Глава восемнадцатая. «Радио вместо фисгармонии».
«Ревущие двадцатые» в английской и американской литературе

Эдгар Доктороу в романе «Регтайм» пишет, что Америка на заре XX века – «нация паровых экскаваторов, локомотивов, воздушных кораблей [то есть дирижаблей], двигателей внутреннего сгорания, телефонов и двадцатипятиэтажных зданий». США 1920-х – это уже нация самолетов, автомобилей, холодильников и стоэтажных небоскребов.

Ускорение американской экономике придала Первая мировая война, США – единственное государство в мире, которое от нее только выиграло. 1920-е годы в США называют эрой процветания, или периодом процветания Кулиджа – по имени тогдашнего президента страны. В те годы Штаты обладали самой быстроразвивающейся экономикой в мире. В 1925–1929 годах ВВП рос средними темпами 8,9% в год. Повышались производительность труда и зарплата.

В романе «Большие деньги» (1936), действие которого охватывает «тучные» послевоенные годы, Джон Дос Пассос отмечает, что теперь «люди делают куда больше денег, чем когда-либо прежде в своей жизни, покупают акции, стиральные машины, шелковые чулки своим женам и еще посылают деньги престарелым родителям»; в Нью-Йорке все строят карьеру; интеллектуалы зачитываются «Теорией праздного класса» (1899) Торстейна Веблена; движение на улицах города плотное.

Растет и оптимизм американцев, крепнет вера в будущее. Люди начинают понемножку залезать в долги. Это резкое изменение менталитета, ведь до 1920-х брали лишь ипотеку, причем только на небольшую часть стоимости недвижимости, и старались рассчитаться как можно скорее. Вот отношение к кредитам Оливии, героини романа Джона Стейнбека «К востоку от Эдема» (1952), действие которого в основном происходит до и во время Первой мировой войны: «Долги» – само это слово и то, что за ним стоит, вызывало у Оливии отвращение. Счет, не оплаченный до пятнадцатого числа, превращался в долг. Слово «долги» ассоциировалось с чем-то грязным, с распущенностью, с бесчестием, Оливия искренне считала, что ее семья лучшая в мире, и из чувства снобизма не могла допустить, чтобы такую семью пятнали долги. <…> Оливия была решительно против покупок в кредит, даже когда система кредитов стала очень популярной. Купленное в кредит еще не твоя собственность, а раз так, то это те же долги. Оливия сначала копила деньги, а уж потом покупала то, что хотела, оттого-то новые вещи появлялись у нас года на два позже, чем у наших соседей.

Наступили другие времена, и теперь на потребительские кредиты покупают товары длительного пользования, которые еще недавно были доступны лишь немногим. Американцы могут позволить себе гораздо больше предметов роскоши, чем раньше. Маркетинговый лозунг 1920-х – «Купи сейчас!» К 1925 году в стране действуют полторы тысячи финансовых корпораций, выдающих потребительские кредиты.

Особым спросом пользуются легковые машины. В 1900 году в США их было зарегистрировано всего 8 тыс., в 1912-м – 944 тыс., а в 1917 году насчитывалось уже 5,1 млн, выпуск легковушек достиг 1,7 млн штук. В 1925 году производство легковых автомобилей достигло 3,6 млн, парк составил 20 млн машин (при населении 120 млн человек). Ничего удивительного: Ford становится массово доступным. В 1920 году автомобиль приходился на три семьи, к концу десятилетия он был практически у каждой. Пионером кредитования под покупку автомобиля стала компания General Motors. В 1925 году две трети реализованных машин было продано в кредит, хотя он был очень дорог: процентная ставка достигала 30% годовых.

С другой стороны, конвейер и система рациональной организации рабочего процесса Тейлора увеличивали производительность на заводах Форда раз в пять-шесть, делая труд гораздо более тяжелым. Об этом, впрочем, мы подробно говорили в предыдущей главе.

