Глава двенадцатая
Это было форменное безумие. Кому расскажешь – восхитятся моей фантазией. Всем коллективом – в психушку! Пострадавшим охранникам оказывали медицинскую помощь. Пургин – доверенное лицо Якушина – брал с них «честное пионерское», что будут молчать. В качестве приза за исполнительность – премия в размере двух окладов. В качестве наказания за ослушание – изгнание и «поражение в правах».
Из крематория прибыли несколько молчаливых граждан, упаковали тела, все прибрали после них, как положено, потом погрузили в машину, подъехавшую к заднему крыльцу, и увезли в неизвестном направлении. Надеюсь, Сергей Борисович все же подстраховался. Охрана после случая с их коллегами как-то дрогнула, пришла в замешательство. Но никто не сбегал с поля боя, бросая оружие.
Сергей Борисович попросил у меня телефон Кривицкого и минут пятнадцать в кулуарах с ним общался. Понятия не имею, о чем они говорили, но явно не о том, чтобы Вадим посодействовал в переброске спецназа. Он позвонил мне сразу, как закончил переговоры с Якушиным.
– Слушай, – сказал он нехарактерным для себя тоном, наполненным пиететом, – а что это я только что прослушал?
– Не знаю, что ты прослушал, – отрезал я, – но отнесись ко всему серьезно, от тебя многое зависит.
Теперь я был вооружен не только травматическим оружием. Впечатленную инцидентом Ларису Якушин отправил домой, собирался проделать то же самое с Варварой, но последняя встала на дыбы, и от хорошей идеи пришлось отказаться. Михаил тоже изъявил желание остаться. Здания пустели, только в крематории еще шли последние отделочные работы. Строителям было наплевать, что происходит у них под носом.
Время неудержимо отмеряло минуты и часы. В здании музея нас осталось совсем мало. Якушина знобило – он надел куртку, ежился. Мы собрали в кучу ключи от всех дверей, на всякий пожарный. Два охранника – Головин и Крюгер – находились с нами внутри (их предупредили, что возможна попытка вооруженного ограбления). Семеро курсировали вокруг здания и по территории. Еще двое держали оборону в далекой будке при шлагбауме. И это было все, чем мы располагали.
– Скажите, Алла Михайловна, – сказал я, – купол и артефакт находятся в разных местах, их разъединяют метров двести. Это нормально? По вашей логике артефакт должен находиться под куполом, где, кстати, ведутся строительные работы.
– Артефакт никому ничего не должен, Никита Андреевич, – вздохнула Незнанская, – двести метров – это не важно, он все равно находится в зоне.
– Тогда почему нам его украдкой не вынести? Спрятать в какой-нибудь машине на парковке. Да хоть в мусорном баке. Мы можем отвести беду от музея.
– Вы лично понесете? – Она угрюмо смотрела мне в глаза. – Не боясь получить снайперскую пулю в голову? А потом будете полночи бегать вокруг этой машины или бака, отражая атаки?
Я не мог представить, что кто-то соберется нас штурмовать. Это выглядело бы крайне странно. Где все эти люди, кто они?
Время отмеряло минуты и часы. Волнение усиливалось. Варвара держалась рядом со мной, откровенно нервничала, шептала, что она все чувствует: вокруг музея концентрируются темные силы, они все ближе, окружают… Я сам что-то чувствовал, становилось муторно. Но охрана докладывала, что ничего нештатного не происходит. На подъездах все тихо, с территории завода, примыкающей к крематорию, тоже не поступает тревожных сигналов. Десять часов вечера, одиннадцать…
ЧП произошло в 23.08, когда нервы натянулись до предела и жалобно зазвенели. Хулиганство на КПП! Пьяные местные из поселка Восход повздорили с охраной и стали их оскорблять. Дескать, что вы тут торчите, мертвецов своих охраняете? Те за словом в карман не полезли, ответили, пьяная шпана бросилась их дубасить! И почему, интересно, так совпало?
Охранники кричали в рацию, что их реально бьют – от налетчиков разит спиртным, они какие-то бешеные.
– Четверо к воротам! – распорядился Пургин. – Что за бред? Разобраться и бегом назад!
