Глава 14

Валентина проснулась рано утром: за окном голубело небо, пели птицы, в открытую форточку веяло прохладой. Зевнула и привычно отправилась в кухню за бутербродом.

Открыв холодильник, она обескураженно переступила с ноги на ногу.

Аппетит пропал. Такое случалось редко: обычно чувство голода одолевало ее сразу после приема пищи, и сдерживаться заставляло лишь воспоминание о заболевшей толстухе, которую медикам пришлось выносить через окно, поскольку лестничные пролеты были узки для ожиревшего тела.

Стыд был кнутом, отгонявшим Валю от кормушки.

Спокойствие приходило лишь во время еды. Челюсти непрерывно работали, измельчая колбасу, шоколад, сосиски, пельмени, хлеб, и их размеренное движение порождало умиротворенность, – так жернова перемалывают зерно, а хлебороб, глядя на ссыпающуюся муку, прозревает сытый год и здоровых детей.

Еда – то единственное, что нельзя отобрать у человека. Если, конечно, она уже внутри.

О, булочки с шоколадным кремом, великие утешительницы! Три пиццы заменяют один визит к психотерапевту. Для любой радости найдется питательный эквивалент, нужно лишь подобрать пропорцию. Золотое кольцо на День святого Валентина равно восьми круассанам – почувствуй нашу любовь! Золото бывает фальшивым, а вкус пушистого слоеного теста, ароматного блаженства с ореховой начинкой подделать нельзя. Мир становится дружелюбен, когда ты не отвергаешь его дары в виде выпечки.

До приезда в Беловодье Валю часто посещало видение: она сидит в пижаме на широкой кровати, обставившись тарелками; в телевизоре милый необременительный сериал, в холодильнике недельный запас еды. Макароны с сыром, котлеты, три торта – «Медовик», «Наполеон» и «Прага»: сладкого не бывает много, а главное, от него всегда хорошо по-разному. Она ест, и тело ее растет, разбухает, волны плоти перекатываются по кровати, погребая под собой опустевшие тарелки; она – океан, а океан переваривает все, что окажется в его власти. Мать с ее пьяным голосом и трезвым взглядом вливает в ее горло отвратительную сладковатую жидкость, но яд растворяется бесследно в необъятных водах и смерти больше нет.

Матери тоже больше нет.

Тамара мертва. Беловодье перекусило ей хребет, как щука – дерзкому окуню, заплывшему в ее владения. Валя опознавала тело. Мать после смерти выглядела… мертвой. Так странно. Она была совершенно такая же, только мертвая, словно никакой души, которая покинула ее тело, тем самым необратимо изменив его, вовсе не было.

С Валентиной разговаривали разные люди, и все слышали от нее одно: она спала, ей ничего не известно, к убийству матери она не имеет отношения.

Что еще она могла сказать?

Валя закрыла холодильник и, ежась, вышла во двор. Из-за поленницы, пошатываясь, выбралась Марта. Валя ахнула и бросилась к ней. Девочка шагнула навстречу, ноги ее подкосились, и она осела Вале на руки.

– Ты уверена, что не узнаешь его? – в третий раз повторила Валентина, глядя, как Марта опустошает холодильник.

Когда она выкупала девочку и высушила ей волосы, та набросилась на еду, как голодный зверек. Исчез бутерброд, приготовленный на утро, опустела кастрюля с картошкой.

– Я завернула в Иверский переулок, – сказала Марта с набитым ртом, – а там кто-то насвистывает. Обогнула дом – помнишь, трехэтажный, там еще балкон осыпается, – а дальше подворотня. Я в нее даже зайти не успела. Вообще ничего не поняла! Только что было светло, а потом раз – темно. И руки связаны. Он мне какую-то дрянь надел на голову, типа мешка, в нем дышать было нечем. Сволочь! Валь, у него эти локоны не просто так. Кто будет в пустом доме хранить чужие волосы?

– Может, у него дочь росла, волосы меняли цвет, а он хотел сохранить память о ее взрослении…

Марта разломила картофелину.

– Я фильм смотрела, там один мужик на книжной полке хранил скальпы…

– Так, все, ешь молча.

Валентина попыталась упорядочить информацию. Связал, увез, бросил в лесном доме… Отрезанные пряди пришиты к бумаге… Она не верила выводам Марты – что за бред об убийствах! – но лишь до тех пор, пока не поднимала взгляд на девочку. Та яростно жевала, челюсти ходили ходуном, и рыжие пряди подпрыгивали им в такт.

