Плюх обгладывал последнюю косточку, испытывая давно забытое чувство покоя и уюта, но вдруг это приятное ощущение пропало – как отрезало. Разведчик вскочил, не понимая, зачем это делает. Хозяева пещеры и Забияка тоже, оставив недоеденное, быстро поднялись. А потом все дружно заторопились к выходу.

– Чт-то эт-то? – с трудом шевеля губами, спросила у разведчика Илона.

Он понятия не имел. Но было ясно: ими кто-то управляет, кто-то желает, чтобы они куда-то пошли. Это что-то напомнило косморазведчику, но он не сумел удержать в голове мысль. Но был уверен в одном: их ведут не на концерт, не на прогулку, а потому… Двигать языком и челюстью оказалось неимоверно тяжело, но Плюх собрался и сумел выдавить:

– Н-над-до вз-зять ору… ору-жи-е…

Игумен был уже возле выхода. Его песочного цвета автоматическая винтовка осталась лежать на лавке возле стола. Сталкер оглянулся на нее, но вернуться уже не мог – ноги шли только вперед.

– Э-э-ээ!.. – только и смог произнести он.

Разведчик, на ходу вытянув руку, сумел вцепиться в ремень игуменского оружия. А перед самым выходом скосил взгляд на Блямса: как он? Ведь если он потащится неведомо куда, не оправившись от ранения, то неизвестно, чем это может кончиться. Однако «богомол» продолжал спокойно лежать на месте. Это немного успокоило Плюха, хотя в целом теперь о спокойствии оставалось только мечтать.

Выбравшись наружу, он увидел, что оба сталкера и Забияка быстро шагают в сторону леса, механически переставляя ноги, словно роботы или куклы. Подумал, что вряд ли его походка выглядит как-то иначе, но попытался прибавить шагу, чтобы догнать их. Это ему удалось. Илона подняла на него полный тревоги взгляд и процедила:

– К-как в Лаз-за-рев-вке… Н-на Б-блям-мса н-не д-дейс-ству-ет… Н-но поч-чем-му я?..

И тут разведчик тоже наконец вспомнил, что ему все это напомнило. Действительно, Лазаревское! «Ассакаа дум тудум, ассенекер ина даста». То, что заставляло всех превращаться в безвольных кукол и шагать туда, куда велели невидимые кукловоды. Всех, кроме Илоны и Блямса! И вот теперь происходило почти то же самое, только не бубнил в голове чужой голос и не выключалось сознание. И еще – теперь это действовало и на девушку.

«Но все-таки очень похоже, что кукловоды остались теми же, – думал Плюх. – Зачем они собирали людей в Лазаревке? Тогда мы предположили, что это сборный пункт новобранцев, которых потом отправляют на войну. А что, если и эта Зона – такой точно пункт? Потому здесь и подготовленные для новобранцев жилища, одежда, оружие… Илону же на сей раз позвали тоже потому, например, что стало не хватать живого материала, в ход пошли и женщины. А сознание не выключают – то ли из экономии какой-нибудь иссякающей энергии, то ли потому, что деваться отсюда все равно некуда. Не сходится только одно: как-то очень резко нас потащили, Игумен даже винтовку взять не успел. Зачем снабжать оружием, чтобы потом не заставить взять его в бой? И еще – нам ведь не отрезали головы, не заменили их на блестящие пластины. Или их для этого сейчас и ведут?..»

Стало по-настоящему жутко. Но, чтобы не пугать подругу, разведчик выдавил:

– С-сей-час и об-бъяс-снят…

А потом они побежали. Ноги двигались сами, мысленные приказы на них больше совершенно не действовали. Это пугало. Это вызывало настоящий ужас своей неправильностью. Плюх терпеть не мог, когда им управляли обстоятельства. Но теперь им управляли в самом что ни на есть буквальном смысле, и это выходило уже за все пределы. Однако и поделать с этим он ничего не мог. Приходилось недоумевать, негодовать, ужасаться, но терпеть. И надеяться, что ведут их не на убой. И конечно же, он переживал за Илону. «Да, она сильная и храбрая, но она все-таки девушка. Если даже мне, мужику, страшно, то что чувствует она?.. И если нас действительно собираются уничтожить, то пусть это сделают сначала со мной». Да, желание было эгоистичным, но Плюх понимал, что если увидит смерть своей любимой, то возненавидит весь мир, всю Вселенную, и будет умирать с мыслью, что жизнь – это самая несправедливая и жестокая издевка из всех, что только могла придумать природа. «Или кто там еще – высший разум?.. Тогда он настолько высший, что стал уже протекать».

