Глава 13
Англичане

Известно, что идеей брака Алике Гессенской и будущего императора Николая II была недовольна родная бабушка принцессы, английская королева Виктория. Пытаясь расстроить этот брак, она даже писала 29 декабря 1890 года принцессе Виктории Баттенбергской: «Так дальше продолжаться не может. Папа должен настоять на своем, и Алики больше не следует посещать Россию… Российское государство настолько плохое и прогнившее, что в любой момент там может случиться что-нибудь ужасное».

Причиной этого негативного отношения, видимо, была обида юности.

Еще молодой незамужней королевой Виктория увлеклась русским цесаревичем Александром Николаевичем, впоследствии Александром II. И русский царевич ответил ей взаимностью. Но его отец, Николай I, отсоветовал сыну этот брак. Он считал, что негоже наследнику русского престола идти в принцы-консорты. Консортами называли не правивших мужей британских королев. Таковым, например, является нынешний муж Елизаветы II принц Филипп, герцог Эдинбургский.

Пристрастное, негативное отношение к России, пусть даже и союзнице, не изменилось в верхах Соединенного Королевства даже во время Первой мировой войны.

Высшее руководство Британии готово было использовать русскую армию как таран против Германии, но при этом продолжало считать Россию ужасной, плохой и, конечно же, подозрительной.

Вот почему ход расследования событий, разыгравшихся во дворце Юсупова в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года, чрезвычайно интересовал британскую разведку. Ее офис в столице Российской империи возглавлял офицер-фронтовик Самюэль Хор, правильнее сказать, он был официальным резидентом.

Часть своих впечатлений Хор описал в мемуарах «Das vierte siegle. Das ende eines russischen kapitees. Meine mission in Russland 1916/17», вышедших до Второй мировой войны лишь однажды – в 1935 году в Германии и в отрывках в Paris-Soir в 1936 году. Этот крупный английский чиновник, как и часть его коллег из британских спецслужб и высшей аристократии, испытывал симпатию к нацистам. В Берлине Хора даже рассматривали как возможного диктатора Англии в случае оккупации Альбиона. Вот почему англичанин решил сделать публикацию своих воспоминаний именно на немецком языке. Он разъяснял своим германским читателям, что в начале Первой мировой войны присутствие английской разведки в России было незначительно. Британская спецслужба не придавала особого значения тому, что происходило на Востоке. Россия, конечно же, была союзником, и беспокойства казались излишними. Я излагаю вкратце позицию Хора из его мемуаров. В действительности в РГВИА в Фонде Петроградского военного округа 1343, в описи 8, освещающей деятельность контрразведки, мы найдем немало дел, посвященных вмешательствам английских агентов в российские события и британскому шпионажу в предвоенное время и в дни войны.

Важной точкой пульсации английской конспиративной энергии стал так называемый русско-британский госпиталь. Среди предложенных трех вариантов для его размещения имелся Строгановский дворец, бывшее здание Германского посольства и дворец великого князя Дмитрия Павловича.

«Дворец ранее принадлежал великому князю Сергею Александровичу, в 1911 г. его супруга великая княгиня Елизавета Федоровна подарила дворец своему племяннику великому князю Дмитрию Павловичу. Последнего убедили в необходимости предоставления части дворцовых помещений под госпиталь. Сам он оставил за собой несколько залов на первом этаже».

Несмотря на гуманитарный статус заведения, сюда регулярно приходили сотрудники британских спецслужб, в том числе и агент Освальд Рейнер. Возможно, это было потому, что идея создания такого госпиталя исходила от Министерства иностранных дел Великобритании, а устройство медицинского учреждения напрямую патронировала и даже работала в нем жена британского посла Джорджина Бьюкенен.

В связи с тем, что ход войны к началу 1916 года существенно замедлился, англичане стали внимательнее относиться к своим русским союзникам. Их пугал выход России из коалиции и перспектива подписания ею мирного договора с Германией, который позволил бы кайзеру перебросить на западный фронт дополнительно семьдесят дивизий.

