Глава двенадцатая
Кругом снова было настоящее и современные шоссе Штатов, предназначенные для быстрой езды – тем более ночью. Вооруженный подаренным термосом кофе и восьмым треком с пинкфлойдовского The Dark Side of the Moon, обнаруженного в глубине бардачка, я отсчитывал мили одну за другой. Не успели мы оглянуться, как уже оставили позади Джорджию и Южную Каролину и оказались в двух шагах от городка в Северной Каролине, название которого было написано на спичечном коробке. После той перепалки с Эммой в Портале температура наших отношений сразу упала ниже нуля. Она села сзади, несмотря на тесноту, а Енох перебрался вперед, на пассажирское сиденье.
Время от времени я поглядывал на Эмму в зеркало заднего вида. Если она не спала и не смотрела мрачно в окно, то читала «Журнал» Эйба при свете язычка пламени, трепетавшего над ее мизинцем. Мне пришлось снова сказать себе, что она переживает непростое время, обрабатывает информацию, с которой ей никогда еще не приходилось сталкиваться вот так, лоб в лоб, – ведь она всегда была очень далеко от Эйба. Их разделяло то море, то время, а потом и то и другое сразу. Однако у меня все равно складывалось впечатление, что она наказывает меня за то, что я посмел ее расспрашивать. И я понятия не имел, сколько еще выдержу.
Было уже полчетвертого утра, и я почти не чувствовал задницы, когда впереди, наконец, замаячил съезд. Навигатор в телефоне показывал, что нам туда. И что мы, спрашивается, там найдем? Заправку? Кафе? Еще один мотель?
Оказалось, ни то, ни другое, и даже не третье. Это была забегаловка под незамысловатым названием «О’кей Бургер. 24 часа». Вывеска тускло светилась посреди пустой и темной парковки безлюдного торгового центра. Как и было указано в названии, заведение было открыто и выглядело вполне нормальным. Стулья были уже перевернуты на столы, но на двери висела табличка «Автокафе открыто».
Я встал прямо перед ним; кроме нас на стоянке никого не было. Ни Эйча, ни кого бы то ни было еще – кроме несчастного продавца, которому не повезло с кладбищенской сменой, самой глухой, с полуночи до шести утра. Он торчал внутри, за стойкой, и читал что-то в своем телефоне.
– На коробке было сказано, во сколько мы должны встретиться с Эйчем? – спросила Бронвин.
– Нет, – сказал я, – но вряд ли он рассчитывал, что мы нагрянем в полчетвертого утра.
– Так нам что теперь, ждать тут до утра? – возмутился Енох. – Что за идиотизм!
– Ну, потерпи уж, – сказал Миллард. – Он может появиться в любой момент. Середина ночи – лучшее время для встреч, если нужно, чтобы тебя никто не видел.
И мы стали ждать. Минуты шли. Паренек внутри отложил телефон и начал подметать пол.
С заднего сиденья донеслось громкое ворчание. Все посмотрели на Еноха.
– Это что сейчас было? Мотор? – поинтересовался Миллард.
– Я есть хочу, – Енох уставился на свой живот.
– А подождать никак нельзя? – желчно спросила Бронвин. – Вдруг Эйч придет и не увидит нас, потому что мы будем в автокафе и пропустим его?
– Вообще-то Енох прав, – возразил Миллард. – Можно мне еще раз посмотреть на спички?
Я протянул ему коробок. Миллард начал вертеть его в руках.
– Это не просто адрес, – сказал он. – Это ключ. Посмотрите внимательно, что здесь написано.
Он протянул спички Бронвин, и она прочитала: «УМНЫЙ остановится у нас и получит БОЛЬШЕ за свои деньги!»
Она подняла глаза:
– И что?
– А то, что нам, видимо, придется что-нибудь купить, – заключил Миллард.
Я завел машину и подъехал к автокафе. Мы остановились у светящегося меню.
– ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В «О’КЕЙ БУРГЕР. ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА», – раздался громкий жестяной голос. – ЧЕМ МОГУ…
Бронвин вскрикнула и молниеносным ударом через открытое окно сшибла аудиоколонку на землю, где та и осталась, помятая и безмолвная.
– Бронвин, какого черта! – заорал я. – Он же просто принимал у нас заказ!
– Простите, – Бронвин попыталась съежиться на сиденье. – Я просто испугалась.
