Глава семнадцатая
Апельсиныч волновался. Вот уже второй вечер с ним гуляет Татьяна Андреевна, так уже бывало, но сегодня после прогулки она покормила его и… ушла. А он остался один. Ему было страшновато… Но уже ночью он вдруг почувствовал, что хозяин близко! И впрямь вскоре ключ повернулся в двери.
– Апельсиныч! – позвал родной голос еще из-за двери. – Ах ты мой золотой, соскучился?
Пес скакал вокруг него, взвизгивая от восторга, потом принюхался и вдруг отошел, понурив голову.
– Что с тобой, брат? Ты чего? Ты обиделся?
Пес смотрел на него совершенно несчастными глазами.
– Ты не заболел? Нет, нос вроде холодный… Хочешь еще погулять?
Апельсиныч не реагировал. И вдруг Федор Федорович сообразил: он меня обнюхал и расстроился. Нешто учуял запах Иры? Помнится, он был недоволен, когда она тут была. И этот ревнует?
– Маленький мой, собака моя любимая, ни на кого я тебя не променяю, ты не думай! Просто будем жить все вместе… Ты привыкнешь, и Сашка тебе понравится… Они оба любят собак, и никто моего Апельсиныча не обидит, ты не думай…
Ласковый, прямо-таки журчащий голос хозяина проникал в смятенную собачью душу. Слов он не понимал, но интонации были такие, как надо. И вскоре он успокоился, лизнул хозяина в нос, принял угощение – любимый мятный пряник.
– Вот и хорошо, а теперь спать. Я сегодня устал как собака. Хотя ты, ревнивый дурачок, скорее всего, устал не меньше меня. Все. Спи!
Апельсиныч успокоился. Жизнь вошла в свою колею. Хозяин гулял с ним, как прежде, и никуда не уезжал. Только был грустный. А однажды вечером принес какой-то довольно большой ящик и поставил его на шкаф в спальне. Ничем неприятным оттуда не пахло. А через два дня он вдруг достал из ящика какую-то неведомую штуку, закинул два ремня себе на плечи, сел на стул и стал перебирать пальцами какие-то кнопки. А из штуки раздалась музыка. Лицо у хозяина при этом было хмурое и напряженное… А потом вдруг прояснилось, и пальцы быстрее забегали по кнопкам. Эту мелодию Апельсинычу уже приходилось где-то слышать, из телевизора, что ли… Апельсиныч подошел, сел перед хозяином. И вдруг начал подпевать… Вернее, подвывать… Хозяин взглянул на него с удивлением.
– Поешь? Ну пой, пока соседи не пришли! А ты молодец, музыкальный пес! – он уже смеялся в голос, но играл, не прекращал. А Апельсиныч все подпевал ему.
Наконец хозяин перестал играть, осторожно поставил свой инструмент на шкаф и поцеловал Апельсиныча в нос!
– Сколько же в тебе скрытых талантов, дружище, и какая чуткая душа… Обалдеть!
…Федору Федоровичу позвонил Илья.
– Федь, ты как?
– Да как обычно, занят зверски. А что у тебя? Надо бы повидаться. Слушай, а приходи ко мне в пятницу вечером, посидим, выпьем. Кубу вспомним, да и вообще…
– С удовольствием. А как там Апельсиныч?
– Цветет и поет!
– Как поет?
– Приходи, устроим тебе концерт! Часиков в восемь и без машины.
– Само собой!
– Ну привет, старик!
Друзья обнялись.
Апельсиныч тоже обрадовался гостю. Он лизал его в лицо и радостно вилял хвостом.
– Везучий ты, Федька, какой пес тебе достался!
– Это правда. Знаешь, мне и женщина удивительная досталась…
– Та флейтистка, что ли?
– Ага! Мы скоро поженимся…
– Да ты что! Серьезно?
– Более чем. Я уж с ее семьей познакомился… Сынишка ее меня признал, а мамаша как-то… поначалу вроде ничего, но потом стала нос воротить… Я, правда, под конец лажанулся.
И Федор Федорович рассказал другу о финале знаменательного обеда.
Илья долго смеялся.
– Да, Федя, подмочил репутацию… Ну ничего, снобку в Питере легче пережить, чем кукусиков.
– Оно конечно…
– А Ира твоя готова бросить театр?
– В принципе да. Говорит, будет искать работу преподавателя, надоело ей сидеть в оркестровой яме… И потом, мы еще ребеночка планируем через год…
– Вон даже как… Это любовь?