В своих мемуарах Самюэль Хор подробно описывает, как после демобилизации с фронта в феврале 1916 года он был отправлен в Петроград в качестве нового резидента британской разведки.

До войны британский аристократ, будущий виконт Темплвуд окончил привилегированную школу Харроу, затем Оксфорд, где получил степень бакалавра. Его карьера была похожа на карьеры сотен других аристократов и британских чиновников. В 1914 году на непродолжительное время он даже избирался в парламент от респектабельного лондонского района Челси и представлял консервативную партию.

Хор добровольцем отправился во Францию на фронт, где служил первоначально в кавалерии в Норфолкском полку, а затем в авиации в рядах действующей армии. В конце 1914 года пневмония заставила его навсегда покинуть фронт. Медицинской комиссией Хор был признан негодным к строевой службе. Весь следующий, 1915 год прошел для него весьма скучно: он был членом призывной комиссии, аттестовавшей новых солдат перед отправкой на фронт. Это занятие настолько его не вдохновляло, что он решился подыскать другую службу, связанную с политической работой, возможно, и за границей.

Сделать это оказалось нетрудно: в феврале 1916 года его друг в военном министерстве предложил ему по протекции вакантный пост в Петрограде. Хору устроили беседу с главой разведслужбы МИ-1(a) капитаном Мэнсфилдом Каммингом.

Предложить это место человеку почти что штатскому, каким был Хор, Мэнсфилда Камминга подтолкнула склонность фронтовика к экстравагантным поступкам и принадлежность к правящему классу: это облегчало бы ему внедрение в русский высший свет в Петрограде, завязывание важных знакомств и получение осведомленных источников.

Хор сообщает в своих мемуарах, что первоначальной его обязанностью было лишь надзирать за работой британской разведки в Петрограде и оценить эффективность русской торговой антинемецкой блокады. Полностью его новая должность именовалась так: руководитель секретной английской миссии, прикомандированной к русскому Генеральному штабу. В Лондоне он прошел короткий, но интенсивный курс техники военной разведки, русского языка и литературы.

Его первые впечатления о Петрограде были достаточно противоречивы.

«В хаосе 1916 года повседневная жизнь становилась все труднее, – писал британец. – В первые недели я жил в отеле. Нехватка продуктов и топлива еще не была тогда насколько серьезной, какой стала всего через пару месяцев. Как офицер, я вообще-то должен был направиться в „Асторию“, которую правительство предоставило для офицеров обоих родов войск».

В «Астории» размещались офицеры и военные миссии из стран Антанты. Кроме того, на Хоре лежала обязанность по размещению в этой гостинице аккредитованного при императоре и Генеральном штабе британского генерала Гэнбери-Уильямса, который в какой-то степени должен был теперь исполнить роль покойного Китченера.

В своих опубликованных в Германии мемуарах Хор признается, что 25 мая 1916 года он был потрясен полученным из Лондона письмом, в котором содержался приказ о наделении его чрезвычайными полномочиями, связанными с разведдеятельностью. В письме, посланном в тот момент жене в Лондон, английский резидент пишет, что ждет изменения характера его миссии, намекает на серьезные интриги, что идут между военными ведомствами, и сообщает об ожидании инструкций.

Гибель Китченера 5 июня 1916 года заставила британцев иначе посмотреть на события в петроградских салонах. Британский агент Брюс Локкарт напрямую связывал это событие с положением дел в Петрограде и писал: «…трагедия Китченера была бедствием, которое усилило болезнь тела России и слабость ее духа». Это было не частное мнение, а британская позиция в целом.

Вот почему на непродолжительное время Хор был отозван из Петрограда в Лондон для получения чрезвычайных инструкций.

Он вспоминал: «В начале лета, составив общее представление о возможности сбора информации в России, я вернулся в Англию. Мне сообщили, что я останусь в России еще надолго: миссия будет существенно расширена, охватит также вопросы военной торговли и систему паспортного контроля, что, в свою очередь, потребует связи с Архангельском, Харбином и Владивостоком, поэтому я могу взять с собой жену, чтобы она помогала мне в работе».