– Тебя что, вообще никуда брать нельзя? – сурово спросил Енох.
В обычных обстоятельствах я бы постарался поскорее смыться, но обстоятельства были не совсем обычные, так что я убрал ногу с тормоза и медленно подрулил к окошку, где забирают заказ. Парнишка в оранжевом фартуке все еще что-то бубнил в гарнитуру, которая была у него за ухом.
– Эй? Вы меня слышите?
Он говорил медленно, глаза у него были красные и опухшие, и вообще выглядел он так, словно был под кайфом.
– Ку-ку, – сказал я. – Там, э-э-э… колонка не работает.
Он фыркнул и открыл окно.
– О-о-о-о’кей. Что будем брать?
– А что у вас хорошего? – встрял Миллард.
– Что ты делаешь? – зашипела на него Эмма.
Продавец наморщил лоб и уставился на заднее сиденье.
– Это кто сейчас сказал?
– Это я сказал, – ответил Миллард. – Я невидимка. Прости, надо было сразу предупредить.
– Миллард! – воскликнула Бронвин. – Ты что, совсем рехнулся?
Парень, однако, не смутился.
– А, о’кей, – серьезно кивнул он. – На вашем месте я бы взял комбо-обед номер два.
– Тогда, будьте так добры, приготовьте нам комбо номер два, – разрешил Миллард.
– И пять гамбургеров, пожалуйста! – крикнул Енох. – Со всем! И чипсы!
– Чипсов у нас нет, – сказал продавец.
– Он имеет в виду картошку фри, – пояснил я.
Парень назвал сумму, я заплатил, и он ушел на кухню собирать наш заказ. Через несколько минут он вернулся и протянул мне тяжелый бумажный пакет, на котором уже проступили жирные пятна. Я заглянул внутрь. Там была куча бургеров, гигантская порция картошки и пачка салфеток. Я раздал еду и только тогда заметил на самом дне белый конвертик. Забавный такой, запечатанный красным сургучом.
– А это еще что такое? – я вынул его и показал остальным.
– Часть обеда? – пожала плечами Эмма.
Я выехал на стоянку, остановился, включил лампочку на потолке и открыл конверт. Все нагнулись ко мне, чтобы тоже посмотреть. Внутри оказалась еще одна салфетка… но на сей раз с каким-то отпечатанным на машинке текстом. Салфетка, впрочем, была использованная.
И все. Ни имени «объекта». Ни местонахождения петли номер 10044. Зато на обратной стороне был набор координат.
– Погодите, я умею читать координаты, – взволнованно сказал Миллард. – Показатель долготы отрицательный, значит, это на запад от нулевого меридиана…
– Это школа в Бруклине, Нью-Йорк, – сказал я и показал им экран телефона. – Я только что вбил цифры в приложение с картами.
Миллард презрительно хмыкнул.
– Никакие технологии не заменят настоящего картографа.
– У нас есть миссия, – сказала Эмма. – И координаты. Но мы не знаем, кого нужно спасать.
– Возможно, Эйч и сам не знает, – предположила Бронвин. – И узнать имя объекта – это тоже часть миссии.
– Или все это из соображений безопасности, – сказал Енох. – Вряд ли стоит писать имена странных новичков на салфетках, которые могут попасть в руки… ну, того же повара в бургерной.
– Вряд ли это просто повар, – задумчиво возразил Миллард. – Джейкоб, ты не против, если мы еще раз подъедем к тому окну?
Я снова объехал кафе и свернул в проезд к окошку. На этот раз парень открыл его с откровенно недовольным видом.
– Гм-м-м. Да?
– Прости, что снова беспокоим, старина, – высунулся из машины Миллард. – Мы бы хотели комбо-обед номер три.
Парень набрал заказ на жирной клавиатуре и взял с меня десять пятьдесят. Когда я расплачивался, из машины высунулась Бронвин.
– Ты знаешь Эйча? Ты тоже охотник на пустóт? Что это вообще за место?
Он отсчитал мне сдачу, словно не слышал ее вопроса.
– Эй, ау? – попробовала она еще раз.
Он повернулся спиной и ушел в кухню.
– Вряд ли ему можно отвечать на такие вопросы, – догадался я.
Через минуту парень вернулся и поставил на подоконник жирный бумажный пакет, издавший солидный, тяжелый стук.
