Поехали мама с папой мои строить Город Небесный, сказала бабушка. Командировка, ясное дело.

Мама с папой мои геологи. Без геологов в строительстве никуда. Осваивает советский народ новые территории, а какие! Если делаем мы с бабушкой в сердце Родины нашей – Москве – утреннюю гимнастику, в Петропавловске на Камчатке – полночь!

В прошлый раз папа с мамой БАМ ездили строить, прокладывать магистраль Байкальско-Амурскую, долго строили, до-олго… вернулись, а я уже вот посюда! Даже и не узнали меня; мама ахнула, а папа сказал: «Ну, брат, не узнать тебя! Как подменили…»

Очень испугался я: вдруг и вправду бабушка, пока их не было, меня подменила?

Тогда вернулись они, я еще вот посюда был, а теперь вернутся они, я уже вот посюда…

Глобус кручу. Хочу найти Город этот Небесный. Только очень мелко на глобусе города пишутся, прямо блохи. А читать я уже научился. Вернутся папа с мамой мои, так и ахнут! Да, бабушка?

– Что, Феденька?

– Это так я, бабушка, ничего.

«Нельзя хвастаться, Федя, делами хорошими… – угрожает бабушка. – Скажешь вслух, и оно у Бога за хорошее уже не считается». А зачем совершать хорошее, если о нем ни гу-гу?! Плохие дела нужно тайно делать, считаю! Разбил чашку, замети потихоньку в совочек, если бабушка, как бабахнулось, сослепу не услышала, выкини по-хорошему, быстренько, чтобы ее не расстраивать. Потому что расстраивать бабушку тоже плохо. Папа так и сказал, когда уезжали: «Веди себя хорошо. Не расстраивай бабушку! Ты один, пока меня нет, за мужчину…»

За мужчин за всех я один, понимаете? А бабушка хоть и старая, а все равно тоже женщина, из-за чашки разбитой знаете как расстроится! Да же, бабушка?

– А?

– Вот если бы, например, я, бабушка, разбил бы чашку какую-то, ты бы расстроилась?

– Господи помилуй! Какую?!

– Я к примеру сказал это, бабушка…

Сами видите…

Так что о хорошем нужно рассказывать, иначе никогда не заметит бабушка, что я посуду помыл, у ней память девичья, так и будет думать до смерти самой, что это она сама ее вымыла… а плохое в совочек. Вот и выйдет одновременно два дела: хорошее и плохое, и оба за компанию не рассказывать, потому что плохое дело, что чашку разбил, потянуло с собой хорошее, что бабушка не расстроилась. У нее этих чашек, знаете? Войско! Целая чайгоняльная армия. Бей и бей потихонечку, партизаном…

– Бабушка!

– Что, Феденька?

– А давай я, бабушка, тебе мусор выкину?

– Выкини, пожалуйста, Феденька…

Вот и третье дело хорошее! Где одно хорошее – там другое! Как грибы в лесу. Как троллейбусы шестьдесят первые. Где один троллейбус шестьдесят первый пришел, там и следующий, вереницей.

– Потеряться, наверно, боятся, бабушка…

– Кто?

– Троллейбусы!

– Юморист…

Ко всему относиться нужно с юмором, бабушка!

Мамочки мои… страсть господняя… таракан!!!

Четыре вышло уже дела моих в хорошие! Я для Бога (хотя и нет его, это точно!) все же за жизнь составил бы список (на всякий случай, вдруг есть?) в два столбика:

ДЕЛА ХОРОШИЕ – ПЛОХИЕ ДЕЛА

«У Бога нас много», – сказала бабушка. Занятой человек! А я и сам уже писать научился…

ДЕЛА ХОРОШИЕ:

1 – что бабушка из-за чашки, что брякнулась, не расстроилась.

2 – что мусор я выкинул.

3 – что не сказал, что выкинул мусор, бабушке (потому что я сперва предложил его выкинуть, а потом уже выкинул, чтоб не думала опять она, что сама).

4 – и еще, чтоб, выкидывая сама, не заметила черепки!

Четыре уже хороших дела! Говорю же, добрые дела, как троллейбусы, чередой!

Где же все-таки Город этот Небесный на глобусе?..

ЕВРАЗИЯ, АЗИЯ, АФРИКА… наверное, большой должен быть, чтобы все, кто строить его поехали, уместились?

Голубым, наверное, тут раскрашен. И тут и тут голубым… Кручу, кручу… В какую сторону папа с мамой живут, если по всему глобусу лужи, лужи?.. Где тут папа с мамой мои?!

– Все, что на глобусе, Федь, Бог на земле рисовал. Моря, острова… Вот тут мы с тобой живем, Москва написано, видишь? Вот тут в городе Тольятти наши: тетя Оля, Григорий Михайлович, Женечка… Здесь вот мы с тобой были, море Черное, помнишь? Город Анапа. А Град Небесный на небе, не на земле.