Это было явной ошибкой. Прошло минут десять, никто из охранников на связь не выходил. Ни те, что изначально были на воротах, ни новоприбывшие. Пургин разорялся в рацию, но все бесполезно…
Сбывались скверные пророчества. Нас оставалось семеро в музее – два охранника, мы с Варварой, Сергей Борисович, Михаил, Алла Михайловна. Дурацкий мотив запал в голову: «Их в живых осталось только семеро – молодых ребят…»
– Не волнуйтесь, все будет хорошо… – бормотал Сергей Борисович, меряя шагами погруженный в полумрак главный зал. – Сейчас они свяжутся с Пургиным, это всего лишь недоразумение… Нам осталось продержаться сорок минут.
Я проклял все на свете за то, что не вызвал полицию. Пусть засмеют, пусть сочтут за психов, пусть нежелательные свидетели, но уж лучше того, что назревало…
У Якушина в кармане зазвонил телефон. Он выхватил трубку, стал слушать. Недоумение отразилось на лице, он неуверенно улыбнулся.
– Боже правый, какая проза… Пургин звонит. Павел Афанасьевич Гулямов, с ним четверо строителей притащили силиконовые манекены, оставшиеся после ночи музеев. Ну, помните, солдаты времен Первой мировой войны – русские, немецкие… Говорят, мешаются, они уже почти закончили, а эти фигуры под ногами путаются. Просят под лестницу засунуть… Хорошо, Борис, пускай вносят, – сказал он в трубку. – Пусть складируют под лестницу и быстро уходят, не до них.
Молния сверкнула в голове. Какой-то дикий ужас продрал до костей!
– Сергей Борисович, нет!!! – взревел я, не узнавая своего голоса, но он уже отключил телефон, удивленно на меня уставился.
– Что с вами, Никита Андреевич? Там Крюгер, он проследит… – И сам не закончил фразу, распахнул глаза. Дошло!
– Ключи сюда! – вскричал я, обливаясь холодным потом. – Головин, закрыть главный зал!
Я выхватил из горки ключей нужный и помчался к лестнице, перепрыгивая через надгробные плиты.
Это все равно должно было случиться. Не так, значит, иначе. Разве удержат силы Дьявола запертые двери? Но хоть отсрочить неизбежное, выгадать время!
– Михаил, за мной! – орал я, прыгая по ступеням.
Молох работал, перемалывая слабенькое кольцо защиты. Кто бы сомневался! Пургин со своими людьми уже выбыли из игры (ладно, если живы), Крюгер тоже примкнул к невезучим. Павел Афанасьевич не в теме – они с Якушиным знают друг друга много лет. Но чего не сделаешь, когда ствол приставлен к затылку! Про строителей я даже не думал, а ведь они всегда под боком. Но это не могут быть ВСЕ строители! Откуда они вообще берутся? Какой проходят отбор, чтобы получить здесь работу?
Я размышлял об этом на бегу, прыгая по ступеням. Я должен опередить, у меня прямая линия, а у них изгибы коридоров… Я влетел в зал, откинул портьеру, начал судорожно вставлять ключ в замочную скважину. Двери в музее прочные, остановить, конечно, не смогут, но хоть задержат… Язычки замка ввернулись в косяк, я с облегчением выдернул ключ, кинулся к проклятым часам.
– Михаил, помоги…
Я взвалил с его помощью часы на горб и двинулся на лестницу. Ничего тяжелого, Алла Михайловна же справлялась.
– Михаил, закрыть и эту дверь! Живо за ключами!
– Ага, я взял, у меня с собой… – Парень подпрыгивал от страха и нетерпения, тыкал ключом в замочную скважину. И эта дверь закрылась. Он придерживал часы, когда я спускался в главный зал. Идиот, лучше бы меня придерживал!
Злобные демоны уже топтались на пороге, просачивались в щели, заползали под двери. На вид они были из мяса и костей, но свою суть им уже не скрыть. Люди жались в кучку посреди зала. Я с кряхтением пристроил часы под колеса катафалка – там им самое место!
