8

На следующее утро я чувствую, что мне просто необходимо выйти из дома. Из уважения к случившемуся преподаватель отодвинул срок сдачи моего проекта, но я уже сама хочу погрузиться в работу, чтобы не думать постоянно об окровавленном, распростертом на полу теле Сонни. Мне нужно занять чем-то голову.

Чейс согласился составить мне компанию. Может, ему тоже нужно отвлечься, а может, не хотел отпускать меня в одиночестве. Но монтажные все еще оцеплены полицейскими лентами, и мы отправляемся в библиотеку. Она расположена в другой части студгородка, и поблизости от нее ни одной монтажной, но мне все равно не хочется идти одной. Желая наверняка уговорить Чейса, я предлагаю по пути заглянуть в студенческую столовую, взять кофе и чего-нибудь пожевать.

— Ты неплохо держишься после вчерашнего, — замечает он, поглядывая на меня, когда мы идем в библиотеку.

Вчера всю оставшуюся часть дня я пряталась в своей комнате, разрываясь между страхом, горем и чувством вины, и просто не могла заставить себя посмотреть друзьям в глаза. Я плакала, пыталась отвлечься, закапывалась в социальные сети. Но когда мою ленту заполнили новости и слухи о случившемся, я засунула телефон под подушку и принялась один за другим смотреть фильмы на ноутбуке. Пялилась в экран, пока не забылась тяжелым сном без сновидений. Какое счастье, что я никогда не запоминаю сны, даже если они снятся.

— Ага, неплохо. Сплошной кошмар. А Айзек еще добил меня, когда приплел Джейка к тому, что случилось с Сонни. Мне страшно.

— Никто тебя не винит, Лайла, — твердо говорит Чейс. — Но мы все же позвонили детективу Лине и рассказали ей о мыслях Айзека. Она обещала заняться этим и связаться с Джейком хотя бы для того, чтобы вычеркнуть его из списка подозреваемых.

— Э-э… — Я растерянно моргаю. Они позвонили ей без меня. А я и не знала ничего. — Ясно. И что она сказала?

— Только то, что займется этим. Наверное, свяжется с Джейком, вызовет в участок. Не знаю… посмотрим.

Чейс внезапно замолкает и хмурится, глядя куда-то в сторону. У доски объявлений возле главного входа в столовую толпится куча народу. Мы тоже подходим, и Чейс придвигается ко мне.

— Что тут происходит?

Я привстаю на цыпочки, чтобы понять, что привлекло всеобщее внимание. Окружающие пихают друг друга локтями, кивают в нашу сторону и откровенно на нас пялятся. Как будто мы — жертва чьего-то розыгрыша или сплетни.

Я чувствую, как у меня обрывается сердце. Чейс, словно почувствовав это, обнимает меня за талию и притягивает к себе. Я не жалуюсь, но хорошо бы он обнимал меня не только для того, чтобы защитить, но и потому, что любит.

Но что же случилось?

— На что все смотрят? — спрашиваю я у девушки, которую, кажется, пару раз видела в кампусе.

Она таращит на меня прозрачные глаза:

— Там что-то ножом прибили к доске. То ли кусок тела, то ли кусок мяса. Везде кровища. Все перетрусили, думают, это человеческое сердце, но понятно же, что нет.

Толпа слегка расступается, и у меня подкашиваются колени: пробковая доска сплошь утыкана случайными листовками, приглашениями на открытые вечеринки, объявлениями об учебных кружках и меню навынос. А в самом центре всего этого красуется орган. Человеческий орган. Красно-коричневый рваный комок, похожий на кусок говядины.

Только это не говядина. Кровь залила все листовки, под доской объявлений уже скопилась лужица.

Это сердце. Сердце Сонни. Сомнений быть не может.

— Чейс, — шепчу я и дергаю его за руку.

Он тут же тащит меня прочь, подальше от толпы.

— Спокойно, Лайла. Я уверен, это муляж. Розыгрыш на День святого Валентина.

Как бы не так. Сердце, прибитое ножом к доске объявлений, — это не розыгрыш.

— Перестань! Мы оба знаем, что это такое. — Я указываю на сердце. — Убийца специально выставил его на всеобщее обозрение, чтобы похвастаться, или запугать нас, или…

— Лайла, остановись. — Чейс прижимается к моему лбу своим. — Успокойся, а то задохнешься. Я сейчас позвоню детективу Лине.

Но, прежде чем он успевает достать телефон, мимо пробегают двое охранников студгородка.

— Полиция, наверное, уже в пути. Ты думаешь, надо остаться? Я хочу домой.

— Если мы понадобимся, детектив Лина знает, где мы живем.

— Он снова был здесь! — Меня бросает в дрожь. — В кампусе. Прямо рядом с нами.

— Не думай об этом, — пытается успокоить меня Чейс.

