Когда я свел новобрачную по склону благословенного холма, обнимая ее за талию, Руфо помог нам сесть на «лошадей». Никаких комментариев с его стороны не последовало. Вряд ли он пропустил мимо ушей, что Стар теперь обращалась ко мне со словами «милорд муж». Руфо сел на многоножку и поехал за нами, соблюдая почтительное расстояние, чтобы не слышать нашу беседу.

Около часа мы ехали, держась за руки. Каждый раз, когда я видел лицо Стар, она улыбалась, если же она встречала мой взгляд, то на щеках появлялись ямочки. Раз я спросил:

– Скоро будет опасная часть пути?

– Когда мы свернем с дороги, милорд муж.

Проехали еще с милю. Наконец Стар застенчиво сказала:

– Милорд муж?

– Что, жена?

– Ты все еще думаешь, что я холодная и неумелая?

– Мм… – ответил я, как бы обдумывая каждое слово. – «Холодная» – нет, честно говоря, я этого утверждать не могу. А вот «неумелая»… ну, в сравнении с такой артисткой своего дела, как Мьюри, можно сказать…

– Милорд муж!

– Что? Я только говорю…

– Ты что, набиваешься на пинок в брюхо? – И добавила: – Это такая американская идиома.

– Женушка… Ты что, и вправду можешь дать мне пинок в брюхо?

Она помедлила с ответом, голос ее прозвучал еле слышно:

– Нет, милорд муж. Никогда!

– Рад слышать. Но если бы ты попыталась, что бы произошло?

– Ты… ты бы меня отшлепал. Моей шпагой. Но не твоим мечом. Пожалуйста, не бей меня твоим мечом никогда, муж мой.

– И твоей шпагой тоже не буду. Рукой – да. Больно. Сначала отшлепаю тебя, а потом…

– Что будет потом?

Я сказал ей.

– Но не следует доводить меня до этого сейчас. Согласно плану, мне предстоит сегодня вечером сражаться. И в будущем меня тоже не перебивай.

– Хорошо, милорд муж.

– Отлично. Теперь, если дадим Мьюри судейскую оценку в десять баллов, то по этой шкале ты заслуживаешь… Дай-ка мне посчитать…

– Балла три-четыре? Или даже пять?

– Молчание! Я дал бы тысячу. Да, тысячу плюс-минус один балл. У меня нет под рукой логарифмической линейки.

– Ах ты, плутишка! Любимый мой! Наклонись ко мне и поцелуй. И берегись – как бы я все это не рассказала Мьюри.

– Ничего ты Мьюри не расскажешь, женушка, иначе тебе влетит как следует. И перестань напрашиваться на комплименты. Ты же сама знаешь о себе все, ты – прыгающая через мечи девчонка!

– Ну и какова же я?

– Ты – моя принцесса!

– Ох!

– И еще кошка по весне. Ты и сама это знаешь.

– А это хорошо? Знаешь, я изучала американские идиомы очень внимательно, но не уверена, что всегда правильно их понимаю.

– Это означает очень высокий класс. Просто такая фигура речи, я лично никогда не был в близких отношениях с кошками. А теперь давай подумаем о вещах более важных, иначе ты можешь стать вдовой в день своего бракосочетания. Так ты говоришь – драконы?

– Они будут только ночью, милорд муж, да, по правде говоря, они не совсем драконы.

– Из твоего описания следует, что разницу ощущают только другие драконы. Восемь футов в холке, вес две тонны, зубы длиной с мою руку, только пламенем не дышат.

– О нет! Они огнедышащие! Разве я не говорила?

Я вздохнул:

– Нет, не говорила.

– По существу-то, они огнем не дышат. Это бы их убило. Они задерживают дыхание, выпуская огонь. Это болотный газ – метан, он вырабатывается в пищеварительном тракте. Всего лишь контролируемая отрыжка с эффектом самовоспламенения, которое вызывается ферментом, скрытым между первым и вторым рядом зубов. Газ вспыхивает уже по выходе из пасти.

– Как они это делают, меня мало интересует, раз уж они все равно огнеметы. Ну и как же ты хочешь, чтобы я с ними расправился?

– Я надеюсь, что ты сам что-нибудь придумаешь. Видишь ли, – сказала она извиняющимся тоном, – я ничего не планировала, так как не собиралась ехать этой дорогой.

– Что ж… Женушка, давай вернемся обратно в ту деревушку. Вступим в конкурентную борьбу с нашим другом Глашатаем, спорю, мы его переплюнем…

– Милорд муж!

– Ладно, ладно… Если ты желаешь, чтобы я по вторникам и средам убивал драконов, я к твоим услугам. Этот метан… они его выпускают с обоих концов?

– О, только из переднего! Как это так – с обоих?

– Очень просто. Увидишь в модели будущего года. А сейчас – тихо! Мне нужен Руфо. Он-то, думаю, убивал драконов в прошлом?

– Я не знаю никого, кто убил хотя бы одного дракона, милорд муж.

– Вот как! Моя принцесса, я горжусь доверием, которое ты мне оказываешь. Или это просто с отчаяния? Не отвечай, не хочу об этом знать. Помолчи и дай мне подумать.

Доехав до ближайшей фермы, мы отправили туда Руфо, чтобы он договорился о доставке многоножек обратно. Они были наши – дар Дораля, – но их надо было отправить назад, ибо там, куда мы направлялись, они бы не выжили. Мьюри обещала мне присмотреть за Арс Лонгой и даже выгуливать ее.

Руфо вернулся, сопровождаемый деревенским парнишкой, восседавшим на тяжелой рабочей скотине: он ерзал между второй и третьей парами ног, чтобы не обременять спину животного, и управлял им с помощью голоса.

Когда мы спустились с седел, забрав с собой луки и колчаны, и уже готовились в путь, подошел Руфо:

– Босс, этот навозник мечтает поговорить с Героем и коснуться его меча. Гнать его в шею?