– Варвара, Сергей Борисович, Михаил… – шипел я. – Уйдите с центральной части, прячьтесь за экспонатами, ищите надежные укрытия – в нишах, за выступами в стенах… Алла Михайловна, вы вооружены?
– Да, Никита. – Голос у женщины не дрожал. Она твердо намеревалась защищаться.
– Укройтесь за плитами, держите под прицелом нижнюю дверь… Алексей, где-то был еще один «Ругер»…
– Он у меня, – сказала Незнанская. – У Алексея мой пистолетик, в нем два патрона.
– Последний себе, – невесело пошутил Головин.
– Никаких себе, – возразил я. – Все патроны – строго по назначению. Грехи нам обещали списать. Алексей, ты здесь не нужен, – сказал я. – Только толкаться зря… Слушай, есть идея. Через главный выход не просочиться – он наверняка под наблюдением. Окно в служебном помещении – там стальные жалюзи, их можно отодрать, выбраться в окно…
– Я понял, Никита, – въехал в тему Головин. – Обойду этих паршивцев, дам знак.
Он растворился в полумраке, скрипнула дверь служебного помещения. Поговорить по душам мы не успели. Такое ощущение, что обе двери – нижнюю и верхнюю – взломали одновременно. Они заскрипели, стали приоткрываться.
– Алла Михайловна, не стреляйте… – прошептал я, скорчившись за первым подвернувшимся гробом. – Не стреляйте, пока сам не начну. И не надо на поражение, не берите дополнительный грех на душу. Ваши мишени – внизу…
– Да, Никита.
Я должен был удивить этих упырей! В противном случае – перевес не на нашей стороне. Они открыли беглый огонь из двух точек! Разражались вспышки выстрелов из полумрака, но шума не было – стреляли с глушителями. Треснул деревянный шкаф где-то в стороне, упала картина. Людей не зацепило, я смотрел, все успели попрятаться. Глухо скулила Варвара – ну, да, не женское это дело…
Стрельба продолжалась секунд пятнадцать, потом все стихло. «Строители» перезаряжали. А им неплохо удалось замаскироваться под работяг! Заодно и дело доброе сделали – купольный зал до ума довели… Возможно, их озадачило, что мы не отвечаем.
Что-то шевельнулось в проеме на первом этаже, исчезло. Потом опять возникло, помаячило. Типа каску насадили на палку и выставили над окопом. Мы не стреляли.
Два непрозрачных тела объявились в проемах одновременно. Один перебежал, затаился. Наверху человек передвигался на корточках – перевалился через проем, растянулся на галерее, пополз к лестнице. Они пошли одновременно – словно имели телепатическую связь! Нижний шел зигзагами, верхний прыжками летел по лестнице. Я закусил губы, сжимал рукоятку двумя руками. Плавно оттянул спусковой крючок, целясь в район плеча.
Не хотелось хвастаться, но это был хороший выстрел. Мишень вскрикнула и остаток пути до подножия лестницы проделала кубарем, поднимая невероятный шум! Эхом отозвался выстрел Аллы Михайловны. Ее «подопечного» словно топором перерубили. Он рухнул, завертелся на спине, держась за простреленную конечность. Пистолет запрыгал по полу, добраться до него у «строителя» не оставалось никаких шансов.
Атака захлебнулась, настала относительная тишина. Первый подстреленный хрипло дышал, вздрагивал. Свое оружие он тоже обронил, шарил рукой по полу, не находил. Выл второй, зажимал рану на ноге.
– С почином, Никита Андреевич, – пробормотала Незнанская.
– Спасибо, Алла Михайловна, – поблагодарил я.
Судя по всему, мы вывели из строя половину нападавших. Но враг по-прежнему находился внизу и в «бельэтаже». Наверху ругнулись. Какой знакомый голос! Я слышал его неоднократно, в том числе совсем недавно в собственном подъезде!
– Олег? – неуверенно спросил я. – Олег Николаев? Это вы? – Я не боялся, что он засечет меня по голосу. В зале была сложная акустика – звуки дробились, выявить их источник было невозможно.
– Приветствую вас, Никита, – донеслось со второго этажа. – Признаю, неплохая попытка. Вы на что-то рассчитываете?
