Этап, зона строгого режима, помещение камерного типа, шконки вдоль стен, параша за фанерной перегородкой… Одним словом, тоска зеленая.

Но правильный пацан не должен тосковать. Правильный пацан должен держать парус по ветру и носом рассекать любую, даже самую крутую волну. Только тогда он сможет оставаться правильным пацаном.

– Здорово, братва!..

Камера на восемь шконок, два места свободны. У самой параши эти места – первый и второй ярусы. А братва в камере, судя по всему, серьезная. Во главе угла – крепко скроенный дядя с массивной, в глубоких залысинах головой. Октябрь месяц на дворе, холодно на улице, но в камере тепло, и здесь запросто можно было находиться в одной майке. И этот дядя в майке, а из-под бретелей на ключицах выглядывают воровские звезды. С ним еще три арестанта – все сплошь в татуировках. Вор вроде как неплохо смотрится – свежий у него вид, здоровый, а у этих лица деформированы долгими годами, проведенными в неволе. У одного кожа рыхлая, землистого цвета, у другого – с желтоватым оттенком, сухая, натянутая, как будто не человек это, а живая мумия. У третьего лицо синюшного цвета, а нос пунцовый, во рту какие-то гнилые пеньки вместо зубов. Еще трое лежали на шконках, со скучающим любопытством наблюдая за Мишей. И это, похоже, непростые ребята. Они хоть и помоложе, и татуировок на них поменьше, но, чувствуется, что к вкусу баланды им не привыкать. Возможно, это бойцы вора. Сейчас они спокойны, но стоит «смотрящему» сказать «фас», и новичка начнут рвать на части. А тот мог дать отмашку своим псам. Вдруг Мишу отправили в эту камеру неспроста?..

– Где здесь упасть можно?

– Упасть можно, – едва заметно скривил губы вор. – А сможешь ли потом подняться?

– Не знаю, не пробовал… Кустарь моя кликуха.

Он мог бы представиться Орехом, но ведь братва по-любому его раскусит. Это ведь не бакланы какие-то, перед которыми можно крыльями махать да клювом щелкать. Этих понтами не возьмешь…

– Ну, бросай якорь, Кустарь, – кивком головы показал вор на пустующую шконку, которая стояла возле параши.

Это зона, а не следственный изолятор, и Мише здесь жить не месяцы, а годы. И не хотелось бы все девять лет провести возле «дальняка», как будто он чухан какой-то. Но ведь ясно же, что никто здесь не подвинется, а выяснять отношения на кулаках – это верный путь на тот свет. Верный и наверняка очень быстрый…

Миша вздохнул и бросил скатанный матрас на указанную шконку. И «хабар» туда же бросил.

– А чего такой кислый, Кустарь? – усмехнулся «смотрящий».

Он, похоже, понял, о чем сожалеет Миша, и это его забавляло. Не хотел бы он сам оказаться на месте новичка. Да и зачем ему это, если он и на своем троне чувствует себя неплохо. Спокойно у него в камере, братва вокруг правильная, чифирь гонять можно, наверняка коны к «марафету» подведены. Сам вор, может, и не злоупотребляет, зато его «кенты» точно сидят на игле.

– Почему кислый? Нормально все.

– Жизнь прекрасна?

– Ну, есть интересные моменты.

– Например?

– Могли бы вышку дать, а нагрузили всего на девятку.

Миша сделал все, как надо. Менты взяли почти всех пацанов из его бригады, но слово свое не сдержали. Обещали всего три года, а навесили девять лет. Но вряд ли они хотели упечь его на столь долгий срок. Ведь Клыкову нужны были его нефтеденьги, тайну которых он так и не раскрыл. А ведь его пытались расколоть. В больнице «сыворотку правды» кололи, но это не помогло. В следственном изоляторе через «лохмачей» пропустили, но Миша сумел отстоять себя. Не открыл он тайну банковских счетов, хотя и мог ради большого пожертвовать малым. Сдал бы он счет на полтора миллиона долларов, глядишь, и отстали бы от него. Но ведь не сдал… Да и не отстали бы от него. Клыков же не дурак.

Не дурак он, но, видно, что-то не срослось у него, потому и ушел Миша на строгий режим на долгих девять лет. И еще в камеру к законному вору попал… Что, если это неспроста?

Может, Клыков потерял интерес к его деньгам? Может, ему хватило того, что он скачал у пацанов? А кто-то из них точно раскололся, сдав свою заначку в обмен на свободу… Но вряд ли это был серьезный улов, и вряд ли Клыков успокоился.

А если все-таки Миша больше уже не нужен Клыкову? Может, его уже приговорили, и осталось только провести это дело через воровской суд?..

– Знал я одного беспредельщика, – усмехнулся вор. – Он дел на три вышки наворотил, а получил только одну. Тоже радовался. Но не долго.

