Ты опять пришел. Ты ходишь сюда почти каждый день. Стоишь, смотришь, и даже не пытаешься что-то сказать мне, думаешь, что я ничего не слышу и не вижу. Ошибаешься, это не так. Я все вижу и все слышу. Вижу седину на твоих висках, морщины у глаз, щетину на подбородке, слышу твое дыхание и биение твоего сердца. Слышу, как ты раз за разом спрашиваешь у Мамбы одно и то же: как она? А Димка отвечает тебе всегда одно и то же: стабильно и плохо. Но он ошибается, не плохо. Хорошо. Хорошо, что ты рядом, хорошо, что я чувствую, как ты гладишь мою руку. Хорошо и тепло. Скоро все это закончится, но и это – тоже хорошо. Это правда! Подумай сам: ты же все равно ничего не забудешь. Просто не сможешь, ты даже сейчас, сию минуту, вспоминаешь тот кошмар. И я ничего не смогу забыть. Я буду смотреть на тебя, и раз за разом опять переживать то унижение и боль, просто потому что знаю – ты помнишь, ты видел и чувствовал. Память навсегда встала между нами. Это препятствие не обойти, не перепрыгнуть. Можно только смотреть друг на друга. Издалека, с разных сторон забора. Отпусти меня, не держи. Отпусти, как отпускаю я. Ты свободен, ты ничего не должен. Уходи. Иди туда, куда тебе хочется, куда зовет тебя долг, вольный ветер, еще что-то – нужное подставишь сам. Иди. А за меня не беспокойся, все будет хорошо, все будет, как должно…

Топчан, тумбочка, табурет. Запах дезинфекции – резкий, и лекарств – горьковатый и намного слабее. Обычный запах обычного лазарета. Неистребимый, даже после Катастрофы.

– Холодно тут. Как думаешь, она не мерзнет? Может, одеяло еще одно?

– Да хоть десять. Печка у нас внутри, а снаружи так, оболочка только.

– Рука холодная.

– А ты что хотел? С чего ей теплой быть? Не топится у нее внутри печь, не топится. Сто раз объяснял.

– Угу, не ори, не глухой. Мне нужно уйти, наверное, на пару дней. Как думаешь, я еще застану ее?

– Спроси у бога, он точно знает. Она и так зажилась, если честно. И не зыркай на меня так! Хотел правду – получай. Пошли, хватит. Посещение окончено.

В дверях Алекс обернулся, и ему показалось, что Кристи улыбается. Наваждение?

«Командир, а, командир, из меня отбивная паршивая, жилистый больно. Ты скажи своим…» – слова эти постоянно вертелись в голове, не давая Алексу покоя. Он не видел картинки, как это бывало обычно, но голос, интонации – все это было как у Векса. Но черт возьми! Кирюха был уже далеко, он сам проводил его с Мужества! И раньше Грин никогда не слышал и не чувствовал так… На глюки это не было похоже. Значит, надо идти. Искать, выручать, помогать.

Алексу даже в голову не пришло, что один в поле – не воин. Главное – ввязаться в драку, а там посмотрим, что к чему.

Ратников, кажется, ни на минуту не мог расстаться со своей блядью.

Вот и сейчас Алекс опять напоролся на Нюту. Вечное дежавю: Ратников за столом, девица – уткнувшись личиком в его промежность.

– Пшла вон! Потом позову.

– Что, нагоняешь за годы воздержания?

– Завидуй молча. Хотя могу и поделиться, теперь уже не жалко. Наелся.

– Не-ет уж, себе оставь, я объедки не собираю.

– Вот это точно! Объедками ты никогда не питался. Мамочка для тебя всегда старалась, кого повкуснее отбирала, целочек, нетроганых-нецелованых. Сколько их у тебя побывало? Небось и в лицо-то никого не помнишь. Не помнишь?! То-то же, все забыл. А я помню. Вот. А теперь быстренько засунул свою правильность себе же в жопу! И выкладывай, зачем пришел. А то эта сучка только растравить успела, а не закончила.

Ратников прав. Ратников, как всегда, прав! Чем он, Алекс Грин, лучше его? Лучше того же Координатора? Или Мороза? Тем, что сумел взглянуть на себя со стороны? Что сам себе стал противен? Так это все равно не причина записываться в святые. Вот и выходит, что ему в жопу и засовывать-то нечего, нет у него никакой правильности. Нету!

