежал на последней кровати, у самого окна, и читал газету. Пока мы приближались, он обозревал нас поверх своих очков. Поза его выражала недружелюбие. Рэймонд кашлянул.

– Здравствуйте, мистер Томм, – сказал он, – я Рэймонд, а это Элеанор.

Я кивнула старику. Рэймонд продолжал:

– Мы… мы видели вас во время вашей передряги, и я с вами поехал на «скорой» в больницу. А сегодня просто зашли вас навестить, узнать, как идут ваши дела…

Я наклонилась к нему и протянула руку. Самми уставился на нее.

– Как-как? Кто вы, говорите, такие?

Он выглядел встревоженным и весьма агрессивным. Рэймонд принялся объяснять ему по новой, но Самми вытянул руку ладонью вперед, веля замолчать. Несмотря на то, что на нем была белая полосатая пижама, а мягкие седые волосы торчали в разные стороны, как у птенца голубя, выглядел он на удивление внушительно.

– Помолчите, обождите минутку, – сказал он, потянулся к прикроватной тумбочке и что-то с нее взял.

Я непроизвольно отступила на шаг назад – кто знает, что он достанет оттуда! Самми засунул в ухо какой-то предмет, немного повозился, и что-то коротко, пронзительно пискнуло. Звук замер, и старик улыбнулся.

– Ну вот, так-то лучше, – сказал он. – Теперь пес может увидеть кролика, правда? О чем вы мне тут толкуете? О церкви, надо полагать? Или опять пытаетесь впарить мне телик? Мне не надо, сынок, – я уже говорил твоим дружкам. Я никогда не выложу приличную сумму только за то, чтобы лечь перед говорящим ящиком и смотреть всю эту дрянь! На толстух, танцующих бальные танцы, и здоровых мужиков, выпекающих торты, – упаси меня бог!

Рэймонд снова кашлянул и представил нас еще раз. Я тем временем наклонилась и пожала Самми руку. Выражение его лица молниеносно изменилось, и он одарил нас лучезарной улыбкой.

– Ага, так это были вы, ребятки! Я уже достал медсестер расспросами о том, кто спас мне жизнь. «Кто привез меня сюда?» – спрашивал я. «Как я здесь оказался?» Но они не могли объяснить. Что же вы стоите? Садитесь, подвигайтесь поближе и расскажите о себе. Я даже не знаю, как вас благодарить за то, что вы сделали! В самом деле не знаю!

Он кивнул, и его лицо приняло самое серьезное выражение.

– Сегодня мы все только и слышим, что мир катится к черту, что нас окружают одни мошенники и педофилы, но это все неправда. Они забывают о том, что на свете полно обыкновенных достойных людей, таких, как вы, добрых самаритян, которые всегда остановятся и окажут помощь нуждающемуся. Вот встретитесь с моей семьей, увидите, как они будут вам рады!

Он откинулся на подушки, утомленный своей тирадой. Рэймонд поставил два стула – один для меня, второй для себя.

– Как вы себя чувствуете, мистер Томм? – спросил Рэймонд. – Ночью хорошо спали?

– Зови меня Самми, сынок, нечего разводить церемонии. Со мной все в порядке, спасибо, я в мгновение ока встану на ноги. Но если честно, то вы с женой спасли мне жизнь, вот как пить дать.

Я почувствовала, что Рэймонд заерзал на стуле, и подалась вперед:

– Мистер Томм…

Его брови приподнялись, а потом задвигались вверх-вниз, что привело меня в полное замешательство.

– Самми… – поправилась я, и он согласно кивнул головой. – Боюсь, мне придется исправить ряд неточностей, искажающих факты. Во-первых, жизнь вам спасли не мы. Это заслуга «скорой помощи», чьи врачи хоть и вели себя резковато, но все же сделали все необходимое, чтобы стабилизировать ваше состояние, пока везли вас сюда. То же самое относится и к медперсоналу этой больницы, включая анестезиолога, хирурга-ортопеда, оперировавшего ваше бедро, и многих других профессионалов, впоследствии осуществлявших за вами уход. Если вас кто-то и спас, то только они. Мы же с Рэймондом всего лишь обратились к ним за помощью и оставались с вами до тех пор, пока не передали на попечение Государственной службе здравоохранения.

– Да-да, конечно, спасибо нашей медицине, – сказал Рэймонд, бесцеремонно меня оборвав.

Я окинула его самым мрачным взором, на какой только была способна.

– Далее, необходимо немедленно указать, что мы с Рэймондом всего лишь коллеги. И абсолютно точно не являемся супругами.

