Глава 16
ФЛЕШ-РОЯЛЬ
Чуга повёл отряд вдоль Славянки, по отлогому берегу, заросшему дубами.
— Местные краснокожие, помо и уалла-уалла, — заговорил Павел, — частенько питаются желудями. Да! Перемалывают их в муку и что-то такое пекут… Кстати, вот и они.
Помор глянул на реку, не обильную водой, но с течением плавным, и увидел выплывавшие индейские баты красного цвета, пироги-долблёнки на десяток гребцов каждая. Индейцы сидели, нахохлившись, в накинутых на плечи одеялах, и походили на сердитых птиц, тем паче что их длинные волосы были украшены перьями, обвисавшими во все стороны.
Завидев бледнолицых, краснокожие воины встрепенулись и мощно погребли к берегу. Баты с шуршанием вылезали на песок, а помо, гортанно лопоча, повыскакивали в мелкую воду, мигом натягивая крепкие луки. Один из них воинственно потрясал стареньким ружьём Паттерсона.
— Не стрелять! — крикнул своим Чуга и придержал чалого. Подняв правую руку открытой ладонью вперёд, он громко и ясно сказал на русском: — Мы друзья!
Индейцы растерялись. Загомонили, переглядываясь и яростно споря. Потом вперёд выступил обладатель винтовки и тоже поднял руку, свидетельствуя о мирных намерениях.
— Вы друзья нанука? — спросил он нараспев.
— Нанук — это на их языке «повелитель», — тихонько сказал Туренин. — Так индейцы, по старой памяти, зовут Петра Степановича.
Фёдор кивнул.
— Мы друзья нанука, — подтвердил он. — Враги нанука — наши враги. Их зовут Гонт и Суноль. Мы дали им бой у Жёлтого холма и теперь спешим помочь нануку.
Краснокожий величественно кивнул.
— Мы тоже помогать. Хау!
Индейцы быстренько погрузились обратно в пироги и дружно заработали вёслами.
— Ежели они доберутся до вашей ранчи, — проговорил Чуга, — то нарушат-таки праздник Гонту.
Туренин кивнул, тут же вздыхая:
— Да какая она наша… Всё дядьки Марьяниного. А нам самим надо как-то крутиться.
— Выкрутишься. Едем.
Ранча Костромитинова лежала вёрст на тридцать ниже по Славянке. На полдороге Фёдор углядел впереди облако пыли — человек пять скакало в ту же сторону, что и они, окружая лёгкую чёрную коляску.
— Это люди Черных! — оживился князь. — Сам Егор Леонтьевич староват уже, в коляске едет, а вон тот, здоровый, сынок его, Александр! Знаю их, заезжали как-то к Куперу.
Всадники заметили «погоню» и забеспокоились. Туренин крикнул:
— Свои, Егор Леонтьевич! Свои!
— Свои дома сидят, — ворчливо ответил седой, крепкий старик, выглядывая из-за откинутого верха пролётки.
— Не время рассиживаться! — сказал князь в запале.
— Твоя правда, Павел Андреич, твоя правда…
Рассказ о схватке с вакерос Суноля взбодрил Черных, а на лицах его бакеров вызвал откровенно кровожадные ухмылки.
— Давно этот бостонец напрашивался, — проворчал Егор Леонтьевич и хмыкнул: — Напросился-таки! Ну и поделом. Ужо ему… Знающие люди сказывали — крупно погорел Гонт. Сцепился с самим Джеем Гулдом, да только не по пасти сласти. А уж тот его потрепал — будь здоров!
— А я-то думаю, чего это Мэту вожжа под хвост попала! — рассмеялся Павел. — А ему тот хвост прищемили, оказывается!
Бакеры загоготали, а Черных-отец нахмурился:
— Пошто смеётесь? Гонт теперича на нас зло сгоняет! Гулд — тот ещё волк, Мэту с ним не тягаться, да только нам от того какой прок? Силёнок у этого бостонца — дай бог!