Двадцатые годы прошлого века были временем интенсивного научно-технического прогресса. Появились радио и телефонная связь, была практически завершена «электрификация всей страны» и созданы энергосбытовые компании. Их появление улучшало ситуацию в экономике радикально: передача энергии на дальние расстояния позволяла теперь размещать производство где угодно – например, вблизи источников сырья, в местах с дешевой рабочей силой или рядом с рынком сбыта, а не как раньше – только по соседству с угольной шахтой или рекой.

В 1907 году к электрической сети было подключено 8% строений, в 1921-м – 37,8%, в 1929 году – 67,9%, в том числе жилые дома. В 1929 году США вырабатывали больше электроэнергии, чем весь остальной мир.

В «Деле Артамоновых» (1925) Максим Горький рассказывает, как брат и племянник Петра Артамонова «против его желания» построили на семейной льнопрядильной фабрике электрическую станцию, что в результате оказалось «выгоднее и безопаснее». Дело было до революции 1905 года. Это неприятие инноваций главой рода, думаю, призвано показать, что он теряет хватку: первые электростанции в России были построены в 1886-м (крупнейшая в Европе) и 1897-м.

В США в результате электрификации резко вырос спрос на электроприборы. В эту категорию входили фонографы, стиральные, посудомоечные и швейные машины, пылесосы, кофеварки, а также изобретенный в 1919 году холодильник, считавшийся умопомрачительной роскошью. С 1921 по 1929 год продажи электроприборов почти удвоились. Продажи радио, правда, почти с нулевой базы, подскочили в 30 раз: в 1920-е годы начинается регулярное радиовещание. В отличие от автомобиля радио было очень дорогим, на него копили годами всей семьей.

В романе «Регтайм», действие которого происходит в 1900–1910-е годы, горничная чистит ковер «новомодным электрическим всасывающим очистителем», то есть пылесосом. Электрическими розетками нашпигован дом Джорджа Бэббита, героя романа известного американского писателя первой трети XX века Синклера Льюиса «Бэббит» (1922). Бэббит – торговец недвижимостью в провинциальном городке, спешащий воплотить американскую мечту. В его доме «везде электричество заменяло свечи и грязные камины. В спальне было три штепселя для ламп, скрытые крошечными медными дверцами. В коридоре были специальные штепсели для пылесосов, а в гостиной – для торшера и для вентилятора. В нарядной столовой… тоже были специальные штепсели для электрического кофейника и электротостера».

Героини «Бэббита» – в основном домохозяйки. Дамы не работают: мужья против, иначе пойдут разговоры, будто они их плохо обеспечивают. Хотя прислуги держат мало, забот по дому часа на два, экономия усилий достигается за счет газового отопления, электрических плит, пылесосов. В остальное время жены объедаются шоколадом, ходят в кино, разглядывают витрины, сплетничают и играют в карты.

В иронической повести Синклера Льюиса «Человек, который знал Кулиджа» (1927) содержится сентенция о том, что дала «современная американская наука» домохозяйке, и еще одна ода пылесосу: «Только подумай об электромойке для посуды – работа хозяйки сводится, можно сказать, к минимуму – и о пылесосе. Что за изобретение! Не надо больше подметать и выколачивать ковры – пусть проповедники толкуют обо всяких таинствах; изобретя пылесос, Америка дала миру собственное таинство, и оно останется, когда колонны Акрополя рассыплются в прах». Вот она, новая Америка: «радио вместо фисгармонии, электролампа с художественным абажуром вместо старинной керосиновой и журнал с двухмиллионным тиражом вместо старой пыльной книги, переплетенной в телячью кожу».

В 1920-е на фондовом рынке был бум, там играло около миллиона американцев. Массово возникали взаимные фонды. В 1921 году индекс Доу – Джонса, индекс цен акций крупнейших промышленных компаний, колебался ниже отметки 80 пунктов, к концу 1928-го он достиг 300 пунктов, а на пике, 3 сентября 1929 года, составил 381 пункт.

