Мы сделали кафе на Прэд-стрит нашим штабом. Это было ключевым моментом — Мик и я были большими почитателями поп-культуры — мы сидели у его бабушки и решили, что нам нужно что-то вроде кофе-бара, ну, вроде как в Сохо в шестидесятые, где люди встречались за чашкой кофе. Мы сказали, что нам нужно такого рода место. Так что мы сели в автобус на остановке за домом бабушки Мика, номер 16, и вышли на Прэд-стрит, где около остановки было кафе на углу, и мы воскликнули: «Вот то самое место!» Как это бывает, когда ты совсем молодой. Мы вошли и увидели джукбокс в углу кафе. Мы сказали: «Вот это и будет нашей базой!»

Мы давали рекламу в музыкальной прессе. Каждую неделю мы давали объявление в Melody Maker: «Всем, кому нравятся New York Dolls, Stooges, MC5». И этого было достаточно, потому что если ты слышал об этих группах, значит, ты был правильным человеком. Мы встречались со всеми заинтересованными людьми — со всеми, кто был в пределах доступа.

Мы хотели вокалиста и барабанщика, которым нравились бы New York Dolls, Mott the Hoople и Stooges. Это было все равно что давать объявление: «Требуется марсианин».

Очень многие пришли на прослушивание. Сначала им приходилось пройти собеседование в кафе. Мы проигрывали наши пластинки в джукбоксе — у нас там было все схвачено. Это была предварительная проверка перед репетициями. Прохождение проверки зависело от многих факторов: от внешнего вида, отношения — важным было все. Нас никогда не останавливало то, что человек не мог играть, но нас могло оттолкнуть то, что этому человеку нравилось что-то, что не нравилось нам! (Смеется.)

Мы проводили собеседования в кафе. Мы были очень злобными с всеми кандидатами. Этому мы научились у Берни, который тоже присутствовал там. Представьте, вы встречаетесь с нами, а тут Берни рвет вас на куски. Приходил ударник, приехавший из Пиннера. Нам он показался слишком пессимистичным, однако он был хорошим барабанщиком. Берни посчитал его неплохим, и сказал: «Да, давайте его возьмем — мы назовем его Шейн Пэйн. Мы прицепим его цепями к ударной установке, а две шлюхи будут его хлестать плетьми во время игры, и он будет потеть как ненормальный!»

Мы получили трагичное письмо из Манчестера — от Моррисси! Для нас Манчестер казался в миллионе километров. Было бы очень странно, если бы это получилось. Письмо, по-моему, до сих пор у Мика лежит. Мик такой запасливый! Люди приходили и уходили. Мы не находили никакой радости в поисках кого-то, кто бы понимал музыку, которая нам нравилась.

Каждый раз, когда мы давали объявление, мы встречались с людьми в кафе и всегда там был Берни. Берни каким-то образом поменял диски в джукбоксе на свои: ранний Чак Берри и ранний рок-н-ролл. Внезапно в кафе стали тусоваться молодые модники. Что еще лучше, через пару недель Берни объявил, что нашел для нас репетиционную базу. Мы вышли из кафе, обошли его, зашли в подвал этого же кафе, и там была пустая комната вроде застенка — это и было нашим местом для репетиций. Берни заходит, а у него постеры фильмов ужасов, постеры фильмов о зверствах нацистов, такого рода картинки, и он их вешает на стену. Мы и не знали, что это был план Берни заставить нас не использовать название London SS. Это не было нацистским названием — Мик вообще еврей! Мы рассматривали это с той позиции, что когда ты входишь домой в футболке с таким названием, то твои родители падают в обморок. Это было типа: «Супер! Это действует!» Мы не думали о более широких ассоциациях, связанных с этим названием.

Еще я много проводил времени, разговаривая по телефону, — нужно было сначала разобраться с этим. Прослушивания проходили с ноября 1975 до января 1976 года. Многие пришли. Приходили Кит Левин, Терри Чаймс, Топпер Хэдон, Брайан Джеймс — он, кажется, вообще первым пришел.

По нескольку недель вообще никто не появлялся. В первую неделю мы получили ответ от Брайана Джеймса, жившего в Кройдоне и игравшего в группе Bastard.

