Мимический актер по имени Сильван решил отречься от мира и пришел в монастырь святого Пахомия. Когда настоятелю сказали о приходе Сильвана, он позвал его и предупредил:

― Подумай, брат, какой это труд. Нужна благоразумная душа и трезвый ум, чтобы с помощью Божией благодати противостоять тому, кто нас терзает, особенно когда прошлые привычки тянут к дурному.

Сильван согласился делать все по наставлениям великого святого, и тот принял его. Бывший мим подвизался довольно продолжительное время, но потом вдруг опять перестал заботиться о своем спасении. Его потянуло к удовольствиям. Он соблазнял братьев пошлой болтовней, распевал при всех непристойные театральные куплеты. Святой Пахомий позвал его к себе и несмотря на то, что Сильван подвизался уже двадцать лет, велел ему при всех снять монашескую одежду, взять свою мирскую и покинуть монастырь. Несчастный пал в ноги и стал умолять его:

― Еще раз прости меня, отче. Я верю, что Владыка, спасающий немощных, поможет и мне раскаяться за все то время, которое я провел в нерадении, и ты сам порадуешься перемене в моей душе и возблагодаришь Бога.

― Ты же видишь, ― сказал святой, ― сколько я тебя терплю. Не раз приходилось даже бить тебя. А ведь так я никогда ни с кем не обращался. У меня даже в мыслях не было поднять на кого-либо руку. Ты один вынуждал меня прибегать к таким мерам. Но даже когда я тебя бил, страдал в душе больше, чем ты, и сочувствовал тебе. Я думал, что иду на это только ради твоего спасения, чтобы хоть так отвратить тебя от греха. Но после стольких уговоров ты не исправился и после побоев ты не осознал, что для тебя полезно. Как же я могу допустить, чтобы такая паршивая овца паслась в стаде Христовом? Ведь она перепортит остальных, и немало братьев пострадает.

Но Сильван продолжал настойчиво уговаривать Пахомия, обещая исправиться. Тогда святой потребовал поручительства, что бывший мим опять не возьмется за старое. Святой дивный муж по имени Петроний взял Сильвана на поруки. Блаженный Пахомий одобрил такое решение и, благословив, передал несчастного Петронию. Сильван, получив прощение, начал смирять себя так, что для многих, а лучше сказать, для всей братии, стал образцом и правилом для подражания во всякой добродетели и благочестии, особенно же в плаче по Богу. Часто даже во время трапезы из его глаз слезы лились ручьем, и он не мог удержать их, и они смешивались с его скудной трапезой. Так исполнилось на нем слово Давида: «Я ем пепел, как хлеб, и питье мое растворяю слезами» (Пс. 101,10).

Братья просили его не плакать при паломниках и посторонних людях, но он признавался, что сколько раз ни пытался сдержать слезы, ему это не удавалось. Монахи говорили ему, что он может это делать только, когда останется один, во время умиленной молитвы. Но на трапезе следует сдерживать слезы (ибо душа, как говорили они, может и без внешних слез постоянно пребывать в умилении). Они спрашивали его, почему он так много плачет, и даже пытались запретить ему делать это (они говорили, что многие краснеют, глядя на него, и даже не могут есть).

― Как же не плакать, братья, ― отвечал он, ― когда мне прислуживают святые? Даже прах с их ног лучше меня. А уж сам я и вовсе недостоин их. И как же мне не скорбеть после этого?

Вы говорили, ― продолжал Сильван, ― что святые люди прислуживают мне, балаганному шуту. При этом, братья мои, я плачу и всякий раз боюсь, не уподоблюсь ли я святотатцам Дафану и Авирону, которые хотели с лукавым произволением и нечистыми помыслами кадить святыне? Я уже многое познал, а о своем спасении даже не беспокоюсь и потому не стыжусь своих слез. Знаю, на мне грехов не счесть, и если бы я умер от горя, то в этом не было ничего удивительного.

Сильван подвизался довольно долго и успешно, и Пахомий Великий сам заговорил о нем при всех.