– Хорошего вечера! – пожелал парень и решительно закрыл окно.
Я взял пакет, оказавшийся подозрительно тяжелым, и раскрутил тщательно закатанный верх. Картошка и луковые кольца. Фиговый какой-то комбо, подумал я, отдавая пакет Милларду, выехал с парковки и взял курс обратно на шоссе. До Бруклина было не близко, а я хотел проскочить до того, как утренний час пик наглухо закупорит основные транспортные артерии.
Минут через десять, когда мы уже летели по Ай-95, Миллард наконец добрался до дна пакета. Услышав сзади хохот, я обернулся посмотреть. Он вытащил из пакета что-то тяжелое и яйцеобразное.
– Это что такое? – не сразу сообразил я.
– Комбо номер три, судя по всему. Картошка фри и ручная граната.
Бронвин взвизгнула и попыталась пригнуться.
Да уж, «О’кей Бургер» явно служил для всяких странных граждан не только почтовым ящиком, но и складом вооружения. Интересно, подумал я, сколько еще дедушкиных стратегических объектов спрятано вот так, у всех на виду? А еще – что полезного дают с комбо номер один?
Миллард хихикнул, катая в ладонях жирную от масла гранату.
– Тут и правда получишь куда больше, чем ожидаешь!
* * *
Я вел одной рукой, а в другой держал бургер. Мои друзья тоже отдали должное ужину. Их юные организмы, впервые за много лет двигавшиеся во времени вперед, то и дело испытывали ужасный голод. Наевшись, они сразу крепко заснули – все, кроме Эммы, сидевшей рядом со мной, на пассажирском сиденье. Она сказала, что не хочет спать, если я не могу себе этого позволить.
Мы молчали почти целый час. Я тихонько крутил настройку радио, она смотрела, как за окнами проносится темный ночной мир. Мы уже проехали половину Вирджинии, когда на небе появилась бледная серая заря. Молчание все так же лежало между нами – словно камень в груди. Последние полсотни миль я непрерывно разговаривал с ней – у себя в голове, и, наконец, понял, что больше так не могу.
– Нам надо…
– Джейкоб, я…
За все это время никто из нас не проронил ни слова, а тут оба решили заговорить одновременно. Мы посмотрели друг на друга, пораженные этой синхронностью.
– Ты первая, – сказал я.
– Нет, ты, – возразила она.
Я посмотрел в заднее зеркало: Бронвин и Енох преспокойно спали. Енох негромко храпел.
– Ты до сих пор его любишь.
Я вообще-то не хотел быть таким тупым и прямолинейным, но слова пришлось подбирать так долго, что теперь они вязли в зубах.
– Ты до сих пор с ним не закончила. И это нечестно по отношению ко мне.
Она потрясенно посмотрела на меня, ее губы превратились в тонкую линию. Она будто боялась сказать что-то…
– Всякий раз, когда кто-то произносит его имя, – продолжал я, – ты дергаешься. С тех пор как мы узнали, что одним из его напарников была девушка, твои мысли где-то далеко. Ты ведешь себя так, словно он тебя обманул. И не многие годы назад, а сейчас.
– Ты не понимаешь, – тихо сказала она. – Да и не смог бы.
Моему лицу стало горячо. Я-то хотел всего лишь услышать, что да, она ведет себя странно… ну, и еще извинения. Но наша беседа уже свернула куда-то совсем в другую сторону. Куда более неприятную.
– Я пытаюсь понять, – продолжил я. – Заставляю себя не обращать внимания, не быть таким чувствительным, предоставить тебе свободу, чтобы ты могла справиться со всем этим. Но нам все-таки нужно поговорить.
– Вряд ли ты захочешь узнать, что я на самом деле думаю.
– Если мы не поговорим, то так с этим и не разберемся.
Она опустила взгляд. Мы проезжали мимо какой-то фабрики, над ее трубами тянулись хвосты дыма.
– Ты когда-нибудь любил кого-то так, чтобы тебе от этого было плохо? – спросила она наконец.
– Я тебя люблю, – ответил я. – Но мне от этого не плохо.
Она кивнула.
– Я очень рада. Надеюсь, ты никогда не будешь чувствовать ничего подобного… потому что это ужасно.
– А тебе такие чувства знакомы? – спросил я.
Она кивнула.
