То, что произошло с ним в последние недели, не давало Виктору покоя. Сто тысяч почему… Почему его не тронули собаки, почему на нем все заживает прытче, чем на той же самой собаке? Ответ был один, абсурдный и неожиданный. И единственно верный. И как проверить все это?

«Есть ли у вас план, мистер Фикс? – Есть ли у меня план? Есть ли у меня план? Да у меня целых три плана!»… Три плана – это круто. У Виктора был всего один: использовать метод свободного тыка. Он же – эмпирический.

– Люсь. Дело есть.

– Мур-р-р, – девушка потерлась о его плечо, – дело… Вот всегда, Люся со всем сердцем, а мон ами – дело, у мон ами нет сердца, только дело…

Люська притворно вздохнула, но от Виктора не отодвинулась.

– Э, а кто это тут себя чуть ли не женой декабриста объявил? Или я забыл что-то?

Виктор неожиданно дунул девушке в ухо, она резко дернулась, отодвинулась от него.

– Дурак, щекотно же!

Но это «дурак» прозвучало совсем не сердито, скорее как приглашение к игре. Однако пока никаких игр в планы Лазарева не входило. Все потом, сначала добиться от Люськи согласия.

– Так как? Поможешь мне?

– Так я не жена еще, да и ты ни разу не декабрист.

Люська вдруг прыснула со смеху, а через мгновение уже в открытую хохотала.

– Я что-то смешное сказал? Или у меня уши вдруг выросли, а я и не заметил?!

– Вить, прости, – Люська вытерла выступившие слезы, притворно-виновато посмотрела на него, – декабрист – цветок такой есть, тоже на кактус похож чем-то. И я вспомнила, как ты с горшком танцевал.

И она опять захохотала.

Виктора этот ее смех вдруг дико взбесил, знала бы Люська, что творилось в этот момент у него в душе, точно постаралась бы убраться подальше и как минимум с неделю не показывалась ему на глаза. До конца скрыть свое настроение ему все равно не удалось. Поняв, что переборщила с весельем, девушка успокоилась. На сей раз окончательно.

– Ладно, выкладывай, что там тебе постирать-убрать?

– Люсь, тут другое. Мне нужно, чтоб ты поучаствовала в эксперименте.

– Другими словами, у тебя возникла острая нехватка подопытных кроликов.

– Угадала. Только кролик у меня пока один. Ты. Кандидат в кролики.

– Кандидат. В кролики – и она опять фыркнула, – Прости. И хватит меня так бессовестно смешить.

– Я же и виноват, что тебе смешинка в рот залетела.

– Не я же! Вещай, как с кролика шкуру снимать собрался. Да, и без заумных фраз, для чего и зачем.

– Люд, будет немного больно. Как ты? Согласна?

– Всего лишь немного? Я думала, когда снимают шкуру, должно быть ОЧЕНЬ больно, – и она опять засмеялась.

– Так что?

– Да согласна, согласна. Потерплю ради науки и Виктора Лазарева.

Носовой платок, перепачканный в пыльце, Виктор заботливо упаковал и сохранил. Нож, которым собрался резать девушке руку, наточил еще накануне (он ни на секунду не сомневался, что Люська согласится на все, что бы он ей ни предложил), сейчас осталось только облить лезвие самогоном.

– Фу, вонища. И как вы, мужики, только эту гадость внутрь потребляете?

– И женщины иногда тоже, между прочим… Не дергайся. Кстати, для обезболивания не глотнешь капельку?

– Только если ты мне руку собрался ампутировать.

– Тогда терпи.

И Виктор с силой полоснул ножом по Люськиному запястью.

– Ай!

– Сейчас, не убирай руку!

Он промокнул кровь, а потом прижал к ране платок с пыльцой, немного подержал его.

– Вот и все. Сейчас перебинтуем, а завтра посмотрим, что там у тебя.

И он ласково поцеловал девушке ушко. Но та вдруг отодвинулась от него.

– Вить, знаешь… Ты мне сейчас все желание зарезал. Вот ей-ей.

Назавтра Люська с визитом к нему не торопилась, и Виктор сам пошел ее навестить.

На платформе было практически пусто: народ еще только-только вернулся с работ и теперь отдыхал. Позднее пространство посередине разномастных лачуг заполнится народом: условия жизни изменились коренным образом, но привычки так просто не искоренить. И появится на лавочке у стены парочка седых дедков, играющих вечную партию в шахматы. Рядом с ними София Петровна выложит свои книги, в надежде, что кто-то возьмет их почитать. И брали: надо же чем-то занимать долгие вечера. А местные сталкеры давно уже таскали ей литературу. Ильич не только не был против, наоборот, поощрял самозваную библиотекаршу: хорошая книга – самый первый помощник против повального одичания. Чуть подальше забренчит на гитаре Макар… Ленька вытащит свой аккордеон, устроится в противоположном конце перрона и тоже начнет тихонько наигрывать – слушателей хватит и для него. Молодежь начнет сбиваться в стайки, а кто постарше (возрастной ценз в двадцать один год на Петроградской блюли свято) – отправится в «Сто рентген» пропустить по стаканчику, или по два, и обсудить текущий «политический момент». И все это – под визг и писки мелюзги, играющей в прятки-догонялки. Такой вот аккомпанемент…

Картинка прям-таки идиллическая. А на самом деле – суррогат той жизни, что навсегда закончилась в тот страшный день. Те, кто пережил его, это прекрасно понимают и всеми силами стараются приспособиться к новым реалиям, делают вид, что все так и должно быть. А как иначе? Допусти хоть на секунду мысль о том, ЧТО потеряно, – психушка гарантирована. Хотя какая психушка? Сии учреждения тоже остались в прошлом.

Люська лежала на топчане и не поднялась с него даже при появлении Виктора.

– Люсь…

– Угу.

– Давай посмотрим, что там у тебя, мне интересно.

– Интересно ему. Вот если бы не сама согласилась… На, разбинтовывай.

Повязка была новая, не его.

– У Пинцета была?

– Была. И из-за тебя чуть в самоубийцы не записали! Так что с тебя магарыч! Или как там еще это называется.

Уф, обошлось. А то он было подумал, что Люська надулась и дела с ним теперь иметь категорически не захочет. Но обошлось.

– Да как угодно. Все тебе будет, что пожелаешь. В разумных пределах! – опередил он девушку, собравшуюся что-то ему сказать. – Что Пинцету соврала?

– Говорю же, ничего.

– А ходила тогда зачем?

– Бинт запачкался, меня ж от работы никто не освобождал! Ну я и испугалась – мало ли что там… Грязь, заражение…

Так… Видать, пыльца не сработала. Виктор снял бинт, но только для того, чтоб убедиться в собственной правоте…

Для чистоты эксперимента он проделал такое же и с собой. Его рана зажила через несколько часов. Чтоб исключить все варианты, он этим же вечером еще раз разрезал себе руку, просто перевязав рану. Ничего не изменилось, на утро от шрама не осталось и следа. Впрочем, для Виктора это не стало новостью. Совсем.