Я посмотрела на Самми в упор, желая убедиться, что на этот счет у него не осталось сомнений. Самми взглянул на Рэймонда. Рэймонд взглянул на Самми. Повисла пауза, лично мне показавшаяся немного неловкой. Рэймонд выпрямился на стуле.

– Послушайте, Самми, а где вы живете? – спросил он. – Что вы делали в тот день перед тем, как с вами произошел несчастный случай?

Самми улыбнулся ему в ответ.

– Я здешний, сынок, – сказал он, – где родился, там и пригодился. Я всегда затовариваюсь по пятницам. В то утро я неважно себя чувствовал, но подумал, что это всего лишь ангина. Вот уж не ожидал, что окажусь здесь!

Он вытащил ириску из большого пакета, лежащего у него на коленях, и предложил нам. Рэймонд взял, я отказалась. Мысль о деформированной конфете, нагревшейся до температуры тела у Самми на паху (пусть даже через фланелевую пижаму и одеяло), внушала мне отвращение.

И Самми, и Рэймонд во время жевания издавали громкие звуки. Пока мужчины чавкали, я смотрела на свои руки: они выглядели ободранными, почти обожженными, но меня все равно радовало то обстоятельство, что дезинфицирующий состав на основе спирта уничтожил всех микробов и бактерий, кишащих в больнице повсюду. В том числе, вероятно, и на мне.

– А вы? Вам отсюда далеко до дома? – спросил Самми. – Я хотел сказать… каждому до своего дома… – поспешно добавил он, глядя на меня.

– Я живу в Саус-Сайде, – ответил Рэймонд, – а Элеанор… в Уэст-Энде, да?

Я кивнула, не желая раскрывать подробности моего местопребывания. Самми спросил, где мы работаем, и я предоставила Рэймонду возможность ответить, довольствуясь ролью стороннего наблюдателя. Самми выглядел совершенно беззащитным, как и любой человек, вынужденный носить пижаму на публике, но оказался моложе, чем я полагала вначале: насколько я понимаю, ему было не больше семидесяти. И у него были замечательные синие глаза.

– Я даже понятия не имею, что такое графический дизайн, – сказал Самми, – для меня это слишком мудрено. А я всю жизнь проработал почтальоном. Но я вовремя ушел и теперь, если особо не тратиться, могу жить на пенсию. В наше время все переменилось – слава богу, что я больше не работаю. Чего они только не наворотили. Раньше почта была уважаемым учреждением…

Рэймонд то и дело кивал головой.

– Это точно, – сказал он. – Помните старые добрые времена, когда почту вынимали из ящика утром, перед тем как уйти из дома? А в обед ее доставляли опять! А сегодня она приходит только к вечеру, если приходит вообще…

Должна признать, что весь этот разговор на почтовые темы был очень утомительным.

– Как долго вы здесь пробудете, Самми? – спросила я. – Я спрашиваю только потому, что чем дольше пациент находится в больнице, тем выше его шансы получить послеоперационную инфекцию – гастроэнтерит, Staphylococcus aureus, Clostridium difficile…

Рэймонд опять меня перебил:

– Ага, – сказал он, – готовь спорить, и еда тут тоже скверная, да, Самми?

Старик засмеялся.

– Да, сынок, тут ты не ошибся, – сказал он, – видели бы вы, что нам сегодня подали на ланч. Предполагалось, что это ирландское рагу… но по виду больше походило на собачьи консервы. По запаху тоже.

Рэймонд улыбнулся.

– Давайте мы вам что-нибудь принесем, Самми? Мы могли бы сбегать в магазин на первом этаже или заскочить к вам на неделе, если вам что-то нужно.

Рэймонд посмотрел на меня, ожидая подтверждения своих слов. Я кивнула. У меня не было причин отвергать это предложение. От мысли о том, что я могу помочь пожилому человеку, страдающему от несбалансированного питания, у меня возникло приятное чувство. Я стала размышлять, что ему принести и какую еду удобнее перевозить. Интересно, понравится ли Самми холодная паста с соусом песто? Если да, то я могла бы приготовить вечером две порции, одну съесть на ужин, а вторую утром принести сюда, положив в пластиковый контейнер. Я не держала дома подобные емкости, не имея в них необходимости вплоть до сегодняшнего дня. Я могла бы сходить в магазин и приобрести один экземпляр. По всей видимости, это как раз то, что женщина моего возраста должна делать в сложившихся обстоятельствах. Как захватывающе!

– Ах, сынок, спасибо, – ответил Самми, нанося удар по моей целеустремленности, – но не стоит беспокоиться. Ко мне постоянно ходят родные, дважды в день.