– Да, это то, что я испытывала к Эйбу. Особенно после того, как он ушел.
– Гм.
Я постарался остаться невозмутимым, но на самом деле мне было больно.
– Это было очень скверно. Несколько лет я была как будто одержима. Думаю, и он тоже, в самом начале. Но у него все прошло. А у меня все стало только хуже.
– Почему?
– Потому что я была заперта в ловушке, в нашей петле, а он нет. Когда годами сидишь вот так, мир становится очень маленьким. Это не здорово для разума… и для души тоже. Маленькие проблемы начинают казаться огромными. И тоска по другому человеку, которая в иных обстоятельствах могла бы пройти за несколько месяцев, становится… всепоглощающей. Одно время я даже собиралась сбежать и отправиться к нему, в Америку, хотя это и было бы для меня смертельно опасно.
Я попытался представить, каково тогда было Эмме. Сидишь одна, чахнешь, живешь от письма до письма, а они приходят все реже, и внешний мир постепенно превращается в смутную фантазию.
За фабрикой потянулись поля. В утреннем тумане лошади жевали траву.
– Почему же ты не сбежала? – спросил я.
Эмма явно была не из тех девушек, что стараются избежать трудностей, особенно если речь идет о том, кого ты любишь.
– Я испугалась. Вдруг он будет не так счастлив меня видеть, как я его, – сказала она. – Меня это просто убило бы. К тому же я просто променяла бы одну петлю на другую, одну тюрьму на другую. Эйб-то не был привязан ни к какой петле. Мне пришлось бы найти какую-нибудь петлю поближе к нему и жить там, как птица в клетке, и ждать, когда у него найдется время и он сможет меня навестить. Я не готова к такому – быть женой капитана дальнего плавания. Каждый день смотреть на море, бояться и ждать. Я из тех, кто сам странствует.
– Но сейчас ты как раз путешествуешь, – сказал я. – И ты со мной. Так почему же ты до сих пор цепляешься за моего деда?
Она печально покачала головой.
– У тебя это все так просто выходит. Но, поверь, не так-то просто избавиться от чувств, которые испытывал последние пятьдесят лет. Пятьдесят лет тоски, боли и гнева.
– Да, ты права. Я не могу этого представить. Но я думал, что мы оставили все это позади. Что мы уже все проговорили.
– Да, – сказала она. – Я тоже думала, что с этим покончено. Я не сказала бы тебе того… что сказала, если бы так не думала. Но я… я не знала, насколько эта поездка меня вывернет наизнанку. Все, что мы делаем, все места, куда приезжаем… Как будто его призрак прячется за каждым углом. И старая рана (а я была уверена, что она закрылась!) открывается снова и снова – и кровоточит.
– Ради бога! – донесся сзади голос Еноха. – Может, вы двое уже порвете, наконец, ваши никчемные отношения и дадите поспать?
– Тебе давно уже полагалось спать! – рявкнула Эмма.
– Уснешь с вами под всю эту сентиментальную трескотню!
– Никакие отношения мы не рвем! – возмутился я.
– Да ну? А похоже, что так!
Эммы швырнула в него скомканный пакет из-под картошки.
– Да заткнись ты уже!
Енох насмешливо фыркнул и закрыл глаза. Может, заснул, а может, и нет. Но говорить по душам нам уже расхотелось. И мы просто поехали дальше. Я молча протянул Эмме руку, и она взяла ее. Наши пальцы неловко и крепко переплелись под рычагом переключения передач, словно мы оба боялись отпустить друг друга.
Сказанное Эммой вертелось у меня в голове. Часть меня была благодарна ей за откровенность, но другая часть жалела, что она вообще открыла рот. Внутри меня и так всегда жил тихий голосок, принимавшийся шептать в особо темные минуты: ЕГО она любила больше. До сих пор мне всегда удавалось заткнуть его, загнать подальше. Но теперь Эмма вручила ему мегафон. И я никогда не смогу признаться ей в этом, потому что тогда она узнает, что я давно уже испытываю этот мелкий страх, что я уязвим, и проклятый голосок станет только громче. Поэтому я просто сжал ее руку и продолжал вести машину.
Вести крутую машину, принадлежавшую твоему дедушке, – встрял голосок. – По дороге на задание, которое досталось тебе от него. Чтобы доказать… что?