Я жил в Краули. Я звонил таким людям, как Greasy Truckers, устраивавших бесплатные фестивали, Fairies, и мы играли вместе. Bastard была грубой рок-н-ролльной группой, на которую повлияли Stooges, MC5, Pink Fairies. Нас было четверо: на ударных у нас большую часть времени играл парнишка по имени Нобби, Дез играл на бас-гитаре и Алан был вокалистом. Потом мы переехали в Брюссель, потому что здесь мы не могли найти никакой работы, а наш вокалист нашел себе работу в студии.

В Брюсселе мало что происходило, так что мы сами создали некую свою тему. Они были более открыты рок-н-роллу, эти франкоговорящие бельгийцы, и еще французы — когда мы играли концерты во Франции, они хорошо знали о происходившем в Штатах. Их героями были Игги Поп и Лу Рид. Люди в Англии плевать хотели на подобную музыку; как будто они вообще о ней не слышали. Им больше нравилась паб-роковая тема, чтобы можно было одеваться как ковбои и вести себя словно группа из американского бара. Охренительно странно и чертовски, на мой взгляд, скучно.

Мы там неплохо все устроили. Люди приходили на нас — это была круглосуточная вечеринка. Брюссель был отличным местом, вроде мини-Парижа: журналисты, диджеи, люди из кинобизнеса, все встречались в маленьком месте, и ты там тусуешь постоянно в течение пары месяцев, и вот уже у тебя куча контактов. Мне всегда нравился Брюссель. Когда я оттуда вернулся, то перебрался в Лондон, и там я познакомился с Миком и Тони и мы сформировали London SS. Я узнал о них через объявление в Melody Maker, и кажется, я встретился с ними в тот же день, как я позвонил по этому объявлению. Возможно, это была маленькая сцена, но, по крайней мере, это была сцена!

Брайан разговаривал так, словно он был в курсе всего. Он пришел на встречу с нами. Он нам понравился. Он хорошо выглядел.

Брайану Джеймсу было интересно, и в его игре чувствовалась ярость. Он нам нравился, но ему надо было возвращаться в Бельгию и разобраться со своей группой. Думаю, он был очень раздосадован!

Поначалу они мне показались парой волосатиков. У Мика были очень длинные волосы, аж до задницы. Когда он играл, он их убирал в сторону, как Джонни Фандерс. У них не было материала, чтобы показать мне, но они говорили о правильных людях. У меня была кассета, записанная в Брюсселе. Я им ее проиграл, и она им понравилась. Они сказали: «О, ты наш парень». Хотя им не понравился мой барабанщик — на их взгляд, он недостаточно рок-н-ролльно выглядел. На самом деле им вообще никто не нравился.

В следующий раз, когда мы играли вместе, мы ошивались вокруг в поисках барабанщика и вокалиста. Это превратилось в еженедельный ритуал в том месте, под названием Паддингтон Китчен, недалеко от Прэд-стрит в Паддингтоне. Там было бесчисленное множество певцов и барабанщиков. Различные люди приходили или отвечали на телефонные звонки. Ты им говорил: «Нам нравятся такие-то и такие-то группы, ты их слышал?» Некоторые не понимали, о чем речь, они, наверное, жили в горах Уэльса и играли для козлов или кого-то вроде того, либо только что сошли с круизного парохода, где играли в оркестре. Всевозможные психи приходили на прослушивание — это было даже забавно. Приходило несколько человек, занимавшихся совсем другими вещами. Это были люди, слушавшие рок-н-ролл, и они нам не подходили, но круто, что они это делали. Однако, процентное соотношение хороших парней и плохих было примерно 10 к 90. Ты оттачиваешь свою музыку постоянно — втроем, две гитары и один бас.

Мне пришлось пойти и объяснить ребятам из Bastard, что происходило. У Bastard не было будущего. Все выглядело так, будто разваливалось на куски, и мы подумали: «Пошло бы все это на хер!» Я не мог больше оставаться в Бельгии. Я уже устал голодать и жить на капусте с яйцами, если повезет. Ты получал сколько угодно пива бесплатно, но еда? Ее не было! Люди постоянно покупали тебе пиво. У нас были постоянные концерты в месте под названием Florios, и там организовалась хорошая туса, потому что люди знали, что мы там выступаем и все такое. Но пришло время перемен.

