Факелы, кроме одного, все же погасили. «Не в карты играть», – как сказал Брюль. На самом деле сталкерам, чувствовал доцент Тавказаков, было неловко за глупую ссору, да еще возникшую на пустом практически месте. Особенно перед ним неудобно, пока еще чужаком.

Когда все угомонились и приготовились слушать его вопросы, Аникей Александрович, стараясь говорить негромко, почти слово в слово повторил:

– Как все происходит? «Урфины» нападают на вас? Или это вы на них нападаете? А еще про других сталкеров мне интересно. Где они? Их много? Какие у вас с ними… м-мм… взаимоотношения?

– Вот сюда, – обвел рукой пещеру Злыдень, – «урфины» никогда не лезут. Потому что так бы им скоро стало не на ком тренироваться. Другие сталкеры… Ну, да, было пару раз. Обычно это делают голодные отморозки. Самим охотиться лень, вот и… Но это обычно неумелые дохляки. И даже приличную банду собрать у них не получается. Даже впятером как-то сюда сунулись, но сами себе только мешали – мы их перечикали в два счета. Это не та опасность, которой надо бояться. Мы даже караульного на ночь не оставляем: протянули «сигналку» – мимо не пройдут. А настоящие сталкеры, серьезные группировки – те обычно если и устраивают разборки, то не в жилищах. Но так-то, если посудить, что нам делить? Одежды и оружия – навалом. Условия почти у всех одинаковые. Так что разве если кому-то чья-то рожа не понравится… Ну и, было дело, из-за баб грызлись…

– Из-за баб?.. – вскинулся было Аникей, но вспомнил, что сталкерами, пусть и нечасто, бывают и женщины. Взять ту же Забияку. И он тут же стушевался: – А!.. Ну да…

– Были и они, – вздохнул Злыдень. – Аж две штуки, веришь-нет?

– Почему «были»? – сглотнул Аникей.

– Потому что уже нет. Из-за одной, Юльки рыжей, ее Бестией называли… так вот, из-за нее несколько группировок перегрызлись – не на жизнь, на смерть. Четверо полегли, еще одному хребтину сломали, позже добили из жалости, двоим по глазу выбили, веришь-нет? Ну, зубы, ребра сломанные вообще никто не считал. И самое-то смешное, что саму Бестию тоже в той разборке ухайдакали – она ж на месте усидеть не могла, сама в этот кипеш полезла…

– А вторая?

– Что – вторая?.. А! Баба-то вторая? Ну, та справная была девка, все при ней. Шепелявила только. Ее Наташкой звали так-то, а она говорила: «Натаска». Ну, ее Атаской и прозвали. Еще потому, что отчаянная тоже – на пути не стой. Атас, короче. И к себе никого из мужиков не подпускала. Поэтому за нее особо не бились – толку-то?

– Не знаю, врут, поди, – сказал Брюль, – но говорят еще, что прозвище ей такое дали потому, что она на груди себе набила: «Атас!». Вроде как: «Не вздумай лапать!».

– Ясен пень, врут, – хмыкнул Злыдень. – Кто такое мог видеть? Если б кто вдруг увидел, то рассказать бы уже не сумел, веришь-нет?

– Ну, так и где она? – не выдержал Тавказаков.

– Что, понравилась? – раздался хохот Брюля.

Злыдень шикнул на сталкера и сказал Аникею:

– Атаска пропала. Никто не видел как. Не во время боя точно. Грешили на отморозков, что убили, мол, втихаря. Только вряд ли. Потому что убить Атаску – это еще суметь нужно было. Но, опять же, других версий и вовсе нет.

– Есть, – снова встрял Брюль. – Ее забрали, чтобы в «урфина» переделать, она же крутулина.

– Тьфу на тебя, – сказал Злыдень.

– А насчет «урфинов»-то что? – напомнил ученый.

– А тут по-разному. Чаще всего – это стычки во время охоты. Но тогда, будто специально, а скорее всего, специально и есть, – их не больше, чем нас, чаще меньше. Два-три, бывает даже, одиночка нападет. Но, между нами, и один «урфин» двух-трех наших стоит, веришь-нет? Однако тут они бьются чаще всего так, оружие почти не используют, будто разминаются. Не, сами под пули не лезут, отстреливаются, но именно защищаясь, а не для того, чтобы убить. Убивают, конечно, но чаще не нарочно. А вот когда случается общий сбор…

– Не понял, – затряс головой Аникей. – Какой еще сбор? Вас что, на бой вызывают? Как древних рыцарей? Трубит труба и все такое?.. А если не ходить?