– На самолете лететь?

– Самолеты, Федь, ниже летают.

Не зря я космонавтом, как Юрий Гагарин, стать собираюсь. Вон как, оказывается, высоко Град строят, если и самолетов выше…

– На ракете?

– На ракете, вырастешь и на Луну полетишь. А Город Небесный еще и Луны повыше.

Очень уж высоко! Но не очень. Зря уверена бабушка, что без Божьей помощи не добраться.

– Без Божьей помощи, Федь, и каши не сваришь.

– Да зачем она вообще людям, бабушка, твоя каша?!

До каких высот добрались строители! Землю застроили, небо перешагнули, космос теперь осваивают! Папе с мамой, конечно, некогда там, дело важное у них, понимаю…

Но как стану космонавтом, долечу до Луны, там осмотримся, и так скажу своим космонавтным товарищам: а теперь летим в Город Небесный, товарищи! К папе с мамой!

– На какой планете, ты думаешь, бабушка, папа с мамой строят сейчас? На Юпитере или на Марсе?

– …А карту, как в Град Небесный лететь, на небе, Федя, Господь нам звездочками означил. Млечный Путь называется. Звездный град. От Большой Медведихи это направо…

Вот как! План начертил, слава богу, Бог для тех, кто к папе с мамой лететь захочет. Значит – увидимся. А то уж очень скучаю…

Так иногда скучаю, что сквозь слезы в глазах сердце щиплется.

– В скафандре нужно лететь, да, бабушка? Без скафандра в космосе в смерть удохнешься, пока долетишь.

– Душе, Федя, скафандэры зачем? Покинет душа тело и без всякого скафандэра в миг один жива долетит, если хорошо себя вести будешь…

– Просыпайся, Федя, в садик пора.

– Не пойду сегодня в садик я, бабушка.

– Это что еще за новости, Федя?

– У меня душа далеко…

– Это где ж она, Феденька?

– В Петропавловске, бабушка. На Камчатке.

И все-таки уж очень соскучился я! Даже фотография не всегда помогает. Ясно, конечно, по фотографии этой, что хорошо папе с мамой в Граде Небесном живется-строится. Вон они как друг с дружкой стоят, обнявшись, в стекло улыбаются. Только кому-то там без меня, может быть, хорошо, а мне каково?

– Бабушка!

– Что, Федя?

– Ты бы что за то, чтобы папа с мамой мои вернулись к нам, отдала?

– Все отдала бы, Федя.

– И меня?!

– Тебя никому не отдала бы я, что ты, Феденька…

Я бы тоже, прежде чем отдать тебя, бабушка, передумал…

– Бабушка?!

– А, что, Федь?

– Есть в Граде Небесном граница?

– Есть. Горизонт называется.

Это там, где небо с морем полосой сходятся. Воображаемая линия, папа мне объяснял, потому что нигде на самом деле не сходятся море с небом. Никакая не воображаемая она. Недостижимая.

Плыли мы с бабушкой раз по морю Черному на трамвае прогулочном…

– Почему без рельсов трамвай этот, бабушка? Как он плавает?

– Он по компасу.

Компас знаю, мне папа показывал, он всегда в одну сторону тыкает. Доплывем!

Только как ни плывет трамвай, все дальше и дальше Бога граница, горизонтальная линия. Вроде и прочерчена лучом по воде, а даже облака вдоль летают.

За границу эту солнце садится, из-за границы с обратной стороны встает.

Заграничное солнце-то… То на той стороне, то на этой…

– Как ты думаешь, бабушка, противно солнцу смотреть после нас на капиталистов с буржуями?

– Солнце, Федя, смотрит, чтобы всем тепло, всем светло, чтобы день настал, чтобы ночь пришла, чтоб зима на лето сменилась…

– А я думаю, бабушка, что противно!

Соленая из глаз вода, когда зареву. Соленая в море.

А море огромное, полосой, где солнце садится, напополам с небом делится.

– Почему, бабушка, в море вода соленая? Селедок солить, или столько люди наплакали?

– Селедок солить…

– А если лосось в томате?

– А это, Федя, в другом море лососей солят.

– Томатное, значит, море есть… Пряного посола…

Ожидал я увидеть море черное, как написано. А оно синее. Синее и соленое.

Пить нельзя. Селедки зато с кильками сами в нем солятся. Ловят потом рыбаки селедок с кильками в сети готовыми, в магазины везут. Ловко устроено. Только лежишь-лежишь, загораешь, и пить так захочется! Денег тратить на лимонад приходится. Жалко было в море, что ли, Богу лимонаду налить?

Лимонадное море…

Есть озеро такое, Байкал. Из озера этого, значит, газированный напиток «Байкал» наливают. Невкусный. Сок березовый – из березы в большие пыльные банки. А в Белом море молоко, наверное… Или снег?