Положение обязывает, а не только дает привилегии.

– Зови сюда.

Парень, уже вышедший из детского возраста, с реденькой порослью на подбородке, подходил почтительно, заплетающейся походкой и расшаркивался так, что чуть не упал.

– Держись смелее, сынок! – сказал я. – Как тебя звать?

– Паг, милорд Герой, – ответил он ломающимся голосом. (Паг – сойдет. Значение этого слова на невианском языке сродни грубым шуткам Джоко.)

– Достойное имя. Кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Героем, милорд. Как ты.

Я подумал, не рассказать ли ему о булыжниках на Дороге Доблести. Но он и сам обнаружит их очень скоро, если только вступит на нее, и либо пойдет по ней дальше, не обращая на них внимания, либо вернется и забудет эти глупости. Я одобрительно кивнул и заверил, что на верхних ступеньках геройской профессии всегда найдется место для крепкого духом парня и что чем ниже точка отсчета, тем больше славы… Главное – трудиться не покладая рук, учиться изо всех сил и ждать случая. Постоянно быть настороже, вступать в беседу с незнакомыми дамами… и Приключение само тебя найдет. Потом я дал ему дотронуться до своего меча – только дотронуться, но не в руки. Леди Вивамус – моя, и я скорее разделю с кем-нибудь свою зубную щетку.

Когда-то, когда я был еще мальчуганом, меня представили конгрессмену. Он всучил мне ту же отеческую жвачку, которую я сейчас произносил от своего лица. Подобно молитве, она безвредна и может быть даже полезна. Я поймал себя на том, что говорю это вполне искренне, так что и конгрессмен, наверное, не кривил душой. Впрочем, вред возможен, парнишку ведь могут убить на первой же миле Дороги Доблести. Но это лучше, чем в старости сидеть у огня, шамкать беззубым ртом и думать об упущенных шансах и о девчонках, которых не потискал. Верно, не так ли?

Я решил, что этот случай достаточно серьезен для Пага и надо отметить его по-настоящему. Я порылся в своей сумочке и нашел там американский четвертак.

– Как твое полное имя, Паг?

– Просто Паг, милорд. Из дома Лердики, конечно.

– Теперь у тебя будет три имени, так как я дам тебе одно из моих. – У меня было одно, в котором я не нуждался, поскольку имя Оскар Гордон меня вполне устраивало. И конечно, не Флэш – этой клички я никогда не признавал. И не мое армейское прозвище – его я даже на стене уборной не написал бы. Изи – было имя, которым я мог пожертвовать. Я всегда предпочитал писать «И. С. Гордон» вместо «Ивлин Сирил», а в школе «И. С.» превратились в «Изи», что, в свою очередь, пошло от моего поведения на поле – я никогда не бегал быстрее и не уворачивался больше, чем того требовали обстоятельства.

– Властью, данной мне штабом командования армии США в Юго-Восточной Азии, я, Герой Оскар, повелеваю, чтобы с этого дня ты был известен под именем Лердики ’т Паг Изи. Носи его с честью.

Потом я дал ему четвертак и показал изображение Джорджа Вашингтона на аверсе:

– Это глава моего Дома, герой более великий, чем я смогу когда-либо стать. Он был храбр и горд, он говорил правду и сражался за правое дело – так, как его понимал, – против многократно превосходящих сил противника. Постарайся быть похожим на него. А тут, – я повернул монету другой стороной, – герб моего Дома, который он основал. Эта птица олицетворяет храбрость, свободу и высшие идеалы. – (Я не сказал ему, что Американский Орел теперь питается падалью, нападает только на тех, кто слабее, и, вероятно, скоро вымрет вообще. К чему это все говорить? Он именно олицетворяет все эти идеалы. Символ всегда лишь то, что мы сами в него вкладываем.)

Паг Изи яростно кивал, из глаз его текли слезы. Я не представил его своей новобрачной – не был уверен, что она захочет с ним познакомиться. Однако она подошла и мягко сказала:

– Паг Изи, запомни слова милорда Героя. Цени их, и они определят всю твою жизнь.

Парнишка хлопнулся перед Стар на колени. Она дотронулась до его волос и проговорила:

– Встань, Лердики ’т Паг Изи. Встань и будь честен и смел.

Я попрощался с Арс Лонгой, пожелал ей быть славной девочкой и пообещал когда-нибудь вернуться. Паг Изи отправился на свою ферму в компании с многоножками, а мы вошли в лес, держа луки наизготовку. Руфо изображал арьергард. На том месте, где мы свернули с дороги, вымощенной желтым кирпичом, был знак. Если перевести его смысл, он означал «ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ».

(Буквальный перевод несколько напоминает надписи в Йеллоустонском парке: ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! Хищники в этих лесах не ручные. Путешественникам рекомендуется оставаться на дороге, иначе возвращение останков ближайшим родственникам не гарантируется. Милорд Лердики, с приложением его печати.)

Наконец Стар сказала:

– Милорд муж…

– Да, куколка?

Я на нее не смотрел. Я отвечал за свою сторону тропы и отчасти за сторону Стар, но, кроме того, время от времени приходилось поглядывать и вверх, будто нам угрожала бомбежка, а вернее, нечто вроде кровавых коршунов, только меньших размеров и сразу целившихся в глаза.

– Мой Герой, ты действительно благороден, и ты заставил свою жену гордиться тобой.

– А? Как это? – Я думал сейчас о наиболее вероятных целях: два вида их были наземные – крупные крысы таких размеров, что вполне могли питаться котами, но не отказались бы и от людей, и дикие свиньи, примерно такой же величины, из которых нельзя было бы выкроить даже приличного сэндвича с ветчиной, так как состояли они исключительно из толстенной шкуры и дурного характера. Мне рассказывали, что свиньи – более легкие мишени, поскольку кидаются прямо на вас. Промах не рекомендуется. Лучше иметь наготове меч, ибо пустить вторую стрелу уже вряд ли удастся.