Но как можно не думать? Этот человек убил Сонни, а теперь угрожает нам. Сначала записки, а теперь… сердце. Это уже касается не только Сонни, теперь убийца угрожает нам!

Я крепче прижимаюсь к Чейсу и утыкаюсь лицом ему в шею.

— Лайла, все будет хорошо. Они найдут того, кто это сделал, кем бы он ни был, — тихо произносит он.

— Очистить периметр! — авторитетно кричит кто-то у Чейса за спиной. — Назад! Живо!

Маленькая толпа рассеивается, но никто не уходит. Просто встают подальше и продолжают наблюдать за происходящим. Мы с Чейсом в том числе.

— Пойдем, — просит он. — Потом позвоним детективу Лине, расскажем ей, что проходили мимо, и выясним, что происходит.

Я киваю, но не могу оторвать взгляд от доски — полицейские и охранники изучают сердце. Это совершенно точно сердце. Один полицейский достает рацию. Наверное, выясняет, что делать дальше.

— Лайла? — Чейс проводит большим пальцем по моей щеке, привлекая мое внимание. — Пойдем домой. Я о тебе позабочусь.

Его голос звучит так мягко и тепло, что на краткий миг мне очень хочется рассказать ему все-все-все. О том, что меня мучает, о моих родителях, и что со мной было после их смерти, и как возвращается терзавший меня тогда страх. Но я лишь крепко сжимаю губы.

Я доверяю Чейсу, но не хочу вываливать на него этот кошмар. Ему сейчас и так тяжело.

Мы идем домой. Плотное переплетение голых ветвей над головами отчасти защищает нас от моросящего дождя. Он только начался, но вдруг это помешает работе криминалистов, если сердце Сонни еще не сняли с доски объявлений?

Господи, сколько же там было крови.

К тому времени, когда мы добираемся до ворот, мои джинсы уже промокли, а ноги заледенели. Даже издалека мы видим лежащий на крыльце букет алых роз.

— Может, это Сиенне от Натана? — Чейс неуверенно смотрит на меня. — Или кто-то принес в знак сочувствия?

Ерунда. Да он и сам в это не верит. Как и я.

Чейс толкает ворота и подходит к букету с такой осторожностью, словно боится, что тот может взорваться. Наклоняется.

— Дюжина красных роз, — бормочет он и вертит букет в поисках записки.

— Нет… их только одиннадцать, — говорю я, быстро пересчитав.

— Почему только одиннадцать? — Чейс сдвигает брови.

Когда до меня доходит, мое сердце опять обрывается.

— Потому что двенадцатая у меня в комнате, — шепотом отвечаю я.

Он приподнимает бровь и выпрямляется.

— Что?

— В ту ночь, когда пропал Сонни, я нашла розу у себя в кровати. Я тогда решила, что это его очередная шуточка. Помнишь, как в прошлом году он подбросил фальшивых пауков в кровати девочкам на моем этаже.

— Теперь ты думаешь, что это был не Сонни?

— Думаю, что нет.

Чейс медленно выдыхает:

— Кто бы ни оставил эти… кто бы ни убил Сонни, он был у тебя в комнате?

Я чувствую, как леденеет спина. Похоже, он прав.

— Да, скорее всего.

У Чейса становится такое же лицо, какое было, когда он услышал про сердце. Он лезет в карман.

— Я звоню детективу Лине. Немедленно. Нам лучше зайти внутрь — вдруг за нами наблюдают. Но веди себя естественно. Возьмешь цветы?

Я отпираю дверь и отношу цветы в гостиную, пока Чейс набирает номер детектива. Стебли схвачены красной бечевкой. Я сажусь на диван и кладу рядом розы — не хочу затереть отпечатки пальцев, если они вдруг остались. Чейс отключает телефон.

— Детектив приедет после того, как закончит дела на новом месте преступления, но она пообещала прислать полицейского, чтобы последил за домом снаружи до ее приезда.

— Она считает, что убийца придет за нами? За мной?

Ну да, а зачем еще присылать мне последнюю розу из букета?

Чейс опускается передо мной на коленки.

— Лайла, с тобой ничего не случится. Полицейские найдут этого типа, жизнь вернется в нормальное русло, и ты снова сможешь мечтать о том, как встретишься с Томом Харди.

Он всегда знает, как меня подбодрить. Я лукаво улыбаюсь и делаю глубокий вдох.

— Да. Неплохо бы.

— Ну еще бы, — хмыкает он. — Но если ты хочешь быть монтажером, вы можете и не пересечься.

— Ха. После этого проекта я уже расхотела заниматься монтажом профессионально. Мне нравится работать с камерой. И понравится еще больше, когда перед камерой окажется Том Харди, снимающий рубашку.

— И что же у него такое есть, чего нет у меня? Не считая кучи денег, — интересуется Чейс, склонив голову набок.