Рат, между тем, с удовольствием разглядывал Гринева, тот сидел пунцовый, глаза вниз. Получил? Давно тебе, Сашенька, правду-то никто не говорил? А правда, она такая, вот. Не всегда приятная, и нравится не всем.

– Ну, и? Будем говорить, или еще не прожевал все? Может, возразить мне что хочешь?

– Да нет, возражать не буду. Прав ты, сто раз прав. Только потрудись больше меня не тыкать носом в это дерьмо. Все равно я в нем по уши, так что…

– А что уж и не потыкать-то? – Ратников засмеялся. – Могу же я иногда доставить себе удовольствие? А?

– Не много ли удовольствий? Может, на Нюте остановишься?

– И даже не старайся меня поддеть. Я не ты, мне девочек табунами не водили. Блюл и верность супружескую, и память, по возможности. Хватит. У меня теперь, может, и радостей-то осталось – Нюта эта.

– Может, еще и женишься?

– Ой-ой-ой, сколько яда! Смотри, сам им не захлебнись. Захочу, и женюсь. А кто запретит?

Что-то щелкнуло у Алекса в голове, напряжение отпустило, он рассмеялся, легко, без всякого ехидства, как смеются над хорошей шуткой или анекдотом в доброй компании.

– Слушай, Ратников, что я сейчас вспомнил: Хрен, позабыв жену седую, Влюбился в редьку молодую. И, взяв ее тарам-барам – тут точно не помню, В ЗАГС потихоньку поволок. Черт, как же там дальше… Короче. Редька требует развод… Невыносимо жизнь горька: Терпеть не в силах старика… Там еще что-то было, но это уже не важно.

Ратников неожиданно тоже рассмеялся.

– Старый хрен. Да, я старый хрен. Старпер. А Нюта… Нюта знает, как меня ублажить. И телом, и языком. И мне это приятно, что врать-то? И сладкая, и всегда готова. Никаких «голова болит», «устала». А к другому побежит, – Рат неожиданно помрачнел, – прибью.

Да, влип ты, кажись, Феликс Ратников. По уши влип…

– Или она тебя первее, вместе с любовником молодым.

Ратников опять засмеялся.

– Или она меня, да. Только я уж постараюсь первым добраться. Да у меня и защитник имеется. Всевидящий и всезнающий. А, Грин? Имеется ведь?

– Вангую, эта твоя мадама никак не завтра тебя травить побежит. Поэтому я отойду на пару денечков? Как, перебьешься без защиты?

– Да, любовника она еще не нажила, не успела. И куда пропуск выписывать?

– На Выборгскую.

– Не-ет. Не пущу. Удумал чего? Там война! Забыл?! Мне ты и тут хорошо сгодишься.

– Ратников. Ратнико-ов! Слушай сюда и хватит брызгать слюнями! Ты же знаешь, все равно уйду! А если твои мозги от сладкой манды расплавились, то тебе ничего не поможет!

Рат от бешенства аж позеленел. И уйдет. Точно – уйдет! Но все равно пропуска он ему не даст. А вот пусть как хочет, так и вертится!

– Не пущу. Я все сказал. Выматывайся.

«Все равно уйду!»

Входная дверь получила у него от души, кулаком и со всей силой. Нюточка, подслушивающая разговор, едва успела отскочить.

– Чего встала? Иди, досасывай! – Алекс схватил девку за шкирку, втолкнул в кабинет и захлопнул дверь.

Легко сказать – уйду. Но как выбраться? Тихой сапой? На Мужества под это не подпишутся. Кого другого – может быть. Да и то, раньше, не сейчас. До всего того шухера, что он же сам и навел. Через вентшахту – это вариант. Не вариант только то, что Алекс не знал города! Вообще не знал! Не того, конечно, довоенного: там-то он с закрытыми глазами мог любой подворотней пройти до нужного места. Грин совсем, абсолютно не знал города образца две тысячи тридцать третьего года: за все время, прошедшее с момента трындеца, он ни разу – ни разу! – не был на поверхности. Прогулки до сторожки не в счет. Он даже до Мурино и то не удосужился вылезти. Другими словами, если ему не терпится на тот свет, то самое время сходить «на улицу».

– Дим, и что делать?

Мамба, у которого Алекс спросил совета, почесал кудрявую голову.

– Да хрен его знает! Не, Саш, без обид… Я тут тебе плохой советчик. Вообще никакой. Придется крутиться самому.

Выхода не было, и Алекс опять отправился к Ратникову.

Слава богу, в этот раз ему повезло, Ратников был один.

