Мы хотели выпустить пластинку, чтобы можно было раздавать ее людям, приходившим на наши концерты. Мы хотели сделать это своими силами. Представьте себе, каково это приехать в Лондон с кепкой в руке и языком, свисающим изо рта, и просить какого-то урода издать твою пластинку? Повсюду крутили что-то в духе Билли Джоэла, мертвая музыка была повсюду — музыка, чьим предназначением было убаюкивать людей. Когда мы решили выпустить пластинку, то выяснили, что ее стоимость была около 500 фунтов, а не полмиллиона. На эти деньги можно было сделать 1000 копий — это было невероятным открытием. В то время это было так странно. Это открыло для нас многие вещи. Наша первая рекорд-сессия состоялась в Loft Studios в Манчестере в конце октября 1976 года. Весь день мы играли. Записали кучу материала. У Энди Макферсона был восьмидорожечный магнитофон на чердаке — там у него было что-то вроде самопальной студии. Мы просто бомбили наши песни, одну за другой, никаких дублей. Нам пришлось везти весь аппарат в автобусе — это был кошмар. Тогда о том, чтобы арендовать автобус и мечтать не приходилось.

Потом мы перебрались в другую студию, рядом с Granada TV, к Мартину Ханнетту, и записали «Spiral Scratch». Звукоинженер все делал правильно, а Мартин Ханнетт микшировал запись. Мы записывались в коридоре, а не там, где обычно записываются. Это был очень необычный подход. Там такой уникальный звук. Так просто получилось в тот день. Когда люди слышали запись, они говорили, что ничего подобного раньше не слышали, и при этом она была очень мощная. В ней был дух панка — звук был немного сырым, неотполированным. Она открыла для нас двери и заставила людей понять, что такое панк. Джефф Трэвис из Rough Trade сказал, что он будет продавать пластинку в магазинах — он сказал, что она им очень понравилась, и спросил, не нужна ли нам помощь в ее дистрибуции. И она начала продаваться. Мы не ожидали, что эта пластинка так хорошо стартует. Мы жили одним мгновением.

Buzzcocks были чертовски недооцененной группой! Возможно, они выбрали неправильное название, а может, это мое восприятие их неправильно. Мне кажется, они должны были быть куда популярнее. Я не понимаю этого. Весь этот шум насчет манчестерской сцены и все такое. Посмотрите на Oasis — что они такого особенного сделали? Почему Buzzcocks не могут быть такими же популярными, как Oasis?

Уход Хауэрда стал для нас с Питом сюрпризом. Иногда мы репетировали у него дома, и вот мы сидим в его гостиной, а он открывает дверь и говорит, что хочет уйти из группы — это было шоком! Мы отыграли всего несколько концертов на самом деле. Он по-прежнему учился в университете на последнем курсе, и он хотел закончить свою дипломную работу. Он сказал: «Я сделал то, что хотел сделать, то есть записать пластинку. А теперь я хочу уйти».

Мы посмотрели друг на друга и решили: «Ну что ж, будем продолжать сами». Он держался отдельно от всей группы. Он никогда не ходил с нами в паб — такой вот он был скучный! (Смеется.) Никакого неуважения, он отличный парень. Я как раз написал песню «Fast Cars» для группы. Когда я к ним присоединился, у них была написана одна вещь, «Orgasm Addict». Я оставил слова песни дома, поэтому они их переписали заново. То же самое я сделал с «Promises»: когда я ее написал, это была политическо-социальная вещь, и снова она превратилась в долбанную любовную песню! (Смеется.)

В общем, для Хауэрда одинаково хорошо было как основать группу, так и уйти из нее. Если бы он остался, то не думаю, что это были бы Buzzcocks с их хитами и их звуком. Это значило, что я мог переключиться с бас-гитары на гитару, а это было очень для меня хорошо. Это значило, что мы с Питом могли переплетать гитарные партии, что было очень важно.

Я объявил об уходе в пресс-релизе, изданном на New Hormones 21 февраля 1977 года. Когда я это прочитал недавно, то подумал, и что же я имел в виду, когда писал это? Однако я не жалею ни о чем ни секунды. Люди до сих пор думают, что я потерял голову. Я до сих пор чувствую 30 лет спустя, что люди не могут до конца принять мой уход.

Хауэрд уходит из группы и занимается своими вещами, а я своими. Все было очень просто. Кажется странным, что мы вообще были вместе и что считали невозможное возможным.