– Похоже на то. Знаешь, я без нее теперь чувствую себя немного потерянным, вне работы, конечно… Вон даже про баян вспомнил… – чуть смущенно признался Федор Федорович.
– Про какой баян?
– Да это единственное, что мне от отца осталось… Соседи говорили, знатный был баянист…
– Ты играешь на баяне? – вытаращил глаза Илья.
– Ну так… По слуху. Нот не знаю. Он несколько лет стоял у одних знакомых, а недавно я его сюда перевез. Стал играть, а Апельсиныч вдруг подвывать начал, и так музыкально.
– Ага, ты обещал показать мне этот номер, но не говорил, что сам ему аккомпанируешь!
– Именно! – обрадовался Федор Федорович. – Именно я теперь записался к Апельсинычу в аккомпаниаторы.
– Давай-давай, я жажду услышать ваш дуэт.
– Ты серьезно?
– Конечно!
– Ладно, только потом пеняй на себя!
В глубине души Федору Федоровичу хотелось, чтобы кто-то еще послушал его, кроме Апельсиныча. Ильи он совсем не стеснялся. Он достал баян, сел, пробежал пальцами по кнопкам. И заиграл.
И вдруг Илья запел:
– «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»
Апельсиныч и Федор Федорович изумились. Илья пел хорошо, музыкально, приятным тенорком… А Апельсиныч помалкивал.
– «Как жену чужую обнимал березку…» – допел Илья, и вдруг заплакал.
– Илюха, ты чего? – перепугался Федор Федорович, а Апельсиныч подбежал к гостю и стал лизать его в лицо, тихонько подвывая. Сцена была душераздирающая.
– Илюх, что стряслось? Ты что, пьяный!
– Ох, прости, Федя, чего-то пробрало меня… А ты хорошо играешь… Не знал.
– А ты просто здорово поешь, я тоже не подозревал даже. Только я не поверю, друг, что ты так расчувствовался от моей игры. Колись, в чем дело? Баба какая-то?
– Баба, точно, – с трудом успокоившись, проговорил донельзя смущенный Илья. – Тут все вместе сошлось…
– Давай, рассказывай, легче будет…
– Да банально все до жути, оттого и обидно… Втюрился как идиот в одну клиентку. Пока вел дело, даже не намекнул, этика, то, се, а она, видно, уловила что-то, давила на жалость, и такая вся красивая, наивная… Ну, я дело выиграл, а расплачиваться со мной пришел ее мужик, богатенький буратинка, женатый не на ней. Короче, она была у него содержанкой, но он сумел полностью остаться в тени, пока шел процесс, а она все говорила, какая она несчастная, одинокая… А он щедро со мной расплатился и увез ее в Майами, где купил ей квартиру. Вот такие пироги. А ты как заиграл, да еще и Есенин, которого люблю ужасно…
– А знаешь, я был тут в Питере, проходил мимо «Англетера», там доска висит мемориальная, а рядом, буквально в полуметре от этой доски, вывеска ресторана «Счастье». Можешь себе представить?
– Да ты что? Не было там такого ресторана раньше!
– А теперь есть! Это ж такая бестактность, уму непостижимо!
– Интересно, а куда смотрели городские власти? Черт знает что!
Федор Федорович был рад, что ему удалось переключить друга на другую тему.
– Да там, скорее всего, уже никто не знает, что случилось с Есениным! Как Маяковский писал: «У народа, у языкотворца, умер звонкий забулдыга-подмастерье…»
– Знаю эти стихи: «Может, окажись чернила в «Англетере», резать вены не было б причины…»
– Вот сейчас твоя потенциальная теща тебя бы оценила, а то «Не звезданитесь!» Надо же. Федь, ты прости меня за эти пьяные слезы, совсем не мой стиль… Но почему-то перед тобой не очень и стыдно… Да, а почему Апельсиныч не подпевал?
– Ты запел, а он у меня деликатный… – улыбнулся Федор Федорович.
– Да он у тебя вообще чудо… Слезы у меня слизывал!
– Он тебя любит, а вот Ирку мою как-то не очень. Ревность, ничего не попишешь…
– Знаешь, Федька, золотой ты мужик…
– Да ладно… Очень многие с тобой не согласились бы. Очень-очень многие!
– Но я так скажу напоследок, и хватит потом сантиментов: я рад, что у меня есть такой друг! Дай пожму твою медвежью лапу, и я поеду!
– Куда в такой час?
