01.12.13, Мюнхен

Катя за рулем, рядом с ней я. На заднем сидении Нестор и Ника. Мы направляемся в наш альпийский дом, где намерены провести несколько дней. Машина поднимается по серпантину, и Нестор чувствует себя неважно. Его побелевшие пальцы сжимают ручку над окном. Ника гладит Нестора по колену. В зеркале заднего вида – тревожный взгляд Кати.

– До дачи осталось минут двадцать, но мы можем остановиться.

– Лучше остановиться… – Нестор произносит это, почти не разжимая губ. Пытаясь улыбнуться.

На ближайшем изгибе серпантина машина с шорохом выкатывается на гравий. Нестор и Ника выходят. В руке Ники пачка бумажных платков: она ожидает худшего. Нестор дает успокоительный сигнал. Он захлопывает дверь и прислоняется к ней спиной. Дышит глубоко, открытым ртом. Я опускаю окно.

– Начало зимы, а погода как в начале осени, – докладывает Ника.

Дотягиваюсь рукой до Нестора.

– Легче?

– Значительно. – Нестор делает еще один глоток воздуха и с сожалением садится в машину.

Сделав последний виток по серпантину, мы въезжаем в альпийскую деревушку. У массивных кованых ворот Катя нажимает на пульт, и они бесшумно открываются. Нестор оживает на глазах. Интересуется, какого века дом. Катя отвечает, что шестнадцатого (по случаю купили). Нестеровы восхищаются, у них такого случая не было. Дом действительно хороший: просторный, двухэтажный, с мансардой под двускатной крышей.

Гостей размещаем в мансарде. Принимая душ в отделанной мрамором ванной комнате, Нестор находит, что по части комфорта шестнадцатый век не уступает двадцать первому. За ужином он интересуется, что в этом доме осталось первоначального.

– Стены, – отвечает Катя. – А еще двери и замки.

Она подводит гостей к входу и показывает им причудливый механизм на внутренней стороне двери. Замок кажется в чистом виде орнаментом, бесполезным, как всякая красота. Катя снимает с гвоздя циклопических размеров ключ и исчезает за дверью. Орнамент приходит в движение, скрежет его музыкален.

Во время ужина в камине потрескивают поленья – как всё в этом доме, огромные. Стулья – троны, бокалы – кубки. Вино в трехлитровом кувшине. Таким он нам достался.

– Чувствуешь себя как в кино, – говорит Нестор. – Сейчас должен войти дворецкий и внести свечи.

Катя выходит и через минуту появляется с двумя канделябрами:

– Наш дворецкий – это Геральдина, но она осталась в городе.

– Если хочешь, мы представим, что ты Геральдина, – предлагает Нестор.

Ника улыбается:

– Для Геральдины у нее недостаточно обиженный вид.

В зале жарко, и Катя открывает окно. Подносит палец к губам. В наступившей тишине оттуда доносится звук ботала.

– Коров здесь на ночь не загоняют. – Катя выглядывает в окно. – Трава в декабре… Сама бы паслась.

Ника становится рядом с ней у окна.

– Я бы тоже.

– Будем вместе. – Катя оборачивается к мужчинам. – Только не называйте нас коровами.

– А мы будем вам звенеть, – добавляет Ника. – Волшебный звук.

– Звук жестяной кружки. В нашу первую ночь Глеб поил меня из такой кружки шампанским.

Смотрю из-за Катиной спины в окно.

– Ты так говоришь, будто я тебя спаивал.

Катя наливает себе вина из кувшина.

– Нет, я сама этого хотела. И давно хотела с тобой познакомиться – не знал? Я увидела, как ты возвращаешься в общежитие из аэропорта, – кто-то говорил, что ты хотел улететь в Киев. Поняла, что не улетел. Я не знала, где ты будешь праздновать… – Катя делает большой глоток. – Вдруг взяла и позвонила тем, у кого должна была встречать Новый год. Душноватая такая пара… Сказала, что заболела.

– Гриппе, – уточняю. – Ты, Катька, оказалась хитрее, чем я думал. А я так боялся, что ты не вернешься.

– Это правда, – она поворачивается к Нестору и Нике. – Мой мальчик очень волновался… Так ведь и я волновалась, и мой русский меня не слушался, а потом почувствовала, что это ему нравится.

– Да, наутро твой русский стал гораздо лучше.

– Он вообще был неплохим, мой русский.

– Не обольщайся.

– Ну, может, небольшие проблемы с произношением… Глеб говорил: различай мягкие и твердые согласные, помни, что с перед гласными не озвончается! А у меня озвончалось, как в немецком. – Не глядя на меня, Катя снова наливает себе из кувшина. – Дразнил меня… Как ты меня дразнил, Глебушка?

– Не слышны в заду даже шорохи. Ты, кстати, так и пела.

– Звучит неплохо. – Нестор закуривает у окна. – Так даже гораздо лучше, а, Ника?

– Никакого сравнения.

Катя отпивает из бокала.

– Катюш, тебе достаточно.

Протягиваю руку к Катиному бокалу, но она его не отдает.

– Жаль, что ты не говорил мне этого в нашу первую ночь. – Голос Кати становится сварливым. – Бутылку шампанского распили на одном дыхании. Без воспитательных моментов.

– Там было две бутылки, – подсказывает Нестор.

Катя наливает себе сока.

– Вторая бутылка – отдельная песня. Когда Глеб стал ее открывать, она просто взбесилась. Я никогда еще не видела столько пены.

– Может, это был огнетушитель? – догадывается Ника.

– Нет, это было Советское шампанское. Я попытался его заткнуть, – беру бутылку колы и закрываю горлышко пальцем, – вот так…

– …и направил струю на меня! Мама моя!

– Я так и не понял, что произошло, – бутылка была из холодильника, ее никто не тряс, но из нее било, как на «Формуле-1».

– В итоге я оказалась мокрой с ног до головы – мокрой и липкой!

– Шампанское, получается, было сладким, – делает вывод Нестор. – На худой конец, полусладким.

– Я хотела пойти в душ и переодеться, но Глеб сказал, что в таком виде нельзя появляться в коридоре…

– Катюша…

– Он был чертовски убедителен, и я стала мыться в комнате у раковины. Мальчик целомудренно отвернулся. Я дрожала от холода, он предложил мне завернуться в одеяло, и мы пили чай. И я всё равно не могла согреться…

– Мне кажется, – кладу руку на Катино плечо, – мы и сейчас можем выпить чаю…

– Вспоминал ли ты всё это, когда трахал свою Ганну?!

Катя сбрасывает мою руку и поочередно задувает все свечи. Рыдает сдавленно и без слез. Ника, обняв Катю, уводит ее в спальню. Мы с Нестором молча наблюдаем за тем, как от свечных фитилей поднимаются струйки дыма.