Я уже говорил, что мне не нужна жизнь, как у дедушки, и это было правдой. Я хотел свою. Но еще я хотел, чтобы люди относились ко мне так же, как к нему. Чтобы они чувствовали ко мне то же самое. Теперь, дав этому чувству имя, я осознал, каким жалким оно было. Но бросить все и повернуть назад было бы еще более жалко. Вариант был только один: добиться такого успеха, чтобы сломать форму, по которой меня отливали, заслужить всеобщее уважение, выбраться из дедушкиной тени и получить девушку – не эхо той страсти, которую она когда-то питала к Эйбу, но всю ее целиком.
Непростая задача. Но сейчас хотя бы не висела на волоске судьба всего странного человечества. Только мои отношения и моя самооценка.
Ха!
– Когда вы с Эммой наконец расстанетесь, – сказал сзади Енох, который, конечно, только притворялся, что спит, – можно я поеду спереди? Бронвин скоро совсем запинает меня своими ножищами.
– Я его, пожалуй, убью, – сказала Эмма. – По-настоящему.
Енох наклонился вперед.
– О, боже! – он схватился за сердце, изображая крайнюю степень потрясения. – Ты же не позволишь ей этого, правда, Джейкоб?
– Не лезь не в свое дело, – огрызнулся я.
– Да отрасти уже хребет, парень. Эта девица все еще любит твоего деда.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – сказала Эмма достаточно громко, чтобы разбудить и Бронвин с Миллардом.
– А кому ты говорила: «Я тебя люблю» – вчера по телефону. Не Эйбу?
– Что? – я развернулся на сиденье и посмотрел на Эмму. – По какому еще телефону?
Эмма напряженно смотрела на свои колени.
– По тому, который был позади заправки в 1965 году, – сообщил Енох. – Ой-ой, ты что, ему не сказала?
– Это был личный разговор, – процедила сквозь зубы Эмма.
Мы едва не проскочили съезд. Я свернул с шоссе в самый последний момент.
– Ого! – выдохнула Бронвин. – Ты нас только не убей!
Я съехал на обочину, заглушил мотор, вышел и, не оглядываясь, побрел прочь. Неподалеку возвышалась эстакада – я углубился в тень под ней, расшвыривая ногами мусор, выброшенный из проезжающих автомобилей. Тут было как под водой.
– Я должна была тебе сказать.
Это была Эмма. Я не остановился. Она пошла за мной.
– Прости, Джейкоб. Прости меня. Мне нужно было услышать его голос… один, последний раз.
Она разговаривала с его прошлым «я», с какой-то давным-давно закольцованной версией моего деда, из тех дней, когда он даже еще не был стар.
– Думаешь, я не хотел поговорить с ним? Каждый день моей жизни?
– Ты же знаешь, это не одно и то же.
– Да, не одно. Он был твоим бойфрендом, ты его любила. Но этот человек воспитал меня. Он значил для меня больше, чем настоящий отец! И я любил его больше, чем ты!
Я уже кричал, чтобы меня было слышно сквозь эхо дорожного шума.
– Так что не смей так поступать! Не смей по секрету звонить Эйбу из прошлого, когда я умираю от желания снова услышать его голос. И не смей говорить, что я понятия не имею, каково это – тосковать по кому-то или злиться, что он бросил тебя и хранил от тебя секреты. Потому что я знаю, каково это!
– Джейкоб, я…
– А еще не смей мне говорить, что ты меня любишь, и что мы будем вместе, и флиртовать со мной, и быть милой и нежной, и сильной, и удивительной, и вообще вот этой потрясающей собой, а потом страдать по нему и говорить, что ты его любишь, у меня за спиной!
– Я прощалась с ним. Вот и все.
– Но ты все от меня скрыла. Вот что хуже всего!
– Я собиралась тебе рассказать, – сказала она. – Но вокруг всегда полно народу.
– И как мне тебе после этого верить?
– Я правда хотела. Честно. Во мне эта мысль уже дыру проела. Я просто не знала как.
– Скажи как есть: я все еще люблю его. Не могу перестать о нем думать. А ты – его бледная копия, но что поделать, сойдет и это.
Ее глаза расширились.
– Нет, нет, нет! Не говори так. Я никогда так о тебе не думала. Никогда!
– А я именно это и чувствую. И не за этим ли ты вообще поехала со мной на задание?