Массовое инвестирование американцев в фондовый рынок было подготовлено их знакомством с ценными бумагами: во время Первой мировой повсеместно продавались военные облигации, так называемые облигации свободы. Чарли Чаплин даже снял за свой счет короткий рекламный фильм про эти облигации. Распространением облигаций занимается героиня «К востоку от Эдема» Оливия.

В 1920-х годах у инвесторов в фаворе акции не только производителей электрооборудования и бытовой техники, радиовещательной Radio Corporation of America, но и химических концернов, компаний, связанных с кинематографом (в 1927-м был создан первый звуковой фильм), а также авиационные акции.

Всплеск интереса к авиационной отрасли связан с полетом в Париж пилота Чарлза Линдберга в мае 1927 года. Это был первый беспосадочный одиночный перелет через Атлантику. Предыдущие 12 попыток закончились неудачно, из них шесть – смертью. Слава Линдберга была примерно такой же, как у Юрия Гагарина после первого полета в космос.

Один из главных героев «Больших денег» Дос Пассоса – Чарли, талантливый инженер и соучредитель крупной компании, разрабатывающей авиационные двигатели. Раньше он мыкался в поисках работы, был вечно на мели, и девушки рядом с ним не задерживались. Но вот инвесторы найдены, и дела начинают налаживаться. «Авиация – это отрасль, за которой будущее… Лет через десять…» – такими словами уговаривает Чарли свою новую пассию остаться с ним. Финансовый раздел газеты «Ивнинг Ньюс» предсказывает бум акций авиастроительных компаний. То, что Чарли связан с этой отраслью, теперь начинает привлекать женщин. На одной из вечеринок он сообщает, что занимается авиадвигателями, и слышит в ответ: «Значит, вы летчик. Ах, как здорово, с ума можно сойти». Один из героев романа верит, что на самолетах можно заработать столько денег, сколько никогда не заработаешь, «торгуя дешевыми „фордами“».

Кстати, судя по тексту романа «К востоку от Эдема» интерес к авиации возник много раньше 1927 года. Ведь Оливия, которая продала очень много военных облигаций, удостоена «небывалой награды» – короткого полета на военном самолете. Или это придумка автора, который родился в 1902-м и писал роман о 1910-х в конце 1940-х – начале 1950-х?

В 1920-е выходят из моды семейные корпорации, все увлечены акционерными обществами. Джо, партнер Чарли, хотел бы «сам управлять заводом в провинциальном городке и потом передать его по наследству своим внукам», но это было приемлемо лишь в далеком прошлом. «Теперь же, если бизнес топчется на одном месте, не расширяется, можешь забыть о нем». Партнеры приходят к выводу, что для развертывания производства одного из типов самолетов им нужна корпорация, то есть публичная компания. Чарли становится ее вице-президентом с зарплатой в 25 тыс. долларов в год (полмиллиона в пересчете на нынешние цены). Инженеру Чарли приходится вникать в финансовые вопросы: «…на листках бумаги появлялись такие мудреные слова, как „капитализация“, „амортизация“, „износ“, а за ними следовали крупные цифры с кучей нулей». «Скоро все мы будем с большими деньгами», – уверены предприниматели. Мечта сбывается: концерн провел первоначальное размещение акций (IPO), они взлетели – и Чарли стал сказочно богат.

На свободные деньги он скупает акции других компаний. Системы у него нет: в один день «Чарли решил бросить монетку, чтобы попытать судьбу. Выпал орел. Он позвонил в офис и распорядился скупать завтра акции по цене открытия». Подзуживают и брокеры, которым активный клиент выгоден: Чарли нравится разговаривать с брокером по междугородному телефону, а тот убеждает инженера, что у него «крепнет чутье рынка ценных бумаг». Чарли играет на инсайдерской информации, что в те годы не было запрещено. Он получает телеграмму от некоего сенатора и спешит поговорить с брокером. На следующую ночь телеграфные агентства передают сообщение о внесении в конгресс законопроекта о субсидировании пассажирских аэролиний, и акции авиационных заводов мгновенно рванули вверх. Чарли продает все по самой высокой цене, а вечерние газеты не подтверждают сообщений агентств.

