Не могу припомнить, чтобы Душечка хоть раз пыталась при мне оправдать репутацию Белой Розы. Может, причиной тому ее тогдашний малопривлекательный вид. Такой девахе двадцати с лишним лет, со свалянными в патлы светлыми волосами, самое место на картофельных полях. Впрочем, там бы она к этому возрасту выглядела вконец замордованной, лет за десять нарожав кучу ребятни.

И вдобавок она не слышит и не говорит. Для тех, кто ее окружает, глухонемая – это, в сущности, все равно что дурочка. Наверное, трудно относиться к ней всерьез, тем более что она взятую на себя работу выполняет без напряга, если не сказать играючи. Взять хотя бы штурм монастыря – там все шло не то что как по маслу, а как по смеси масла с совиным дерьмом. И никто бы не пострадал, если бы это чудище, Пес Жабодав, не рванул через стену и не плюхнулся в толпу кентавров. Да они сами виноваты. Не терпелось дурням. Им же велено было держаться подальше – если бы послушались, успели бы убраться с пути лиходея.

Как я убедился, бог-дерево уважал Душечку. Ни в чем ей не отказывал, готов был прощать любые косяки. Но она вовсе не лезла вон из кожи, чтобы ему угодить.

Что ни говори, а в странную я попал компанию. Вот Душечка. Вот неразлучный Молчун – он пытается не подпускать к ней Боманца и Ворона, которым не доверяет. Но его недоверие в подметки не годится тому, что питают друг к дружке Ворон и чернявый колдун – эти двое даже словечком не перекинутся.

Да, увлекательная мне выпала прогулка. Когда летишь в двух милях над землей на спине у монстра, причем эту спину делишь с двумястами тварями, которые охотно тобой позавтракают, если будешь плохо себя вести, не стоит себе внушать, что твою несчастную задницу не дожидаются приключения покруче.

Это понимали братья Вертуны. Это сознавала Душечка. Это не составляло тайны для меня. Но трем великим умникам – Боманцу, Ворону и Молчуну – было не до того. Их занимала самая важная на свете задача: как заткнуть дырку от сучка в центре вселенной.

Надо сказать, Вертуны маленько чурались меня. Как-никак я служил в Вечной Страже, а они были братьями Черного Отряда. Решили, что я могу держать на них зуб.

Я уже говорил, что Белая Роза не задирала нос. Она даже не вела себя, как подобает Белой Розе. Она была просто Душечкой. И не имела ничего против, когда я подходил потолковать. Это не нравилось только Ворону и Молчуну. Ворону я предложил засунуть претензии себе в задницу, и аналогичный совет, похоже, Молчун получил от нее. Он не мешал нашим с Душечкой разговорам, лишь топтался рядом с таким видом, будто решал, не заняться ли резьбой по живому телу.

А еще взрослые люди! И куда старше меня.

В том, что у нас с Душечкой сложилось общение, Ворон может винить только себя. Это же по его настоянию я освоил язык жестов – чтобы мы понимали друг друга, когда нельзя говорить вслух.

Правда, первые наши с Душечкой беседы были коротки. Здравствуй, как дела и все такое. Выражать мысли при помощи пальцев у меня получалось плохо. По ходу дела я от нее перенял новые жесты.

А ведь поначалу передо мной стояла одна-единственная цель: узнать, что Душечка думает про Ворона. Хотелось помочь приятелю, а то так и будет вести себя как последний болван. Должно быть, она сразу догадалась. Стала вдруг груба со мной. И не дала мне шанса все исправить.

Так вот, через пару дней после нашего знакомства мы беседовали на близкую обоим тему: до чего же худо живется деревенским детям, когда кругом бушует война. Понять, как она стала тем, кем стала, мне было нетрудно. Да ей и не требовалось ничего объяснять, потому что все мы уже знали ее историю.

Я рассказал, как пошел в армию, чтобы порвать с осточертевшей фермой. И с моей сторожевой вышки не было видно никакой разницы между мятежниками и имперцами – все перемазаны в крови. На мятежниках, пожалуй, крови даже побольше, ведь Белая Роза до сих пор пальцем не пошевелила, чтобы их отмыть. А имперцы, между прочим, за службу платят. И щедро, и своевременно.

Вроде мой упрек нисколько ее не обидел, так что я пошел дальше и поделился моей тайной жизненной философией. Если ты вступил в армию не ради денег, а ради идеи, значит ты круглый идиот и все, чего достоин, – погибнуть за свою страну. Это же верх глупости – разом ставить на кон все, что имеешь, вместо того чтобы играть по маленькой.

А вот это ей уже совсем не понравилось. Несколько минут она ярилась, затем подостыла и попыталась меня убедить в существовании абстрактных идей, за которые стоит бороться и умирать. Я же прочно удерживал мою позицию: как бы ни был красив идеал, подыхать за него нет смысла, потому что уже через двадцать лет про тебя никто и не вспомнит, а если и вспомнит, хрена с два скажет о твоем подвиге доброе слово.