Британский разведчик Брюс Локкарт, оценивая способности Самюэля Хора, в своих мемуарах «British agent», писал: «Его назначение в Санкт-Петербург не нашло одобрения в военных кругах. Трудно было понять, каким путем его миссия могла дополнять работу, проводимую другими английскими организациями. Он сам не обладал качествами, необходимыми для выполнения порученной ему работы, и, когда он приехал, я боялся трений и провала. Будь на его месте человек с меньшим тактом, мои предчувствия оправдались бы. Сэр Самюэль, однако, отдался задаче с неослабным и в то же время навязчивым энтузиазмом. Он изучил русский язык. Он работал неутомимо. Он поставил своей задачей встречаться с русскими всех классов. Он собирал информацию из многих источников и, в отличие от большинства других офицеров разведки, показал свое умение выискивать и отфильтровывать правду от вороха слухов. Короче говоря, он преуспел… Сэр Самюэль соединял в себе крупные способности, смелость, умение овладевать вопросом вместе с твердой и упорной волей».

Брюс Локкарт неслучайно отмечает странность командировки Хора в Петроград. Его миссия предполагала особые действия в чрезвычайных для Англии обстоятельствах.

С первого появления англичанина в российской столице за ним ведет наблюдение немецкая разведка. Об этом Хор узнает необычным образом. Во время поисков квартиры для отдела шифрования своего бюро он останавливается в апартаментах царского садовника, швейцарца Граффа, расположенных на Французской набережной. Скорее всего, имелся в виду дом 8, принадлежащий тайному советнику Петрову, где нижний этаж сдавался внаем.

Хозяин, договорившись с англичанином, решил съездить в отпуск на родину – в нейтральную Швейцарию. Путь его пролегал через Швецию и Данию, потом через воюющую Германию. На датско-германской границе швейцарец был остановлен немецкими пограничниками, отказавшимися его пропустить через свою территорию. Имя садовника внесли в список лиц, чье пребывание в Германии было бы нежелательно. Разведка противника с подозрением отнеслась к садовнику, который сдал квартиру британскому разведчику. Очевидно, что за главой британских спецслужб в Петрограде была установлена немецкая слежка и его сопровождало наружное наблюдение. Отметим, что бывшее немецкое посольство находилось прямо напротив «Астории», через сквер.

Вот почему желание переехать из отеля в частную квартиру было связано для Хора не только с тем, что гостиница была переполнена. В то время русская контрразведка вела «Дело о расследовании деятельности администрации гостиницы „Астория“, способствующей проживанию в гостинице германских и австрийских подданных и лиц, подозреваемых в шпионаже». Последнее означало, что отель находился под постоянным наблюдением и контролем русских спецслужб, а это могло помешать и Хору, тем более что его миссия приобрела особый статус.

Когда в Петроград к Хору приехала его жена Мод, они поселились в небольшой, но удобно расположенной квартире на Мойке, 19.

На самом деле английские разведчики сняли целый пятиэтажный особняк, который и стал их, как он теперь официально именовался, «офисом Бюро паспортного (военного) контроля». Тут стоит обратить внимание на то, что эта организация действительно контролировала пограничный переходный пункт между шведским Торнео – и уже русским в Хапаранде. Предполагалось, что по нему в Россию могут проникать немецкие агенты. Хор имел и прямую связь с офисом британской разведки в Стокгольме, где, как предполагали, Россия могла вести сепаратные переговоры с Германией.