– Домой! Такси сейчас вызову и поеду. Как говорил один знакомый, «бабаськи». Словечко вполне достойное твоей бывшей тещи, согласись.
И оба рассмеялись.
Ира вдруг стала замечать, что Сашка какой-то грустный.
– Сашок, в чем дело? Что-то в школе?
– Мам, не бери в голову, ерунда. Скажи, а мы в Москву поедем?
– Конечно! Скоро каникулы!
– А мы к нему переедем, да?
– А ты что, не хочешь?
– Хочу, мамочка, очень хочу! А ты когда билеты возьмешь?
– Какие билеты, Сашок?
– Ну на поезд?
– А я уже взяла. На субботу рано утром.
– А мы надолго?
– На три дня. Я в театре договорилась. Суббота, воскресенье и понедельник.
– И остановимся у Феди?
– Конечно.
– Хорошо, я потерплю, – едва слышно проговорил Сашка.
Но сколько она не допытывалась, так он ничего ей не сказал.
– Мама, ты не заметила, что с Сашкой что-то творится? – обратилась Ира к Августе Филипповне.
– Да, он какой-то потерянный, но я отлично понимаю, в чем дело.
– И в чем же?
– Он боится!
– Господи, чего он боится?
– Новой жизни с этим мужланом, сама что ли не понимаешь?
– Что за чепуха! Да он буквально бредит Федей!
– Это он тебя не хочет расстраивать. Ну что за жизнь у него там может быть? Ты вся растворишься в этом мужике… Это надо же, чтобы такая утонченная женщина влюбилась, как помоечная кошка, в этого амбала, да еще и старого…
– Мама, как ты можешь!
– Могу, могу! И вот что я тебе скажу: Сашка никуда переезжать не будет, останется со мной, а ты можешь все бросить, театр, музыку и нежиться в постели с этим амбалом. Это же додуматься надо: раньше ты мечтала сыграть концерт Вивальди до минор для флейты с оркестром, а теперь… И не говори, что ты его любишь! Ты любишь только одну часть его тела…
– Мама, не смей так говорить! Как тебе не стыдно!
– А мне-то чего стыдиться? Это не у меня бешенство матки!
– Все, мама! Я не позволю тебе вообще упоминать о Феде! И Сашка с тобой не останется, не надейся!
И Ираида выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью.
В доме теперь была невыносимая обстановка, и Ира уже считала дни до отъезда в Москву.
Накануне отъезда Августа Филипповна спросила у внука:
– Скажи, Саша, ты действительно хочешь ехать в Москву?
– Конечно, очень хочу!
– А может, не поедешь?
– Почему это?
– Кто знает, что там, в доме у этого типа?
– Это Федя тип? Никакой он не тип! Это тот, из Испании, тип, а Федя настоящий мужик, и я знаю, он… он мне поможет!
– И в чем это он должен тебе помочь?
– Есть один вопрос…
– Какой вопрос? Может, мы и без Феди обойдемся в решении этого вопроса?
– Бабушка, тебе самой-то не смешно? – бросил Сашка и выбежал из комнаты.
И вот, наконец, они с мамой сели в поезд. Сашка все время смотрел в окно. И был по-прежнему грустный. Скорее всего, он влюбился в какую-то девочку, а та не обращает на него внимания, подумала Ираида. Ну, это небольшая беда. Пусть.
– Сашок, а ты что это в смартфон не пялишься?
– А я его дома оставил.
– Забыл?
– Ага. Забыл.
Это показалось Ираиде странным, но мало ли что бывает с влюбленными мальчишками. Она здорово волновалась перед встречей с любимым мужчиной в этой новой ситуации. Как он поведет себя?
– Мама! Смотри, Федя! – просиял Сашка, указывая в окно. И в самом деле, Федор Федорович стоял на перроне с букетом в руках. Сердце у Иры зашлось от радости.
– Федя! – Сашка первым выскочил из вагона. – Привет!
– Привет, Санек! Погоди, надо еще маму подхватить!
Он протянул к ней руки.
– Ну здравствуйте, мои хорошие! Я страшно рад!
Он поцеловал Иру в щечку, пожал руку Сашке, взял чемодан, и они пошли к выходу.
– Вы пока постойте тут, а я подгоню машину.
– Мам, а какая у него машина?
– «Вольво», кажется.
– Круто!
Сашка сиял! От грусти последнего времени кажется, и следа не осталось. Неужто он скучал по Феде, которого видел всего ничего? Удивительно!