— Да обыкновенный он зарвавшийся паскудник, — резко сказал Чуга. — Ежели наособицу держаться будем, он нас всех по очереди передавит, как клопов, а вот ежели заедино… Тогда ещё посмотрим, кто кого прижмёт!
Егор Леонтьевич посопел, соображая, и махнул рукой:
— Лады! Я тогда к Хлебниковым заверну, а вы к Петру Степановичу скачите!
И два отряда разъехались.
Фёдор непроизвольно добавлял коню прыти, когда вдруг Исаев, вырвавшийся вперёд, резко осадил своего гнедка, чуть не подняв того на дыбы.
— Туточки человек! — крикнул он.
Чуга подъехал и увидал верного стража Коломиной, индейца Тануха. Краснокожий был ранен в ногу, идти ему было и трудно, и больно, но он упорно шкандыбал вперёд. Узнав помора, он остановился, пошатываясь.
— Ты чего Наталью бросил? — нахмурился Фёдор.
— Моя не бросать, — мотнул головой Танух. — Моя носить…
Он протянул Чуге записку и обессиленно привалился к дубку. Дубок прогнулся.
Мигом развернув скомканную бумажку, помор прочёл короткое послание, написанное торопливым почерком:
Федя! Всё очень плохо — парни Гонта заняли ранчу, а нас с дядей заперли и держат в угловой комнате для гостей. Помоги!
Наталья
Чуга резко крикнул:
— Коня Тануху!
Семён живо подскакал и передал индейцу повод запасного мерина, бурого с подпалинами. Краснокожий тяжеловато влез на бурку верхом.
— Держи, — сказал Фёдор, протягивая ему свой «генри».
Танух принял винтовку, заулыбавшись, как дитя новой игрушке.
— Показывай дорогу!
— Моя показать.
Чуга очень устал за день, да и недавние раны давали себя знать — вон та, что на ноге, открылась и кровоточила. Но это всё — так, пустяки. Главным, по сути единственным, моментом была участь Натальи. Девушка не должна была пострадать ни в коем случае! Ужасаясь своим мыслям, Фёдор представил её мёртвой и не смог даже найти сравнения нахлынувшим на него чёрным чувствам. Ему и уход Олёны до сей поры покоя не даёт, а если ещё и Натальи не станет…
Он готов был долго терзать Мэтьюрина и его подельников, предавая их самым изощрённым пыткам. Хотя никакая, даже запредельная, жестокость не смогла бы воскресить Наталью…
«Господи, о чём я думаю?! — кинуло помора в жар и холод. — Как, вообще, можно думать такое? Наташу необходимо спасти, уберечь во что бы то ни стало! Об этом и думай, дурак…»
— Понаблюдаем за ранчей издали, — предложил он осипшим голосом. — Сёма, бинокль с собой?
Исаев гордо продемонстрировал старенький, потёртый «Доллонд».
— Погнали!
Оставляя по правую руку берег реки, друзья поскакали, углубляясь в лес из вечнозелёного дуба и редких деревцев тсуги. По лесу вилось множество тропок, они двоились, троились, пересекались по-всякому.
— Я видеть дорогу, — откликнулся Танух.
— Давай-ка лучше обочиной двинем…
Поднявшись на холмистое возвышение, пройдя густой порослью можжевельника, спустившись с невысокого гребня, краснокожий и бледнолицые выехали на узкую оленью тропку, змеившуюся вдоль склона. Внизу мелькала довольно-таки широкая долина, на которой кое-где пасся скот, а на западе, за деревьями, угадывались постройки ранчи.
Людей видно не было, и вся картинка вызывала у Чуги мирные буколические ассоциации. Пастораль!
Сухой треск выстрела из револьвера прозвучал тревожной нотой, внося в деревенскую идиллию недобрую дисгармонию.
— Это там, — вытянул руку Танух, указывая в начало долины, куда подходила дорога.
— Тогда нам туда!