– Что? Опять с этим пришел? Сказал – не пущу. И не пущу.

– Рат, а ты кино такое, «Призрак», ну, или «Привидение», видел?

– С этим, как его, Свейзи? И к чему ты это?

– А я, как он, сейчас сяду тут и буду петь дурацкую песню. А дверь запру. Что делать будешь?

– По башке дам. Думаешь, не справлюсь?

– Лучше отпусти с миром. Обещаю, в войнушку не ввяжусь. И вернусь суток через двое. Ну надо мне! Очень надо!!!

– Черт с тобой. Достал! Вали, куда хочешь, но через три дня чтоб был на месте!

Кажется, это было только вчера. Снег крупными хлопьями, и он провожает Векса. Сейчас провожают его. Вернее, не его. Группу караванщиков на Выборгскую. А он, Алекс Грин, просто идет вместе с ними. Тогда был ранний вечер, сейчас только восходит солнце, а о прошлом снегопаде напоминают лишь сугробы, укрывшие мусор. И день обещает быть прекрасным, почти весенним. Если питерская погода не выкинет свой обычный фортель.

Инструктаж закончен, химза с респиратором получены и примерены. Все. Он готов. Заскрипели гермоворота, долгий путь вверх по эскалатору и… Свобода?!

Город, какой ты теперь? Чем удивишь, чем разочаруешь? Сердце колотилось, как перед первым свиданием.

– И чего застыл? Время! – и старший группы быстрым шагом двинулся вперед.

Алекс очень быстро устал: сохранять приличный темп, и при этом смотреть себе под ноги, выбирая, куда, делая очередной шаг, поставить ногу, было невыносимо сложно. Ходить он не привык. Вернее, уже давно отвык. Прогулка по перегону от Гражданки до Мужества не в счет, да и то это расстояние он обычно проезжал на дрезине. Удивительно, что при таком режиме он еще не разжирел. Итак дыхалки не хватает, а с лишними кило он вообще бы скис.

Сталкеры открыто посмеивались над ним, хорошо еще, что беззлобно.

– Шевелись, ножками, ножками. Это тебе не карандашиком по бумажке чиркать. И не сопи так, а то все муты посмотреть сбегутся.

И он шевелился. Перешагивал через трещины в асфальте, штурмовал горы строительного мусора, спотыкался, падал, вставал. Шел. А скорее – полз.

– Перекур.

Алекс в изнеможении упал на ближайшую кучу мусора. И тут же получил леща от старшего.

– Встать!

Черт, что еще?!

Ноги не слушались.

– Руку давай, калека. Ведь предупреждал: беречь задницу! Она у тебя одна и еще пригодится!

– Рат куда тебя трахать будет, если сколопендра полжопы откусит?

– Да у него теперь есть с кем кувыркаться. Казачкову Нюшку приспособил.

– Или она его…

Точно, вот пустая голова! Жучки-паучки. Сколопендра и как там еще?.. Он тогда посмеялся, смешное имя такое… Тарантелла, вот. Кусают не смертельно, но больно, и заживаает долго.

– А теперь, как я тебя учил, ну?

– Родька, ты издеваешься. Нету тут сколопендры, сам же видишь, и тарантаса, тарантеллы, то есть, тоже нету. Только что попой своей проверил!

– Нету, говоришь?

Родька пошевелил кучу, и Алекс успел заметить, как что-то небольшое и юркое скользнуло под камень.

– Видел? Тарантелла собственной персоной. Заберется такая в штаны, и прощай яйца. Месяц будешь слезами писать.

– Какое месяц! Славка почти два страдал. Да и до сих пор еще время от времени прихватывает.

– Так-то, студент. А то – нету никого, нету… Встали! Пора!

– Погодьте, а то потом так и не спрошу, почему сколопентра и таранта… тьфу, тарантелла?

– Это у нас Родион Василич ботаник…

– Зоолог!

– Ну зоолог, те же яйца, только в профиль. Он придумал.

– Короче, хватит телиться, сам расскажу: сколопендрой мы в детстве всех пауков звали, а тарантелла по виду напоминает тарантула. Но не тарантул, поэтому – тарантелла. Все? Тогда – раз-два, двинули!

И опять эта гонка… Однообразие развалин стало утомлять. Перешли железнодорожные пути, а потом опять одни развалины и слева и справа. Новостройки. И как их лепили? Они ж сложились на раз-два, как те самые башни-близнецы в Нью-Йорке. Ничего не осталось.

– Родька, и как ты тут ориентируешься?