Последнюю фразу он произнес с очевидной гордостью.

– Я не успеваю съесть и половины того, что они приносят. Таскают целыми сумками! В конечном счете, мне приходится большую часть отдавать другим.

С этими словами он обвел соседей по палате царственным жестом.

– Кто составляет вашу семью? – спросила я, несколько удивленная этим откровением. – Я предполагала, что вы одиноки и бездетны, как и мы.

Рэймонд неловко заерзал на стуле.

– Я вдовец, Элеанор, – сказал Самми. – Джин умерла пять лет назад. Рак. Он быстро ее забрал, – старик немного помолчал и сел прямее. – У меня двое сыновей и дочь. Старший, Кит, женат, у него двое ребятишек. Не мальчишки, а озорные обезьянки, – добавил он, и глаза у него засветились. – Второго зовут Гэри. Гэри и Мишель не женаты, но живут вместе. Сегодня, похоже, так принято. А младшенькая у меня Лаура… Только бог знает, что у нее на уме. Представляете, ей только тридцать пять, а она уже дважды разведена! У нее свое дело, хороший дом и машина… Только, кажется, никак не может встретить подходящего человека. А если она кого и находит, то не может долго с ним продержаться.

Меня его слова заинтересовали.

– Я бы порекомендовала вашей дочери не волноваться, – уверенно сообщила я. – Мой недавний опыт показывает, что идеальный мужчина появляется в тот самый момент, когда его ждешь меньше всего. По воле судьбы он оказывается у тебя на пути, а провидение следит за тем, чтобы вы встретились и были вместе.

Рэймонд издал странный звук – нечто среднее между кашлем и чихом.

Самми ласково улыбнулся.

– В самом деле? Ты можешь сказать ей об этом сама, золотце, – сказал он. – Они скоро придут.

Мимо как раз проходила медсестра и явно услышала все, что он говорит. У нее был избыточный вес и весьма привлекательные белые пластиковые сабо, дополненные поразительными носками в черно-желтую полоску. Ее ноги походили на двух больших толстых ос. Я мысленно сделала пометку: перед уходом спросить ее, где она такие приобрела.

– Максимум три посетителя на больного, – сообщила она, – и боюсь, сегодня нам придется строго придерживаться этого правила.

По ней вовсе не было похоже, что она боится.

Рэймонд встал.

– Все, Самми, уступаем место вашим родным, – сказал он.

Я тоже встала; мне показалось это вполне уместным.

– Не торопитесь, посидите еще, – сказал Самми.

– Может быть, мы придем на неделе? – спросила я. – Есть ли какой-то журнал или периодическое издание, которые вы бы хотели почитать?

– Элеанор, как я уже говорил, вы спасли мне жизнь, и теперь мы одна семья. Приходи в любое удобное время. Я буду рад тебя повидать, золотце, – сказал Самми.

У него были влажные глаза, похожие на две литорины в морской воде. Я снова протянула ему руку, но вместо того чтобы ее пожать, он взял ее в свои ладони. В другой ситуации я пришла бы в ужас, но сейчас он меня удивил. Его руки были большие и теплые, как лапы животного, и моя рука в них казалась совсем маленькой и хрупкой. Ногти у него были довольно длинные и корявые, тыльная сторона ладоней поросла кудрявыми седыми волосками, уходившими вверх и прятавшимися под рукавами пижамы.

– Слушай, Элеанор, – сказал он, глядя мне в глаза и крепко сжимая мою ладонь, – спасибо тебе, девочка. Спасибо, что позаботилась обо мне и принесла мои покупки.

Я обнаружила, что мне не хочется высвобождать руки из его теплых, сильных ладоней. Рэймонд кашлянул: несомненно, его легкие требовали срочно восполнить образовавшийся в последние полчаса недостаток канцерогенов.

В горле неожиданно образовался ком, и я поняла, что мне трудно говорить.

– В таком случае, я зайду через несколько дней и принесу продукты питания, – в конце концов произнесла я, – обещаю.

Самми кивнул.

– Ну, выздоравливайте, – сказал Рэймонд, кладя Самми на плечо свою мясистую руку, – скоро увидимся!

Мы направились к выходу из палаты, и Самми махал нам до тех пор, пока мы не завернули за угол и не подошли к лифту.

Заговорили мы лишь оказавшись на улице.

– Симпатичный дядька, правда? – сказал Рэймонд. Это было явно излишнее замечание.