– Я говорю об этом парнишке Паг Изи. Вернее, о том, что ты сделал для него.

– Для него? Накормил старыми побасенками. Товар дешевый.

– Это был истинно королевский поступок, милорд муж.

– Ерунда, лапуля. Он ожидал услышать громкие слова, ну я ему их и выдал.

– Оскар, мой возлюбленный, а можно послушной жене сказать своему мужу, что он несет чепуху и несправедлив к себе? Я ведь знала многих героев, и некоторые из них были такие олухи, что их следовало бы кормить на кухне, если бы своими делами они не завоевали место за парадным столом. Но знала я лишь немногих, кто был благороден, ибо благородство души встречается куда реже героизма. Настоящее благородство легко распознается, даже в тех, кто тщательно скрывает свою истинную сущность – как ты, например. Ты сказал парню то, чего он ждал, но noblesse oblige – чувство, ведомое лишь истинному благородству.

– Что ж, может быть. Стар, ты опять слишком много болтаешь. Ты что, считаешь, что у этих свиней нет ушей?

– Извини, милорд… Уши у них такие хорошие, что они слышат шум шагов, разносящийся по земле, задолго до того, как услышат наши голоса. Разреши мне сказать еще одно слово, раз уж сегодня день моей свадьбы. Если ты… Нет, не так… Когда ты галантен с какой-нибудь красоткой, например с Летвой или Мьюри, черт бы побрал ее красивые глазки, то это не благородство. Такое поведение вытекает, надо полагать, из гораздо более обыденных эмоций, чем noblesse obligе. Но когда ты разговариваешь с деревенским дурачком, ноги которого измазаны навозом, изо рта несет чесноком, сам он весь пропах потом, а лицо его усеяно прыщами, и говоришь мягко, заставляя его на какое-то время почувствовать себя таким же благородным, как ты сам, пробуждая в нем стремление и надежду стать когда-нибудь равным тебе, я знаю, что это не из желания с ним переспать.

– Ну, не знаю… Мальчишки этого возраста в некоторых кругах ценятся высоко. Если его отмыть, надушить, завить ему волосы…

– Милорд муж, а разрешается ли мне хотя бы подумать о пинке в ваше брюхо?

– За мысли обычно не предают военно-полевому суду, это единственная вещь, которая остается при нас и отобрать которую они не могут при всем желании. О’кей, я предпочитаю девочек. В этом отношении я не оригинален, тут уж ничего не поделаешь. А что ты там говорила про красивые глазки Мьюри? Уж не ревнуешь ли ты, красотуля?

Я прямо-таки кожей почувствовал, как на ее щеках выступают ямочки, – чтобы увидеть, мне надо было остановиться.

– Только в день свадьбы, милорд муж. Все остальные дни – твои. Если я застану тебя за упражнениями в этом виде спорта, то либо сделаю вид, что не замечаю, либо поздравлю с победой, как уж получится.

– Не думаю, что ты меня заловишь.

– А я уверена, что тебе не удастся поймать меня, милорд-разбойник, – ответила она невозмутимо.

Все-таки за ней осталось последнее слово, так как в эту минуту зазвенела тетива Руфо. Он крикнул:

– Попал!

И тут мы оказались по горло в хлопотах. Свиньи были с виду такие жуткие, что по сравнению с ними наши самые безобразные выглядят просто красавицами. Одну я убил стрелой, пронзившей ее вонючую глотку, затем – секундой позже – вогнал сталь меча в бок ее братишке. Стар направила свою меткую стрелу в цель, но стрела скользнула по кости, боров пошел в атаку, я ударил его ногой в бок, так как все еще не высвободил меч из туши его сородича. Наконечник стрелы, попавшей ему между ребер, видимо, все же утихомирил его. Стар хладнокровно пустила новую стрелу, а я добил наглеца. Еще одну свинью Стар прикончила шпагой, нанеся удар так, как наносит его матадор, когда наступает «момент истины». Она сделала пируэт, пропуская жертву мимо себя – уже мертвую, но не желающую признать этот факт.

Битва закончилась быстро. Старина Руфо свалил без посторонней помощи троих, но получил серьезную рваную рану. У меня была царапина, а моя новобрачная осталась целой и невредимой, в чем я поспешил убедиться, как только страсти утихли. Затем я нес дозор, пока наш хирург занималась Руфо. Потом она обратилась к моему, гораздо более легкому ранению.

– Ну как, Руфо, – спросил я, – можешь идти?

– Босс, я не останусь в этом лесу, даже если мне придется из него выбираться ползком. Надо уходить отсюда. Во всяком случае, – добавил он, глядя на гору никому не нужных свиных окороков, – в ближайшее время крысы нас не побеспокоят.

Я изменил порядок движения, поместил Руфо и Стар во главу колонны, а сам занял позицию в арьергарде, откуда мог прийти им на помощь в любую минуту. Арьергард, вообще-то, безопаснее головы колонны в обычных условиях, но сейчас был не тот случай. Кроме того, я позволил чувствам взять верх над расчетом, так как хотел лично опекать свою любимую.

Заняв это место, я чуть не окосел, одновременно пытаясь углядеть, что происходит и впереди, и сзади, с тем чтобы очутиться мгновенно рядом, если Стар или Руфо окажутся в беде. К счастью, мы получили небольшую передышку, и я несколько отрезвел, припомнив главную заповедь патруля: нельзя брать на себя работу «за того парня». И тогда все внимание отдал нашему тылу. Руфо, он хоть и стар, и ранен, не сдался бы смерти за так, не убив при этом врага и не доставив ему чести сопровождать себя в ад, как это врагу и положено. Стар тоже не принадлежит к числу героинь, которые падают в обморок. Я поставлю на нее сколько угодно против любого мужчины ее весовой категории – с оружием или без, – и мне жаль того мужика, который попытался бы ее изнасиловать, – он, надо думать, долго бы еще собирал свои cojones.