– Мам, вот она! – воскликнул Сашка и бросился к машине.
Федор Федорович вышел, положил чемодан в багажник.
– Простите, дорогие, сядьте оба сзади, у меня переднее сиденье не в порядке…
Все у него в порядке, догадалась Ира, просто не хочет оставлять Сашку одного на заднем сиденье! До чего ж он тонкий человек, несмотря на столь брутальную внешность. И как я люблю его!
– Ну, что у нас нового? – спросил Федор Федорович, выруливая со стоянки.
– Да ничего особенного, а у тебя?
– Да кроме работы и света белого не вижу…
Апельсиныч спал крепким сном, когда за дверью раздались голоса. Он вскочил и кинулся к двери. И сразу учуял ту бабу… Но там был кто-то еще.
Дверь открылась.
– Ой, Апельсиныч! Какой ты красивый! – закричал какой-то мальчишка и сразу сунул ему мятный пряник. – А лапу дашь?
Апельсиныч дал лапу, а мальчишка с чувством ее пожал.
– Федя, какой ты счастливый! У тебя такая собака!
Кажется, парнишка ничего, подумал Апельсиныч. Но зачем тут эта тетка?
– Апельсиныч, здравствуй! – сказала она и погладила его. А он ушел на свою подстилку.
– Апельсиныч, это невежливо, – со смехом сказал хозяин.
А водить сюда теток – вежливо? Мальчишка еще куда ни шло, а эту не люблю. И пусть знает!
Но о нем, казалось, все забыли. Хозяин отнес чемодан в комнату, где обычно ночевала Татьяна Андреевна, а потом повел гостей на кухню, где уже был накрыт стол. Так вот почему Татьяна вчера так долго возилась на кухне! Мне, правда, досталось много вкусного и потрясающая мозговая косточка… Посмотрим, позовут меня или нет, сам не пойду, не хочу навязываться…
…Ира ушла в ванную мыть руки, а Сашка шепнул Федору Федоровичу:
– Федя, мне ужасно нужно с тобой посоветоваться. Но так, чтобы мама не знала.
– Понял, – кивнул Федор Федорович. – Изыщем такую возможность.
Изыскать возможность удалось еще не скоро. Сашка весь извелся. Федор Федорович это понял и заявил:
– Вот что, Ирочка, мне надо погулять с Апельсинычем, а ты пока отдохни! Санек, пойдешь с нами?
– Ой, конечно, пойду!
Ира сочла это правильным, пусть общаются без меня. Это полезно.
Апельсиныч тоже обрадовался, что тетка останется дома.
– Ну, Санек, о чем ты хотел посоветоваться?
– Федя, только не говори маме, а то она будет плакать, кричать, а это неправильно…
– Да что такое, брат? – вдруг испугался Федор Федорович.
– Ты понимаешь, в школе… Короче, меня там травят!
– Травят? Кто? Ребята?
– Ну, это не в школе, а в соцсетях… Вдруг ни с того ни с сего начали травить… Вот уже недели две… Пишут, что я убогий, ботан, и еще много всего…
– Так, понятно. А что послужило причиной? Был какой-то конфликт в классе?
– Да в том-то и дело, что ничего… Как снег на голову…
– А ты знаешь, кто первый начал?
– Не знаю! Попробовал отследить. Началось с какого-то анонимного вброса… А наши подхватили… Это ужасно… Так обидно и несправедливо…
Сашка скрипнул зубами, но не заплакал.
– Скажи, Федя, как мне быть?
– А, допустим, классный руководитель в курсе?
– Не думаю.
– А в школе, непосредственно, что-то такое тоже происходит?
– Нет. Только в соцсетях. Но от этого не легче. Я по глазам некоторых вижу, что они в этом участвуют… Но внешне… нет.
– Вот подлецы! Я тебя понял. Давай договоримся так. Ты мне покажешь эту прелесть?
– Я смартфон дома оставил.
– Не страшно, зайду в сеть со своего. Погляжу, что там и как. На каникулах ты туда не заглядываешь. А как начнутся занятия, думаю, через денек-другой все прекратится. И еще скажи мне, как зовут классного руководителя?
– Алла Сергеевна.
– А фамилия?
– Фомичева. А тебе зачем?
– Надо! Ты же обратился ко мне за помощью, вот я и попробую помочь.
– Я не за помощью, я за советом.
– Понимаешь, Санек, помочь я, наверное, смогу, а вот дать совет… Хотя тоже могу. Пока забудь, живи и радуйся.