Помимо апартаментов сотрудников и их жилья, на Мойке, 19 находилась и касса резидентуры, подотчетная лично Хору, и шифровальное бюро его жены Мод. Так что траты на любые операции согласовывались с ним, и он был в курсе любых действий своих подчиненных в Петрограде. Средства на эти акции выделялись немалые. В своих архивных мемуарах Хор вспоминал, что во время новоселья он с коллегами тащил на четвертый этаж тяжелый сейф, настолько переполненный деньгами, что их приходилось трамбовать. Отметим одну особенность: информация об этих чрезвычайно крупных средствах появляется 15 декабря по новому стилю, или 2 декабря по старому, то есть ровно за две недели до убийства Распутина.

Место для офиса британской разведки на хорде реки Мойки было выбрано неслучайно. На Мойке, 92 находился дом, во дворе которого убили Распутина, 94-й – дворец князя Юсупова. На Мойке, 104 жила семья Марии Головиной, поклонницы Распутина, но одновременно испытывавшей особые симпатии и к Юсупову. На Мойке, 106 находился дворец тестя Юсупова, великого князя Александра Михайловича, у которого в дни перед покушением жил Юсупов. Возможно, неслучайно Мойка, 8 – это другой адрес, на этот раз неизвестный резиденту Хору, но весьма важный для шпионской истории. В этом доме на другой стороне канала, который смотрел на окна британского развед-офиса, находилась конспиративная квартира контрразведки Петроградского военного округа. Там в 10-м номере проживал агент Бернаскони.

Главным объектом интересов Хора становится Распутин, о чем глава английской разведывательной миссии откровенно пишет в своих мемуарах: «Не было и дня, чтобы до меня не доходил какой-нибудь слух о его действиях, – вспоминал Хор. – А время от времени я получал подробную информацию о том, усиливается или ослабевает сейчас его влияние».

Среди документов, добытых в те дни, важным английским трофеем становится копия доклада прокурора Святейшего синода, относящаяся к случаю, когда император вроде бы решил «наконец ликвидировать вопрос о Григории Распутине и отослать его от двора, как только будет найден новый массажист для царевича».

В своих воспоминаниях Хор не без гордости сообщал:

«Новогодним вечером 1916 года я отправил в Лондон срочную телеграмму, которая, ввиду ее строгой секретности, была зашифрована ключом леди Мод, с сообщением, что предыдущим утром в одном из петроградских частных домов был убит Распутин. Мое донесение было первым сообщением об убийстве Распутина на Западе, и позднее я первым из иностранцев узнал о нахождении тела».

Произошло это так: в субботу во второй половине дня Хор присутствовал на заседании комитета по ограничению ввоза товаров из вражеских стран. Занятие это он не особенно любил, но участие в этом мероприятии входило в обязанности. И как только сонная атмосфера готова была сковать его сознание, как уже часто бывало, Хор заметил, что вдруг несколько членов комитета покинули заседание, а вернувшись, принялись что-то шептать своим соседям. Англичанин уверяет, что не придал этому особенного значения. И как только закончилось заседание, он вместе с председателем комитета Струве удалились в отдельную комнату, чтобы обсудить деятельность торговых фирм и предприятий, внесенных в черный список в связи с их подпольной и контрабандной торговлей с Германией и ее союзниками, как вдруг в комнату вошел сотрудник Министерства торговли и без всяких предисловий объявил, что сегодня рано утром великий князь Дмитрий Павлович и Феликс Юсупов убили Распутина.

Это событие было столь невероятно, что председатель комитета профессор Струве приказал принести любую вечернюю газету. Этим изданием оказались «Биржевые ведомости».

Струве просмотрел анонсы. Первый из них сообщал о мирных предложениях, второй о боях в Румынии, а третий гласил: «Смерть Григория Распутина в Петрограде». Заметка в газете занимала лишь строку, и к тому же на 2-й странице. Вот ее текст: «Сегодня в шестом часу утра в одном из аристократических особняков центра столицы, после раута внезапно окончил жизнь Григорий Распутин-Новых».

С этого момента, собственно, и начинается расследование Хора, а точнее, мониторинг русского расследования убийства Распутина. В нем есть несколько несомненных удач, которые следует принять во внимание. Они уже зафиксированы в том первом сообщении от 1 января по-европейски, и 19 декабря по-русски, отправленном в Лондон.