― Послушайте, братья! ― сказал он. ― Я клятвенно утверждаю перед Богом, что с самого основания киновии из всей моей братии никто не сумел подражать мне, кроме одного.

Услышав его слова, одни подумали о Феодоре, другие ― о Петронии, третьи об Орсисии. Феодор спросил святого, о ком он говорит, но тот ничего не ответил. Феодор стал настаивать, и старшие братья тоже принялись просить старца сказать, о ком идет речь.

― Если б я знал, ― сказал Пахомий, ― что человек, о котором я сказал и которого сейчас назову, тщеславен, то не упомянул бы о нем. Но благодатью Христовой мне известно, что после моей похвалы он станет еще больше смирять себя. Поэтому для вящего подражания его жизни и не опасаясь за всех нас, я похвалю его.

Ты, Феодор, и те, кто, как и ты, ― продолжал он, ― совершают подвиг в монастыре, скрутили дьявола по рукам и ногам, словно воробья, и каждый из вас по милости Господа попирает его, словно прах. Но как только вы впадете в нерадение, лежащий у вас в ногах лукавый восстанет и обратится против вас.

Брат же Сильван, которого мы совсем недавно хотели изгнать из монастыря за его нерадение, теперь всей своей крепостью возненавидел диавола и с такой яростью восстал на него, что тот даже боится показаться ему на глаза, потому что Сильван полностью сокрушил его необычайной силой своего смиренномудрия. Вы, конечно, совершили дело добродетели и при столь великих свершениях обретаете дерзость. Он же, чем больше совершенствуется в своих подвигах, тем больше считает себя хуже всех и всей душой и всем своим помышлением смотрит на себя как на дрянь. Вот поэтому у него постоянно легко льются слезы, ибо он откровенно считает себя ничем и труды свои не ставит ни во что. А ничего так не боится дьявол, как смиренномудрия, когда оно проявляется на деле во всей своей силе и от всей души.

После этого Сильван подвизался еще восемь лет вдобавок к двадцати прежним и так закончил свой путь. Преподобный засвидетельствовал, что видел, как сонм ангелов с великой радостью принял его душу и вознес на небо и как избранную жертву доставил Христу.

Блаженная Синклитикия говорила, что смиренномудрие настолько велико, что дьявол, который может подражать чуть ли не всем добродетелям, об этой даже не имеет ни малейшего понятия. Поэтому апостол Петр, знавший, насколько надежно и прочно смиренномудрие, заповедует нам облечься в него (см. 1 Пет. 5, 5), то есть никогда не расставаться с ним, носить его, чтобы оно хранило и все другие добродетели. Как нельзя построить корабль без гвоздей, так невозможно и спастись без смиренномудрия. Обрати внимание на песнопение трех отроков (в печи Вавилонской): разве они упомянули все добродетели? Нет. К славящим Господа они причислили только смиренных и ничего не сказали о разумных и нестяжательных (Дан. 3, 87). И Сам Господь, дабы исполнить Свой замысел нашего спасения, облекся в смирение: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Мф. 11, 29). И пусть смиренномудрие станет началом и завершением всех благ.

Кто-то из отцов рассказывал, что в Келлиях жил трудолюбивый старец, одевавшийся в рогожу. Однажды он пришел к авве Аммону. Тот увидел, что на нем рогожа, сказал:

― Для тебя нет от нее никакой пользы.

― Отче, ― спросил старец, ― меня смущают три помысла: или уйти в пустыню, или на чужбину, где меня никто не знает, или закрыться в келье и ни с кем не встречаться, и есть через день. Что мне из этого выбрать?

― Ничего из этих трех вещей тебе не полезно, ― ответил авва Амон. ― Но если хочешь моего совета, то лучше сиди в своей келье, ешь понемногу каждый день, постоянно держи в своем сердце молитву мытаря и сможешь спастись.

2. Брат пришел к великому старцу, жившему на Фермийской горе, и спросил:

― Что мне делать, авва, душа погибает?

― От чего, чадо? ― спросил старец.

― Когда я был в миру, ― отвечал брат, ― я охотно и подолгу соблюдал посты и бдения, и было у меня глубокое благочестие и ревность, а теперь не нахожу в себе ничего хорошего.