Я согласно кивнула, пытаясь не потерять ощущение его ладоней, ласковых и надежных, и теплый, добрый взгляд его глаз. Вдруг, к своему беспредельному ужасу, я почувствовала, что в моих глазах собираются слезы, и отвернулась, чтобы вытереть их, пока они не полились. К моей досаде, от внимания Рэймонда, обычно самого ненаблюдательного человека на свете, это не ускользнуло.

– Что будешь сегодня делать, Элеанор? – мягко спросил он.

Я взглянула на часы. Почти четыре.

– Вернусь домой и, пожалуй, немного почитаю, – сказала я. – Потом по радио будет программа, в которой повторяются фрагменты, больше всего понравившиеся слушателям на минувшей неделе. Порой бывает довольно увлекательно.

Я также подумала, что неплохо бы прикупить еще водки, пол-литровую бутылку, не больше, в дополнение к той, что у меня еще осталась. Я томилась по этому стремительному, резкому ощущению, обжигающему и мучительному, появлявшемуся, когда я пила, и по последующему безмятежному отсутствию чувств и эмоций. К тому же, увидев дату на газете, которую читал Самми, я вспомнила, что сегодня у меня день рождения. К вящей досаде, я забыла спросить медсестру, где она купила свои осиные носки, – это мог бы быть мой подарок самой себе. Я решила, что вместо них куплю букет фрезий. Мне всегда нравился их тонкий аромат и мягкие пастельные цвета; они будто мерцают приглушенным светом, что выглядит намного прекраснее кричаще-желтого подсолнуха или тривиальной красной розы.

– Я сейчас поеду к маме, – сказал Рэймонд, глядя на меня.

Я кивнула, высморкалась в носовой платок и застегнула телогрейку, готовясь ехать домой.

– Слушай, а ты не хотела бы со мной? – сказал Рэймонд, когда я уже собралась было повернуться и уйти.

Ни при каких обстоятельствах – это была моя первая мысль.

– Я навещаю ее почти каждое воскресенье, – продолжал он, – она почти никуда не ходит. Уверен, она будет рада увидеть новое лицо.

– Даже такое, как у меня? – спросила я.

Мне трудно было вообразить, что кто-либо мог испытать удовольствие, глядя на мое лицо, – что в первый, что в тысячу первый раз. Рэймонд, проигнорировав мое замечание, стал рыться в карманах.

Пока он прикуривал, я обдумывала его предложение. В конце концов, водку и цветы на день рождения можно купить и потом, по дороге домой, и, возможно, мне будет интересно посмотреть на домашнюю обстановку другого человека. Я попыталась вспомнить, когда в последний раз мне доводилось делать что-то подобное. Пару лет назад я побывала в прихожей соседей снизу, которым через меня передали посылку. Там сильно пахло луком, а в углу стоял уродливый торшер. За несколько лет до этого одна из наших секретарш устроила у себя дома вечеринку и пригласила на нее всех наших сотрудниц. У нее была красивая квартира в старом доме: с витражами, красным деревом и замысловатыми карнизами. Но сама «вечеринка» оказалась лишь предлогом, чем-то вроде приманки для того, чтобы продать нам секс-игрушки. Это было чрезвычайно отталкивающее зрелище: семнадцать пьяных женщин сравнивали эффективность нескольких пугающе больших вибраторов. Я ушла уже через десять минут, выпив бокал тепловатого «Пино Гриджио» и отразив возмутительно наглый вопрос родственницы хозяйки о моей личной жизни.

Я, конечно же, знакома с понятием вакханалий и дионисийских мистерий, но мне представляется в высшей степени странным, что женщинам нравится проводить целый вечер, выпивая и приобретая подобные устройства, и уж тем более странно, что такое мероприятие именуется «развлечением». Слиянию тел двух влюбленных положено быть священным таинством. Оно не может служить предметом обсуждения между малознакомыми людьми над подносом с кондитерскими изделиями в виде нижнего белья. Когда мы с моим музыкантом впервые уединимся ночью, союз наших тел будет отражать союз наших разумов и душ. Его инаковость; вспышка темных волос в подмышечной впадине; бугорки на клавишах ключиц. Биение крови на сгибе локтя. Теплая мягкость губ, когда он обнимет меня и…

– Эй! Элеанор! Я это… Если ты со мной, нам надо бежать на автобус.

Я рывком вернула себя в негостеприимную реальность и увидела коренастую фигуру Рэймонда в неряшливой толстовке и грязных кроссовках. Вполне возможно, его мама окажется умной и очаровательной собеседницей. Ее потомство заставляло меня в этом сомневаться, но ведь никогда не знаешь наверняка.

– Хорошо, Рэймонд, я сопровожу тебя в дом твоей матери, – сказала я.