Свиньи нас больше не беспокоили, но ближе к вечеру мы стали видеть, а чаще – слышать гигантских крыс, которые крались за нами, оставаясь практически невидимыми. В отличие от свиней, они не вступают в бой, словно берсерки. Они ждут удачного момента, как это вообще свойственно крысам.

Крыс я боялся. Однажды, когда я был маленьким (отец уже умер, а мать еще не вышла замуж во второй раз), мы остались без жилья и поселились на чердаке заброшенного дома. Было слышно, как крысы орудуют внутри стен, и дважды они пробегали по мне, когда я спал.

До сих пор иногда просыпаюсь с воплем ужаса.

Крыса отнюдь не становится лучше, если увеличить ее до размеров койота. Это были типичные крысы – вплоть до кончиков усов, – с той лишь разницей, что ноги, и особенно ступни, были у них слишком большими. Видимо, закон квадрата-куба работает везде.

Мы не тратили стрел, если не были уверены в удачном попадании, мы шли зигзагами, стараясь держаться более открытых участков леса, что, однако, увеличивало опасность нападения сверху. Но кроны деревьев были довольно густы, так что атаки с неба нас не очень-то беспокоили.

Я убил одну крысу, которая подобралась слишком близко, и почти попал в другую. Нам приходилось расходовать стрелы на тех, что уж чересчур наглели, – это заставляло других быть более осторожными. Однажды, когда Руфо целился в одну из них, а Стар с мечом в руке готовилась прийти ему на помощь, на Руфо спикировал мелкий коршун.

Стар срубила его в воздухе, на самой низкой точке пике, так что Руфо ничего не заметил – он был слишком занят, целясь и пуская стрелу.

К счастью, нам не приходилось волноваться из-за подлеска: лес походил на парк – деревья и трава, без кустарника. Так что этот отрезок пути был не так уж и плох, хотя стрелы у нас все равно кончались. Я как раз с беспокойством думал об этом, когда вдруг кое-что обнаружил.

– Эй вы, впереди! Вы же сбились с курса! Забирайте правее!

Стар указала мне направление, еще когда мы свернули в лес, а моим делом было его держать. «Шишка направления» у Стар работала плоховато, у Руфо – не лучше.

– Извини, милорд, – отозвалась Стар. – Тут уклон больно уж крут.

Я подошел к ним.

– Руфо, как нога?

На лбу у него выступили капли пота. Не отвечая мне, он обратился к Стар:

– Миледи, скоро стемнеет.

– Знаю, – сказала она спокойно. – Поэтому самое время перекусить. Милорд муж, вон тот большой плоский камень кажется мне подходящим.

Я подумал, что у нее шарики зашли за ролики, у Руфо, видимо, тоже, но по другой причине.

– Миледи, мы же сильно опаздываем.

– И опоздаем еще больше, если я не займусь твоей ногой.

– Лучше бросьте меня тут, – пробормотал он.

– Лучше помолчи, пока твоего совета не спрашивают! – сказал я ему. – Я бы даже Рогатого Призрака не бросил крысам. Стар, как мы поступим?

Большой плоский камень торчал, как череп, среди деревьев неподалеку от нас. Это была верхушка известнякового валуна, глубоко ушедшего в землю. Я занял пост в центре валуна, раненый Руфо уселся рядом, а Стар занялась установкой Защиты. Я не видел, как она это делала, так как во все глаза следил за тем, что происходило у нее за спиной, следил с натянутым луком и положенной на тетиву стрелой, готовый встретить врага. После Стар сказала мне, что Защита ни в малейшей степени не связана с магией и вполне доступна для земной технологии, если бы нашелся умник и додумался до изгороди под током, но без изгороди, ну как радио – это тот же телефон без проводов, хотя аналогия тут не вполне точная.

И очень хорошо, что я следил за пределами Защиты, не пытаясь решить загадку того, как устанавливается волшебный круг, так как Стар была внезапно атакована единственной из встреченных нами крыс, начисто лишенной рассудка. Крыса бросилась прямо на Стар; моя стрела, просвистевшая у Стар возле самого уха, послужила веским предупреждением, и она прикончила крысу ударом меча. Это был очень старый самец, беззубый, с седыми усами и, по всей видимости, помешанный. Величиной он был с волка и, несмотря на две смертельные раны на теле, все еще выглядел олицетворением красноглазой шелудивой ярости.

Когда последний Хранитель был поставлен, Стар сказала, что о небе мне больше не надо беспокоиться, так как Защита идет не только по кругу, но и прикрывает нас куполом сверху. Как говаривал Руфо, если Она сказала, значит все! Пока Руфо караулил, он умудрился частично разложить шкатулку. Я достал оттуда хирургический чемоданчик Стар, запас стрел и еду. Никаких глупостей по части взаимоотношений слуг и господ мы не придерживались: поели вместе, сидя и лежа. Руфо лежал пластом, чтобы дать отдых ноге, а Стар подавала ему пищу и даже иногда клала особо лакомые кусочки ему прямо в рот, согласно обряду невианского гостеприимства. Она долго возилась с его ногой, а я светил ей и подавал инструменты. Стар покрыла рану каким-то бледным желе, прежде чем наложить повязку. Если это и было больно, то Руфо виду не показал.

Пока мы ужинали, наступила темнота, и вдоль всей невидимой стены зажглись огоньки глаз, отражавших свет, при котором мы ели, огоньки столь же многочисленные, как свита Игли в то утро, когда он съел сам себя. Большинство глаз принадлежало, как мне кажется, крысам. Другая группа, державшаяся отдельно и отделенная от крыс довольно большим промежутком, явно состояла из свиней – их глаза находились на большей высоте.