«Мне сообщили, что согласно опросу в его квартире на Английском проспекте он покинул дом вечером в пятницу 29 декабря и уехал на машине в сопровождении неизвестного офицера, с тех пор его не видели. В то же время создается впечатление, что заинтересованные люди нарочно распространяют фантастические и невероятные слухи для дискредитации всей истории. Никто не видел тела Распутина, и это играет на руку официальному опровержению и усиливает противоречия».

Шифрограмма, посланная в Лондон на следующий день, дает не меньше пищи для размышлений: «Точно установлено, что Распутина действительно убили в доме князя Юсупова, а не в машине. Вечером прогремело несколько беспорядочных выстрелов, которыми была убита собака и разбито окно. Рано утром во дворе появились шесть человек, которые вынесли завернутый в шубу труп и положили его в ожидавшую машину. Насколько я знаю, все эти детали подтверждаются в отчетах агентов тайной полиции, ожидавших Распутина во дворе. Знакомый русский рассказывал мне, что один из его друзей видел отчеты, где во всех подробностях описано, как ночью к дому князя Юсупова подъехала машина, а затем отъехала от него.

Также говорят, что гости собрались довольно поздно, потому что большинство было вначале на званом вечере у мадам Головиной».

В мемуарном тексте Хора есть и такое цитирование документа, посланного им в Лондон: «Кроме того, из абсолютно надежного источника мне сообщили, что императрице рассказали о преступлении в субботу вечером или в воскресенье утром». То есть это произошло или вечером 17-го, или утром 18 декабря.

«Мне известно еще, хотя из менее надежного источника, – сообщает Хор в Лондон, – что Ее Величество направила императору в ставку телеграмму следующего содержания: „Мы лишились нашего друга. В этом участвовали Дмитрий и Феликс (князь Юсупов)“».

Сообщение источника Хора взято из телеграммы, посланной императрицей 17 декабря из Царского Села в Ставку. Передача текста источника несколько расходится с текстом императрицыной телеграммы в 16 часов 37 минут, но в целом соответствует ключевой фразе. Возможно, что это было подслушано в момент редактирования, и тогда объясняет, что фраза в телеграмме «Мы лишились нашего друга» в передаче в английском документе превращается в «Наш друг исчез». В оригинале телеграммы дальнейшая фраза звучит как: «Замешаны Феликс и Дмитрий». В передаче же источника: «В этом участвовали Дмитрий и Феликс (князь Юсупов)».

Но сегодня мы можем предположить, что таким «источником» для Хора был преподаватель английского языка цесаревича Алексея – британский подданный Сидней Гиббс. Он с самого начала был под подозрением у охранки и Департамента полиции, внесших его в «Список о справках по делу „Темного“ и других лиц, по особо важным обстоятельствам и случаям. За 1915–1916 г.».

В частности, там имеется «Гиббс, Сидней Иванович – великобританский подданный, 36 лет, протестантского вероисповедания, холост, почетный секретарь убежища и бюро для английских и американских гувернеров. Проживает в д. № 1/58, кв. 12, по Можайской улице, прибыл на жительство 21 июня 1910 г. из д. № 5 по Свечному пер. и прописался по заграничному паспорту, явленному в Русском консульстве в Лондоне 21 августа 1914 года. Занимает квартиру в 4 комнаты с платой 70 рублей в месяц. Имеет приходящую прислугу, мещанку г. Тулы, Екатерину Максимовну Щеглову, 32 л.

В той же квартире в 1911 году проживал великобританский подданный Генрих-Павел Дюкс, 21 года…»

То есть квартира Гиббса даже стала в какой-то момент и квартирой известного британского агента Поля Дюкса. Только такой человек, как Гиббс, находясь в ближайшем окружении императрицы, фактически внутри царской семьи, мог быть свидетелем первых сведений об убийстве Распутина, поступавших царице.