– Ты помнишь, как выбежала к реке? Сможешь отыскать дорогу обратно?

– С дуба рухнула? Я вообще без понятия, как меня вынесло на берег! Едва в болоте не утонула, между прочим, оно жуткое – жуть.

– Пойдем в полицию. – Валя поднялась. – Участок, наверное, уже открыт. Только сначала позвоним твоей бабушке.

Когда посреди рассказа Марты – очень внятного и последовательного, Валентине никогда не удалось бы так ясно изложить случившееся – полицейский вдруг зевнул, она насторожилась. Это, кажется, был один из тех, кто опрашивал ее вчера… Или нет? Все они – с животами, с масляными губами – были похожи друг на друга и различались только степенью брезгливости на лицах. Самый жирный смотрел на окружающих с таким отвращением, будто планировал ими пообедать, но оказалось, что людишки протухли.

– Я выломала решетку и сбежала, только не сразу пошла в город, а спряталась… кое-где. До утра.

– А чего не домой? – лениво спросил мужчина.

– Он там мог подстерегать, – логично объяснила Марта.

– В лесу-то ты зачем торчала, я так и не въехал…

– Простите, вы ее слушали? Она же рассказывала про волосы! Как ее связали, увезли!..

Голос, проклятый голос! Разволновавшись, Валентина снова перешла на шепот, и полицейский не просто взглянул на нее с насмешкой, но еще и губами пошевелил, выпучив глаза. Девушка оторопела. Передразнивает он ее, что ли?

Все шло не так. Бабушка Марты отчего-то молчала; едва войдя, она сразу заняла стул в углу и слушала не Марту, а полицейского, всем коротеньким, плотно сбитым телом подавшись к нему. В какой-то момент Вале показалось, что бабка зеркально отражает смену выражений на заспанной небритой физиономии: стоило мужчине зевнуть, она притворно разевала рот, закрывая его ладонью, а когда тот поскреб ляжку, Галина озабоченно стряхнула с колен несуществующую соринку.

– Короче, я понял, – перебил Марту полицейский. – Психи, то-се… Разберемся. Всем спасибо, все свободны.

Валентина не поверила своим ушам.

– Как – свободны? Вы что?

– Слушайте, ну вы же взрослая женщина…

– При чем тут… Ее хотели убить!

Полицейский снова зевнул и посмотрел на бабку.

– Э-э-э…

– Галина, – подсказала та.

– Что же ты, Галина, не сообщила нам об исчезновении единственной внучки? Одна она у тебя?

– Одна, одна, – закивала та.

– Ага. Так и запишем. – Он покрутил ручку в пальцах, ничего, естественно, не записав.

Это выглядело как спектакль, где один актер подавал отработанные реплики небрежно, а второй старательно, надеясь заслужить одобрение режиссера.

– А она в сарае ночевала, – торжествующе сообщила Галина.

– Че-го? – ахнула Марта.

– В одиннадцать нету ее, в двенадцать – нету! Я сначала забеспокоилась, мало ли… А потом в сарай-то заглянула, а она там свернулась на сене, чисто котенок. – Галина ласково кивнула девочке. – Я уж будить не стала…

– Врешь, гадина!

– Ты как со старшими разговариваешь! – рявкнул полицейский.

– Ничего-ничего, я уж привыкла… – Галина скорбно махнула рукой. – Одна воспитываю, разбаловала, должно быть… Мамашка бросила ее, за новым мужиком подалась в город… Пенсию теперь одну на двоих делим. А куда деваться, Степан Борисович? Разве нас кто спрашивает.

– Врет! – надрывалась Марта. – Врет она! Она меня не могла видеть, я в лесу была, меня чуть не убили!

Первый раз за все время разговора Галина обернулась к внучке.

– Похитили тебя, значит, – проворковала она.

– Похитили!

– В лес уволокли…

– На машине! Меня в багажник бросили!

– Прямо как инопланетяне в тот раз, а?

Валя увидела, как щеки девочки заливает густая краска.

– Это не то… – забормотала Марта, – не так, как тогда…

– А инопланетяне-то были? – поинтересовался Степан Борисович.

– А как же! Они над нами каждый день кружат. Вон опять полетели…

Галина кивнула в окно. Все посмотрели на небо.

