Элегия
Аллегро царапался в дверь Ильзиной комнаты.
Прошло три дня, но кот, кажется, до сих пор не понял, что девушка со звездами умерла.
Август присел рядом с котом.
– Я понимаю, – он осторожно погладил Аллегро. – Я тоже по ней скучаю.
Аллегро посмотрел на него печальными зелеными глазами, забрался к нему на колени и ткнулся носом в подбородок – явно извинялся.
Август отнес кота к себе в комнату и положил на кровать рядом с планшетом Кейт.
Остальные ее вещи – железные прутья, серебряная зажигалка – лежали в сумке под кроватью. Август не прикасался к сумке, а вот к планшету он продолжал возвращаться.
Планшет не был запаролен, и когда Август в первый раз ткнул в экран, то обнаружил в почте пачку неотправленных писем. Недописанные наброски, адресованные людям, с которыми Август никогда не встречался, людям, с которыми Кейт никогда больше не увидится.
Кейт. Ее имя звучало в нем как оборванная струна. Не было ни голоса у него в голове и вообще никакого способа узнать, осталась ли она с ним. Никакого. Но он мог верить.
Август присел на край кровати и стал пролистывать письма, пока не наткнулся на послание от Ильзы, озаглавленное «Август».
У него заныло в груди.
Ему не хватало их обоих, хотя тоска по Ильзе отличалась от тоски по Кейт.
И даже сквозь боль он не мог не удивиться тому, что столь разные люди оставляют разные дыры.
Кто-то постучался. Август поднял голову и увидел Генри: он стоял на пороге и держался за дверной косяк. Генри двигался так, будто был сделан из стекла и при каждом шаге опасался разбиться. Но он не был сломлен.
– Пора, – сказал Генри.
Август кивнул и встал.
Бойцы ФТФ собрались у подножия Линии, с черными повязками на рукавах.
Знак смерти.
Они стояли перед центральными воротами, Генри, опирающийся на Эмили, и члены Совета вокруг. Генри сказал, что это важно, – пусть бойцы думают не только о прошлом, но и о будущем.
Август стоял рядом с Генри, за ним – Соро. Отсутствие Ильзы было обозначено промежутком между ними. В опущенной руке Август держал скрипку. Он хотел играть для бойцов, для мертвых и пропавших, для Ильзы и Кейт, для всех, погубленных монстрами, но надо подождать, пока сядет солнце, пока догорит огонь, и если живые захотят послушать и на мгновение забыться благодаря музыке – что ж, он будет рад.
Но сейчас никто не говорил, никто не толкал речей, и это было правильно. Скорбь – тоже своего рода музыка, звуки стольких сердец, стольких дыханий, стольких людей, стоящих здесь.
Толпа тянулась от Линии до Компаунда. Море лиц обратилось к стене, на которой лежали тела, – двести девяносто восемь бойцов ФТФ, завернутых в черное. Словно метки на коже.
День выдался теплым для ранней весны, солнце пробивалось сквозь облака, и рукава у Августа были закатаны, обнажая кожу, исчерченную метками.
Сто восемьдесят семь.
Он никогда не собьется со счета.
Колин находился неподалеку, в первых рядах. Несмотря на раны, он все равно хотел вступить в Ночной отряд. Он всегда отличался упрямой надеждой.
Упрямая надежда – он сам так выразился.
Августу понравилась фраза.
Кейт, наверное, сказала бы, что она – воплощенное упрямство, а он – надежда. Август не знал, права ли она. Но размышления пришлось отложить, потому что Генри поднял руку, и его жест повторили Август, и Соро, и Эмили, и члены Совета, и вся толпа. Сигнал катился от ряда к ряду, и наконец солдаты на Линии зажгли огонь, и тела, лежащие на стене, вспыхнули.
Август стоял на крыше Компаунда. Солнце село, и угли на Линии погасли окончательно.
Сзади послышались шаги. Секунду спустя он увидел Соро. Их присутствие ощущалось столь крепким, что на него можно было опереться.
Даже теперь Август поражался силе их воли, неуклонной решимости, неколебимости – сам он никогда не был таким. Августа переполняли вопросы, сомнения, желания и надежды, страхи и изъяны. Он не знал, слабость это или сила, однако понимал, что не хотел бы жить без них.
Они долго молчали, и в кои-то веки паузу нарушили Соро:
– Я видел их души, – вымолвил сунаи. – Эти люди запятнаны красным. И как же мы должны их судить?
Август покосился на Соро.
– Может, мы и не должны.
Он ожидал спора, но Соро замолчали и принялись вертеть в руках флейту-нож.
Соро смотрели на высотки, вырисовывающиеся на фоне неба, и Август проследил за их взглядом – вдаль, мимо Линии и дыма, на северную сторону города.
Однажды, когда шел первый месяц его жизни, Август уронил пустую стеклянную банку.
Она выскользнула из пальцев и разбилась, разлетелась на сотни осколков. Одни оказались размером с ладонь, а другие – как пылинки, такие, что и не увидишь, пока они не сверкнут в лучах солнца. Потребовалось досадно много времени, чтобы убрать осколки, но, когда Август решил, что справился с задачей, он время от времени замечал яркий отблеск – часы, дни, недели спустя.
Монстры Истины были как эта банка.
Слоан и Алиса – два самых крупных осколка – уже благополучно устранены, но где-то затерялось еще множество кусочков. Например, корсаи… Что ж, можно было лишь надеяться, что они постепенно вымрут. Часть малхаи сбежали в Пустошь, а остальные рассеялись по городу, твердо вознамерившись выжить. Клыки в основном разбежались, а тем, кто остался, предстояло стать добычей монстров. Или его добычей.
Город поблескивал от последствий – осколки разлетелись повсюду, и Август не представлял, сколько времени потребуется, чтобы отыскать их все, чтобы убрать их и сделать Истину безопасной.
Ну а люди по-прежнему были разделены – гневом, потерями, страхом и надеждой. Конечно, они добились определенных успехов, но Август начал понимать, что всегда будут трещины на поверхности, тени на свету, сотня оттенков серого между черным и белым.
Люди – они сложные. Их характеризовали не только их деяния, но и то, что они сделали бы в различных обстоятельствах: они совершали тот или иной выбор и сожалели о том, что желали бы изменить.
Возврата назад нет – время движется лишь в одну сторону, – но люди способны меняться.
К худшему.
И к лучшему.
Это нелегко. Мир сложен. Жизнь трудна. И зачастую жить больно.
«Так сделай, чтобы оно стоило этой боли».
Голос Кейт прозвучал в нем, внезапный и долгожданный, и Август глубоко вздохнул. Город окутала тьма. Еще так много нужно было сделать.
– Ты готов, брат? – спросили Соро.
Август поднял скрипку и шагнул к краю крыши.
– Да.