– Миледи возлюбленная, эта Защита будет действовать всю ночь? – спросил я.

– Да, милорд муж.

– Хорошо бы. Сейчас уже слишком темно, чтобы стрелять, а мечами нам вряд ли удастся прорубить дорогу в такой толпе. Боюсь, что нам снова придется пересмотреть график движения.

– Нельзя, милорд Герой. Но забудь об этих животных. Мы полетим.

Руфо застонал:

– Этого я и боялся! Вы же знаете, что у меня от полета начинается морская болезнь!

– Бедняжка Руфо… – нежно проворковала Стар. – Не бойся, мой старый друг, у меня для тебя есть сюрприз. Предвидя такой случай, я еще в Каннах купила драммамин – лекарство, которое, как ты знаешь, решило судьбу высадки в Нормандии на Земле. А может, не знаешь?

Руфо ответил:

– Знаю ли я? Я участвовал в высадке, и у меня аллергия на драммамин. Я травил всю дорогу до Омаха-Бич. Самая ужасная ночь за всю мою жизнь! Тут и то лучше!

– Руфо, ты действительно был на Омаха-Бич?

– Черт побери, еще бы, босс! Это ж я составлял за Эйзенхауэра все планы операций.

– Но почему? Ведь это не твоя война!

– А вы спросите себя, почему вы участвуете в этой свалке, босс. В моем случае повинны французские девчонки. Простые, раскованные, веселые и всегда готовые поучиться чему-нибудь новенькому. Помню одну маленькую мадмуазель из Армантьера, – он произнес это слово без акцента, – которая не…

Стар прервала наш разговор:

– Пока вы тут предаетесь холостяцким воспоминаниям, я подготовлю все, что надо для полета.

Она встала и пошла к шкатулке.

– Ну давай, Руфо! – гадая, как далеко он способен зайти, сказал я.

– Нет, босс, – ответил он грустно, – Ей это не нравится. Видно невооруженным глазом. Босс, вы на Нее оказываете колоссальное влияние. Ведет себя в такую минуту точно девочка из пансиона благородных девиц… это же на Нее ничуть не похоже! Надо думать, что теперь Она первым делом подпишется на «Вог», а уж куда Ее потом занесет, и предположить нельзя. Ничего не понимаю. Ясно, что виной тут, прошу прощения, уж никак не ваша внешность.

– Ладно, я не обижаюсь. А расскажешь как-нибудь в другой раз. Если вспомнишь.

– Ну, качку-то я никогда не забуду. Только, босс, насчет морской болезни – это еще далеко не все. Вы считаете, что эти леса кишат всякой дрянью, но в тех, куда мы сейчас с дрожащими поджилками направляемся – это я говорю о себе, – в тех лесах есть драконы.

– Я знаю.

– Значит, Она вам сказала? Но чтобы поверить – надо увидеть. Их там полным-полно. Больше, чем людей с фамилией Дойл в Бостоне. Крупные, маленькие – тонны на две – это те, что подростки, и все голоднющие. Может быть, вам и по душе идея быть съеденным драконом, а мне – нет. Это как-то унижает. И потом, это уж навсегда. Такие места следовало бы опрыскивать каким-нибудь антидраконьим препаратом. Закон специальный принять.

Вернулась Стар.

– Никакого такого закона не требуется, – твердо сказала она. – Нечего, Руфо, болтать о вещах, в которых ты не разбираешься. Нарушение экологического баланса – худшая ошибка, какую может допустить правительство.

Руфо, ворча, отвернулся. Я спросил:

– Любовь моя, а зачем нужны драконы? Реши мне эту задачку, пожалуйста.

– Я никогда не занималась экологией Невии, это вне моей компетенции. Но думаю, попытка уничтожить драконов – а жителям Невии такое вполне по силам, ты же видел их технологии – нарушила бы равновесие. Крысы и свиньи портят посевы. Крысы сдерживают рост численности свиней, пожирая поросят. Впрочем, крысы для полевых культур еще хуже, чем свиньи. Драконы пасутся в этих лесах в дневное время – они дневные животные, а крысы – ночные и дневную жару пережидают в норах. Драконы и свиньи ограничивают рост подлеска, причем драконы в этом деле особенно важны, так как объедают нижние ветви деревьев. Однако дракон с удовольствием съест и вкусную крысу. Каждый раз, когда они натыкаются на крысиную нору, они вдувают туда пламя, что, правда, не всегда убивает взрослых крыс, поскольку те всегда делают два отнорка, но уж наверняка уничтожает приплод; после этого дракон разрывает нору и получает свой излюбленный завтрак. Существует давнее соглашение, почти договор, что, пока драконы придерживаются своей территории и занимаются уничтожением крыс, люди их не тревожат.

– Так, может, стоит сперва истребить крыс, а потом уж приняться и за драконов?

– И позволить диким свиньям бесконтрольно размножаться? Слушай, милорд муж, я не знаю ответов на все вопросы, которые могут возникнуть по этой проблеме, но зато уверена, что к нарушению экологического равновесия надо подходить с большой опаской – и запасшись мощным компьютером. Жители Невии, поверь, вполне удовлетворены своим решением не обижать драконов.

– Но видимо, нам все же придется их потревожить. Это не нарушит договора?

– Это не договор в точном смысле слова, это народная мудрость невианцев и условный рефлекс, а может быть, и инстинкт со стороны драконов. Если нам повезет, мы их не потревожим. Но тактику действий тебе лучше обсудить с Руфо сейчас. Там у нас времени не будет.

Итак, я остался с Руфо обсуждать проблему, как лучше убить дракона, а Стар слушала нас и одновременно заканчивала свои приготовления.