– Не труба. Но и не ходить не получается. Всех сталкеров будто гонит что из жилищ. На месте не усидеть. Вскакиваешь, хватаешь оружие и мчишься, куда ноги несут. И когда очухиваешься – видишь вокруг толпу других сталкеров, тоже только что «проснувшихся», а напротив – шоблу «урфинов». Не, не шоблу, – войско. Ровные ряды, как на параде, бошки блестят… Хотя они у них всегда блестят. И вот тогда начинается капитальное месилово. Хорошо одно – больше к нам в мозги никто не лезет, так что постоять за себя можем. Ну, каждый в меру сил и умения. Так что, Беспалый, и тебе повоевать придется, никуда не денешься. А потому с утра и начинай тренировки. Подкачаться уже вряд ли успеешь, но хоть стрелять потренируйся. Умеешь стрелять-то?

– Плохо, – угрюмо ответил Тавказаков. – У вас тут и оружие другое…

– Вот и начнешь с его изучения. Мы поможем, не переживай.

После этого все замолчали. И хоть спать Аникею Александровичу совсем расхотелось, он все же заснул – внезапно, будто его выключили.

А утром, после завтрака, Злыдень окинул вдруг ученого критическим взглядом и сказал, что таких сталкеров не бывает.

– Каких «таких»? – не понял Тавказаков.

– Таких синих. Приметный цвет. В природе, в том числе и здесь, такой не встречается, а значит, ты привлечешь внимание любого. Тебе это надо? Думаю, нет. По крайней мере, здесь и сейчас.

– Я могу переодеться, – пожал плечами Аникей. – Вы говорили, что одежды у вас много. Или… нет?.. Почему-то вы все одеты в разное и не совсем, простите, новое.

– Да ну его, ёш его вошь!.. – начал было Колыч, но Злыдень его перебил:

– Мы одеты в свое, к чему привыкли. Оно внимания не привлекает. Когда истреплется – сменим, за нас не переживай. А вот тебе лучше не ждать, так что переоденься. Тряпки вон в том ящике, – показал он. – Фасон и цвет один, так что сильно не ройся, смотри только на размер. Твой, – «примерился» взглядом сталкер, – четвертый. И да, вот еще. Бери не кепку, а бандану, а то у тебя волосы слишком длинные, мешаться будут.

Фасон и цвет у одежды и впрямь особым разнообразием не отличались: прямые, как арестантские робы, только со множеством карманов, куртки и штаны болотного цвета; трусы, длинные носки – скорее, гольфы – и футболка – все черное; банданы и кепки – темно серые, в мелкую крапинку, «под камень»; высокие черные ботинки типа «берцев», только не на шнуровке, а на странной, словно клеевой, липучке.

Аникей Александрович переоделся, и Злыдень, как и обещал накануне, достал из большого ящика новенький, вкусно пахнущий смазкой автомат и поманил ученого к выходу. Обрубок пальца почти не болел – ныл, но терпимо, – так что ученый даже обрадовался: хоть какое-то занятие.

Неподалеку от входа в пещеру лежало широкое ошкуренное бревно, служившее, видимо, сталкерам вроде лавочки – байки на свежем воздухе потравить. К нему-то и направился Злыдень, кивком головы велев доценту следовать за ним. Там сталкер уселся, положил рядом автомат, магазин, картонную коробку с патронами и сказал:

– Ну что, садись давай, будешь учиться.

Тавказаков опустился на бревно и внимательно посмотрел на автомат. Это был не «Никель» и не «Печенга»; как ни плохо он разбирался в оружии, но зрительную память имел хорошую. Этот автомат… или что это было?.. даже цвет имел необычный – не черный, а светло-коричневый, скорее, песочный. И он выглядел как-то… современно, что ли, – толстенький, с торчащим вперед коротким черным стволом; весь такой красивый, даже на вид удобный. Он так и просился в руки! Но в руки взял его Злыдень. При этом сталкер принял такой суровый, деловой вид, что Аникей едва не рассмеялся. А тот начал менторским учительским тоном, сопровождая слова практической демонстрацией непосредственно на оружии:

– Вот наша главная огневая сила. Как она называется, нам сообщить не удосужились, и мы зовем ее «Машей» – потому что машинка и потому что красавица. – Злыдень даже поднес оружие к лицу и чмокнул в цевье.

А Тавказаков невольно вспомнил Плюха, который целую планету назвал Машечкой в честь своей бывшей возлюбленной. И вот опять Маша! Теперь уже автомат. Или винтовка… Почему, например, не Света? В том смысле, что из нее можно было бы нехреново кому-нибудь засветить. А еще в том, что до того как попасть в Зону, он сам был влюблен в девушку Свету. Она тоже была очень красивой, лучше всех, а еще – непредсказуемой и вредной, и его совсем не любила. Поэтому, решил Аникей, называть так оружие все же не стоит – здесь любовь непременно должна быть взаимной, иначе дело может закончиться разбитым сердцем в самом что ни на есть буквальном смысле.