Хауэрд ушел, и нам с Питом необходимо было решать, что делать с группой. Мы пригласили Гарта Смита в качестве бас-гитариста. Самой популярной шуткой в группе была фишка насчет того, что он постоянно исчезал — мы постоянно гадали, появится он на концерте или нет. Он был школьным другом Пита Шелли. Он был огромным и нависал над нами, как башня! (Смеется.)

Мы по-прежнему репетировали дома у Хауэрда даже после того, как он ушел. Я садился на автобус и ехал к нему на репетицию, и случалось, что я добирался домой четыре дня спустя (Смеется.) — с автобусами была большая проблема. Иногда мы с Гартом оставались в пабе, а потом оказывались в Electric Circus вместо того, чтобы поехать обратно.

Я помню день, когда Хауэрд ушел из Buzzcocks — высокомерно, по-юношески, я подумал: «Ну все! Теперь никаких соревнований!» Я до сих пор не могу понять, почему он ушел из группы. Они стали намного слабее после его ухода. Пит Шелли, я думаю, был очень классным парнем, очень приятным человеком. У него определенно было это намерение. После ухода Хауэрда они стали намного более легковесными. Мне кажется, Пит и Хауэрд были очень интересной комбинацией.

Мой уход из Buzzcocks был для Пита облегчением. После этого он мог писать свои вещи. У него была эта фантастическая способность писать отличные мелодии.

После своего ухода я по-прежнему помогал Buzzcocks. Я продолжал заниматься обложками «Spiral Scratch» и заказывать пластинки. Я поехал в Харлсден несколько недель спустя, посмотреть их первый концерт без меня.

Я пытался организовать для них контракт на запись альбома. Я не помню, с какого момента мы начали переговоры с рекорд-лейблами. Возможно, они познакомились с кем-то, кто что-то сказал и с кем они потом связались. Я звонил им из Манчестера с мыслями: «О'кей, должно быть они о нас слышали уже! Хотите поговорить о чем-то?» Я действительно был с ними. Я был их вторым менеджером.

Даже на этой ранней стадии мне был интересен менеджмент. В каком-то смысле мы занимались этим с самого начала. Мы были промоутерами, организовывали концерты, выпустили сингл. В начале карьеры, когда ты в группе, ты не можешь позволить себе тур-менеджеров — тебе везет, если у тебя вообще кто-то есть. Ты все должен делать сам. Быть самому себе менеджером очень влияет на твой имидж, появляется отношение типа «я выше всего этого материального мира», присущее музыкантам — или, если ты панк, то ты настолько охреневший анархист, что тебя не беспокоит все это дерьмо.

С Джоном стало трудно иметь дело. Мы отправились в Голландию. В Англии нам нигде не позволяли играть. Пресса тоже постаралась — они печатали о нас все, что только могли. Кое-где была и правда. В тот же период вышли треки «EMI» и «Rich Kids» — я написал их тогда же.

Опять же, примерно в то же время я ужинал с Майком Торном из EMI, который сказал: «Глен, мы знаем, что происходит с группой». Он знал, что я пишу музыку, и сказал: «Если с Pistols не получится, мы могли бы тебе помочь». Где-то внутри я понимал, что мои аргументы ничем не прикрыты, и я знал, что у меня есть отходной путь. Когда тебе девятнадцать, ты думаешь, что у тебя гораздо больше проблем, чем есть на самом деле.

Имя Сид Вишес появилось из комбинации имени Сида Барретта и клички ручного хомяка — так себе, да? Сид Вишес, король панков, назван так в честь отброса из Pink Floyd и ручного хомяка. Как так получилось, что это не было замечено в свое время, как смешной до истерики факт? Сам Сид постоянно смеялся над этим. Он постоянно получал от людей по морде, которые воспринимали его как опасного психа, хотя парень запутался бы и в пакете из-под чипсов. Ирония во всем этом была нереальная.

Сид стал иконой, и это было потрясающе! Этот факт держал всех этих долбанных козлов подальше от меня, и я мог пойти вперед и делать то, что мне хотелось, и не слушать все эти «продался», «прогнулся» и прочее. Для меня все это смешно. Я до сих пор слышу это от панк-имитаторов. Сидишь вот так в пабе, и один из таких заходит, одетый в штаны за 500 долларов и куртку за пару тысяч, и такой вот говорит мне, что я — «продажный». (Глумливо улыбается.)