– Что ж, – мрачно подытожил Руфо, – это лучше, чем сидеть тихонько, как устрица в половинке раковины, и ждать, пока тебя съедят. Так как-то более достойно. Я лучше стреляю из лука, милорд, чем вы, или во всяком случае – так же хорошо, а поэтому возьму на себя драконий зад, тем более что этим вечером я буду менее ловок, чем обычно.

– Смотри, надо быть готовым к действиям и с другого конца, если дракон обернется.

– Это вам надлежит готовиться, милорд. Я-то и без этого буду готов, ибо при мне самый лучший стимул – забота о собственной шкуре.

Стар тоже была готова. Руфо еще во время нашего совещания упаковал шкатулку и приторочил ее к спине. Стар надела нам на каждую ногу чуть выше колена по подвязке, затем усадила на камень так, чтобы лица были обращены к месту назначения.

– Руфо, достань дубовую стрелу.

– Стар, а это, часом, не из книжки Альберта Великого?

– Почти, – ответила она. – Только мой рецепт надежнее, а ингредиенты, использованные при изготовлении подвязок, дольше сохраняются. Извини, милорд муж, мне надо сосредоточиться на моем волшебстве. Положи стрелу так, чтобы она была направлена на пещеру.

Я повиновался.

– Точно ли она нацелена? – спросила Стар.

– Если карта, которую ты мне показала, верна, то все в порядке. Стрела смотрит туда же, куда был проложен наш курс после того, как мы вошли в лес, свернув с дороги.

– Как далеко от нас Лес Драконов?

– Послушай, любовь моя, уж если мы летим по воздуху, то почему бы нам не перелететь этот лес и не причалить прямо к пещере?

Стар терпеливо ответила:

– Я бы очень хотела так поступить. Но там у леса такие густые кроны, что возле пещеры сесть нельзя – не проскочишь сквозь ветви. А те твари, что живут в кронах, куда хуже драконов. Они вырастают…

– Пожалуйста, перестань! – взмолился Руфо. – Меня и без того тошнит, хотя мы еще и не в воздухе.

– Ладно, об этом потом, Оскар, если тебе будет интересно. В любом случае мы не можем рисковать встретиться с ними и не станем этого делать. Эти твари живут вне досягаемости драконов. Так как же далек от нас лес?

– Мм… миль восемь с половиной, с учетом того расстояния, которое мы уже прошли. Затем останутся еще мили две до пещеры с Вратами.

– Хорошо. Теперь обхватите меня за талию оба, стараясь быть как можно в большем контакте с моим телом, чтобы сила распределилась равномерно.

Руфо и я обняли ее со спины, и пальцы наших рук крепко сомкнулись у нее на животе.

– Все правильно. Держитесь крепче! – Стар нарисовала какие-то цифры на скале возле стрелы.

Стрела поднялась в воздух и полетела в ночь. Мы – за ней.

Не знаю, как это назвать, если не магией, поскольку не представляю, как можно запихнуть пояс Бака Роджерса в эластичную подвязку. Если угодно, то считайте, что Стар нас загипнотизировала, а затем воспользовалась своим пси-эффектом и телепортировала нас на восемь с половиной миль. Словечко «пси», ясное дело, лучше, чем «магия», – известно, что односложные слова куда действеннее многосложных (последнее проверено на речах Уинстона Черчилля). Я не понимаю значения ни того ни другого термина, точно так же как не понимаю, почему не могу заблудиться. Или – как могут другие люди отличаться от меня в этом отношении!

Когда я летаю во сне, то это происходит двумя способами: один из них в стиле полета лебедя – нырок вниз, затяжное пике, кружение, как в водовороте, посадка, завершающая наслаждение; другой – сидя по-турецки, как Маленький хромой принц, когда летишь медленно, спокойно, управляя полетом с помощью силы воли.

Именно так летели мы в этот раз – будто на планере, только без него. Ночь была прямо предназначена для полета (впрочем, на Невии все ночи таковы – дождь идет только под утро и только в дождливый сезон, как мне говорили), та из лун, что побольше, серебрила поверхность у нас под ногами. Лес кончился и перешел в открытую местность, усеянную отдельными группами деревьев, а тот лес, куда мы летели, казался издалека черной стеной, гораздо более высокой и мощной, чем прекрасные лесные массивы у нас за спиной. На большом отдалении слева я различил поля дома Лердики.

Мы не продержались в воздухе и двух минут, как Руфо сказал «пардон» и отвернулся. Надо отдать ему должное, на нас не попало ни капли – струя из него била, как из фонтана. Это был единственный инцидент за все время полета.

Когда мы долетели до первых высоких деревьев, Стар резко произнесла: «Амех!» Мы зависли в воздухе на манер вертолета, а затем опустились на посадочную площадку, вполне достаточную для трех наших седалищ. Стрела лежала на земле прямо перед нами, уже безжизненная. Руфо убрал ее в свой колчан.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Как твоя нога?

Он проглотил слюну:

– Нога ничего. А вот земля ходит под ногами вверх и вниз.

– Тихо! – прошептала Стар. – С ним все будет хорошо. Только тихо, если жизнь дорога!

Несколькими минутами позже мы двинулись в путь: я с обнаженным мечом впереди, за мной Стар, вслед за ней Руфо с наложенной на тетиву стрелой и готовый ко всему.

После яркого лунного света я ничего не видел в глубокой лесной тьме, так что шел на ощупь, упираясь в древесные стволы выставленными вперед руками и молясь, чтобы на моем пути, проложенном в нужном нам направлении, не оказалось какого-нибудь дракона. Я, конечно, знал, что по ночам они обычно спят, но как-то не очень доверял им в принципе. А может, у них молодые самцы стоят на страже, как у бабуинов? Я с удовольствием уступил бы и свое место, и свою славу святому Георгию, а сам бы пошел за ним в некотором отдалении.