– Да о чем ты вообще говоришь? – Ее голос взлетел до крика.
– Может, ты просто решила исполнить старую мечту? Отыграться за все эти годы, когда тебя просто бросили и ушли? Отправиться наконец на миссию с Эйбом – или что там у нас следующее по порядку?
– А вот это уже нечестно!
– Ах так?
– ДА! – прокричала она и отвернулась, когда шарик огня слетел с ее стиснутых кулаков и покатился по земле, поджигая обертки от фастфуда и чей-то старый грязный свитер.
Эмма медленно повернулась обратно.
– Причина вовсе не в этом, – произнесла она подчеркнуто медленно. – Я поехала, потому что это было важно для тебя. Потому что я хотела тебе помочь. И к нему это не имело никакого отношения.
– Трава горит!
Мы бросились ее затаптывать, а когда закончили – по щиколотку в грязи и копоти, – она сказала:
– Надо было слушать внутренний голос. Он говорил: ни в коем случае не езди во Флориду. Только не туда, где жил Эйб. Это все равно что охотиться за его призраком.
– А сейчас ты именно это и делаешь?
Она помолчала и, кажется, всерьез задумалась.
– Нет.
– Зато именно это, видимо, делаю я.
Ее лицо изменилось. Она посмотрела на меня с какой-то новой открытостью, словно в первый раз за долгое время смогла позволить себе стать хоть немного уязвимой.
– Ты не гоняешься за его призраком, – сказала она. – Ты стоишь у него на плечах.
Я начал было расплываться в улыбке, но одернул себя. Мои руки готовы были раскрыться навстречу ей, но я засунул их поглубже в карманы. Что-то между нами все еще было не так, и притворяться я не хотел. Одним мгновением взаимопонимания это не исправить.
– Если хочешь, чтобы я ушла, просто скажи. Я вернусь обратно в Акр. Мне будет чем заняться.
Я покачал головой.
– Нет. Я просто не хочу, чтобы мы врали друг другу. О том, что мы такое и что делаем.
– Хорошо, – она скрестила руки на груди. – И что же мы такое?
– Мы друзья.
Я сказал это и похолодел. Но это была правда. И это было правильно. Мы чувствовали друг к другу не одно и то же, и тут я мог только отступить. Несколько долгих секунд мы стояли, не зная, что делать дальше. Дорожный шум волнами прокатывался у нас над головой. Потом она обняла меня и сказала, что ей очень жаль.
Я не обнял ее в ответ.
Она отпустила меня и пошла обратно к машине. Одна.
* * *
Все проголодались. Мы купили в автокафе кофе и сэндвичей и вернулись обратно на шоссе. Эмма осталась на переднем сиденье, рядом со мной, но ехали мы молча. Никто понятия не имел, что между нами произошло, но все чувствовали напряжение, и даже Енох оказался достаточно сообразительным, чтобы не поднимать эту тему снова.
Мы с Эммой не сговариваясь решили, что не станем говорить о личном в присутствии остальных. Никаких споров. В конце концов, мы профессионалы. Выполним задание, а потом… Наверное, некоторое время мы не будем видеться.
Я старался об этом не думать и попытался полностью отдаться ритму дороги. Но боль никуда не делась, она маячила у самого порога чувствительности и была достаточно сильной, чтобы все время меня отвлекать.
Мы проносились мимо больших городов Восточного побережья, и первым позади остался Вашингтон. Одна из карт, которые мы рисовали с Эйбом, когда я был еще мальчишкой, как раз охватывала этот кусок Северо-восточного коридора и пестрела непонятными дедушкиными пометками. Одни дороги на ней были перечеркнуты, другие, наоборот, усилены параллельными линиями. Каждый город окружала целая куча символов: пирамиды из пунктирных линий, спирали в треугольниках. Каждый явно обозначал что-то важное для Эйба, Эйча и прочих охотников, но что полезное это было или, наоборот, опасное, мы не знали.
Проезжая по Колумбийской окружной, мы оказались очень близко от одного такого места и заспорили, не стоит ли заехать и проверить, что там.
– Это может оказаться как убежище, так и логово убийц, – резонно заметил Миллард. – А выяснить заранее нет никакой возможности.
– Все эти пометки могут означать разные петли, – высказалась Бронвин.
– Или разных подружек, – вставил Енох.