Хор активно собирал различные сообщения, касающиеся покушения. Он достаточно точно описывает обстановку в доме Распутина в канун покушения и некоторые весьма тонкие обстоятельства мрачной ночи.

В «Донесении № 3» от 5 февраля 1917 года он докладывал в Лондон:

«Данные подробности можно считать достоверными, поскольку они были получены от людей, непосредственно связанных со всей историей.

Последние дни перед смертью Распутин очень нервничал и чувствовал себя не особенно хорошо.

Попытка самоубийства казачьего офицера, помолвленного с его дочерью, повергла его в состояние шока. Постоянно опасаясь за собственную жизнь, он был чрезвычайно осторожен, стараясь, чтобы его местонахождение всегда оставалось в тайне. Но двум доверенным лицам, Симоновичу и епископу Исидору, он каждый раз говорил, где находится и куда идет. Симонович – некрещеный еврей и торговец редкостями, а Исидор – епископ, уволенный на пенсию из-за дурного поведения. Они живут вместе на Николаевской улице. Распутин имел привычку звонить им по телефону, когда уходил из дома, и сообщать, где его можно будет найти. Вечером 29 декабря он был в своей квартире по адресу Гороховая, 64, с обеими дочерями, племянницей и секретарем, – они живут вместе и сами выполняют всю домашнюю работу. Поздно вечером он отослал агентов тайной полиции, сказав, что больше в них не нуждается. Вскоре после этого подъехала открытая машина с откинутым верхом, и кто-то постучал в заднюю дверь. Это был мальчик, часто приходивший к Распутину, которому он всегда сам открывал дверь. Мальчик что-то сказал Распутину, и тот ответил: «Я поеду». Потом оба поехали на машине по направлению к Фонтанке и у моста повернули направо. Об этой машине больше узнать ничего не удалось. Вскоре к дому князя Юсупова подъехала машина. Но закрытая, а не та, которую видели отъезжающей от дома на Гороховой, 64. Дворник в доме князя Юсупова или очень глупый, или очень хитрый, и узнать у него ничего не удалось. Но он согласился, что шофер был в форме и выглядел очень просто. Предположительно, это был брат великой княгини Ирины».

В этих сведениях, собранных Хором, возникает и некий шофер в форме, который приехал в закрытой машине. Отметим для себя и фразу: «Предположительно, это был брат великой княгини Ирины». Она нам поможет позднее установить того, кто привез убийцу.

Внимание Хора привлекло и необычное поведение Марии Головиной, одинаково близкой Распутину и Юсупову, на следующее утро после покушения.

«Тем временем на Гороховой, 64, в доме Распутина царило возбуждение. В 7 утра пришли Симонович и Исидор. Они не понимали, почему Распутин не сообщил им, где его искать. Вскоре пришла подруга Распутина мадемуазель Головина, заявившая: „Я знаю, где он, все в порядке, я сейчас позвоню“. Говорила по телефону она почему-то по-английски и, окончив разговор, сказала: „Он скоро будет здесь“. Но она казалась недовольной и позвонила опять, на этот раз из общественного телефона на улице, поскольку явно не хотела, чтобы Симонович и Исидор ее слышали. Вернувшись, она сказала: „Он уже покинул то место, где я рассчитывала его застать“».

Все эти важные детали, которые привлекли внимание Хора, имели большое значение для понимания обстоятельств преступления.

В своих документах о деле Распутина, отправленных в Лондон, Хор подчеркивал: «Данные подробности можно считать достоверными, поскольку они были получены от людей, непосредственно связанных со всей историей». Он упоминает также о существовании «других надежных источников». Что это за источники английской разведки и могли ли таковые существовать?

В книге, вышедшей в Германии в 1935 году, Хор прямо называет своих информаторов, и они производят впечатление. Например, англичанин, сообщая в Лондон об обнаружении тела Распутина, говорит, что уже 19 декабря утром, буквально накануне вскрытия, к нему пришел прямо в бюро полковник, представитель жандармского корпуса при Генеральном штабе, заявивший, что в подтверждение дружеских отношений хочет оказать большую услугу.