– Ну, ясно, – подытожил Степан Борисович. – Тут кое-кто свинья неблагодарная, но я человек воспитанный, пальцем тыкать не буду. Дверь за собой закройте.

Валентина пришла в себя.

– Кого вы слушаете? – тихо, но отчетливо спросила она полицейского. – Пьющую женщину? – Галина фыркнула. – У Марты, когда она прибежала ко мне утром, была насквозь мокрая одежда. Она переплывала реку!

– Дура ты, что ли? – обрадовалась Галина. – Чтоб моя засранка перебралась с того берега? Ха!

– Одна врушка, другая… – Полицейский окинул взглядом Валентину. – С другой еще разберемся. А ты, значит, по воде прошла? – Он подмигнул Марте. – Как, типа, Христос?

– Не прошла, а переплыла, тупой идиот! – яростно отчеканила Марта. – Сначала туда, потом обратно.

«Он сейчас какую-нибудь гадость сделает за идиота», – ужаснулась Валентина.

Полицейский уставился на девочку и захохотал. Вместе с ним мелко затряслась от смеха Галина.

– Сволочь! Гадина проклятая! – закричала Марта, едва они оказались на улице, и кинулась на бабку с кулаками, но девушка успела ее перехватить. – Валя, она хочет, чтобы меня убили!

– Ро´стишь их, ро´стишь, сердечко за них болит… А они словами матерными отблагодарят. – Галина вымучила из себя скорбную понимающую улыбку и обратилась к Вале: – Ты, мил-моя, болезная, у тебя своих деток не будет, а ты за это Боженьке спасибо скажи! Вишь, как я мучаюсь?

– Гнида лысая!

– От Марты правды-то не дождешься. Вся изоврется! Папашка у нее такой же был, она в него.

– Говновозка старая!

– Не боитесь вы, Галина? – спросила Валя.

Та искренне удивилась:

– Чего мне бояться? Тебя, что ли?

– Да нет, при чем здесь я! Рано или поздно ее мать вернется. – Она кивнула на Марту.

– Анька-то? Ну, это долгонько нам придется ждать! Да и беспомощная она. Мужика своего – и того не уберегла.

Галина ушла, крутя задом, а Марта села на землю и принялась что-то чертить в пыли.

«Беспомощная, беспомощная, – вертелось в голове Валентины. – Это не о матери ее, а обо мне. Я не понимаю, что делать, надо защитить ее, можно было бы оставить у себя, но если меня арестуют? Что тогда? Я не имею права бросить ее одну. Нужен тот, на кого можно положиться».

Перед домом Гурьяновой буйно цвела настурция, шапки оранжевых цветов закрывали траву. Увидев их, Марта громко сглотнула.

Кира Михайловна вышла на стук сразу же, словно стояла за дверью и кого-то дожидалась. На Валентину взглянула странно – кажется, тоже думала, что это она перерезала Тамаре горло, – но то, из-за чего прежде Валя не смогла бы уснуть, сегодня показалось ей не стоящим внимания.

– Кира Михайловна, Марту вчера силой увезли, спрятали где-то в лесу, она сумела сбежать, нам никто не верит, но это правда, – скороговоркой выпалила Валентина.

– Да! А еще там были рыжие волосы, десять штук, он их отрезал и пришил к бумаге, как гербарий, мы во втором классе такой делали…

Лицо Гурьяновой посерело. Она пошатнулась, схватилась за перила, и Валя, оцепенев, уставилась на ее скрюченные пальцы.

Они заорали с Мартой одновременно:

– Кира Михайловна!

– Тише… – Гурьянова опустилась на крыльцо, глубоко вдохнула. – Второй день кружится голова… От жары, видимо.

– Кира Михайловна, я врача вызову…

– Не будем волновать по пустякам занятых людей. Марта, если ты принесешь мне воды… Помнишь, где кувшин?

Девочку как ветром сдуло.

– Так значительно лучше. – Гурьянова отпила из кружки и коснулась ладонью обескровленных губ. – Простите, что напугала вас. Марта, кто тебя увез?

Выслушав рассказ девочки, Кира Михайловна уставилась куда-то в сторону сада – так пристально, что Валя даже обернулась посмотреть, что там такое.

– Полицейский – чмошник! – Марта пнула ступеньку.