Теперь Брайан был с нами. Он был лидер-гитаристом. Мик играл на ритм-гитаре. Брайан выглядел как Кит Ричардс. Мы продолжали присматривать музыкантов, и теперь у нас был этот французский ударник по имени Роланд Хот. Мы познакомились с ним в каком-то клубе. Он был дублирующим барабанщиком. Через те двери прошло много людей.

Еще одной странной вещью было знакомство с Sex Pistols. По какой-то причине мы с Миком пошли на Денмарк-стрит, чтобы попытаться встретиться с Малкольмом, и мы зашли в их репетиционную комнату, и там находилось три пацана. (Мы тоже были еще подростками.) У них были короткие волосы, а у нас длинные — мы торчали от New York Dolls, а у них были короткие волосы! Мы выросли на английском андеграунде, где длинные волосы считались чем-то революционным. Малкольм показал нам, что сцена стала раздутой, и теперь это было нормой. Внезапно в моде были короткие волосы — не налысо, как у скинов, а торчащие иглами волосы стали революционными. Мик был первым, кто постригся, потому что на то, чтобы мои волосы отрасли, я потратил пять лет. Все мои школьные годы мне приходилось стоять у класса, потому что учителя по математике говорили: «Ты не можешь войти в класс с длинными волосами. Стой снаружи». Я подумал: «Столько лет зря потрачено!»

Это было одно из собраний, все выглядели недовольными. Из-за этого мы подружились со Стивом и Гленом, и тогда Берни сказал: «Я буду вашим менеджером». Тогда он работал с Малкольмом. Они искали группы.

Им были интересны движения. Берни всегда говорил, если у тебя есть три группы, значит, у тебя есть движение.

Впервые я встретился с Миком Джонсом, когда он пришел к нам на базу вместе с остальными ребятами из его группы — они назывались London SS. Они выглядели как Mott the Hoople. У них у всех были длинные волосы, ботинки на каблуках и штаны змеиной или тигровой расцветки. У них была встреча наверху с Малкольмом и Берни, и Мик Джонс взял свою гитару и заиграл, и было в нем что-то такое цепляющее. Я подружился с Миком, и, похоже, он понял, что то, как он выглядел, не катило.

У нас были длинные волосы. Поначалу я не почувствовал с ними связи. Это получилось только, когда в группу пришел Джон. Но в тот день его не было. Это вроде как открыло нам глаза. Должен признать, все это изменило многое — начиная с того, что они выглядели по-другому. Короткие волосы нас шокировали! У нас были длинные волосы, жутко узкие штаны из Biba с расцветкой под зебру и оцелота! Мы оба отоваривались в Biba — Тони и я.

Однажды Берни сказал: «Сейчас сюда придет парнишка с кучей микрофонов», — и тут к нам заходит Стив Джонс. Он «нашел» их на концерте Мика Ронсона или Дэвида Боуи в Хаммерсмит Одеон. Потом к нам на репетиции стал заходить Глен Мэтлок, чтобы поджемовать — мы играли вещи Small Faces. Если посмотреть назад, то все выглядит словно сценарий к фильму, но все было именно так.

Мы пересекались с Миком Джонсом время от времени. Помню, помогал ему — я играл на бас-гитаре, а Стив на ударных, пока Мик прослушивал Крисси Хайнди в качестве возможной вокалистки, задолго до того, как они назвались Clash, но это был проект, который он хотел собрать в кучу. Так что это было нашей маленькой помощью, потому что нам хотелось, чтобы было больше групп вроде нашей. Чтобы нам было не очень одиноко, ну вы понимаете…

Когда слушаешь демокассету London SS, там есть все. Есть только одна кассета этой группы. Я даже сделал ей обложку с датами. Это самая редкая кассета в мире. И я ее недавно потерял! (Смеется.)

Мы пообещали друг другу, что никогда не издадим ее. Это магический архив. Там играют Брайан Джеймс и Роланд. Мы записали ее на репетиционной базе перед Малкольмом и Берни. Мы пробежались по нашему репертуару. Запись открывает «Ramblin' Rose» — более тяжелая, сумасшедшая версия в духе Stooges, если можно сыграть в духе Stooges «Ramblin' Rose» — а потом мы сыграли «Roadrunner» и трек из эры Nuggets, ранние треки Rolling Stones и «Protex Blue» — тот первый оригинал Мика.