Бег, по ощущениям косморазведчика, продолжался около получаса. Для него это было вполне себе нормой, даже легкой разминкой, бегали во время учебы и куда более долгие и сложные кроссы. Забияка тоже держалась молодцом, хоть и хмурилась, кусая губы. Без видимой усталости бежал и Гор – недаром выглядел по-боевому. А вот Игумен определенно начал сдавать: дышал тяжело и прерывисто, лицо покраснело, пот лился со лба по щекам ручейками. «Ёхи-блохи, – подумал Плюх. – Недолго и до беды. Хоть бы сердце выдержало». Обидно, что подбежать к сталкеру, поддержать его он не мог – ноги стали независимой, отдельно живущей от него частью. Удачей было хотя бы то, что Егор по-прежнему нес автомат Игумена – для того лишняя тяжесть могла бы теперь оказаться убийственной.

Вскоре и без этого Виктор стал откровенно задыхаться. Он вцепился руками в ворот и побагровел еще больше. Плюх с ужасом ждал, что мужчина вот-вот упадет. Но вместо этого увидел, как тот замедлил бег и перешел на шаг. То же самое сделали и остальные. Только после этого разведчик осознал, что и сам уже не бежит, а идет.

Впереди меж деревьев появился просвет. И стали слышны голоса. Не вопли ужаса и боли, а вполне нормальные, может, чуть более возбужденные, чем при обычной беседе. Временами даже слышался смех. Это приободрило косморазведчика. Люди, которых привели на убой, вряд ли смеялись бы. Если, конечно, это смеялись не те, кто непосредственно и занимался убоем. Но эта версия казалась совсем уже маловероятной.

Вскоре они вышли из леса. Перед ними раскинулось поле. Большое, широкое, с редкими остатками пожухлой, примятой травы. Из подсознания выскочила ассоциация: утоптанное. И Плюх вынужден был согласиться – поле выглядело именно таким. Будто на нем устраивались многолюдные гульбища, танцы и пляски. «Или сражения», – добавило подсознание. «Или сражения», – согласился с ним и в этот раз Плюх. Причем последнее, с учетом сотен стоявших вдоль поля вооруженных людей, было вероятнее всего.

Людей вряд ли можно было назвать армией или солдатами хотя бы уже потому, что одеты они были весьма разномастно. На многих были камуфляжные куртки, но совершенно различных расцветок и фасонов. Кто-то был в черном, кто-то предпочитал цвет хаки, защитные цвета. Некоторые носили разгрузочные жилеты. На головах – у кого бейсболки, у кого обтягивающие шапочки, у кого-то банданы – тоже разных цветов и оттенков. А еще люди были разновозрастными, хотя преобладали тридцати-сорокалетние. Объединяло всех два фактора: все они были мужчинами и все имели оружие. Лишь это, пожалуй, и делало их похожими на солдат. Но еще больше – на сталкеров. Собственно, Плюх уже и не сомневался, что это именно сталкеры. А еще чутье подсказывало ему, что все они тоже пришли сюда не по доброй воле. Этот факт подтверждался еще и тем, что люди продолжали подходить – так же, как до этого сам разведчик с товарищами, механически переставляя ноги.

Трое ближайших сталкеров с интересом оглядели разведчика и его спутников, дольше всего задерживая взгляды на Илоне. Один из «вояк», по неуловимым признакам казавшийся в этой троице главным, был одет в зеленые куртку и штаны. На голове он носил полинявшую желтовато-зеленую бандану. Второй был в серой высокой кепке и потертой кожанке. Выделялся он бородой. Если у первых двух на ногах были ботинки, то третий был обут в кирзовые сапоги, а одет в темно-серую видавшую виды залатанную куртку. На голове его красовалась засаленная, неопределенного цвета кепка. Выглядел он старше своих товарищей и куда меньше их походил на сталкера, хотя и в его руках, как и у первых двух, была песочного цвета винтовка – такая же, к слову, как и у Игумена.

– Ого! – сказал главный. – Давненько тут женщин не было. Надолго к нам?

– Как понравится, – буркнула Илона. – И я не к вам.

– Что вас еще интересует? – не удержался Плюх, которому, конечно же, не понравился повышенный интерес к его девушке. – Ее возраст, семейное положение?..

– Да ладно вам, ёш! – сказал самый старший. – Мы ж без обид. Только и впрямь ведь от женского полу отвыкли. Вот и…

– Вот и не следует привыкать! – резко осекла его Илона.

– Постойте-ка, – продолжал вглядываться в нее бородатый. – А вы, случайно, не Забияка из «имперцев»?

– Допустим, – едва заметно дернулось та. – И что теперь?

– Да ничего. Приходилось пару раз иметь с вашими дело. Отличные бойцы! Только больно уж суровые. Вас тоже видел, издали, правда. Зато слышал о вас много лестного.

Забияка слегка оттаяла.

– Вы лучше не старое вспоминайте да не на меня пяльтесь, а введите нас в курс дела. Какого лешего нас сюда притащило? Что за представление тут планируется? – кивнула она на поле.

– Может, для начала представимся друг другу? – спросил сталкер в желто-зеленой бандане.