– В кухне теплые блины на сковороде, – сказала Гурьянова. Взгляд у нее был сосредоточенный и в то же время отстраненный, словно она решала проблему, не имеющую отношения к Валентине и Марте. – Неплохо бы тебе съесть их все, полив медом. Мы с Валей поразмыслим, как отыскать этого человека.

Едва за Мартой закрылась дверь, Гурьянова вздохнула и поднялась.

– Валя, давай отойдем… Девочка ужасно любопытна.

– Вы боитесь, что она нас подслушает?

– Уверена в этом. А здесь отличная скамейка, я ее установила в начале лета. Между прочим, ее смастерил отец Георгий.

– Кира Михайловна, вы меня пугаете, – напрямик сказала Валя.

– Тем, что не говорю с тобой о похищении, а болтаю о всякой ерунде?

– Да!

Гурьянова тяжело вздохнула.

– Я просто-напросто тяну время, чтобы не переходить к неприятной части нашей беседы.

– А что тут вообще может быть приятного? – напряженно спросила девушка. – Это все чудовищно! Какой-то человек, волосы… Вы понимаете, что это означает? Он убивает рыжих людей! А Марта – рыжая! Мы должны немедленно заявить, то есть написать заявление, изложив… вы лучше знаете, а я совсем не представляю все эти… инстанции. Надо ехать в город, в прокуратуру…

Гурьянова дотронулась до ее руки.

– Валя, послушай… Галина Терещенко – недалекая женщина, из которой алкоголь выбивает последние остатки человечности. Однако в одном она права: Марта действительно склонна к выдумкам.

– Она не врет!

– Ты живешь здесь недавно и не знаешь обо всем, в этом нет твоей вины. Степан Борисович не самый приятный человек, но к нему Марта уже дважды заявлялась со своими историями о похищениях.

– Правда?!

– Поэтому он ее и недолюбливает.

– Вы считаете, не было никакого похитителя? – медленно спросила Валя. Происходящее не укладывалось у нее в голове. Девочка обманула ее! Нет, невозможно…

– Я допускаю, что некое событие имело место, но затем в ее воображении – а у нее очень богатое воображение – оно приобрело масштабы, несопоставимые с тем, что их породило. Марта обожает фильмы ужасов.

«У него на книжной полке были скальпы».

– Мне встречались дети с подобными… скажем, симптомами. Это всегда признак острой нехватки любви, родительской любви. Валя, мы не можем заменить девочке мать и отца. Она отчаянно пытается привлечь к себе наше внимание, не гнушаясь ничем, но ей недостаточно того, что мы даем: ни ты, ни я, ни кто-либо другой. Отсюда эта ложь, нагнетание, постепенное увеличение уровня якобы угрожающей ей опасности. Если старшие не отзываются на историю об инопланетянах, сочиним для них маньяка. Но ты безусловно права в одном: необходимо докопаться до той вишневой косточки, из которой выросло это раскидистое дерево на голове оленя.

– Я понимаю… – Валя ничего не понимала.

– Домой Марте возвращаться пока не стоит. При тебе Галина сдерживалась, но наедине с Мартой, боюсь, даст себе волю. Будет лучше, если девочка поживет у меня или у Веры Павловны. Там кот, Марта его любит… Я прослежу, чтобы она не выходила из дома, пока мы не отыщем ее обидчика. Он, конечно, не надевал ей на голову мешок, но вполне мог пригрозить ей или даже ударить. Марта часто провоцирует людей.

Как только Валя Домаш скрылась из виду, Кира бросилась в дом.

– Марта!

Девочка подпрыгнула на стуле и взвизгнула.

– Тихо, не кричи. Оставь блины, мы уходим.

– Куда это вы меня тащите? А где Валька? – Марта остановилась, выдернула руку и обвиняюще ткнула в Киру пальцем. – Вы ее сбагрили! Зачем? Она мне верила! А вы нет, ну и как хотите, только я ничего не соврала. Я к бабке не пойду, сами с ней живите!

Кира присела перед ней на корточки и взяла расцарапанные ладошки в свои.

– Маленький мой, – ласково сказала она, и девочка от удивления перестала сопротивляться. – Я знаю, что ты не врешь. Ты права, я специально отослала Валю. Представляешь, что начнется, если она вместе с нами будет искать того, кто тебя похитил? Она же… как бы помягче это сказать…

Складка на лбу Марты разгладилась.