На самом деле мы не играли в духе Stooges. Мы играли гаражные вещи, которые я раньше не слышал и на которые меня подсадили Мик и Тони. «Slow Death» от Flaming Groovies была одной из таких вещей — они подсадили меня на нее. Там еще была прото-версия песни «Fish», которую мы сделали. Она стала песней Damned с их первого альбома. Я всегда распространял песни вокруг. Кое-какие вещи, написанные мною для Damned, пришли из Bastard. В London SS Мик написал песню «I'm So Bored Of You», которая впоследствии стала песней Clash «I'm So Bored of the USA». Мне она больше нравилась в качестве любовной песенки.

Тони Джеймс сказал, что у него есть кассеты с записями, но не очень хорошего качества. Даже если и так, то я бы хотел их услышать! Издать их? Нее! Помешают определенные вещи вроде профессиональной гордости!

Я увидел ту рекламу в Melody Maker. Я уже прошел пару прослушиваний в группу Wild Angels. Там было 100 барабанщиков в комнате. Я уже встал, чтобы уйти, и тут назвали мой номер. Я не получил место, но у меня прибавилось уверенности, потому что они назвали мой номер. Мне не нравится вся эта телега с прослушиваниями. Я лучше потусуюсь с людьми, мыслящими так же, как я. Я играл в разных группах, включая группу Tor (ужасное название). В общем, я работал в Фэйрфилд Холлс вместе с Кэптеном, просто тусовался. Мы придумали кое-какие хитрости, типа спать под сценой и получать деньги за сверхурочные.

Это было как в кино Сержант Билко. Боссы в Фэйрфилд Холлс думали, что это они там всем заправляют, но я и Рэт были как Билко и делали все, что нам хотелось!

Короче, я пошел с ними на встречу в том кафе на Прэд-стрит. Дело было в декабре. У них была готова кое-какая аппаратура. Первым делом я позвонил Берни и погавкался с ним. Объявление, которое они дали, висело уже шесть недель, и поскольку я решил больше не проходить прослушивания, я решил на него не отвечать. В конечном счете я подумал, что они должно быть ищут кого-то нереально талантливого или абсолютно отличного от других, что в этом случае означало меня, так что я позвонил Берни, который тут же начал ездить мне по ушам насчет современной нью-йоркской музыкальной сцены! Он был очень противоречивым в этом. В конце концов, я с ним начал цапаться. К тому времени я уже слышал МС5 — в объявлении говорилось, что соискатель «должен быть в курсе происходящего на современной нью-йоркской музыкальной сцене и знать МС5, Stooges». Я знал, кто такие МС5, я слышал их на сборнике и видел рецензии на них, и они мне казались моей группой. Я видел Dolls по телевизору в Whistle Test. Я подумал, что они ничего. Stooges были более экспериментальными и более наркоманскими, а я вообще-то не употребляю. Я всегда думал, что Stooges звучали как что-то, что игралось только в клубах, куда ходили люди, типа персонажей из фильма «Перфоманс». Я не знал, что такие люди вообще существуют, а потом я встретил Брайана, который был одним из таких персонажей!

Мы придумали кличку Рэт Скэбис. Он был отличным ударником и хорошим парнем.

У меня была в то время чесотка, и, понимаете, там в комнате была крыса, вот Мик и прилепил мне прозвище. В London SS я получил кличку и Брайана.

Когда он к нам пришел, у него была чесотка, а за стулом ударной установки сидела крыса — я швырнул в нее кирпичом. Сейчас я очень сожалею, что сделал это. Ненавижу причинять боль животным. В общем, у нас мертвая крыса в репетиционной комнате, потом приходит Рэт и у него чесотка, и я помню, что Берни подложил под себя газеты, потому что боялся подхватить чего-нибудь. В общем, мы окрестили его Рэт Скэбис — Чесоточная Крыса — а потом он сам стал называть себя так! Это было издевательским именем, шуткой. Мы прикалывались над всеми, кто приходил к нам.

Мы были ужасно грубы по отношению к людям и их чувствам. Берни говорил гадости прямо в лицо.

Когда я познакомился с Брайаном, сразу что-то кликнуло. Я подумал, что Брайан офигенно выглядит. У него были очень короткие волосы. У других волосы были длинные, как у Mott the Hoople. Ок, Mott the Hoople в те времена были крутыми. Мы пошли в подвал, чтобы поиграть. Они были очень высокомерными и наглыми, они прослушали такую кучу барабанщиков, что просто притащили туда телевизор и смотрели его, пока я играл. Я играл, а Мик и Тони смотрели старое кино про войну.