— Хм… пожалуй, только деньги. Во всем остальном ты его бьешь по всем пунктам.

Я отвечаю, не успев подумать. Никогда еще не высказывалась так прямолинейно. Но Чейс ни капли не удивлен и не смущен.

— Приятно слышать, — говорит он, улыбаясь.

Часа три назад приезжала детектив Лина — взяла у нас показания и забрала цветы. С тех пор — никаких новостей. Я, правда, их особо и не жду. Лина спросила нас, не принимал ли Джейк участия в прошлогодних розыгрышах. Принимал. Он никогда не посылал никому письма или цветы, зато швырял в стены домов яйца, обливал водой чужие машины или обсыпал их мукой.

Лина сообщила, что сердце, прибитое к доске, оказалось не человеческим, а свиным. Так что остается вероятность, что это все-таки случайное совпадение. В День святого Валентина всегда полно розыгрышей. Может, кто-то неудачно пошутил или родители прислали кому-нибудь букет цветов, в который флорист забыл вложить карточку с поздравлением. Или цветы прислали в знак соболезнования, чтобы почтить память Сонни.

Только мне как-то не верится. Становится плохо от одной мысли, что кто-то мог сидеть и планировать, как будет убивать Сонни. Если это действительно преднамеренное убийство, — а похоже, так оно и было, учитывая письма и цветы, — значит, убийца еще больший псих, чем мне казалось сначала. И более опасный.

Чейс, Сиенна и Шарлотта ушли в магазин с двумя полицейскими. Я тоже собиралась, но потом поняла, что мне нужно немного побыть одной. Насколько в такой ситуации возможно одиночество. Айзек у себя в комнате разговаривает с родителями по телефону, снаружи двое полицейских — один следит за дорогой с парадной стороны дома, другой — с черного хода. А я сижу в гостиной.

Раздается телефонный звонок. На экране высвечивается имя моего брата.

Вот черт. Совсем забыла ему позвонить. А ведь до него уже наверняка дошли новости о Сонни.

— Привет, Райли, — говорю я.

— Лайла, что происходит? Твоего соседа убили, а ты даже не позвонила, чтобы сказать, что с тобой все в порядке!

Его низкий голос звучит еще ниже, когда он злится.

— Райли, прости. Я совсем не хотела тебя напугать. Все просто происходит так… быстро. Я не успеваю переварить происходящее.

— Так что происходит?

Как будто он сам не знает. Райли обладает уникальной способностью узнавать обо всех событиях моей жизни, даже если о них не кричат в новостях. Когда не стало родителей, он не отходил от меня ни на шаг. И сначала это было именно то, что нужно. Я распадалась на части, и именно Райли помог мне собраться и взять себя в руки. Визиты к психотерапевту также принесли свои плоды, но, начав понемногу приходить в себя, я стала тяготиться его вниманием. Райли всячески старался помочь, но он следовал за мной повсюду как тень; он никак не мог отпустить меня и не желал, чтобы наши отношения стали прежними. Мы все время попадали в какие-то неприятные ситуации, он вел себя так, словно меня надо от чего-то спасать. Извинялся за меня перед учителями за мои прогулы, объяснял, что я болею или что у меня важная встреча, делал за меня уроки, чтобы я не отстала. Весь смысл его жизни свелся к тому, чтобы следить за тем, в порядке ли я. Он даже работу потерял, потому что в самый тяжелый мой период проводил со мной слишком много времени. Я понимала, что несправедлива по отношению к нему. И мой университет стал для нас обоих спасением.

Предполагалось, что я приеду домой на праздник святого Валентина в этом году, но я так и не смогла заставить себя это сделать. Когда, пару недель назад, я сообщила Райли, что не приеду, он здорово обиделся, но сказал, что прекрасно все понимает, что мне нужно быть там, где я считаю нужным. Что я должна заботиться о себе.

— Лайла, что происходит? — повторяет Райли в телефоне.

— Сонни убили. Зарезали. Мы с Чейсом нашли его в…

— Так это ты его нашла?! — вскрикивает он. — Господи, Лайла! Ты должна была позвонить! Я бы приехал через четыре часа. Я выезжаю прямо сейчас!

— Нет, Райли! Я в порядке. Все хорошо. Не нужно приезжать.

— Ну как же не нужно! У вас по кампусу бродит убийца!

— Не нужно. Правда, мне и так тяжело держать себя в руках. Если ты приедешь, будет только хуже.

— Ну спасибо, сестренка! — фыркает он.

— Я не это имела в виду. Просто, сам знаешь, ты опять начнешь меня опекать и пытаться как-то повлиять на ситуацию, и я очень люблю тебя за это, Райли, правда. Но сейчас мне это не нужно. Мне нужно только немного покоя. Чейс и другие мои друзья мне очень помогают. А если понадобится более профессиональная помощь, тут есть психологи.