– Как и вы, верно? Наши силы теперь равны?
– О нет, ни в коем случае. – Он демонстративно изображал иронию, но что-то мне подсказывало, что ему не до веселья. – Нас очень много, не сомневайтесь.
«Врет», – подумал я. На их стороне был «обращенный» Рязанов, Тарапунька со Штепселем, съемочная группа французского телевидения, несколько строителей. Куда уж больше? Это целая армия. Не могли они знать, что их будут гробить одного за другим.
– Так что оставьте надежду, Никита Андреевич, и… как вас там – Алла Михайловна? Вы только продлеваете агонию. Кстати, большое спасибо, что стреляли не на поражение. Наши люди, когда поправятся, будут вам благодарны. Вы стащили вниз артефакт, Никита? В зале многозначительная пустота между экспонатами. Это напольные часы, верно? Не удивляйтесь, я несколько раз посещал музей, и у меня фотографическая память. Отдайте нам эту штуку, и мы уйдем, договорились?
– И нас постигнет та же участь, что и наших людей?
– О чем вы? Ваши охранники живы – душевно избиты, связаны, мычат через кляпы, но живы. Часть строителей, непричастных к нашему, хм, сообществу – тоже живы. То же касается и Павла Афанасьевича – впрочем, неделю на больничном ему придется отлежаться. Мы не убиваем без необходимости, Никита. И вас не убьем.
– Двое мертвых на территории завода… Ваша работа?
– Да, двоим из бригады пришлось отлучиться на несколько минут и сделать это. В заборе за кустарником есть неплохая дырка. Их вызвали на встречу, они приехали, но не дошли. Увы, это была суровая необходимость. Сотрудники засветились, их присутствие в этом мире стало создавать проблемы. Мы договоримся полюбовно, Никита? У моего напарника внизу есть граната, которой нам бы очень не хотелось воспользоваться, учитывая выставленную в музее красоту. Ну, и людей, конечно…
Не имело значения, блефовал он или нет. Внизу за проемом кто-то вскрикнул, захрипел. Два тела покатились по полу. Хрипы становились глуше, кто-то колотил ногами по полу.
– Никита, я придушил его! – выдавил Головин. – Об этом парне не беспокойся…
Николаев в бешенстве открыл огонь из проема! Пули рикошетили от пола, что-то сбивали со стен, зарывались в балдахине монументального катафалка. Я считал выстрелы. В обойме «Ругера» десять патронов калибра 9 мм.
– Все целы? – вскричал я.
Люди нестройно отвечали – все надежно попрятались. Он выпалил в белый свет всю обойму. Я мчался гигантскими прыжками, прыгал через препятствия, через истекающего кровью раненого, взлетел по лестнице в три прыжка. Я должен был успеть!
И я успел – он вставил новую обойму, передернул затвор и даже вскинул руку с пистолетом, когда я налетел с сатанинским ревом, крутым пинком выбил у него оружие. Он тоже взревел, вцепился в меня растопыренными пальцами. Мы покатились, награждая друг друга тумаками. Он брызгал слюной, страхом – увы, уже не сарказмом! В какой-то момент ему удалось сдавить мне горло. Я ударил по почкам ребром ладони. Он подпрыгнул, оставил в покое мое горло. Я схватил его за плечо, вывернул. Он сидел на мне, вывернутый, как буравчик, орал от боли и бил меня по бедру свободной рукой. Это было больно, черт возьми! Откуда ни возьмись, подбежал Михаил, схватил с пола что-то тяжелое, двинул Николаева по голове. Тот слетел с меня, как подстреленный всадник с лошади! Михаил не устоял, рухнул на меня. Штуковина, которой он огрел Николаева, перелетела через нас, с грохотом разбилась на кусочки!
Мы извивались, не могли отцепиться друг от друга. Этот парень был тяжел. Насилу мы расцепились, тяжело дышали. Николаев валялся без сознания с разбитой головой. Я приподнялся, опираясь на локоть. В глазах двоилось.
– Спасибо, Михаил… – выдохнул я. – Ты настоящий друг… Чем это ты его?
– Клепсидра, Никита Андреевич. Вернее, была клепсидра, теперь это горка черепков.