Видишь, какими крутыми мы кажемся, когда другие о нас рассказывают!

Мы сыграли пару вещей, которые они написали. Я смутно помню, как играл «Fish» и несколько каверов Stones — один я точно помню, «You Can't Always Get What You Want». В этот момент мне все осточертело, и я начал играть намного жестче, чем нужно. Брайан присоединился ко мне. В этот момент на экране телевизора завязался воздушный бой, и Брайан играл на гитаре в соответствии с картинкой на экране. Он вытаскивал из гитары все эти звуки йееееууу. Мне показалось это классным. Брайан продолжил, и нам показалось, что у нас что-то получается. Именно в тот момент между мной и Брайаном что-то кликнуло.

Мне, конечно, нравилось играть с Миком и Тони и пережевывать музыкантов, но создавалось впечатление, что им больше нравилось рок-н-ролльное позерство. Мне кажется, они были под впечатлением от английского глэма, а поскольку я был за границей, то мне его не запихали в глотку как остальным. Им больше нравился имидж. Так что, когда пришел Рэт, я отделил мужей от мальчиков. Мне бы не хотелось никого обижать здесь, но когда Рэтти пришел и выдал свое, между нами пробежала искра понимания, я просто посмотрел на остальных ребят, а они говорили: «Он стремно выглядит», — а я думал: «Да мне насрать на то, как он выглядит, послушайте, как этот мудак играет!»

Несколько недель в том декабре мы репетировали, и результатом этого стало то, что Тони и Мик не захотели брать меня в группу. Я был толстяком из Кройдона. Мои волосы были слишком длинными, хотя и стояли иглами, но все равно были длинными, и они решили, что я им не подхожу.

Как сказал Джо: «Какие штаны, такие и мозги», и это остается истиной по сей день! Рэт Скэбис был отличным ударником, но он пришел в джинсе и вместе с Кэптеном Сенсиблом — тоже очень стремным чуваком! (Смеется.)

Когда Рэтти вернулся домой с прослушивания в Лондоне, он был почти лысым, и я пребывал в шоке! В те дни, если ты хотел подцепить девчонку, то волнистые локоны были обязательны! (Смеется.) Я сказал: «Господи!» — и он рассказал мне о встрече с тем парнишкой. Он сказал, что разговаривать с ним все равно, что разговаривать с проповедником и жуликом одновременно, он так умел убеждать. Он сказал, что у этого парня было видение будущего и его звали Брайан Джеймс. Рэт сказал: «Знаешь, есть еще кое-что. Он ищет бас-гитариста», — а я говорю: «Я туда не собираюсь, если они и мне хотят волосы отрезать!» Однако я все равно пошел, и Брайан действительно оказался таким. Именно Брайан и несколько других ребят начали в Лондоне это движение. Он и Мик Джонс.

Брайан был чуть старше меня и Кэптена. Он уже какое-то время играл в группе. Bastard были очень популярными в Кэтерхэме. Они были известными. Хотя я и не видел их живьем, но слышал о них. Брайан выглядел отлично. Он вызывал уважение. Вот уже не знаю, откуда взялись эти разговоры о его жуликоватости! Не думаю, что он нас дурил. Брайан ясно давал понять, чего именно он хочет делать. Он хотел делать то, что уже делал с Bastard, но немного на другом уровне — это был его план игры. Ему нужны были люди с позицией и энергией.

Я ничтожно мало знал, пока не встретил Брайана. Мне очень нравились Pink Fairies — они были единственным непристойным британским коллективом. Ну, может еще Sweet, у них всегда были отличные би-сайды. Брайан Джеймс был со мной согласен: он постоянно ходил на концерты Pink Fairies. Они были грубыми и напористыми, панковскими, насколько это было возможно в то время. Когда мы познакомились с Брайаном, он познакомил меня с множеством американских групп, вроде МС5.

Брайан умел убеждать. Он был всем, что в то время тебе бы хотелось — у него были пластинки. Наверное, это было похоже немного на Ливерпуль, когда у Леннона и Маккартни были редкие американские импортные пластинки, которых никто другой не слышал. Брайан был вроде диджея, ставившего нам эти фантастические треки New York Dolls, все те классные вещи, о которых мы никогда не слышали. Эта музыка смыла с моих ушей много лапши и заставила меня слушать по-настоящему классную музыку.