— Натурально, как Гирин говорит, — выразился Туренин.
Ручей, петлявший по долине, стал прижиматься ближе к склону. Жёлтые сосны, поднимавшиеся по обоим его берегам, сохраняли тень — и хорошо могли спрятать всадников.
Спустившись с холмов, друзья направили коней по мелкой воде.
— Стоять! — тихо сказал Чуга, заметив вдалеке двух верховых.
Те покрутились, громко переговариваясь, и неспешно удалились к белевшему вдали ранчо.
Когда Фёдор выехал к излучине, то сразу увидел мёртвое тело. Мужчина лет тридцати, одетый скромно, но аккуратно, лежал у самой воды, раскинув руки и ноги. Помочь бедняге уже нельзя было — на месте правой глазницы чернела дыра, а под головой натекала густая кровавая лужица.
— Мирон Кочесов, — опознал его индеец.
— Ещё один… — глухо проговорил Туренин. — Видать, был против «гонтовщины». Вот и схлопотал…
— Я понимать, — кивнул Танух и рукой, сжимавшей поводья, показал вперёд: — Ранча.
— Ага!
Хозяйство Петра Степановича стояло вразброс — тут господский дом, там кажимы — бараки для ковбоев, справа — конюшня и амбар, слева — коррали, в которых щипали травку лошади — десять или целая дюжина, а дальше молотилка, пекарня, кузница, бани у реки, табачный склад, винные погреба… Село Костромитиновское!
Людей почти не видать было, только под навесом у самого дома сидел на ступеньках парень с винтовкой. Ещё один слонялся по двору.
— Дай бинокль, — шёпотом попросил Чуга.
Исаев протянул своё сокровище.
В окулярах Фёдор разглядел скучающие физиономии «стреляющих ковбоев», а потом дверь в дом открылась, и на террасу вышел Суноль в своём замызганном пончо. Похоже, он и спал в нём, и ел, и до ветру хаживал…
Повернувшись, Антонио кого-то окликнул. Из дверей кажима показался вакеро — большой, кряжистый хомбре, неторопливый и основательный, как валун. Выслушав Суноля, он кивнул и неторопливо отправился седлать коня.
Антонио сказал ему что-то резкое вдогон, вероятно торопил хомбре, но на того слова Суноля не произвели особого впечатления. Рассерженный Антонио сплюнул, резко развернулся и скрылся в доме.
— Это Большой Пако, — Танух разглядел медлительного вакеро и без бинокля.
К Большому Пако потянулись его люди. Все как один бандитского обличья. Их было пятеро. Обвешанные оружием и патронташами, они вскочили на коней и выехали следом за вожаком.
— Куда это они намылились?.. — пробормотал Фёдор. — Ладно, чёрт с ними со всеми. Танух, где в доме угловая комната? Для гостей которая?
— Это слева, ближе к нам. Если входить через главную дверь и налево, попадать в столовую, а оттуда — в гостиную и уже из неё проходить в гостевую. Это на углу, вон где бочка.
— Сеня, князь, — тихонько проговорил Чуга, — сторожите лошадей и бдите. Танух, за мной…
Индеец кивнул, соскальзывая с лошади. Фёдор тоже спешился и двинул краем рощи.
— Ты сам-то какого роду-племени? — спросил он через плечо.
— Моя — тлинкит, — гордо заявил Танух. — Ваши говорить — колош. Моя звать Бьющая Птица, мой отец — тойон Ютрамаки!
— Давно Наталью оберегаешь?
Суровый и мрачный Танух улыбнулся — и мигом оборотился этаким добродушным увальнем.
— Пять зим! — гордо сказал он и показал на дом, завидневшийся в прогале средь зарослей. — Окна, запертые ставнями снаружи. Мы их отпирать…
— …Если никто не заметит из кажима. Он стоит прямо напротив.
— Моя наведаться в кажим.
— Может, вдвоём?