Аникей, отвлекшись, невольно перестал следить за ходом урока и, мысленно себя обругав, сосредоточился. Сталкер продолжал вещать:

– …По сути, технически, это штурмовая винтовка калибра пять пятьдесят шесть с газовым, само собой, двигателем автоматики. Ход газового поршня короткий.

– Это плохо? – на всякий случай спросил ученый.

Злыдень посмотрел на него так, будто вопрос нес в себе нечто крайне непристойное, и отвечать не стал, а продолжил «урок» прежним тоном, но поглядывая на Тавказакова с некоторым подозрением:

– Винтовка состоит из следующих модулей: ствольной коробки, затворной рамы с затвором, ствола с газоотводным механизмом, ствольной накладки и приклада.

Злыдень все это показал на красавице «Маше», а ученый при этом кивал с видом самого прилежного ученика.

– Ствольная коробка винтовки, – продолжил сталкер, – состоит из двух ресиверов. Верхний, похоже, сделан из алюминия, а нижний – из какого-то прочного пластика. Цевье, рукоятка и приемник магазинов – тоже. Ударно-спусковой механизм объединен с предохранителем. Между прочим, веришь-нет, он такой же, как у «M16»!

– Да ты что! – изумленно ахнул Тавказаков. Но, похоже, переиграл.

– Издеваешься? – нахмурился Злыдень. – Может, ты лучше меня все знаешь? На, рассказывай тогда, – попытался он сунуть «Машу» в руки ученого. Но тот спрятал их за спину и виновато произнес:

– Нет-нет, прости! Я вообще ничего не знаю. Я хоть и ученый, но совсем не в этой области. У нас по оружию Тетерин спец. Ну, не такой, как ты, конечно… – Тут Аникей стушевался. – Только ты знаешь… Может, мне и не надо особо знать, из чего что состоит? Ты мне лучше покажи, как ее заряжать и как из нее стрелять. Или… Или я не прав?

– Ударно-спусковой механизм, – свирепо зыркнув на доцента и как-то по-особому четко выговаривая слова, продолжил Злыдень, – обеспечивает одиночный и автоматический режимы стрельбы. Предохранитель-переводчик режимов стрельбы, кнопка затворной задержки и защелка магазина имеются на обеих сторонах оружия. Рукоятка заряжания при необходимости может быть перенесена с левой стороны на правую. И вот что я тебе скажу, хохмач, приемник магазина у «Маши» тоже предназначен для стандартных магазинов от «М16». Усек?

– Да, – сухо и четко сказал ученый.

– Но нам предоставили вот такие, – показал Злыдень на лежавший рядом с винтовкой магазин. – Он тоже из высокопрочного пластика и снабжен специальным окошком, чтобы следить за наличием патронов. Их, кстати, помещается в него тридцать штук. Сейчас, между прочим, ты этими патронами данный магазин и будешь снаряжать. Веришь-нет?

Аникей Александрович поначалу откровенно струхнул. И, конечно же, у него ничего не получилось. Еще и обрубок пальца все время больно цеплялся за «высокопрочный магазин», отчего Тавказаков отдергивал руку и ронял патроны. В конце концов Злыдень сжалился и сначала показал, как это делается – оказалось, ничего сложного, – а потом сам весь магазин и снарядил. Прищелкнул его к винтовке, показал, как ставить переводчик режимов на стрельбу очередями или на одиночную, взялся за рукоятку затвора и строго сказал:

– Смотри! Отвел в крайнее заднее положение и отпустил. Все! Затвор никогда не надо сопровождать рукой, понял?

– Я не буду, – пообещал Аникей.

А потом они постреляли. По деревьям, по веткам. «Маша» оказалась удобной не только с виду. Ученому не хотелось выпускать ее из рук – так бы и носил всю жизнь, прямо хоть женись.

Злыдень будто подслушал его мысли:

– Она теперь твоя. Совет, как говорится, да любовь. Чистить не забывай. Как разбирать, я показал. Будут вопросы – обращайся.

– А патроны?

– Патронов у нас – навалом. Покажу потом, где лежат. Снаряди сразу магазина три-четыре. Один – на «Маше», остальные всегда носи в подсумке. Уяснил?

– Так точно, – вырвалось у Тавказакова, хотя он вовсе не собирался шутить. Но сталкер никакой иронии и не уловил, кивнул лишь:

– Вот и ладно. Тогда урок окончен.

– И что теперь?

– Говорю ж, снаряжай магазины. Они всегда должны быть под рукой.

– А на охоту сегодня пойдем? – совсем как сын-подросток строгого отца, спросил Аникей Злыдня.

– Наохотишься еще. Пусть палец заживет сперва.