«Только что нашли тело Распутина. Его не видело еще ни одно важное лицо. Не желаете пойти вместе со мной и стать единственным иностранцем, который его увидит?» Стояло темное и страшное петроградское утро, а я только приходил в себя после тяжелой простуды. Неужели можно упрекнуть меня в трусости и нехватке предприимчивости, что я, поблагодарив его за любезность, отклонил это заманчивое предложение? Боюсь, что я показался полковнику немужественным человеком и сильно упал в его глазах».

Начальник военного отдела полиции при Генеральном штабе – это не кто иной, как начальник 9-го делопроизводства Департамента полиции Николай Валерьевич Волчанинов, в сущности, глава русской политической контрразведки. Донесение № 3 от 5 февраля 1917 года, которое также приводится в немецких мемуарах британского агента, не оставляет сомнения, что другими его источниками информации были министр юстиции Макаров и, возможно даже, прокурор Завадский, который фигурирует в опубликованном донесении под псевдонимом Заравацкий. В отличие от Волчанинова и Макарова, на момент подготовки публикации Хора в 1935 году Завадский был еще жив.

А вот что вспоминает британский представитель при русском Генеральном штабе генерал Гэнбери-Уильямс: «30 декабря 1916 года (по старому стилю 17 декабря).

Нынче вечером у меня в номере (гостиницы „Астория“) находился Чарли Бэрн, мой старинный друг, встреча с которым меня очень порадовала. В это время мне позвонил Вильтон (петроградский) корреспондент „Таймс“: „Они таки добрались до него, генерал“. Я понял, о чем идет речь. Вильтон имел в виду убийство Распутина».

И в английской военной миссии, и в английском посольстве, как следует из материалов, в том числе и Хора, были всесторонне осведомлены о многих подробностях этого резонансного убийства. Как мы видим, этот контроль не был отнюдь простым интересом. С самого начала британцам удалось контролировать ход расследования на самом высоком уровне и получать важные документальные свидетельства от лиц, проводивших дознание и следствие.

7 января 2017 года в Times вышла архивная публикация сообщения британского журналиста в Петрограде Роберта Вильтона, которая представляла собой срочное сообщение, полученное из столицы России в связи с убийством Распутина. Предисловие к публикации написал известный британский колумнист и историк Бен Макинтайр. Он разъясняет, почему в момент получения сенсационной новости из столицы России она все же не была сделана шапкой Times или центральным материалом этой серьезной британской газеты: «Детали были слишком сенсационными, слишком лихорадочной была международная ситуация, – поясняет Макинтайр и добавляет: – Согласно официальной истории этой газеты, тогдашний редактор, влиявший до некоторой степени на Министерство иностранных дел, решил, что яркие интересные детали не подходили по стилю для колонок „Таймс“». Поэтому вместо публикации получился клочок объявления под заголовком «Большие военные новости», в котором просто сообщалось, что «печально известный российский монах мертв».

Публикация же из архива Times материала Вильтона нам интересна некоторыми деталями, которые хоть и не содержатся в прокурорском деле, однако подтверждаются другими документами. Приведем выдержку:

«Сегодня, приблизительно в 2:30 утра, полицейский, который стоит на страже в доме Министерства внутренних дел, расположенного на Морской улице, услышал выстрелы из дворца князя Юсупова, расположенного на противоположной стороне Мойки. Поскольку это специальный пост и полицейскому на дежурстве запрещают оставлять его, он вошел в помещение участка Министерства внутренних дел и поговорил по телефону с полицейским сержантом соседнего участка. Отсюда уже новости о стрельбе были переданы в Казанский полицейский участок, на территории которого расположен дворец. Начальник полиции, полковник Рогов, с группой выдвинулся к указному месту.