— Нет, — покачал головой Бьющая Птица, — моя один. Надо тихо…
Он оставил винтовку и беззвучно скользнул в заросли.
Волнуясь, Чуга отправился к ранче, стараясь ступать как можно тише, избегая хрустких сучков, но у него это плоховато получалось. «Охотник, называется!» — ругал он себя. Совсем ходить разучился! Прёт как корова в чапареле…
Выбравшись к корралю, огороженному жердями, Фёдор согнулся в три погибели и перебежал до угла. Выглянув, стал ждать. Было тихо, только однажды из кухни выглянул хмурый повар в грязном переднике. Выплеснув помои из тазика прямо во двор, он постоял, щурясь на солнышке, почесал пузо, сплюнул и вернулся к плите.
Тотчас же из барака вышел Танух, пряча нож в чехол на поясе. Спокойно, как у себя дома, он прошествовал к ранче и прижался к стене под окном комнаты для гостей. Оно было плотно прикрыто толстыми ставнями с крестовидными прорезями-бойницами.
Чуга тут же подбежал, притулился рядом с индейцем.
— Ну как?
— Там был один, — сказал колош.
— И его там больше нет, — хладнокровно кивнул помор.
— А чего он…
Фёдор быстро осмотрел окно, потрогал простенький запор и тихонечко приподнял ржавый крючок. Ставни открылись без шума.
Чьи-то руки тут же раздёрнули шторы за стеклом, и Чуга увидал бледное лицо Натальи. Чтобы не вскрикнуть, девушка закрыла ладонями рот, но тут же всплеснула руками, радуясь и оживляясь.
Помор приложил палец к губам и попытался поднять раму. Та не двигалась. Тут в окне замаячил Костромитинов и помог Чуге со своей стороны. Рама поддалась и пошла вверх.
— Федя!
— Наташа!
— Вылезать, — прервал их Бьющая Птица. — Быстро.
— Да-да…
Первой спустилась Коломина, дядя и Фёдор помогали ей. На девушке хорошо сидело платье скво из тонко выделанной кожи с разрезами по бокам, позволявшими ездить верхом. Пётр Степанович вылез сам, цедя нехорошие пожелания «этому бостонцу».
— А матушка ваша где? — прошептал Чуга.
— У Хлебниковых загостилась!
— Держите, — шепнул Фёдор, протягивая Наталье свой револьвер.
— Спасибо, Федь, — улыбнулась девушка, — у меня есть.
Отвернувшись, она достала ладный «кольт» 36-го калибра с серебряной насечкой, с рукояткой, отделанной слоновой костью, а в следующую секунду из покинутой комнаты донёсся шум и негодующий возглас. Забухали сапоги, и в распахнутом окне нарисовался Антонио Суноль.
— Все сюда! — взревел он, вскидывая обрез.
Грохнул выстрел из «смит-вессона», и тут же сработал «кольт». Суноль вскрикнул, хватаясь за грудь, роняя обрез. Отняв ладонь, он с ужасом воззрился на кровь, капавшую с грязных пальцев.
— Ты заказал музыку, — отрывисто выпалила Наталья, — вот и пляши теперь!
Антонио сомлел, валясь на пол, а беглецы со своими пособниками бросились к лесу. Крики, ругань, стрельба малость запоздали, наводя суету и переполох.
— Их там много! — воскликнула Коломина.
Князь с бакерами не стал дожидаться, пока спасённые добегут, и выскочил навстречу, ведя коней в поводу.
— Вы с дядей садитесь на коней, — решил Фёдор, — и дуйте к каньону Ла-Рока. А мы с Танухом прикроем ваш отход!
— Не нравится мне это, — проворчал Костромитинов, — да делать нечего. Едем, Наталья!
Дядя с племянницей ускакали, а команда помора осталась. Отступая вдоль склона, друзья скрылись в шести мамонтовых деревьях. Огромные краснокорые красавцы надёжно прикрыли их, а в следующий момент целая орава всадников вынеслась на берег ручья — и попала под кинжальный огонь.