Что-то булькнуло в животе, устремилось к горлу. Спокойствие, детектив, сегодня нельзя смеяться.
– Признайся, парень, ты тоже состоишь в некой тайной организации?
– В какой еще организации? Я с мамой живу, – обиженно пробормотал сотрудник музея. – Я даже по ночным клубам не хожу. И вообще я младший помощник директора по персоналу.
– Обещаю, скоро ты станешь старшим помощником, – живот скрутило от резкой боли. Нет, сегодня смех был решительно противопоказан.
Кустилось и цвело махровое безумие. Сергей Борисович потерянно блуждал по залу, осматривал свои потрепанные владения. Параллельным курсом блуждала Алла Михайловна – женщина немыслимо устала, едва стояла на ногах. Варвара, давясь слезами, висела у меня на шее. Алексей Головин, тоже бывший спецназовец, успевший повоевать на Кавказе и отметившийся в Сирии, прекрасно помнил о своих обязанностях.
Мы стащили в кучку раненых. Кому-то требовалась перевязка, другим – дополнительная оплеуха. Пришел в сознание Николаев, успел сказать пару ласковых и снова отправился в нокаут. А Головин уже бегал вокруг музея, докладывал по рации: все живы, но качественно вырублены – охранники, прораб Гулямов. «Вызывайте «скорую», Алексей, – распорядился Якушин. – Да не одну – пусть выезжает вся станция».
Головин прыжками несся к шлагбауму, докладывал оттуда: живы наши охранники, но и им досталось, все связаны и мычат в тряпочки! Крюгера, лежащего у черного хода, тоже оживили. Он держался за голову, бормотал: «Больно, мужики, ничего не нужно, лучше сразу в топку. Топка-то рядом…» Хулиганов след простыл, неизвестно, были ли это реальные гопники, нанятые за деньги, либо ряженая публика на содержании «мирового правительства». «И полицию вызывайте, – устало бормотал Сергей Борисович. – Хватит уже, натерпелись…»
Резонно было допустить, что в такую даль экстренные службы не разгонятся. У нас имелось в запасе минут пятнадцать или двадцать. Алла Михайловна, словно ненароком, глянула на часы, и все вспомнили. Часы показывали 23 часа 54 минуты. Люди переглядывались, делали озадаченные лица. Все волновались. Я тоже пребывал не в своей тарелке, хотя до последней минуты ко всей этой затее относился со скепсисом.
– Михаил, закройте все двери, если вам не сложно, – побледнев, попросил Якушин.
Помощник по персоналу умчался к выходу, было слышно, как сработала «собачка». Он вернулся, кинулся к противоположной двери. Алла Михайловна, сосредоточенно сопя, вытащила часы из-под катафалка. Они стояли, ко всему невозмутимые, отливал циферблат, поблескивал лак на деревянных боковинах. Страшно хотелось курить, я даже вынул сигарету, сунул в рот, но так и не решился поджечь, хотя подобный поступок мне бы сегодня простился. В центре зала практически не было освещения – только бледное мерцание расползалось по сумрачным экспонатам. Лампа лишь в районе лестницы на второй этаж да в противоположном конце – перед входным тамбуром.
Без четырех минут двенадцать со стороны главного входа появился посторонний. Это был мальчик лет десяти с сосредоточенной мордашкой, с волнистыми русыми волосами. Он был одет как все дети – смешная легкая курточка с капюшоном, подвернутые джинсы, полосатые кроссовки «Адидас». Он шел по залу как ни в чем не бывало. Это был обычный мальчик, ничего особенного. Он подошел к часам, покосился в нашу сторону. Люди онемели, открыли рты. Казалось, всех пронзила столбовая болезнь. Мальчик вынул ключ из кармана, сел на корточки перед боковой панелью часов, стал совершать какие-то манипуляции. Он словно заводил детскую машинку с пружиной! Потом поднялся, сунул ключ в карман и с невозмутимым видом отправился в обратную дорогу. Люди зачарованно смотрели ему в спину. Он растворился в сумраке перед входной дверью. Потом был звук – словно дверь открылась и закрылась…
Но Михаил же вроде ее закрыл?