Молочное море… Снежное…

Только с Черным морем ошибся Бог. В нем чернила должны быть или нефть, какую папа мой везде ищет, а он в нем селедок солит?

Очень странно это все, как в книге Чуковского, где баранками море синее тушат. Море нужно водой тушить, тем более что в море ее полно, а от баранок их только хуже будет.

– А есть Синее море, бабушка?

– Есть Красное.

В честь победы социалистической революции, думаю, названо. Тоже красный и флаг нашей Родины. Цвета крови, за справедливость пролитой, флаг! С серпом золотым и молотом.

Только все равно очень странно мне, море Черное – цвета синего, море Белое – тем же синим на глобусе. Вот как будто не взрослый, а маленький все раскрасил…

По всей земле тянется горизонт, как пояс по бабушке.

– Переходили люди, бабушка, горизонт? Или там пограничники? Овчарки с собаками? Есть у горизонта нейтральная полоса?

Хорошее дело – нейтральная полоса! Про нее Владимир Высоцкий, мамин любимый (кроме папы) поэт, поет.

Вот наступит когда война атомная (конец света – по бабушке), нам бы с ней на эту полосу нейтральную перебраться…

– Бабушка?!

– А?

– А на глобусе где граница Горизонт, покажи?

– Нет такой границы на глобусе…

– А на политической карте?

Вот потому что не прочертил Бог на карте политической своей границы, ее люди многие пересекают случайно. Не шпионы и не вражеские разведчики. А нечаянно…

А в Город Небесный, думаю, документ нужен, личность удостоверяющий, что она умерла.

О смерти свидетельство. У папы с мамой есть такие свидетельства. В тумбочке пожарной у бабушки лежат они.

– Бабушка!

– Что, Федя?

– А почему мама с папой в Город Небесный свои не взяли свидетельства?

– Какие свидетельства?

– Из тумбочки пожарной, что умерли. Что? Забыли?!

Если забыли папа с мамой свои свидетельства, их тогда Город Небесный строить не пустят! Вернутся, значит, они… Скорей бы уснула бабушка! Перепрятать нужно свидетельства эти мне. А еще лучше – в клочья…

Можно попросить еще (когда в следующий раз поправлюсь я) нашу доктора поликлиники Валентину Андреевну, чтобы выписала мне справку не что болел я и выздоровел, а что болел да и умер. Первым делом со справкой такой, я думаю, можно больше никогда в детский сад не ходить, а главным делом в Город Небесный со справкой есть надежда пробраться.

А еще надежней, конечно, на самом деле умереть ненадолго мне. На недельку примерно. Хотя… если в Город Небесный, умерев на немножко, попаду уже я, мне сюда и возвращаться-то, наверное, больше уже не захочется…

Значит, нужно, перед тем как умру, признаться бабушке, что я это, а не Пуня вазу разбил. Иначе душа прилетит к вратам Града, ей скажут: «Чья ты душа?» Я, она скажет, душа Феди Булкина. «А, вот ты чья! – скажут тогда ей люди на пропуске. – Ну, раз уж ты душа Федина, если Феди Булкина ты, так лети назад, в тот день, когда вазу разбила. А то из-за тебя Пуне тогда досталось».

И переживай потом заново…

– Бабушка? А вот если бы тебе, как умрешь, предложили бы пожить заново, согласилась бы ты?

– Может быть, и согласилась бы, Федь. Отчего не пожить? Пожила б…

– А вот я бы, бабушка, НИ ЗА ЧТО!

И на всякий случай коплю еще в кошке-копилке глиняной денег на билет в Град Небесный. Может, будет оказия, как в Кремль, когда мы с папой ходили, – в Город Небесный экскурсия? Повидаться…

– На что копишь, Федя?

– На экскурсию.

– Куда же это экскурсию?

– В Град Небесный.

– Это не так копишь…

– А как?

– Делами добрыми.

Ладно. Я тогда посуду помою…

Небесные Геологи, значит, теперь папа с мамой мои. Космические. Звучит!

Полетел первый человек Земли, герой Юрий Гагарин, в космос, а за ним папа с мамой мои – небо осваивать, проводить небесные магистрали…

НЕБО СТРАНЫ СОВЕТОВ! Звучит!

КОСМОС СТРАНЫ СОВЕТОВ! Звучит!

Хорошо еще, что первые мы додумались космос застраивать, а не Америка. У них и так Колумб открыл две Америки: Северную и Южную. Хватит с них.

Посмотрел я в небо космическое – и правда огромное… ни конца ни края не видно. Только как на нем строят папа с мамой мои, без фундамента? Ведь не может город быть без фундамента? Все же рухнет?

– Бабушка…

– Что, Федь?

– Как ты думаешь, выдержит крыша у нас, если космос рухнет?

– Не рухнет, Федь, космос.

– А на чем он держится?

– А на чем и все, Федя, держится…

– На соплях?!?