Один раз мой нос остановил меня – запахло застоявшимся мускусом. Я задержал шаг, и вот передо мной медленно проявилось нечто величиной с контору по продаже недвижимости – дракон, который спал, положив голову на хвост. Я повел свой отряд мимо него, стараясь ступать бесшумно и надеясь, что сердце у меня бьется не так громко, как это кажется.

Мои глаза уже стали привыкать к темноте, и взгляд невольно искал светлые полоски лунных лучей, просачивающихся вниз. Появилось и кое-что еще. Земля тут была покрыта мхом, который слабо фосфоресцировал, подобно светящимся гнилушкам. Слабо. Ох, совсем слабо. Больше всего это походило на свет ночника в темной спальне: входишь – его будто нет, а привыкнешь – вполне светло. Теперь я ясно различал стволы, землю… и драконов.

До этого я думал: ну что такое дюжина или около того драконов на большой лес? Не исключено, что мы их вообще не увидим, как можно не увидеть ни одного оленя в оленьем заказнике.

Человек, который возьмет концессию на открытие платной ночной парковки для драконов в этом лесу, заработает целое состояние, разумеется, если найдет способ заставить драконов выложить денежки. После того как мы «прозрели», мы ни разу их не теряли из поля зрения.

Конечно, это не настоящие драконы. Нет, они еще безобразнее. Больше всего эти ящеры похожи на тираннозавра, больше, чем на что-либо другое, – колоссальный зад, тяжелые задние ноги, гигантский хвост и маленькие передние лапы, которыми они пользуются для ходьбы и для хватания добычи. Голова состоит преимущественно из зубов. Всеядные, тогда как тираннозавры, как мне говорили, хищники. От этого они не делаются лучше, так как тоже охотно жрут мясо, когда есть возможность достать, и даже предпочитают его всему остальному. Еще важнее, что эти драконы разработали такой фокус, как производство собственного горючего газа. Впрочем, как эволюционное приспособление этот фокус не может считаться самым удивительным, если мы вспомним для сравнения способы любви у осьминогов.

Однажды слева, довольно далеко от нас, возник исполинский газовый факел, сопровождаемый громким кряхтением, подобным тому, что издают старые самцы-аллигаторы. Зарево продержалось несколько секунд, потом погасло. Не спрашивайте меня, что там случилось; возможно, двое самцов поспорили из-за самки. Мы продолжали идти вперед, хотя, после того как зарево погасло, пришлось продвигаться медленнее – из-за него мы снова ослепли, и ночное зрение восстановилось не сразу.

У меня на драконов аллергия – это точно, тут не просто глупый страх. Такая же аллергия, как у бедного Руфо на драмамин, только ближе к той, что у некоторых людей вызывается кошачьей шерстью. Сразу же после вхождения в лес у меня начали слезиться глаза, потом заложило нос, и, прежде чем мы прошли первые полмили, я уже изо всех сил тер верхнюю губу, стараясь хотя бы болью предотвратить чих. Когда же и это не помогло, я принялся зажимать пальцами ноздри, кусать губы и загонять чихание внутрь так, что у меня чуть не лопались барабанные перепонки. И все же это произошло как раз в ту минуту, когда мы огибали южный конец дракона, величиной с фуру. Я замер. Остальные – тоже. И стали ждать. Дракон не проснулся.

Только мы снова пошли, как моя возлюбленная оказалась возле меня и остановила прикосновением руки. Она порылась в своей сумочке, что-то в ней нашла, втерла это мне в нос и в ноздри и затем легким толчком дала знать, что можно идти вперед.

Сначала нос у меня закоченел, как от ментоловой мази, потом потерял чувствительность, а вскоре начал прочищаться.

Больше часа продолжалось это казавшееся бесконечным призрачное блуждание между высокими стволами и гигантскими тушами, и я уже считал, что мы благополучно доберемся до цели. Пещера Врат должна была находиться всего лишь в сотне ярдов от нас, я даже видел то место, где, по моим соображениям, был вход в пещеру, причем между ним и нами лежал только один дракон, и тот чуть в стороне от нашего пути.

Я заторопился.

Всему виной тот малыш – ростом не больше валлаби и даже внешне похожий на него, если не считать детских зубов по четыре дюйма каждый. Может быть, он был еще так юн, что просыпался, чтобы попроситься на горшок, не знаю. Все, что мне известно, – это то, что, проходя мимо дерева, за которым лежал малыш, я наступил ему на хвост и он завопил.

Конечно, у него для этого были все основания, но последствия оказались для нас роковыми. Взрослый дракон, что спал между нами и пещерой, тут же проснулся. Он был и не очень-то велик – так, футов сорок, включая хвост.

Старина Руфо приступил к делу с такой быстротой, будто тренировался бесконечно много времени, – он кинулся к южной оконечности этой скотины, стрела наготове, лук натянут, готовый стрелять на бегу.

– Заставь его поднять хвост! – крикнул он.

Я помчался к переднему концу дракона и попытался раздразнить зверюгу, крича и размахивая мечом перед самым его носом, одновременно гадая, на какое расстояние действует его огнемет. У невианского дракона только четыре места, куда можно всадить стрелу, все остальное – броня потолще носорожьей шкуры. Вот эти четыре места: рот (когда он открыт), глаза (попасть трудно – у них маленькие поросячьи глазки) и местечко под хвостом, ранимое у очень многих животных. Я считал, что стрела, посланная в это место, должна сильно повысить те «зуд и жжение», о которых оповещают на последних страницах газет в маленьких объявлениях, что толкуют об «ИЗЛЕЧЕНИИ БЕЗ ХИРУРГИЧЕСКОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА».