Пятеро друзей едва поспевали передёргивать затворы винтовок. Вылетел из седла один бандит, другой взмахнул руками, роняя оружие, а остальные бросились кто куда, хоронясь за деревьями и паля в ответ.
Вражеские пули впивались в стволы, щепили их так, что кусочки коры летели во все стороны.
Кто-то из подручных Суноля, путаясь в чапсах, перебежал полянку, паля с обеих рук. Фёдор выстрелил, но мимо, вторая пуля ударила стрелку под ноги, тот шарахнулся и упал. Туренин добил его. Или только ранил?
Группка «стреляющих ковбоев», прячась за деревьями, двинулась в гору, обходя друзей с фланга.
— Отходим, — нервно сказал князь, — иначе попадём под перекрестный огонь!
— Таки да!
Чуга кивнул, соглашаясь. Забравшись на коней, одновременно стараясь не высовываться из-за деревьев, друзья начали отступать. Спокойно уйти им не дали — пятеро или шестеро всадников, предводительствуемые Большим Пако, помчались напролом. Кони с ржанием проскочили ручей, поднимая тучу брызг, а всадники палили изо всех стволов.
Пули так и свистели, зудели злобными осами, Фёдор чудом избегал их губительных укусов. И тут позади их сомнительного убежища раздались два выстрела дуплетом.
— Федь, уходите! — послышался звонкий голос Натальи. — Мы с дядей вас прикроем!
Сердясь и радуясь, помор подбодрил коня. А тот и рад был уйти с линии огня, не нравились ему звуки стрельбы и вся эта недобрая кутерьма.
Одолев довольно крутой склон, вся семёрка встретилась на солнечной прогалине. Костромитинов выглядел несколько смущённым.
— Не выдержал я такого оборота, — проворчал он, — противное это дело — бегать от всякой шантрапы… Сперва-то нам чёрные двойки выпали, а теперь выходит флеш-рояль!
Чуга, глаз не сводивший с раскрасневшейся Натальи, выглядевшей прехорошенькой девой-воительницей, замедленно кивнул. Он старательно отводил взгляд от её ног, обнажившихся выше колена, но глаза плохо слушались…
Выехавший на открытое место Танух вскинул винтовку и терпеливо ждал появления врага. Дождался, пока сунется самый нетерпеливый, он же глупый, и нажал на спуск.
— Попадать, — удовлетворённо сказал индеец.
А Фёдор будто опомнился.
— Уходим! — крикнул он.
— Я впереди! — бодро сказал Пётр Степанович. — Тутошние места я знаю как свой дом!
Пропустив всех вперёд, Чуга двинулся замыкающим, время от времени постреливая. Большого урона живой силе противника он не нанёс, но дал понять, что погоня может и похоронами обернуться.
Перевалив холмы и выехав на небольшую равнинку, беглецы стали поспешно пробираться к горам. Тут, если не поторопиться, станешь лёгкой добычей — вакерос Большого Пако получат хоть и маленькое, но преимущество: те, кто убегают, окажутся как бы внизу, а те, кто повыше, примутся истреблять их со всеми удобствами.
— Поднажмите! — надсаживаясь, крикнул Костромитинов.
Лошади пустились в галоп, пуская за собой плотный пыльный шлейф. Далёкий выстрел из винтовки был едва слышен и никак не аукнулся, не задев ни двуногих, ни четвероногих.
Кусты чапареля, словно расставленные пальцы руки загребущей, наступали на равнину, а чуть дальше смыкались колючей зелёной стеной. Путь разбегался тысячей узких извилистых троп, чаще всего заводивших в тупики, прерывавшихся, петлявших, и найти дорогу в этом лабиринте было невероятно сложно.
Проплутав вёрст пять или шесть и резко свернув за высокую скалу, испещрённую индейскими петроглифами, Пётр Степанович воскликнул, очень оживлённый и будто помолодевший:
— Оторвались вроде! За мной!