Миша приуныл, приняв эти слова за намек.

– А ты каких дел наворотил, Кустарь?

– Беспредельщика «замочил».

– А конкретно?

– Ну, бригада у меня была, мы «Южпортнефть» в Южноморске держали, а кому-то это не нравилось. Подъехал один чертила, типа за вора меня спросить, а сам на мое место метил. Я пробивать стал, а это левый черт, его чисто «мусора» против меня подпрягли. Ну, я его и «замочил»…

– Левый черт?

– Ну да, «мусорская» подстава…

– За вора спросить хотел?

Миша не оговорился, про Ярему он сказал намеренно. Если сразу открыться, то этот факт и под себя можно подрихтовать, так, мол, и так, ошибка вышла… А если само собой все всплывет, то рихтовать будут самого Мишу… Если братва уже про Ярему не знает…

– Ну, был случай…

Он рассказал, как бодался с «красногвардейской» братвой, как на «стрелке» завалил Ярему.

– Мы не при делах! Объявы не было, что вор на «стрелке» будет. Мы Тумана ждали, он должен был подъехать. А он Ярему вместо себя отправил. Он Ярему и подставил…

– Так разобраться надо было, кто там, в машине сидит, а ты сразу «мочить», – с осуждением смотрел на Мишу «смотрящий».

– Так у Тумана тактика такая, он подъезжает к месту и сразу «мочит». Ну, такой клин только клином и вышибают…

– Значит, беспредельщик ты! – постановил вор.

Миша виновато опустил голову. Да, он беспредельшик, но ведь за одно только это не убивают. «Замочить» могут за приложение, но ведь у него есть оправдательный мотив.

– Я не знаю, кто такой Ярема, – сказал «смотрящий», – но если он действительно «законник», ты должен понимать, что с тобой будет.

– Я понимаю… Потому и в Южноморск из Артемска ушел.

– От воровского суда никуда не спрячешься.

– Так я ничего и не скрываю…

– Выхода у тебя нет, поэтому и не скрываешь.

– Выход есть всегда.

– Например?

– Если справедливость существует, то на воровском суде она есть.

– Вот потому тебя и спросят за вора. Будет суд, будет предъява, все будет.

– Но ведь я не хотел его «мочить». Я же срок мотал, понятия имею. Если б я знал, что в той машине Ярема сидит, я бы ни в жизнь отмашку на него не дал! – мотнул головой Миша.

– Да, но ты дал отмашку, – безжалостно смотрел на него вор.

– Туман Ярему подставил.

– Не важно, кто подставил, важно, кто убил.

– Я все понимаю. Если бы я хотел убить Ярему, то я бы и оправдываться не стал. Но я не хотел, поэтому и оправдываюсь. И откупной на «общак» предлагаю.

– И что за откупной?

– Полтора «лимона» «зеленью».

Это было слишком много за жизнь какого-то там Яремы, но, увы, Миша не мог снять со своего счета лишь часть денег. Если он засветит реквизиты, то воры снимут с этого счет все без остатка и еще спросят, почему он оценил жизнь Яремы в какие-то жалкие полмиллиона.

– Это реальные деньги? – совсем по-другому посмотрел на него вор.

– Ну, пока виртуальные, но их можно обналичить.

– Как?

– А это я на суде скажу… Ты же не знаешь, кто такой Ярема, а пока не знаешь, какой может быть суд?

– Суд не суд, а предъявить можем, – в раздумье покачал головой вор.

Полтора миллиона долларов уже крепко засели у него в сознании. И что бы он сейчас ни говорил, все это шелуха. Пока не зайдет серьезный разговор о деньгах, Миша мог считать себя в безопасности.

А разговор будет серьезным, и Мише придется пожертвовать малым, чтобы сохранить большее. Но как бы воры не раскрутили его на все бабки, ключом к которым он обладал. Сначала на деньги его сделают, а потом на нож посадят… Увы, но такой исход не исключен.

И все-таки он будет надеяться на лучшее. Будет жить мечтой о красивом будущем и тешить себя мыслью, с каким удовольствием пустит кровь Косте Сполохову. Этот ублюдок избавился от него на девять лет, а он вычеркнет его из своей жизни навсегда…

Маленький будильник, а тикает звонко, громко, большие настенные часы шли гораздо тише.

И Алла тихо лежала в его объятиях. Любил он это время, когда они в изнеможении нежились в постели, нравилось ему гладить ее красивую спину. Только вот в один прекрасный момент маленький будильник начинал действовать на нервы. Тик-так! Тик-так!.. Он не звонит, но все равно требует подняться и ехать к жене, к детям…

– У меня сегодня гость был, – сказала вдруг Алла.