– А чему радоваться? – грустно спросил мальчик.
У Федора Федоровича сжалось сердце.
– Ну, например, тому, что с осени пойдешь в другую школу. Да и вообще… А главное, поменьше заглядывай в соцсети, гадость это… Но ты правильно сделал, что не сказал маме. Это наши с тобой мужские дела. А женщины – они только крыльями хлопают. Уважаю, ты мужик! Дай пять!
И они пожали друг другу руки.
…Под вечер они втроем отправились в боулинг, где Федор Федорович учил Сашку кидать шары. Тот был в полном восторге. У него получалось, да еще его угостили безалкогольным коктейлем «мохито». Это оказалось здорово вкусно. С того момента, как Сашка рассказал все Федору Федоровичу, ему стало легко и хорошо. Этот дядька, который понравился ему с первого взгляда, оправдал все его ожидания. Не отмахнулся от него, а принял это так, как надо. По-мужски! Да, с таким не пропадешь!
А Ираида не могла нарадоваться, видя как общаются ее обожаемый сын и любимый мужчина. После боулинга они еще поужинали в ресторане, потом поехали домой, и все втроем пошли гулять с Апельсинычем.
А при мальчишке она не лезет к хозяину, в такой компании ее можно терпеть, решил Апельсиныч. Но ночью она прокралась к хозяину в комнату, тот сразу запер дверь, и чуткий слух Апельсиныча улавливал звуки, которые смущали покой порядочной собаки. Хотелось немедленно сделать какую-нибудь пакость… Ага, вот стоят ее сапожки. Апельсиныч понюхал их, можно погрызть! Может, тогда она перестанет сюда приходить?
…Утром, когда все еще спали, хозяин собрался вывести Апельсиныча, и тут заметил растерзанные Ирины сапожки.
– Ну что ты, дурачок, наделал, а? Зачем? Она тебе не нравится? Ничего, придется смириться, она скоро вообще к нам переедет, – втолковывал хозяин Апельсинычу, но предварительно положил то, что осталось от сапог, в пакет и по дороге выкинул в мусоропровод. – Я ведь понимаю, если бы ты мог говорить. Но ты не можешь, и так выражаешь свое недовольство. Ну что ж делать… Ты это зря, она чудесная… Я люблю ее, понимаешь? Думаешь, я буду тебя меньше любить? Ничего подобного! Просто это другое. У нас скоро будет семья, будем жить все вместе, ты не будешь целыми днями сидеть один. Тебе понравится такая жизнь. А мальчонка какой замечательный, ты же с этим не поспоришь, правда? Он ведь тебе понравился? Да? Куда больше, чем моя Шурка? Стыдно признаться, но и мне тоже… Так получилось, я, наверное, сам виноват, но она меня знать не хочет. Как, кстати, и Сашка своего отца… Так странно все сходится. А мальчонка нуждается во мне… И я, кажется, знаю как ему помочь…
Апельсиныч обожал эти монологи хозяина, обращенные к нему. Они успокаивали, пес понимал, что хозяин его любит и нуждается в нем как в собеседнике, хоть и молчаливом.
– Обещаешь мне больше не делать глупостей?
Апельсиныч преданно глядел в глаза хозяина.
– Значит, договорились.
Когда они вернулись, Ира и Сашка уже встали.
– Федя, с добрым утром! Почему ты меня не разбудил? Вместе бы погуляли! Привет, Апельсиныч!
Ира улыбнулась ему чарующей улыбкой.
– Феденька, какие у нас нынче планы?
– После завтрака поедем в торговый центр.
– Господи, зачем?
– Видишь ли, Апельсиныч сгрыз твои сапожки. В хлам!
– Ревнует? Бедолага! – воскликнула Ира и погладила Апельсиныча. Он понял, что она не рассердилась. Надо же!
– Скажи, у тебя есть еще какая-то обувь, чтобы до магазина дойти?
– Только шпильки!
– Не беда, мы с Саньком будем держать тебя с двух сторон! А обедаем сегодня у Елизаветы Марковны.
– Не надо меня держать, я прекрасно умею ходить на шпильках!
– А мне всегда кажется, что это очень опасно.
– Смотря для кого! – засмеялась Ира.
Надо же, она не рассердилась и не расстроилась, умница моя! – умилился Федор Федорович.
Они купили очень красивые и дорогие сапожки, такие Ира сама не могла бы себе позволить.
– А смотри, какие красивые туфельки! – Федор Федорович взял в руки и вправду прелестные туфли из коричневой замши.