Чарли вдруг обнаруживает, что может пользоваться банковским кредитом, и пользуется этой возможностью с упоением. Новый автомобиль, изысканные костюмы от «Брукс Бразерс», застолья в ресторанах, спортивный «паккард-фаэтон», длинный, низенький, сделанный на заказ, с кожаной обивкой.

К Чарли пытается вернуться девушка, бросившая его когда-то по причине его бедности. Она пишет: «Чарли – ты мой лучший друг (подчеркнуто двумя линиями), тот человек, который живет в реальном мире бизнеса, производства и труда, и все такое, к которому мне так сильно хотелось бы принадлежать».

Вот как Дос Пассос изображает новостной фон, относящийся к фондовому рынку (текст с пропущенными запятыми – его фирменный стиль): «Широкая реклама умение вздувать цены на бирже расширение услуг телеграфных аппаратов, передающих сообщения с биржи оборудование такими аппаратами всех брокерских контор, ясные увеличенные светящиеся строчки биржевых сообщений привели к вполне естественному результату – возникновению по всей стране повышенного интереса к фондовой бирже».

Заголовки в прессе такие: «На рынках царит оптимизм» или «Займы брокеров опять сильно возросли». Второй – признак надвигающегося краха. Чем больше рычаг (отношение заемных средств к собственным), с которым ведется торговля, тем рискованней операции. Перед кризисом 1929 года был зафиксирован не только резкий рост займов брокеров, но и процентов по ним, устанавливаемых банками, что современные экономисты трактуют как понимание рынком неизбежности краха.

Еще один роман о процветании 1920-х годов в США – «Острие бритвы» (1944) написан англичанином Сомерсетом Моэмом. Повествование охватывает великое процветание и Великую депрессию, описывая жизнь состоятельных американцев. Моэм точно уловил и передал изменения в психологии инвесторов, вызванные длинным рынком быков.

В инвестировании он кое-что понимал. Гонорары за свои ранние книги Моэм вложил в государственные облигации США. В 1921 году фирма, где был открыт его брокерский счет, обанкротилась, и Моэм считал, что банкротство было мошенническим. Он смог вернуть две трети своего капитала и эти деньги опять вложил в облигации – на этот раз через более надежного брокера. В облигациях Моэм «пересидел» Великую депрессию.

Героям «Острия бритвы» кажется, что в Америке наступает «золотой век», блаженное состояние, и американских «королей коммерции вполне можно приравнять к тем меценатам времени итальянского Возрождения, которые наживали свои богатства торговлей. Например, Медичи. Два французских короля не погнушались взять в жены девиц из этого прославленного рода, и… недалек тот час, когда европейские монархи будут домогаться руки той или иной принцессы долларов».

Один из главных героев романа Грей – компаньон в брокерской конторе. В 1920-е дела фирмы идут блестяще, Грей гребет деньги лопатой. По поводу рождения первого ребенка дарит жене кольцо с огромным бриллиантом, второго – соболье манто. Старший компаньон в конторе, его отец Генри Мэтюрин, может позволить себе еще больше. Он обожает сына, ни в чем не отказывает и однажды к Рождеству дарит ему усадьбу в Южной Каролине, чтобы было куда съездить на две недели пострелять уток.