Еще я считал, что дракон, будучи не слишком умным, получив сильное раздражение с обоих концов, ко всем чертям потеряет координацию, а мы будем продолжать свое дело до тех пор, пока он или не выйдет из строя, или ему все это не надоест и он удерет. Но мне надо было заставить его поднять хвост, чтобы Руфо было куда всадить стрелу. Эти чудовища такие же тяжелые, как старина Tyrannosaurus rex, нападают стремительно, подняв голову и передние лапы, а для равновесия – и хвост.

Дракон мотал башкой туда и сюда, я же старался обмануть его и не оказаться на линии огня, когда он включит свой огнемет, как вдруг получил удар метановой струей еще до того, как включился механизм зажигания. Я отступил назад так быстро, что споткнулся о драконьего малыша, на которого недавно наступил, перелетел через него и приземлился на плечи, что, видимо, меня и спасло. Огонь вылетел на дистанцию футов двадцать. Взрослый дракон продолжал наступление и преотличненько сжег бы меня, если бы не малыш, оказавшийся между нами. Дракон перестал пускать пламя, но тут Руфо заорал:

– В яблочко!!!

Причина столь быстрого моего отступления заключалась в дурном запахе из драконьей пасти. Считается, что чистый метан не имеет ни цвета, ни запаха. Метан же, производимый в желудочном тракте дракона, не был чист, он оказался так перегружен кетонами и альдегидами домашнего изготовления, что по запаху мог сравниться только с выгребной ямой, не обработанной известью.

Считаю, что лекарство, которое дала мне Стар для прочистки носа, спасло мне жизнь. Если бы нос был заложен, я бы не учуял даже запаха собственной верхней губы. Все это я продумал уже позже – во время схватки времени было маловато. Как только Руфо попал в яблочко, дракон с видом полнейшего недоумения опять раскрыл пасть, на сей раз без выбрасывания огня, и попытался ухватиться за свой зад передними лапами. Этого сделать ему не удалось – передние лапы были слишком коротки, – но старался он изо всех сил. Я вложил меч в ножны, как только увидел длину газового выхлопа, и взялся за лук. Времени вынуть стрелу и выпустить ее у меня хватило – стрела вонзилась в левую миндалину.

Лекарство подействовало моментально. С криком ярости, сотрясшим землю, дракон ринулся на меня, рыгнув огнем. И Руфо снова закричал:

– Опять туда же!

Я был слишком занят, чтобы посылать Руфо свои поздравления: эти тварюги уж очень быстро передвигаются для своих размеров. Я тоже бегал резво, а степеней свободы и стимулов у меня было больше. Таким махинам трудно резко менять направление, но мой дракон весьма быстро вертел головой с пылающим факелом. Штаны он мне, во всяком случае, прожег, что побудило меня бегать еще быстрее и попытаться зайти ему в тыл.

Стар, тщательно прицелившись, послала стрелу в другую миндалину, прямо туда, откуда выходило пламя, а я в это время прилагал все усилия, чтобы от него увернуться. Несчастное животное теперь тщетно пыталось действовать одновременно в двух направлениях, чтобы достать и меня, и Стар, но в результате запуталось в собственных ногах и рухнуло, вызвав небольшое землетрясение.

Руфо послал еще одну стрелу в незащищенный драконий зад, а Стар – другую, прошившую ему язык и застрявшую там опереньем, что хотя и нельзя было назвать серьезным ранением, но причиняло ему сильную боль.

Дракон свернулся в шар, потом вскочил на ноги, бросился вперед и снова попытался сжечь меня. Было ясно, что я ему не очень нравлюсь.

Но пламени уже не было.

Именно на это я и рассчитывал. Настоящий дракон – тот, что с зáмками и пленными принцессами, – имеет столько пламени, сколько ему потребуется, он вроде шестизарядного кольта в ковбойских телесериалах. А эти драконы, ферментирующие в себе метан, не могут (надеялся я) держать его под большим давлением или запасать в баллонах. И на восстановление, после того как весь газ израсходован, должно требоваться немалое время.

Между тем Руфо и Стар непрерывно поддразнивали дракона, используя для этого уже известную тактику. Дракон сделал еще одну попытку сжечь меня, когда я перебегал перед его мордой, причем я старался держаться так, чтобы малыш по-прежнему оставался между нами. Результат был такой же, как у дышащего на ладан «Ронсона», – огонь вспыхнул, пламя ударило на каких-то жалких шесть футов и погасло. Дракон так старался достать меня этим последним усилием, что опять запутался в ногах и упал.

Я понял, что на секунду или две он будет оглушен, как человек, хлопнувшийся на пол с приличной силой, подбежал к нему и ткнул его мечом прямо в правый глаз.

Его сотрясли конвульсии, и он затих.

(Удачный удар! Говорят, у динозавров, при их огромных размерах, мозг был размером с каштан. Допустим, у моего дракона мозг был с дыню, и все равно большая удача – ткнув наобум в глазницу, тут же угодить в мозг. Все остальное, что мы делали до сих пор, – комариные укусы. А умер он от этого удара мечом. Архангел Михаил и святой Георгий направили мой клинок.)

Руфо завопил:

– Босс! Линяем!

Драконы со всей округи двигались на нас строем. Это было совсем как учение на базе, где тебе велят вырыть личный окопчик, а затем пропускают над тобой танк.

– Сюда!!! – орал я. – Руфо! Сюда, а не туда!!! Стар!

Руфо резко затормозил, мы побежали в одном направлении, и я увидал отверстие пещеры, черное, как грех, приветливое, как материнское объятие. Стар мчалась за нами. Я впихнул ее внутрь, Руфо ввалился следом, а я повернулся, чтобы во славу моей любимой встретить какое угодно число драконов.

Но она уже кричала:

– Милорд! Оскар! Внутрь, ты, идиот! Я должна установить Защиту!

Я быстренько отступил, а Стар сделала свое дело, причем мне даже в голову не пришло отругать ее за то, что она назвала своего муженька идиотом.