– Походи с наше, тоже научишься. Все кучки будут как родные.

– А не лучше по дороге?

– Кому как. Кто-то и мимо леса ходит, а я не люблю. Тут свои прелести, конечно, но зато и спрятаться есть где. И переждать, если что. Не дай бог, конечно.

Алекс заметил, что Родька старательно избегает открытого пространства. Значит, есть кого опасаться?

– Воздух!

Кто-то сцапал Грина за шкирку и повалил за ближайшую кучу строительного мусора.

– Тихо, не шевелись.

Хлопанье огромных крыльев оглушило Алекса, потом он услышал клекот. Словно индюк рассердился. Грину захотелось глянуть на то диковинное существо, что могло издавать подобные звуки.

– Да не дергайся ты!

Команда «отбой» прозвучала так же неожиданно.

– Пронесло. Что-то она в неурочный час из гнезда выползла. Что, студент, штаны-то мокрые небось? Ничего, еще чуть-чуть, и сменишь бельишко.

– Что хоть было-то? А то и не рассмотрел.

– И не надо. Мут летающий. Эксклюзивный, таких больше нигде не видели. Пашка вон его клоуном называет: клюв у него – как нос у клоуна, красный и надутый.

– Ну, прощай, студент. Иди, меняй штаны. Обратно-то когда?

– Пока не знаю.

– Если что, мы тут опять через два дня на третий. Понравилось с нами – добро пожаловать, и обратно захватим. А то смотри, у каждой группы свои заповедные тропки, можешь и с ними, за новыми ощущениями. Мы сейчас пожевать. Ты как, с нами?

Еда была так себе, но не в его положении было перебирать харчами: есть хотелось не по-детски. Отравиться Алекс не боялся: и Родька, и остальные ели местную пищу без опаски.

Посетителей в столовке было немного, и в большинстве своем – чужаки. Для местных время было неурочное.

Хозяин, он же бармен, и он же официант, хорошей памятью не отличался и ничего про Векса сказать не мог. Или не захотел, что более вероятно.

С Севера? Высокий и хромает? Нет, не помню. Северяне тут каждый день бывают, постоянных помню, а остальных – не подряжался. Спроси на станции. Если заночевал, то там точно вспомнят.

На станции так на станции. До гостиничных палаток идти через весь перрон. Алексу тут все было внове и интересно. Получалось, что все станции похожи одна на другую, как похожи и люди, обустраивающие жилье в месте, для этого совсем не приспособленном. Разница была только в степени креативности жителей, ну и в средствах. На Выборгской и креативность и средства были так себе, из разряда «не до жиру, быть бы живу». Но хоть чистенько.

Алекс медленно шел по перрону, прикидывая, у кого можно спросить про Векса.

Выбор был не велик – местных на перроне почти не было. Тощего высокого мужика в потертой тюбетейке Грин увидел издалека: он молился, расстелив коврик у входа в палатку. Алекс присел рядом, дождался, пока мужчина закончит обряд.

– А как восток определяешь? Александр, – Грин протянул руку.

– По схеме, там все есть, – мужчина кивнул на стенку, где до сих пор висела схема метро. – Сухроб. – И тоже протянул руку. – Два дня назад у меня уже спрашивали это. Его звали Кирилл. Векс. Знаешь его?

– Что с ним?

– Твоя фамилия Гринев. Я угадал?

– С Кирюхой что?!

– Он знал, что ты придешь, и велел передать: не ищи. Иди домой. Он так и сказал – тебе обязательно надо возвращаться домой.

– Куда он ушел?

– Не суетись. Слушай. Он сказал, что ушел не в метро, наверх. Что если вдруг ты или кто другой найдут его мертвым, не хоронить его и не подходить близко.

– Все?

– Все. И он точно ушел наверх. Сегодня утром. С ним были еще трое, я проследил немного. Эти трое чужие, я их никогда тут не видел… А теперь иди домой. Возвращайся, раз он велел. Не ищи его. И не спрашивай меня больше, я не знаю ничего.

Черт и еще раз черт…

Этот Сухроб не врал, Алекс чувствовал это. Получается, Векс наверху, в городе. И они разминулись совсем на чуть-чуть.

– Родька, вы домой скоро?

– Что, нагостился? Это как солнце скажет. Но ты не уходи далеко. А то мало ли…

Обратный путь показался Алексу и короче, и легче. Обошлось без приключений, и отряд подошел к Площади Мужества, когда солнце только начинало заваливаться за горизонт.