Мне пришлось постричь волосы. Это было необходимым условием. Каждый в этом кругу имел свое представление о том, что нормально. Избавление от длинных волос было частью этого. Помню, несколько лет спустя, когда мы прослушивали клавишника, как раз после периода альбома Machine Gun Etiquette, и к нам пришел этот парень с длинными волосами. Мы ему сказали: «Ты не можешь выйти на сцену с Damned с такими длинными волосами». А Рэтти сказал: «Давайте их острижем, потому что здесь Кэптен, он работал на Vidal Sassoon, он у них два года учеником проходил», — а я подхватил: «Ага, это точно, я тебя хорошо постригу», — и я ему выстриг огромную проплешину на макушке, и он стал выглядеть как монах. Мы покрасили его лысину в зеленый цвет и дали ему кличку Астро Терф. Мы ему орали: «Эй, Астро, тащи пиво!» Его отец прислал нам злобное письмо: «Вы, умники-кокни, издеваетесь над моим сыном. Я вас достану!» (Смеется.)

Потом пришел Пол Саймонон. Мы сказали: «Он выглядит неплохо — ты можешь петь?» А он: «Не знаю», — и спел с нами «Roadrunner». Он просто орал «Roadrunner, Roadrunner» снова и снова. Он и понятия не имел, как петь, но выглядел хорошо.

Пол пришел на прослушивание. Он пришел с Роландом и стал с нами тусоваться. Он не умел толком играть, и мы одолжили бас у Тони.

Что-то происходило, было такое ощущение — все чувствовали, что что-то должно произойти и люди хотели быть частью этого. Это ощущение нарастало скоростными темпами, и все больше людей включалось в движение.

Я познакомился с Миком, и мы просто понравились друг другу. Все были на пару лет старше меня — когда тебе шестнадцать, это большая пропасть. В западном Лондоне происходило многое, о чем я не знал, вся эта тема с Тони Джеймсом, Миком Джонсом и 101ers.

Мик и Тони занимались группой London SS и у них не очень-то получалось. Мик подумал, что я бас-гитарист, так что мне пришлось играть на басе — он и еще кто-то играли на гитарах. То, что мы делали, звучало неплохо. Я взял акустику и начал играть, а Мик говорит: «Мать твою, я никогда не слышал, чтобы бас-гитарист так играл на гитаре!» Я сказал: «Вообще-то я гитарист». Он дал мне сыграть одну из своих вещей, и я тут же ее разучил и сыграл ее лучше, чем он сам, и ему это очень понравилось. Он спросил: «Ты сам пишешь?» И я ответил: «Нет, не пишу, но похоже, что это следующее, что я буду делать».

В общем, я ему понравился, и мы быстро стали друзьями. На следующей неделе он пригласил меня на Портобелло Роуд и познакомил меня с этим парнем, Полом (Саймононом). Он сказал мне: «Этот парень немного туповат, но он прекрасный артист. Я думаю, он мог бы стать басистом, но он не умеет играть». Я отнесся к этому спокойно. В то же самое время мы чего-то искали. Мы просто хотели быть другими.

Я ждал London SS — они приходили в магазин. По субботам люди тусовались между двумя магазинами на Кингз Роуд. В нашем магазине была более доброжелательная обстановка. Все племена со всего Лондона пересекались здесь. Это столкновение культур указывало на то, куда двигался Лондон. Я врубал реггей на полную катушку. Все, кто хоть что-то представлял на лондонской панк-сцене бывали там. Еще туда заходила Патти Смит, вваливавшаяся в магазин с Ленни Кеем. Они шли на звук баса, доносившегося из магазина на Кингз Роуд. Заходил и Боб Марли, ходили большие игроки и малые.

У меня взяли интервью насчет моей коллекции Beatles, когда начиналась вся эта панковская тема в середине 1975 года, и вот я даю интервью, а сам думаю: «Какого хрена вообще все это!» Только музыка имела значение, а все остальное было полным дерьмом, поэтому я остановил интервью и на следующий день променял всю свою коллекцию на американскую машину. А потом я по глупости избавился от великой музыки, которую я слушал до уровня ноль панк-рока: Beatles, Дилан, фолк-музыка, которая для меня в любом случае является изначальным панк-роком.