Генри занимается, в частности, управлением деньгами тещи своего сына миссис Брэдли и ее брата Эллиота Темплтона. Сначала он очень консервативен, не поощряет спекуляций и помещает их деньги в самые солидные ценные бумаги. Его рекомендациям верят безоговорочно. Возможно, потому, что капитал все равно прирастает. Это признак растущего рынка – тебя выносит наверх волна: «…с ростом курса акций их сравнительно скромные состояния тоже росли, что и поражало их, и радовало». Эллиот, не ударив пальцем о палец, оказывается в 1926 году почти вдвое богаче, чем был в 1918-м. Генри отговаривает и других своих клиентов от сомнительных инвестиций. Гонит из офиса старушку, которая пришла вложить деньги в нефтяную схему, рекомендованную ей приходским священником. Известная примета перегрева рынка – это когда рекомендации, куда вкладываться, начинают давать чистильщик сапог или дантист.

Однако постепенно осторожность уступает другим чувствам. Генри «не в силах больше смотреть со стороны, как его знакомые биржевики за одни сутки наживают состояния». Он перестает, наконец, противиться силе событий и, отбросив свою всегдашнюю предусмотрительность, поддается общему ажиотажу. Пишет Эллиоту Темплтону, что «к рискованным спекуляциям относится, как и раньше, отрицательно, но сейчас это не риск, это подтверждение его веры в неисчерпаемые возможности родной страны. Его оптимизм зиждется на здравом смысле. Ничто не может приостановить бурное развитие Америки». Заодно Генри информирует Темплтона, что новая тактика инвестиций в интересах миссис Брэдли принесла ей 20 тыс. долларов, и просит «свободы действий», о которой Эллиот «не пожалеет». Эллиот далек от биржевых спекуляций, но даже он не может устоять против такого искушения и теперь, получая вместе с утренним завтраком газету, первым делом просматривает не светскую хронику, а биржевые сводки.

К счастью, Эллиоту Темплтону хватает здравомыслия вовремя выйти из инвестиций. «Операции, которые Генри Мэтюрин провел для него, оказались такими удачными, что у Эллиота очистилась кругленькая сумма в пятьдесят тысяч долларов, доставшаяся ему как бы в подарок». Он решает купить дом на Ривьере. Бежать от суетного света постаревший Темплтон собирается в Антиб, который в скором времени становится средоточием фешенебельной жизни. Всемогущее ли провидение или собственный безошибочный инстинкт подтолкнул его к такому выбору, не суть важно. Дом в Антибе станет прибежищем для друзей и родных, которые потеряют состояния во время Великой депрессии – она не за горами.

В Европу переберется и Чарли, герой рассказа Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Опять Вавилон» (1931), действие которого происходит во время Великой депрессии. Крах на американской бирже пустил его по миру, но Чарли нашел работу по найму в Праге. Очутившись в Париже, он спрашивает в баре старого знакомого – старшего бармена Поля, «который в те дни, когда на бирже еще играли на повышение, приезжал на работу в собственном несерийной модели автомобиле – хоть, правда, из понятной щепетильности оставлял его за углом». Да, в 1920-е годы экономический бум был глобальным, «ревущие двадцатые» (roaring twenties) по-французски назывались «сумасшедшими годами» (аnnées folles). Глобальной будет и депрессия, правда, Европа вползет в нее на год-два позже.

Другому Чарли, из «Больших денег», тоже не повезло, ему не удается сохранить богатство. Азарт приводит к все более абсурдным решениям. Но это будет потом, а пока все признаки бума налицо. «Над головой в голубом небе гудит самолет. <…> Трансконтинентальные пассажиры уютно устроились в мягких креслах, большие люди с банковскими счетами, у них хорошо оплачиваемая работа, их встречают у подъезда привратники, миловидные телефонистки приветствуют их, говорят „доброе утро“. <…> Трансконтинентальный пассажир думает о контрактах, прибылях, путешествиях во время отпусков, об этом могучем континенте, протянувшемся от Атлантического до Тихого океана, о власти, о шелесте долларовых бумажек; перенаселенные города… асфальтированное платное шоссе, авиатрасса; поезда, самолеты: история ускорения ценой в миллиарды долларов…»