– Нет, мне такие ни к чему, хватит с меня и сапог!
– Но сапожки – это возмещение ущерба, – засмеялся Федор Федорович, – а туфли – это будет мой подарок. Я же тебе еще ничего не дарил… Ну пожалуйста, примерь!
В результате купили еще и туфли. А Сашке купили новую игровую приставку.
– Ирочка, я вот что подумал… Вероятно, надо было организовать Саньку какую-то культурную программу, а я…
– Не надо культурную программу! – закричал Сашка. – Я сколько раз был в Москве, и еще потом буду тут жить, тогда и составите мне культурную программу, а пока хочу бескультурную!
– Так и быть! На сей раз сойдет и бескультурная! – рассмеялась Ира. Ей давно не было так хорошо.
Потом они купили цветы и поехали к Елизавете Марковне.
– Как же я рада видеть вас в таком составе!
В какой-то момент Елизавета Марковна попросила Иру помочь ей на кухне.
– Знаешь, – зашептала она, – мне сегодня звонила Густя, она там от ревности с ума сходит…
– Тетя Лиза, согласитесь, это ужасно глупо!
– Согласна! Но с этим надо что-то делать… Может, имеет смысл предложить ей тоже перебраться в Москву?
– Ну нет! Пока нельзя, она же все мне отравит… Если бы вы слышали, какие гадости она мне говорила в последнее время. И вообще, хватит с Феди и одной тещи! Я вовсе не хочу, чтобы он в результате сбежал из дому. Ничего, от Москвы до Питера четыре часа езды или час лету… буду раз в две недели к ней ездить…
– А ты работать собираешься?
– Ох нет, пока не хочу! Надо будет покупать квартиру, обустраивать ее, видели бы вы, в каком неуюте живет Федя… Вот устроимся, а там видно будет… И за Сашкой надо приглядывать.
– Да, вероятно, ты права.
– А эта ревность меня уже достала. Апельсиныч из ревности сгрыз мои сапоги, – со смехом сообщила Ира.
– Да ты что! А Сашка, я смотрю, уже души в будущем отчиме не чает!
– Да, и я счастлива от этого!
В понедельник утром Федор Федорович пошел на работу. А Ира с Сашкой поехали навестить тетушку.
Федор Федорович вызвал к себе главу айтишного отдела Славу Божка.
– Вячеслав, не в службу, а в дружбу…
– Слушаю вас, Федор Федорович.
– Понимаешь, тут такое дело… Надо помочь одному пацану…
– Какому пацану?
– Ну, считай, моему сыну…
– Так у вас же вроде дочь?
– Теперь будет еще и сын. Только это сугубо между нами.
– Понял. Я – могила. Так что там такое?
Федор Федорович ввел Вячеслава в курс дела.
– Задачу понял! Думаю, докопаться труда большого не составит. Как срочно?
– Ну, хотелось бы до конца школьных каникул.
– Думаю, уже завтра будет результат.
– Я твой должник!
– Да бросьте, Федор Федорович, благодаря вам моя сестра опять работает по специальности, и ее даже повысили, так что…
– Спасибо, заранее спасибо!
Федору Федоровичу удалось освободиться пораньше и проводить Иру с сыном на девятичасовой «Сапсан».
Уже на вокзале Федор Федорович шепнул Сашке:
– Я не забыл, не думай! Все будет отлично, не сомневайся даже!
– А я в тебе и не сомневался!
– Вот и славно, Санек!
Федор Федорович вдруг подхватил Сашку подмышки, поднял и расцеловал в обе щеки.
– Ну ты чего… Я не маленький! – смущенно пробормотал Сашка.
И они уехали.
Едва Федор Федорович вернулся домой и собрался гулять с Апельсинычем, как позвонила бывшая жена. Что ей еще понадобилось?
– Слушаю тебя.
– Федя, мне надо с тобой поговорить.
– О чем?
– Это очень важно и хотелось бы не по телефону.
– Вера, прошу тебя, говори, некогда мне…
– Нам необходимо встретиться, это касается Шурки.
– С ней что-то случилось?
– Нет, слава богу. Но от нашей встречи во многом зависит ее дальнейшая жизнь.
– О господи! Ну хорошо… Но, может, все-таки скажешь, в чем дело?
– Нужна твоя подпись на разрешении вывезти ее за границу.
– Ну я подпишу, в чем проблема, так бы и сказала…
– И тем не менее, я настаиваю на встрече!