– Мальчик, ты что тут делаешь? – воскликнул, стряхнув оцепенение, упомянутый персонаж. – Мальчик, подожди, ты с кем? Где твои родители?
И он припустил за ребенком к выходу, крутил срывающимися пальцами ручку защелки, выскочил на улицу. Мы слышали, как он зовет ребенка, но никому не хотелось к нему идти и делать то же самое.
А был ли мальчик? Мы круглыми глазами смотрели на Сергея Борисовича, как будто у него были заготовлены ответы на все вопросы! Но тот и сам был основательно ошеломлен. Вернулся Михаил с отвисшей от удивления челюстью.
– Сергей Б-борисович… – Он заикался от волнения. – Там нет никого… Как он вошел, я же сам дверь закрыл?
– Поправьте меня, Сергей Борисович, – сказала Варвара. Ее голос как-то странно вибрировал. – Хранитель России – дух, сверхъестественное существо – это же мальчик лет 10–12? Его еще называют «ключником», потому что у него есть ключи от всех дверей… Он же не имеет отношения к этой истории?
– Нет, конечно, – буркнул я. – Самый обыкновенный мальчик – родители бросили, потерялся, от поезда отстал. Дети ведь всегда бродят ночами в одиночестве по крематориям и странным музеям, проникая даже в закрытые помещения.
Я готов был поклясться, что это был настоящий ребенок! Вдруг в часах что-то со скрежетом провернулось! Мы снова замерли, установились на них, как на бомбу. Дрогнули стрелки. Маленькая теперь была точно нацелена на 12, минутной до этого деления осталась одна минута. Часы шли! Внутренности старого хронометра издавали кряхтящие звуки.
И вдруг погас свет! Воцарилась липкая тишина. Что-то поскрипывало в часовом механизме, отмеряя секунды.
– Все на улицу, бегом… – каким-то посаженным голосом произнес Якушин. – Сейчас произойдет… Меньше минуты осталось…
Я уже опомнился, включил фонарик в сотовом телефоне. И не только я – Варвара включила, Алла Михайловна. Люди вереницей устремились к выходу, высыпали к пустырю, на котором коротал недели и года одинокий сфинкс. Отсюда купольная крыша крематория была как на ладони. Смутно очерчивалась сферическая часть на фоне черного неба. Тучи сомкнулись, закрыли звезды. В округе тоже не работало освещение, все погасло – подсветка крематория, фонари на парковке и в Парке Памяти. Тоже густая неправдоподобная тишина, будто перед грозой…
И вдруг мы отшатнулись от яркой вспышки! На краткий миг озарился купол крематория. Секундная пауза – и столб фиолетового света фонтаном рванулся в небо! Он прорезал тучи, словно копье мягкое масло, прошел сквозь них и не вернулся. Несколько секунд после этого в небе оставалось и подрагивало бледное свечение, потом растаяло, расползлось, снова стало темно.
Последовательно, в сопровождении сухих шлепков загорались огни – включалась подсветка крематория. В плафонах фонарей на парковой аллее возникали оранжевые огоньки, они ширились, раскалялись, напряжение в приборах ночной иллюминации возвращалось к норме.
«Вот это да», – подумал я. И тут же решил – никому не скажу. Остальные потрясенно молчали. Подобные световые эффекты на ровном месте не каждый день увидишь.
– Нострадамус вдруг вспомнился, – тихо сказал Сергей Борисович. – С одним из своих пророчеств по поводу России: «Мрак, развал и пустошь – нет на земле и бумаге единой когда-то страны. Одно лишь спасение есть – даровано Богом мгновенье, волшебнику меч свой поднять…» Задумаемся на досуге, молодые люди: не этот ли меч мы сейчас лицезрели?
Из оцепенения нас вывели вопли сирен, мельтешение проблесковых маячков. Несколько машин въезжали на парковку. «Скорая помощь», доблестная полиция, спасатели МЧС… Они не могли не видеть, приближаясь к шлагбауму, сноп света над крематорием. Как, интересно, Сергей Борисович собирается выкручиваться? Репетируем световое шоу?