— Но они тебе не родные. Они не знают тебя так, как я. У тебя остался только я, Лайла, а у меня — только ты. Так что если тебе нужно с кем-то поговорить, это кто-то — я.

— Я все поняла. — Я с трудом сдерживаю раздражение. — Честное слово, я стала намного крепче, чем раньше.

— Ты должна чаще звонить мне. В этом семестре мы с тобой почти не разговаривали.

— Прости, я была очень занята. У меня куча уроков. Я постараюсь звонить тебе почаще.

Он тяжело вздыхает и снова переводит разговор на Сонни:

— Даже не знаю, как об этом говорить…

— Как я тебя понимаю. — У меня вырывается короткий смешок. — Полицейские день и ночь ищут убийцу.

Заикнись я о письмах и цветах, которые прислали в дом, где я живу, о розе в моей кровати, он бы опрометью кинулся к машине. Вот почему он не должен об этом знать. Райли всегда действует из самых лучших побуждений, но так при этом старается, что получается обратный эффект. Нет, невозможно, чтобы он безвылазно торчал здесь, лез с вопросами и советами к полицейским и поминутно указывал мне, что делать. От одной только мысли об этом у меня внутри все опускается.

— Как я могу спокойно тут сидеть, пока ты там пытаешься справиться со всеми этими ужасами?

— Я не ребенок, Райли. Не надо носиться со мной, как курица с яйцом. Вполне достаточно того, что ты меня поддерживаешь. Как брат.

Я не вижу его, но готова поклясться, что он нахмурился. Райли было двадцать один, а мне — семнадцать, когда не стало наших родителей. Мы с ним всегда были близки, но теперь мне нравится быть независимой.

— Звони сразу же, как только я тебе понадоблюсь. Я тут же примчусь. Пообещай, Лайла.

— Обещаю. И спасибо, что не перебарщиваешь.

— Не за что, — саркастически отзывается он. — И… Лайла?

— Да?

— Подумай о визите к психологу. Серьезно. Не позволяй панике снова взять над тобой верх.

Совсем не обязательно напоминать. После смерти родителей я сначала пыталась бороться с горем в одиночку. Но эмоции перехлестывали, я так и не сумела справиться с ними, и в результате у меня начались панические атаки. Через три месяца я сломалась и все-таки пошла к специалисту.

Это было страшное время, но все же мне удалось собраться и вернуться к учебе, как я и хотела. И смерть Сонни не выбьет меня из колеи — победа над собой далась слишком тяжело, чтобы теперь сломаться.

— Не позволю. Я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Я нажимаю на «отбой», и телефон выскальзывает у меня из руки. Иногда разговоры с Райли вытягивают все силы. Я откидываюсь на спинку дивана и закрываю глаза. Каждый раз, когда в разговоре всплывает тема моих родителей, у меня возникает такое чувство, будто кто-то ударил меня ножом в живот. Прошло уже почти два года. Я надеялась, что со временем станет чуть легче, но мне их по-прежнему безумно не хватает.

Я делаю глубокий вдох через нос и выдыхаю через рот — этому упражнению меня научил психолог. Он советовал дышать всякий раз, как почувствую, что вот-вот сорвусь.

Потихоньку начинаю успокаиваться, и в этот момент звонят в дверь. Я со вздохом поднимаюсь на ноги. Наверное, кто-то из наших забыл ключи или притащил целую кучу пакетов и не может открыть дверь.

Я выглядываю в окно, но снаружи никого нет.

Опять розыгрыш?

Я открываю дверь и цепенею.

На коврике лежит кремовый конверт. Кровь приливает к вискам, и весь мир погружается в тишину. Я наклоняюсь и поднимаю конверт.

Адресовано Айзеку. И выглядит точь-в-точь, как то письмо, которое пришло Сонни.

Только не это…

Я открываю письмо, и у меня начинают дрожать руки:

— Айзек! — громко кричу я.

— Что? — отзывается он из своей комнаты.

У меня перехватывает горло, я беспомощно оглядываю улицу. Вижу рядом с домом несколько человек, они кладут цветы на импровизированное памятное место перед нашим домом.

Это был кто-то из них? Или, может, они видели того, кто оставил письмо? Я чувствую себя беззащитной мишенью.

Дрожа с головы до ног, пячусь обратно в дом и захлопываю дверь. Слышу шаги.

Айзек выглядывает в коридор:

— Что такое?

Он бросает взгляд на мою руку и тут же меняется в лице, его глаза расширяются.

— Это что, еще одно?

Я киваю и протягиваю ему конверт.

— Господи, — шепчет он. — Кому?

Я смотрю на него, и его лицо слегка расплывается у меня перед глазами от набухших слез.

— Тебе.