― Поверь, чадо, ― сказал старец, ― все эти дела в миру ты совершал ради тщеславия и людских похвал, а Богу они были не угодны, и потому сатана не воевал с тобой: какая нужда была ему лишать тебя рвения, от которого не было никакой пользы? А теперь лукавый увидел, что ты стал воином Христовым и воюешь с ним, тут и он ополчился на тебя. Богу же больше угоден один псалом, пропетый тобой с благоговением, чем тысячи, которые ты читал в миру. И твой малый пост Он принимает охотнее, чем недельный пост в миру.

― Да я теперь совсем не пощусь, отче, ― возразил брат, ― и все доброе, что было у меня в миру, теперь ушло от меня.

― Брат, ― сказал старец, ― хватит тебе и того, что у тебя уже есть. Только терпи, и все у тебя получится.

Но брат продолжал стоять на своем:

― Нет, право, авва, моя душа погибает.

― Вот что, брат, я не хотел тебе говорить, чтобы твой помысел не навредил тебе. Но вижу, сатана вверг тебя в лень, и потому скажу: когда тебе кажется, что в миру ты якобы творил благо и вел праведную жизнь, ― это и есть превозношение. Точно так же думал и фарисей, и потому лишился и тех благ, которые сделал. А если ты теперь думаешь, что ничего хорошего не делаешь, этого, брат, тебе (вполне) достаточно для спасения, ибо такое понимание и есть смирение. Этим и был оправдан мытарь, не сотворивший ничего благого. Ибо Богу угодней человек грешный и ленивый, но с сокрушенным сердцем и смиренный, чем делающий много хорошего, но при этом превозносящийся тем, что он творит благо.

Получив великую пользу, брат поклонился старцу в ноги и сказал:

― Благодаря тебе, авва, спаслась моя душа.

3. Авва Епифаний сказал: «Хананеянка кричала, и была услышана, кровоточивая молчала и стала блаженной, мытарь не отверз своих уст, но его услышали, фарисей же вопил, но был осужден».

4. Авву Лонгина спросили:

― Какая добродетель выше всех остальных?

― Думаю, ― ответил он, ― поскольку гордыня ― худшая из всех страстей и даже кое-кого смогла низвергнуть с небес, то смиренномудрие ― больше всех других добродетелей. Ведь смирение способно поднять человека со дна бездны, даже если он грешен, как бес. Вот почему Господь прежде всего ублажает нищих духом.

5. Авва Сарматий сказал: «Мне больше по душе человек согрешающий, но осознающий, что он грешит и кается, чем тот, кто не грешит и считает себя праведником».

6. В одном городе был епископ. По действию сатаны он впал в блуд. И вот во время службы в храме, когда еще никто ничего не знал, он исповедал свой грех перед всем народом.

― Я впал в блуд, ― сказал он и сложил свой омофор в алтаре, ― и больше не могу быть вашим епископом.

Все стали плакать и говорить:

― Твой грех на нас, только останься епископом.

― Если хотите, чтобы я остался епископом, сделайте то, что скажу, ― он велел запереть двери церкви, лег на пороге у выхода и сказал:

― Не будет иметь части с Богом тот, кто, выходя из храма, не наступит на меня.

И все сделали по слову его. Когда вышел последний прихожанин, с неба раздался глас:

― За его великое смирение Я простил ему грех.

7. Старец говорил: «Мне больше по душе поражение со смиренномудрием, чем победа с превозношением».

8. Старец сказал: «Смирение часто и без трудов спасало многих. В подтверждение тому ― мытарь и блудный сын. Они сказали всего несколько слов и спаслись».

9. Старец говорил, что наши отцы вознеслись на небо благодаря своей суровости, а мы, если удостоимся милости Божией, взойдем туда благодаря смиренномудрию.

10. Авва Исаия сказал: «Нам прежде всего нужно смиренномудрие, чтобы мы на всякое дело и слово могли сказать: „Прости“. Потому что смиренномудрие разрушает все козни врага».