Егор собирался уже снова взбрыкнуть, но вовремя себя удержал. В конце концов, эти люди не желали им зла и вели себя, в общем-то, вполне достойно. К тому же информацию и впрямь не мешало бы получить. Да и союзников приобрести никогда лишним не бывает, а уж в теперешней ситуации особо. И он по старой привычке представился:

– Космический разведчик третьего класса Егор Плужников, позывной Плюх.

– Злыдень, – пожал ему руку главный из троицы.

– Колыч, – сделал то же и самый старший.

А бородач, назвавшийся Брюлем, долго не отпускал руку Егора, явно пытаясь что-то вспомнить. Потом, обведя своих взглядом, спросил у них:

– Что-то у меня мыслюлина одна в голове плещется… Помните, нам Беспалый тоже что-то про космос втирал? Что оттуда в ту Зону мужик какой-то на ракете плюхнулся?.. Точняк, он же его Плюхом как раз и звал! – И Брюль уставился на Егора: – Так это ты тот самый мужичулина из космоса и есть?

– Видимо, да, – нахмурился Плюх. – Только я не знаком ни с каким Беспалым.

– Он тут уже Беспалым-то стал, – пояснил Злыдень. – А там, говорит, был одним из умников, веришь-нет? Из тех, что за артефакты нас жрачкой и всем прочим снабжали.

– Аникей?! – воскликнула, глядя на Егора, Илона. И перевела взгляд на троицу: – Он что, жив?..

– Был жив с утра. Мы на охоту пошли, он дома остался. А потом – это вот… Может, и его сюда притащило.

– Ясен пень, притащило, – сказал Колыч. – У него же пальца нет, а ноги-то на месте.

– Ёхи-блохи! – подался к сталкерам косморазведчик. – Почему у него нет пальца? Что с ним случилось?

– И что со всеми нами случилось? – подал голос Гор. – Что это за хрень?

– Хрень и есть, – нахмурился Злыдень. И принялся рассказывать.

Но успел он рассказать немного, к тому же не столько помогали, а больше мешали вклинивающиеся с пояснениями и уточнениями Брюль и Колыч. Но главное, то, как Аникей Тавказаков получил свое прозвище и зачем их всех сюда «привели», все-таки поведать успел. А потом сам себя и оборвал:

– А вон и они как раз, «урфины» долбаные. Не дергайтесь только. И не стреляйте, пока ближе не подойдут. Короче, нас держитесь и делайте как мы. Ложимся и держим ублюдков на прицеле.

Перед тем как лечь, Плюх посмотрел на дальний край поля и увидел надвигающуюся оттуда длинную цепь обнаженных, зато с блестящими шлемами на головах людей. И с оружием в руках. «Урфины»!.. «Странное название, – подумал разведчик. – Спросить у Злыдня, почему такое?» Но это было сейчас неважным. Как бы ни назывался враг, главным было выстоять. В любом случае теперь, когда было ясно, что – точнее, кто – им угрожает, вернулась уверенность. «“Урфины” – люди, а значит, с ними можно совладать. Они вооружены, и они нападают, а значит, в них без угрызения совести можно стрелять. Как минимум по конечностям, ну а в крайнем случае и…»

Кто-то и правда уже начал стрелять, хотя до цепи нападающих было еще далеко.

– Это нервулины у кого-то сдают, – пояснил Брюль. – Вы на них не смотрите. Вы на нас смотрите.

– И на них вон, ёш, – ткнул рукой вперед Колыч.

«Урфины» были теперь куда ближе. И Плюх сумел разглядеть, что на головах у них были вовсе не шлемы. Это сами головы и казались дрожащими, будто ртуть, зеркальными каплями. А голые тела этих людей как будто покрывала блестящая прозрачная пленка. То, что это были именно люди, было понятно, например, по татуировкам. В двадцать втором веке такими откровенными глупостями никто, понятно, не занимался, но за последнее время косморазведчик насмотрелся подобного «творчества» в избытке. И это сочетание человеческого снизу и откровенно чуждого сверху вызывало по отношению к «урфинам» крайне отталкивающее, близкое к омерзению впечатление. А когда Егор разглядел среди мужских тел также и женские, испытал откровенное отвращение. Потому что уродливое с прекрасным не только не сочетается, а становится вдвойне, втройне уродливым.

– Гляди-ка, точно у них дела плохи, коли женщин набирать стали, – сказала вдруг лежавшая по правую руку Илона.

– У кого «у них»? – сглотнул разведчик. – Куда набирать?

– А ты еще не понял? Этих «урфинов» в Лазаревском и готовили. Может, и еще где. То бишь там их набирали, снимали головы и направляли далее, где уже вот этих делали.

– Правильно ты просекла, – уважительно сказал Злыдень. – Так оно, скорее всего, и есть, веришь-нет? Только теперь все, хорош трепаться. Пора и пострелять. У вас, смотрю, оттуда еще машинки? А здесь вот «Маши» выдают. Рекомендую. – И он, нажав на спусковой крючок винтовки, выдал по цепи «урфинов» хлесткую очередь.