Костя снял для нее отличную квартиру, но это на первое время. Со временем он купит ей собственное жилье. И машина своя у нее будет. И одевать он ее будет как королеву… За удовольствие надо платить, и он готов к этому. Тем более что без этого удовольствия счастья в жизни не будет. Зато с Аллой у него если не полная, но все-таки гармония. Она, семья, успешный бизнес – что ему еще нужно для полноценной жизни?

– Кто?

– Твой тесть.

– Геннадий Захарович?! – встрепенулся Костя.

Завьялов – жук еще тот, от него и не такого можно ожидать. А выследить Костю не так уж и трудно…

– Ну да, твой тесть… Спрашивал, собираюсь ли я за тебя замуж? Я сказала, что нет… Да и ты, сказала, жениться на мне не собираешься. Его такой ответ вполне удовлетворил…

– А тебя?

– И меня. Ты же не думаешь, что я хочу за тебя замуж?

– А что Завьялов об этом думает?

– Думает… Он угрожал мне, – с горькой иронией усмехнулась Алла. – Сказал, чтобы я не тащила тебя под венец.

– Он за свою дочь переживает.

– А ты переживаешь за свою жену.

– Ну, ты же переживаешь за своего Мишу?

– Переживаю. И очень его люблю… А то, что сплю с тобой, так это ему в наказание. За то, что оставил меня без денег… Каждый в этой жизни заслуживает наказания, ты со мной согласен?

– Ну, все мы не без греха.

– И за тобой грех есть.

– Я ни о чем не жалею.

– О чем ты не жалеешь?

– О том, что с тобой в грехе живу…

– А надо жалеть, – покачала головой Алла. – А то ведь как-то подло получается. Закрыл Мишу на девять лет, а сам трахаешь его женщину. Скажи, это честно?

– Я его не закрывал.

– Ты сказал, что он Гармохина убил. Ты его сдал, натурально сдал. А теперь с его бабой спишь… И еще жениться на ней не хочешь, – язвительно усмехнулась Алла.

– Ты хочешь об этом поговорить?

– О замужестве? Да нет, это я тебе прощаю… А вот то, что ты Мишу сдал…

Тяжестью своего тела Алла блокировала руку, которой он ее обнимал. И когда она вдруг выдернула из-под одеяла нож, Костя не смог защититься. Клинок ударил в ребро, скользнул по нему и ушел дальше, к сердцу.

Для Кости это стало полнейшей неожиданностью. Сердце продолжало биться, но пошевелиться он уже не мог. Тело парализовало, бегущая по венам кровь стала вдруг ледяной. И еще Алла держала его за руки, чтобы он не вытащил торчащий из груди нож.

А он хотел его вытащить. Алла не собиралась его убивать. Это какая-то игра. Страшная, жестокая, но игра. И если нож вытащить, то рана тут же затянется, и все вернется на круги своя. Так думал Костя, глядя в злые глаза любимой женщины.

– Неужели ты думал, что тебе никто не отомстит за Мишу? – ядовито шипела Алла.

Нет, это не игра. Она ударила его ножом, чтобы убить. Еще немного, и он умрет, а эта гадюка в образе человека уползет в какую-нибудь тайную нору, свернется там калачиком и будет ждать, когда ее господин выйдет из ада. Миша, конечно же, похвалит ее за верность и преданность… Сука она! Змея! Но ведь Костя сам пригрел ее на своей груди. Он сам во всем виноват…

– Неужели ты думал, что можешь трахать меня безнаказанно?

Костя обессиленно закрыл глаза. Все, больше он их никогда не откроет. Смерть совсем рядом. Она уже держит его за руки и даже разговаривает с ним.

– Я врала тебе, я никогда не хотела с тобой жить! Не хотела, но Миша меня заставил! Он хотел поиметь с тебя! И еще я ему надоела! Это меня и бесило! Я даже думала остаться с тобой! Но меня от тебя тошнило! А без Миши я не могла жить! И он вдруг понял, что не может без меня! Приревновал к тебе и понял! – Из темноты кошмара раздавался ликующий голос Аллы. – За это я готова была тебя простить! И простила! А потом ты предал Мишу! Ты сдал его, как последний стукач! Будь ты проклят!

Костя лежал с закрытыми глазами, ожидая, когда смерть поглотит его, но сознания все не терял. Он слышал, как Алла ходила по квартире, что-то делала. И еще он чувствовал, как она склонилась над ним, пытаясь уловить его дыхание. А дыхания, похоже, не было, и сердце билось едва-едва, но Костя так и оставался в сознании.

А когда Алла ушла, он вдруг понял, что может открыть глаза. И подняться смог. Только вот на то, чтобы одеться, сообразительности не хватило. Он вышел из квартиры, стал спускаться по лестнице, но хватило его ненадолго. Свет померк перед глазами, и он стал стремительно погружаться в вязкую, как болото, темную и бесшумную бездну.