– Ну, если ты так ставишь вопрос… Завтра в час дня приходи в кафе рядом с моей работой. И не опаздывай, у меня будет обеденный перерыв.
– Спасибо, Федя!
Настроение было безнадежно испорчено. После той эйфории, в которой он провел последние дни… Ну хочет она поехать с Шуркой за границу, пусть, но зачем отнимать у меня время?
Утром явился Вячеслав.
– Неужто докопался?
– Как нечего делать.
– Ну что там?
– Первый анонимный вброс был из Испании, как ни странно, а там уж школота подхватила… Я бы своими руками придушил…
– Скажи, а удалось докопаться до анонима?
– Ну имени выяснить не получилось, он, видать не вовсе идиот, этот подонок…
– А город? Часом не Барселона?
– Точно, Барселона!
Федор Федорович тихо выматерился.
– Вы знаете этого типа?
– Лично не знаю, но хорошо знаю, кто это… Сукин сын! Все, спасибо, Вячеслав! Я тебе по гроб жизни благодарен!
– Да чепуха, Федор Федорович! Обращайтесь!
С этими словами Вячеслав вышел из кабинета.
Это надо же, родной отец устроил сыну такую пакость! А зачем, спрашивается? Хотя ежу понятно, чтобы сделать жизнь сына в Питере невыносимой и забрать его в Испанию. Вместе с матерью, разумеется! Не выйдет, господин хороший! Теперь есть кому вступиться за мальчонку.
…С утра настроение было отвратительное. Что там еще Вера придумала? В прошлый раз, когда понадобилось подобное разрешение, она передала бумажку с Шуркой, он бумажку подмахнул, заверил у нотариуса, и дело с концом. А теперь что? Как я не хочу ее даже видеть… Но ничего не поделаешь…
Вера ждала его в кафе. Красивая, зараза, с неприязнью подумал он.
– Ну здравствуй, есть хочешь?
– Только кофе!
– А я, с твоего позволения, поем. Ну, так в чем дело?
– Федя, я выхожу замуж!
– Поздравляю! И кто твой герой? Надеюсь, Калерия Степановна не считает его серостью? А как Шурка? Куда ты ее везешь на сей раз?
– В Бельгию.
– Чего вдруг?
– Говорю же, я выхожу замуж, а он живет в Бельгии. И с Шуркой у него прекрасные отношения…
– То есть… ты увозишь ее на ПМЖ?
– Ну в общем да! А ты против?
– Иными словами, тебе нужно разрешение… бессрочное, что ли? Не знаю, как точно это называется… Понятно… Хочешь совсем оторвать ее от отца?
– Федя, ну какой ты отец?
– А тот бельгиец лучше? – недобро прищурился Федор Федорович.
– Начнем с того, что он не бельгиец, а русский, и потом да, лучше. Они с Шуркой друзья, а ты… бросил нас, да еще собаку завел…
– При чем тут собака? – разозлился Федор Федорович.
– При том, что у Шурки на нее аллергия!
– Выдумки все, нет у нее никакой аллергии. А Шурка… она хочет уехать?
– Да мечтает! Вадим столько ей рассказывает о Брюсселе, он ее обожает! У него своих детей быть не может… Короче, я надеюсь, ты не станешь препятствовать?
– Я должен сперва поговорить с Шуркой!
– Зачем это?
– Хочу понять…
– Да пожалуйста, говори! Заезжай вечером и поговори.
– И заеду! А этот твой бельгийскоподданный здесь?
– Нет, он сейчас в Брюсселе, работает.
– Хорошо, я заеду часиков в восемь, раньше не выйдет.
– Но ты подпишешь разрешение?
– Не раньше, чем поговорю с дочерью.
– Ну хорошо. Тогда я пойду!
– Постой, а Калерия Степановна тоже поедет в Бельгию или будет здесь сюсюриться?
– Нет, мама останется в Москве, мы же будем приезжать. Я предлагала, но мама ни в какую, боится за границу ехать. Так что не мылься на квартиру!
– Тьфу ты! Иди уже, видеть тебя не хочу!
– А я тебя!
С этими словами она ушла.
Она думает, что я буду препятствовать? Но какой смысл? Скорее всего, она сказала правду, и Шурка хочет уехать с ней. Но я все-таки должен в этом убедиться.
И вечером он поехал на свою бывшую квартиру. Ему открыла Вера.
– Все-таки приехал!
– Где Шурка?
– В своей комнате.
