Тимми зацепило синеватой молнией – одним работником меньше. Но Смедз не видел особой разницы. Они и так ни черта не делают. Днем забрать клин невозможно – их заметят из города. После наступления темноты чудовище непременно приходит рыть свою яму. Тополь его прогоняет, но после долго не расслабляется, подстерегает других незваных гостей. Бедняга Тимми убедился в этом не самым приятным образом.

Опытным путем удалось выяснить, что лишь в течение часа перед рассветом можно действовать без особого риска.

Но что предпринять? На этот счет ни у кого не возникало дельных идей. Попытка срубить дерево наверняка бы закончилась очень плохо. Срезать кору вокруг ствола? Даже если успеют, сколько времени будет сохнуть тополь? Причем не простой, а волшебный?

Кто-то предложил его отравить. Мысль понравилась, всем случалось наблюдать борьбу с сорняками. Одна незадача – они не прихватили яда. Возвращаться за ним в Весло? А денег откуда взять? И где гарантия, что отравленный тополек зачахнет быстрей, чем окольцованный?

Между тем время поджимало. Талли уже весь извелся, ему казалось чудом, что до сих пор не появились конкуренты.

– Надо поскорее закончить, – сказал он.

– Как тут закончишь, когда это чудо-юдо рядом возится? – проворчал Тимми.

– Оно что-то ищет. Если мы поможем…

– Кузен, держал бы ты, что ли, мышь в кармане, когда говоришь «мы», – посоветовал Смедз. – Лично я этой твари не помощник.

– Сожжем, – коротко произнес Рыба.

– А? Чего?

– Дерево сожжем, олух. Дотла.

– Так не подойти же к нему!

Из собранной кучи сушняка Рыба выдернул палку длиной в ярд и толщиной дюйма два, размахнулся и запустил ее в заросли.

– Накидаем хвороста. Дело это не быстрое, но мы справимся. А потом факел-другой – и фуррр! Когда сгорит, подберем клин и смажем пятки.

– Про солдат забыл? – усмехнулся Смедз.

– Не-а. Но ты прав, их надо как-то отвлечь.

– На сегодняшний день это самая лучшая идея, – заключил Талли. – Так и будем действовать, пока никто не предложил чего-нибудь поумнее.

– Всяко лучше, чем без толку сидеть на заднице, – ворчливо согласился Смедз.

Он успел привыкнуть к лесной жизни, но не пристрастился к ней. И раньше-то не было особых приключений, а теперь тоска зеленая.

К выполнению задуманного приступили тотчас. Все, кроме Старика Рыбы, воспринимали это как игру, соревновались, кто накидает больше дров. Куча быстро росла.

Дереву игра не пришлась по вкусу, оно то и дело отстреливалось молниями.

Почти еженощно Смедз подкрадывался к выкопанной чудовищем яме, смотрел, что там и как. Остальным это не нравилось.

– Яйца-то у тебя есть, к ним бы еще мозгов, – упрекнул Талли.

– Все лучше, чем сидеть и ждать неизвестно чего.

Нельзя сказать, что Смедз сильно рисковал. Зверь, увлекшись рытьем, не обращал внимания на ползущего – мало ли кругом бугорков. Вот ростовой силуэт человека был бы наверняка замечен.

Хоть и медленно двигалось дело у монстра, он трудился как одержимый каждую ночь. И однажды нашел, что искал.

Оказавшийся рядом Смедз видел, как тварь выбралась из ямы со своим ужасным трофеем – человеческой головой.

Голова эта слишком долго пролежала под землей, причем поменяла слишком много могил и слишком часто бывала искалечена. Держа в зубах грязные, свалявшиеся волосы, чудовище подняло омерзительную находку. Тополь посылал ему вслед молнии, но оно зигзагами добежало до реки и укрылось в заводи.

Смедз поспешил следом. Конечно, со всей осторожностью.

Монстр старательно, бережно отмывал голову. Разгневанное дерево метало трескучие копья; они не достигали цели.

Управившись с мытьем, исполинская собака захромала восвояси. Смедз крался за ней – и поражался собственной смелости. Вот зверь обогнул мертвого дракона, как никогда раньше похожего на неровность рельефа. Не заметив, наступил на вещицу из ветхой кожи и камня и вдавил ее в топкую землю. А Смедз углядел и машинально подобрал.

Сзади, по ту сторону дракона, продолжало трещать и шипеть в бессильной ярости дерево.

Оказавшись у Смедза в кармане, старый фетиш вздрогнул и всем, кто был на него настроен, послал сигнал тревоги.

В тени застыл как вкопанный Смедз, по коже побежали мурашки. Теперь он ясно видел мертвую голову, на которую падал лунный свет.

Глаза были открыты. Изувеченный рот растянулся в кошмарной ухмылке.

Она живая!

Смедза едва не пробил понос.