Эмма метнула в него кровожадный взгляд.
Вдруг зазвонил мой телефон, который лежал на торпеде, погребенный под залежами салфеток и остывшей картошки. Чтобы откопать его, понадобилось некоторое время.
На экране было написано: «Я». Это означало, что звонят с моего домашнего номера.
– Ответь же скорее! – воскликнула Бронвин.
– Не-не-не, это точно не лучшая идея!
Я подумал, что это наверняка опять мисс Сапсан, хотел сбросить вызов, но вместо этого случайно ткнул в «ответить».
– Черт!
– Алло? Джейкоб?
Это была не мисс Сапсан, а Гораций. Я включил громкую связь.
– Гораций?
– Мы все тут! – закричал Миллард.
– Ох, слава богу! А я уж боялся, что вы все померли.
– Что? – возмутилась Эмма. – С чего бы это?
– Мне… а, забудьте.
Ему явно что-то приснилось, но он не хотел рассказывать, чтобы не напугать нас.
– Это они? – на том конце послышался голос Оливии. – Когда они возвращаются?
– Никогда! – проорал Енох прямо в телефон.
– Не слушайте его, – перебил Миллард. – Мы в пути, вернемся, как только сможем. Максимум через несколько дней.
Голословное утверждение, но я бы и сам ответил так же. Сколько времени понадобится, чтобы отыскать в школе странного ребенка, доставить его в безопасное место и вернуться домой? Несколько дней? Что ж, звучит вполне разумно.
– Слушайте, – сказал Гораций, – мисс Эс просто вне себя. Мы прикрывали вас, пока могли, но потом Клэр все ей выложила. Теперь мисс Эс бесится. Ходит злая как черт.
– И вы звоните, чтобы об этом рассказать? – спросил я. – Мы и так знали, что она разъярится.
– Сделайте одолжение, – сказал Гораций, – если она спросит, скажите, что мы все пытались вас отговорить, но вы не стали слушать.
– Лучше бы вы прямо сейчас повернули домой, – добавила Оливия.
– Мы не можем, – ответила Бронвин. – У нас задание.
– Когда она узнает, чем мы тут занимаемся, уверен, она поймет, – выразил надежду Миллард.
– Я бы на вашем месте не была так уверена, – возразила Оливия. – Стоит вас упомянуть, как она тут же становится такого интересного цвета…
– А сейчас-то она где? – спросил я.
– Ищет вас, – сказал еще один, новый голос. – Это я, Хью.
Наверняка они столпились вокруг телефона в комнате моих родителей, сдвинули головы и слушают.
– О, привет, Хью, – весело сказала Эмма. – А где именно мисс Эс нас ищет?
– Она не сказала. Велела не высовывать носа из дома, а не то посадит нас под домашний арест, и улетела.
– Под домашний арест? О, мой зад! – закатил глаза Енох. – Сколько еще она будет обращаться с вами, как с детьми?
– Тебе легко говорить, – обиделся Хью. – Вы там развлекаетесь вовсю, а мы сидим в одном доме с директрисой, у которой только что пар из ушей не валит. Вчера она закатила четырехчасовую проповедь про ответственность, честь и доверие, и все такое. Я думал, у меня голова взорвется. Предназначалась-то она вам, а слушать пришлось нам.
– Да и мы тут, знаете ли, не в игрушки играем, – заявила Бронвин. – Приключения – тот еще геморрой. Мы не спали, не были в душе и не ели толком с тех пор, как уехали! Во Флориде нас чуть не перестреляли, а от Еноха уже воняет мокрой псиной.
– Ну, я хотя бы не выгляжу, как мокрая псина, – оскалился тот.
– Все равно это лучше, чем торчать тут, с ней, – возразил Гораций. – Ладно, берегите себя и, пожалуйста, возвращайтесь живыми. И вот еще что. Это наверняка прозвучит странно, но, пока вы там развлекаетесь, запомните крепко-накрепко: китайские рестораны – хорошо, континентальная кухня – плохо!
– И что это должно означать? – поинтересовалась Эмма.
– Что это вообще такое – «континентальная кухня»? – не понял я.
– Это часть сна, который я видел, – пояснил Гораций. – Я только знаю, что это важно.
Мы пообещали, что запомним, и Гораций с Оливией попрощались с нами. Перед тем, как они повесили трубку, ее перехватил Хью и спросил, не слыхали ли мы по дороге чего-нибудь о Фионе.