– А, ну да, – облегченно согласилась она. – Толстый пончик съел батончик.

– К тому же у нее только что убили мать. Вале нужно прийти в себя. Она чудесная девушка, но сейчас от нее не будет пользы…

– Она даже за баобабом не спрячется!

Кира поняла, что Валентину только что вычеркнули из списка охотников.

– А куда мы тогда идем? – спросила Марта.

– К Вере Павловне.

Девочка благоговейно затихла и молчала всю дорогу.

Заново пересказывая, что случилось этой ночью, Марта впала в раж и сшибла со стола сахарницу, по счастью, пустую.

– Я у Малого была! Он сначала кинулся на меня, заорал, я чуть не умерла, а потом сообразила, что он меня не узнал, ты чего, говорю, Малой, это же я, помнишь, ты мне лошадку подарил, глянь, вот твоя лошадка! И тут он меня вспомнил. Я у него переночевала и домой пошла.

– Пошла? – сдавленно переспросила Шишигина.

– Поплыла, – призналась Марта.

– Господи, – сказала Кира и закрыла лицо руками.

– Ну чего вы сразу как эта, – хмуро сказала Марта, – я нормально плаваю, меня река любит, между прочим, я в кедах плыла, и ничего, только яиц раздавила, наверное, сотню, не меньше, пока по острову шарахалась. А! Не! Они же вывелись давно, птенчики-то! Значит, это скорлупа была, а не яйца!

Она приободрилась.

– Иди-ка Дусю тиранить, – сказала Шишигина.

Кира вернула на место сахарницу и молча катала в ладонях ее круглые фарфоровые бока, пока старуха возилась на кухне, недовольно ворча о подорожавшем сахаре, словно не было ничего важнее.

Вернувшись, она села напротив.

– Накапать младенцу какой-нибудь валерьянки, как вы полагаете? Или обойдется?

Кира с сомнением покосилась на второй этаж, откуда доносилось протестующее мяуканье.

– У нее нервная система крепче, чем у нас с вами.

– Тогда сразу к делу. Это не может быть совпадением? Убийца Тамары заподозрил, что Марта свидетель, и по случайности притащил девчонку туда, где хранились эти, как их, черт… трофеи Карнаухова…

– Может, – несчастным голосом подтвердила Кира.

Старуха помрачнела:

– Но вы ни на секунду в это не верите, да?

– Карнаухов убил четверых. А локонов, если верить Марте, десять. Похититель запер ее, а не прикончил, хотя полоснуть ребенка ножом по горлу… да просто задушить… минута, не больше.

– Со знанием дела говорите, – отметила Шишигина. – Раткевич – ваша заслуга, признайтесь?

– Я понятия не имею, кто ее прирезал. У меня было ужасное подозрение, что это Марта.

– Вы с ума сошли!

– Она водит дружбу с дочерью Тамары – это раз, постоянно таскает с собой перочинные ножи – два, ее видели рядом с местом убийства – три.

– Послушать вас, так девчонку сразу можно тащить в кутузку, – проворчала старуха. – Все это ерунда, голубушка.

– Это факты!

– Факты имеют мало отношения к реальности. Вернемся к нашему похитителю.

– Он не похититель, он убийца, – сказала Кира, тщательно контролируя голос. – Мы обе это знаем. Просто все это время он находил жертв не в Беловодье, а где-то в других местах.

Она замолчала.

– Валяйте, выкладывайте, – грубо потребовала старуха.

Кира собралась с мыслями:

– Волосы рыжие… Связал Марту точно так же, как меня… И труп не сидел, а лежал, когда мы с вами пришли в сарай, а оставила я его сидящим, я отлично помню. И еще – мы не снимали мешок, даже не сдвинули. Что я, забыла?

– Тело было тяжелее, по вашим словам, чем сразу после смерти. Вы дотащили его до погреба в одиночку, а три дня спустя мы с вами едва управились вдвоем. Конечно, нужно учесть трупное окоченение и еще ваше состояние: полагаю, вы были не совсем вменяемы после того, как размозжили его башку…

– Я не размозжила, – внятно сказала Кира. – Я всего лишь разбила ему лицо. Пульса не было! Но вы представляете, как меня трясло, когда я щупала этот чертов пульс?

– Давайте уже, добейте старуху, – мрачно усмехнулась Шишигина.

– Мы с вами сбросили в реку не Карнаухова. Он остался жив.