Опрос дежурившего у смежных зданий дворника выявил, что выстрел был сделан из крыла дома князя, примыкающего к дворцу. Чтобы выяснить причины стрельбы во дворце, полицейскому, помощнику капитана Крылова, приказали войти в здание, и ему сообщил дворецкий, что внутри продолжается прием и что одна из августейших персон, принимающих в нем участие, стреляя по цели, промахнулась и выстрелила в окно, в доказательство этого капитану Крылову было показано разбитое окно во втором этаже, выходящем на сад.

Данные, полученные посредством расследования, были сообщены полковником Роговым той же самой ночью полицмейстеру 2 отделения Петроградского градоначальства генерал-майору Григорьеву и М. Чаплыгину, дежурному чиновнику в Префектуре.

Едва полицейские отошли от дворца, как легковой автомобиль проехал вдоль канала Мойки и остановился около небольшого пешеходного моста, выходящего прямо к дворцу. Было замечено, как вышли четыре мужчины. Их лица были закрыты какой-то черной материей. Как только пассажиры вошли в автомобиль, шофер немедленно погасил свои огни и на максимальной скорости уехал вдоль канала.

Эта сцена была засвидетельствована детективом, приписанным к охранке по имени Тихомиров, который был поставлен полицейским управлением, чтобы наблюдать за Распутиным. Тихомиров, предполагая, что замаскированные мужчины в маске, которые вошли во дворец не через главный вход, а от боковой двери, расположенной в задней части сада, были грабителями, поспешил через канал в отделение полиции и отсюда позвонил и сообщил о том, что он наблюдал, генералу тайной полиции Комиссарову».

В картотеке агентуры Петербургского охранного отделения, хранящейся в ГАРФ, действительно имеются данные о филере (то есть сыщике-наблюдателе) Федоре Тимофеевиче Тихомирове, отставном унтер-офицере, из крестьян Ярославской губернии Мышкинского уезда, в звании полицейского надзирателя. Имеющаяся переписка о нем прослеживается до 1915 года.

Обращение сыщика к Михаилу Степановичу Комиссарову тоже не кажется невозможным. До марта 1916 года, когда его отправили в отставку, генерал-майор был помощником начальника Петроградского охранного отделения и считался одним из друзей Распутина: теоретически филер Тихомиров мог знать своего начальника. Интрига состоит в том, что сам Комиссаров находился не так уж и далеко от места убийства Распутина. Вот что показала его жена членам Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. «С июля 1916 года мой муж нигде не служил и никаких отношений в Министерстве внутренних дел не имел. Проживал в гостинице „Астория“».

Что делал в сугубо военном отеле этот весьма осведомленный человек, остается только гадать. Но, возможно, он выполнял там роль квалифицированного наблюдателя за сотрудниками британской миссии, также проживавшими в «Астории».

Тут надо указать и еще на один поразительный факт: сообщение Роберта Вильтона почти полностью, за исключением небольших деталей, текстуально совпадает с так называемым Донесением полиции от 30 декабря 1916 года, которое британский дипломатический курьер и ювелир Альберт Стопфорд, как он уверяет, получил от посла Бьюкенена. Этот документ с подзаголовком «буквальный перевод официального донесения, составленного полицией», якобы попавший в английское посольство прямо из штаба расследования, был опубликован Стопфордом в своих первоначально анонимных мемуарах в лондонском издательстве Хайнемана в 1919 году. Правда, фамилия Комиссарова здесь уже отсутствовала.

И в неопубликованном материале Вильтона, и в сообщении, появившемся в мемуарах Стопфорда, мы также видим пересказ истории об автомобиле, в который погрузили тело и который впервые узнали со слов Арона Симановича.

И хотя многое в обоих материалах выглядит правдоподобным, часть изложенных историй с погоней и прочими лихими поворотами сюжета кажутся придуманными специально.

Однако сегодня понятно, почему в 1917 году «Таймс» отказалась от публикации сообщения Вильтона, ведь такая заметка могла вызвать подозрение в прямом контроле за русскими следователями со стороны англичан, а это привело бы к международному скандалу и прямому конфликту с царем.