Я бросил взгляд на Эмму – ей явно было так же стыдно, как мне.
– Пока нет, – громко сказала она. – Но мы будем и дальше спрашивать, Хью. Везде, где только побываем.
– О’кей, – тихо сказал он. – Спасибо.
И повесил трубку.
Я положил телефон. Эмма повернулась к заднему сиденью и скорчила рожу.
– Нечего так на меня смотреть! – сказал Енох. – Фиона была прекрасная, милая девушка, но она умерла, и если Хью до сих пор не может с этим смириться, мы не виноваты.
– Надо было на самом деле спрашивать, – сказала Бронвин. – Можно было узнать и в «Богине», и в Портале…
– Теперь мы обязательно будем спрашивать, – заверил ее я. – И если окажется, что она действительно мертва, мы хотя бы будем знать, что сделали все возможное.
– Договорились, – сказала Эмма.
– Договорились, – вздохнула Бронвин.
– Э, – сказал Енох.
– Может, обсудим план? – предложил Миллард, настоящий мастер менять тему, если разговор становился слишком эмоциональным.
– Отличная идея, – скривился Енох. – Не подозревал, что он у нас есть.
– Мы едем в школу, – напомнила Бронвин. – Чтобы найти странного ребенка и выручить его из беды.
– Точно. Совсем забыл, что у нас превосходный, подробный план. И где была моя голова?
– Я, кажется, научилась узнавать сарказм, – сказала Бронвин. – Сейчас это был он, да?
– Ни в коем случае! – усмехнулся Енох. – Все будет убийственно просто. Зайдем в школу, где мы никогда не были, и начнем спрашивать у всех подряд: «А не знаете ли вы, детишки, тут каких-нибудь странных личностей?» И тут же найдем наш объект. Ага.
Бронвин покачала головой.
– Нет, Енох, вот это как раз плохой план.
– Вообще-то, это был сарказм, – подсказал Миллард.
– Ты же сказал, что нет! – искренне обиделась Бронвин.
Утренний час пик уже начал накрывать шоссе. Передо мной как ни в чем не бывало втерлась грузовая фура (пришлось срочно сбросить скорость) и вдобавок выпустила облако черного дыма. Мы с Миллардом закашлялись. Я поднял стекло со своей стороны.
– А куда именно нужно потом доставить это странное дитя? – поинтересовался Енох.
Эмма развернула салфетку с заданием.
– Петля номер десять тысяч сорок четыре, – сообщила она.
– Которая находится где? – подхватила Бронвин.
– Пока непонятно, – ответила Эмма.
Бронвин закрыла лицо ладонями.
– Ничего у нас не получится, да? И мисс Сапсан никогда нас не простит, и все будет совершенно напрасно!
Еще секунду назад она была уверена, что все будет легко и просто, а сейчас, кажется, утратила всякую надежду.
– Что-то тебя накрыло, – сказала Эмма. – Большие дела всегда так выглядят, если смотреть на них издалека и на всё сразу. Нужно решать вопросы один за другим, по мере поступления.
– Ну да, как в той старой поговорке, – оптимистично заметил Миллард. – Горилломедведя нужно есть…
– Какая гадость! – сказала Бронвин, не убирая ладоней от лица.
– Это просто метафора. Никто на самом деле не ест горилломедведей.
– Уверен, что кто-то ест, – сказал Енох. – Как думаете, их лучше печь на гриле или есть сырыми?
– Заткнись сейчас же, – велела Эмма. – Суть в том, чтобы откусывать по кусочку. Так что давайте сосредоточимся на первом шаге, а уж потом начнем беспокоиться о следующем. Мы найдем странного ребенка. Потом будем думать о том, как найти петлю, о’кей?
Бронвин подняла голову и посмотрела на Эмму сквозь пальцы.
– А можно какую-нибудь другую метафору?
– Не вопрос, – рассмеялась Эмма.
Через некоторое время пробка начала рассасываться. Вскоре мы уже неслись через Филадельфию, потом взяли курс на Нью-Йорк – навстречу неизвестности, которая ожидала нас там. Все в машине молчали, думая о следующем куске, который предстоит съесть.
Назад: Глава одиннадцатая
Дальше: Глава тринадцатая