Вот так прошли два дня. И снедало меня подозрение: если б не раздутое самолюбие, Молчун с Вороном давно объединились бы против моей особы. Очень не нравилось этим ребятам мое тесное общение с их подружкой.

Беседовать с ней было легко. Я говорил на темы, которые раньше не затрагивал, поскольку не считал их достойными обсуждения. Например, о том, как устроен мир. Или о том, что движет человеческими поступками.

Мне и невдомек было, насколько циничен мой взгляд на жизнь, пока я не попытался как-то привести в порядок мысли и выразить их далеким от утонченности образом – с помощью знаков.

Я сказал Душечке, что не верю в ее движение. Ибо оно не сулит никакого будущего, а сулит лишь свободное от тирании прошлое. Мол, не наблюдается в этом движении вдохновляющих идей, а наблюдается только полное пренебрежение человеческой натурой. И ежели повстанцы сподобятся наконец разрушить империю, что они построят взамен? Может, кое-что похуже?

Чему нас учит история? Новые режимы, которые одерживали верх в борьбе за существование, непременно оказывались гнуснее своих предшественников.

Я все допытывался у Душечки, что хотят повстанцы построить на руинах? Пусть и неширок мой кругозор, а все-таки знаю: с тех пор как возникла империя, людям живется лучше. Империя дает защиту, устроенность, благополучие. Конечно, не на тех территориях, где хозяйничают повстанцы. Я пытался втолковать Душечке, что свобода – никакая не сверхценность для подавляющего большинства людей. Это вообще чуждая идея, и похоже, она непривлекательна даже для сторонников Белой Розы.

Я ей сказал, что для крестьян, которые составляют этак три четверти населения, свобода означает возможность кормить семью и торговать на рынке продовольствием.

Когда я уходил из дома, картофельные поля и все такое прочее принадлежали общине. Тяжелый и нудный труд от зари до зари, но никто не подыхает от голода и даже в неурожайные годы не кладет зубы на полку. А вот раньше, по рассказам деда, картошку селяне растили на жалких клочках земли среди обширных помещичьих угодий. Для землевладельцев крестьяне были не людьми, а таким же имуществом, как деревья, вода и дичь. Все, что живет на земле помещика, ему и принадлежит по закону. У смерда перед барином столько повинностей, что до своей землицы руки едва доходят. Собрал урожай – отдай положенный оброк и радуйся, коли осталось что. В неурожайный год помещик все подчистую из сусеков выгребет.

Но то было прежде, пока не пала на нас мрачная тень Госпожи. Теперь же крестьяне по-своему счастливы – как живущий в блаженном неведении рабочий скот.

Я сказал Душечке, что костяк восстания нынче составляют помещичьи сынки, они полны решимости вернуть себе изъятые империей владения.

Конечно, нет у меня никаких иллюзий насчет Госпожи. Знаю, не питает она любви или хотя бы сочувствия к простому люду. Правящие классы пошли под нож только потому, что Госпожа стремилась защитить свою единоличную власть от возможных опасностей. В ее окружении предостаточно гнусных личностей, которые творят ужасающий произвол в пожалованных им вотчинах.

И наконец, я привел вот такой довод: империи не угрожает развал, хоть и удалось Белой Розе обезоружить Госпожу в драке при Курганье. Госпожа одержима желанием расширить границы своих земель и прибрать к рукам как можно больше власти. Она создала эффективную машину для управления бытовыми делами. И эта машина до сих пор не сломана.

Мы летели уже четвертые сутки. Близился вечер, впереди бурая земля сменилась дымчатой синевой Пыточного моря. За малый срок мы проделали изрядный путь. А если вспомнить, сколь тяжко было нам с Вороном добираться до монастыря… Как тут не прийти к выводу, что полет на ките – единственно приемлемый способ путешествовать?

Я прекратил споры с Душечкой. Было чуто́к совестно – она подустала, аргументы находила все реже. Похоже, чересчур много я на нее вывалил такого, о чем она прежде не задумывалась. Вообще-то, я немало знаю людей, для которых цель – это все; в лепешку расшибутся, чтобы ее достигнуть, а там хоть трава не расти.

Само собой, я допустил ту же ошибку, что и все остальные. Я чертовски недооценил Душечку.

Почти весь следующий день мы не разговаривали. Наверное, меня и самого не тянуло к общению. Когда же все-таки решил приблизиться, она отошла.

Чуть позже я заметил темный горб суши на северном горизонте и сразу отметил, что мы снижаемся. Летучие киты выстраивались: наверху треугольник, внизу мы. Взмыли и устремились к берегу скаты.

– Где мы? – спросил я Душечку знаками. – Что происходит?

– Приближаемся к Опалу, – ответила она. – Хотим найти детей Ворона. Надо, чтобы он встретился со своим прошлым.

Вот как ценил и уважал ее бог-дерево. По его приказу войско из тварей равнины оставило монастырь и помчалось восвояси, Душечке же было позволено задержаться в пути ради важного для нее дела.

Легко было догадаться, что Ворон о ее затее ни сном ни духом. Сейчас на него такое навалится! И конечно же, ему совсем не помешает моя поддержка.

Я решил присматривать за ним.