Сами же сталкеры на охоту пошли, ведь вчера, спасая ученого, они так ничего и не добыли, а старые запасы, в том числе и благодаря новому едоку, почти закончились.

Сначала, услышав, что его новые друзья собираются уходить, Аникей мысленно запаниковал; оставаться одному в освещенной факелами пещере ему совсем не хотелось, жутковато было. Но тут он вспомнил, что Грибок на охоту не ходит, и сразу успокоился.

Аникей Александрович заметил, что и сам Василий Сергеевич заметно повеселел и тут же это озвучил:

– Хорошо, что вас не берут. А то я, как один остаюсь, мандражировать начинаю: а ну как «урфины» нагрянут? Вот не ходят они по жилищам, а тут как на грех нагрянут! Я ведь «везучий», сами знаете.

– Так вы думаете, от меня будет много толку? – усмехнулся Аникей. – И вот еще что я хотел попросить: не зовите меня на «вы», я вас младше едва не вполовину.

– Спасибо за «комплимент», – буркнул Грибок, но тут же заулыбался. – Да я всех на «вы» зову, не обижайтесь. Мне привычнее так, не знаю почему. Но это не значит, что я вас не уважаю, – напротив!.. А переучиваться мне как-то… знаете…

Одноногий «доктор» замялся, и ученый поспешил его успокоить:

– Ладно-ладно, это несущественно! Обращайтесь, как вам удобнее. Но тогда и я уж…

– Безусловно, – кивнул Грибок и поправил очки. Потом опять засмущался, забормотал: – Понимаете, просто если вдруг вы на «ты», а остальные услышат, им станет неловко, они ведь меня тоже на «ты»… и как-то, знаете…

– Все, Василий Сергеевич, – положил ему на плечо руку Тавказаков и улыбнулся: – Вопрос закрыт.

– Хорошо, – улыбнулся в ответ «медик». – Но в данном случае все-таки лучше Грибок. Здесь так удобнее, я уже говорил. Знаете, есть такие места, такие обстоятельства, где законы – свои. Причем они как-то гармонично во все вписываются. Вернее сказать, они будто этими обстоятельствами непосредственно и пишутся. Вы меня понимаете?

– Вполне. Вы – Грибок, я – Беспалый. Ныне, присно и вовеки веков.

– Аминь, – подтвердил одноногий «доктор».

Сталкеры тем временем ушли. И Грибок, которому, как видел ученый, все еще было не по себе после этой разборки насчет «выканья-тыканья», вдруг оживился и, стуча костылями, поскакал к своей лежанке. Сел на нее и позвал Аникея:

– Идите сюда, идите! Я же вам обещал показать!

«Что?» – почти уже вырвалось у доцента, но тут он увидел, как Грибок развязывает штанину на культе, и сразу все понял.

– Не надо, что вы! – непроизвольно выкрикнул Тавказаков, реально испугавшись, что его сейчас стошнит, но «доктор» то ли не уловил его страха, то ли специально решил над ним поиздеваться, а скорее всего даже не подумал, что его прекрасный обрубок может кого-то напугать.

– Идите же, идите! Что вы оттуда увидите? – снова позвал он.

И Аникей, стараясь не смотреть на бледный, поблескивающий срезом «окорок», все-таки подошел.

– Возьмите палку! – потребовал Грибок.

– К-какую палку? – пролепетал ученый.

– Да любую! Ну, вот, хоть мой костыль. Да смелее же, смелее! Вы ведь ученый, вот и проделаете сейчас опыт.

Грибок сунул в руки Аникею свой костыль и приподнял культю:

– Суйте!

– Что?.. Куда? – невольно глянул Тавказаков на круглую блямбу, блестевшую и впрямь словно отполированный металл. И его отвращение тут же улетучилось, уступив место любопытству исследователя.

– Вот прямо туда и суйте, – показал на нее глазами Грибок.

– А вам не будет больно? И, простите, как, да и зачем его туда… э-ээ… совать?

– Больно мне не будет, а совать туда… как вам сказать… Да вы тыкните – и сразу поймете.

И Аникей Александрович «тыкнул». Сначала лишь коснулся кончиком костыля «блямбы». Хотя нет, коснуться не получилось, он попросту не почувствовал никакой преграды, а остановился, когда деревяшка погрузилась в «металл» сантиметра на два.

– Не стесняйтесь, смелее! – подбодрил его «медик», и доцент стал осторожно двигать костыль дальше.

Он, так и не встретив никакого сопротивления, просунул сквозь блестящую нашлепку больше половины костыля – то есть длину куда бо́льшую, чем сама культя.

– Но… как?!.. – воскликнул обалдевший ученый.

– Вот то-то же! – торжественно провозгласил Грибок. – А вы говорите: «Зачем совать?»