Кавалькада едва протискивалась тесной расщелиной, пока не выбралась к зелёному оазису — скалистые стены вздымались на добрых полсотни саженей вверх, расширяясь к небу, а внизу курчавилась травка, гудели величавые мамонтовые деревья. В одном месте по стене сбегала вода, отчего камень у подножия казался чёрным. Место для обороны было удобнейшее, даже один человек из укрытия мог отбиваться от целой орды. Попробуй только сунься! Да и кому соваться-то? Места надо знать!
— Здесь и переночуем, — сказал Костромитинов. — Тут нас никто не найдёт. А если найдёт, то своё получит. Кони устали, до Ла-Роки вашей полдня ехать, а солнце уже село…
— А сверху нас никто не заметит? — спросила Наталья, задирая голову вверх.
— Можешь быть спокойна!
Посматривая на девушку, Фёдор расседлал чалого и старательно протёр пучком травы. Повалявшись как следует, мустанги не спеша двинулись попить из маленького, но глубокого прудика.
Стемнело незаметно. Каньон затянуло непроглядными тенями, лишь наверху густо синело небо, меченное первыми звёздами. Огонь можно было не скрывать, всё равно никто не увидит, так что костёр беглецы разожгли большой, благо сушняка хватало. Холодов в Калифорнии ждать не приходилось, но по ночам и озябнуть можно. Скоро дожди пойдут, непроглядные туманы покроют равнины плотной белой мгой…
Пламя бросало отсветы на крутую стену, выхватывало из тьмы смутные силуэты пасущихся коней, фигуры людей сидящих или прилёгших.
Наталья повернулась, освещённая костром, и Чуга снова залюбовался ею — изящным профилем, стройной шейкой, весьма заметными очертаниями груди. Коломина чем-то напоминала ему Олёну. Не фигурой, не лицом, а чем-то невыразимым, чему и слова-то не подберёшь. Душою, может? Чистой, светлой, злыми умыслами не отягощённой. Как у дитяти малого…
Внезапно девушка глянула прямо ему в глаза.
— Что деется, Фёдор? — спросила она тихонько. — Что станется с нами?
— Всё ладно будет, Наталья, слово даю…
Пётр Степанович, отлучившийся на поиски хвороста, возвратился, таща целую охапку и чинно беседуя с князем Турениным.
— Купцам надо было волю дать! — с досадою говорил Костромитинов. — Вот на что императору тяму не хватило! Не загребать Америку под себя, а доверить купеческому сословию. Пущай бы торговлю вели, корабли строили, земли эти скрепляли смёткой своей да резоном. Уж мы бы закогтились, никаких англичан не пустили бы к океану, никаких «бостонцев»! Всё наше было бы, от Бобрового моря и до самой Мексики. Вона как королева английская своих-то купчин пестует! А «бостонцы» каковы? Вот увидите — они Штаты свои вытянут-таки в заглавные державы!
— Дурные у нас цари, что и говорить, никудышние, — хмуро сказал князь. — Может, и худое скажу, да только жалею я, что Наполеон не смог Россию завоевать! Причастились бы той Европы, порядки бы тамошние завели… Глядишь, и вольные землепашцы по всей стране рассеялись, и купечество в рост пошло!
— Если бы да кабы! — усмехнулся Фёдор. — Эх, князь… Минуло то время да прошло, словно и не бывало!
— Ваша правда! — крякнул Пётр Степанович и будто встряхнулся, взял сразу деловитый тон: — Ну что порешим-то? Как Гонта окрутим? На власти надежды нет, им наши беды до фонаря. Пущай, дескать, скотоводы сами друг с другом разбираются, а нам недосуг. Да и где те власти?
— Мы и есть тутошняя власть! — весомо заявил Туренин. — Нам этого Гонта решать и вязать! А покамест… — Он подбородком указал на Чугу: — Вон! Фёдор асиенду Потерянную сыскал, там и окопаемся…
На том и порешили.