– Ты уже провела разъяснительную работу?
– Очень надо! – ухмыльнулась Вера.
Он снял пальто, пригладил волосы и постучал.
– Войдите!
– Привет, дочка!
– А, здравствуй, папа!
– Ну, дай хоть поцелую!
– Не люблю целоваться!
– Ну хорошо!
Он сел, закинул ногу на ногу. Ему было чудовищно трудно. В детской была какая-то тяжелая атмосфера. Дочь смотрела на него с неприязнью. Да ладно, сказал он себе, она ребенок…
– Скажи мне, Шурка, ты действительно хочешь уехать?
– Да! Представь себе, очень хочу! И у меня теперь будет другой папа!
– Извини, папа может быть только один…
– Чепуха! Это мама может быть только одна, а пап сколько угодно! Папа тот, кто воспитывает, и любит… И я его люблю!
– Так! А меня, значит, ты совсем не любишь?
– Ты нас бросил! А Вадя подобрал!
Больше всего ему сейчас хотелось разнести тут все в щепки, но он понимал – нельзя!
– Ну вот что, дочь… Я все понял, я дам разрешение, не сомневайся, но когда-нибудь ты поймешь… Когда вырастешь и поумнеешь… Ладно, только помни, если в какой-то момент тебе понадобится помощь, ты всегда должна знать, что у тебя есть родной отец. Вот так-то!
Он встал и вышел из комнаты.
– Ну что? – с затаенным торжеством спросила Вера.
– Я все подпишу, а тебе скажу вот что: я так понимаю, что твой новоиспеченный муж, или кто он там… в состоянии прокормить мою дочь, но я буду регулярно переводить деньги на счет, который открою завтра же. Раз в год ты будешь предоставлять мне отчет о том, как живет Шурка, и тогда я буду высылать еще определенную сумму, но деньги со счета ты снять не сможешь. Они будут доступны только Шурке, когда она достигнет восемнадцати лет. Тебя содержать я больше не намерен. Завтра же напишу разрешение, заверю у нотариуса и на этом наши отношения заканчиваются. Бумагу тебе доставят. А теперь прощай, надеюсь, ты успокоилась? Счастливо сюсюриться в Бельгии!
И он стремительно ушел. Его трясло!
Он вошел в квартиру, и Апельсиныч бросился к нему. Пес словно почувствовал состояние хозяина и жалобно заскулил.
– Господи, как я тебя люблю, хороший мой! У тебя есть душа, чуткая, добрая душа, не то что у этих… Пошли гулять!
Вернувшись с прогулки, Федор Федорович покормил Апельсиныча, разогрел себе ужин. Надо напиться! Просто необходимо! Он налил себе стакан водки. Выпил. Потом достал баян и заиграл. Апельсиныч стал подпевать. И тут Федор Федорович не выдержал и заплакал… Он не плакал с детства, а тут его пробрало… Что они, эти глупые и злобные бабы, сделали с моей Шуркой? Она, скорее всего, вырастет такой же злобной дурой… С кукусиками и сюсюриками… Боль была такая, что хотелось не просто плакать, а выть!
Апельсиныч чувствовал, что хозяину плохо, так плохо, как еще не бывало… Он не понимал почему. Может, оттого, что уехала та тетка? Но если так… Пусть тогда она приедет, лишь бы любимый хозяин не плакал… Пусть, я потерплю… И вдруг он придумал! Он побежал в спальню, там на кровати лежала подушка, которую ему очень хотелось порвать в клочья, от подушки пахло той теткой, но после изгрызенных сапог Апельсиныч решил воздержаться, все-таки во всем надо знать меру. Он схватил подушку зубами и побежал на кухню к хозяину. Положил подушку у его ног и тихонько тявкнул.
– Ты чего, брат? – утирая кулаком слезы, спросил Федор Федорович. – Ты зачем это принес, да по полу валяешь?
Он поднял подушку и на него пахнуло духами Иры.
– Апельсиныч! Дорогой ты мой друг! Дай я тебя поцелую! Ты такой умный, обалдеть просто! Ты прав… У меня же есть Ира и Санька… Ну ты даешь! Напомнил мне о них в такую минуту, это надо же…
Слез как не бывало.
Федор Федорович осыпал поцелуями морду Апельсиныча, и прочувственно произнес:
– Знай, псина, я никогда тебя не предам. Я вообще не предатель по натуре… И поверь, мы и дальше, когда они уже будут с нами, будем вот так говорить по душам… Даже не сомневайся!
