Если бы на станцию Тульская Влад вышел абсолютно седым, то даже не удивился бы этому. На затылке все еще шевелились волосы, и невыносимо хотелось расплакаться, упасть на колени и целовать грязные плиты, попираемые сотнями ног. Но рядом шел спокойный, как бетонная плита, Кай. Закатывать истерику в его присутствии казалось неправильным. Следовало хотя бы попытаться соответствовать такому спутнику. Вот Влад и соответствовал, хотя разрыдаться хотелось все равно.

Первое, что бросилось ему в глаза, – моторизированная дрезина и прицепленная к ней платформа. Конец ее терялся в противоположном туннеле. Некто прибыл на Тульскую столь замысловатым способом.

Станция была не из богатых, в числе прочих обитали здесь оружейники и сталкеры. Последних – чуть ли не целая артель со своими законами. Наверное, Кай знал их всех, а вот Влад, когда проходил через Тульскую, даже приблизиться не решился – лишь издали провожал взглядом дюжую фигуру какого-то мужика в костюме химзащиты, прущего через всю станцию ручной пулемет. Мужик, дойдя до кого-то из своих, стащил противогаз и оказался загорелым и лысым стариком с темными мешками под глазами.

Вовсе не таким представлял Симонов героя нынешнего времени и точно не хотел становиться на него похожим. Позже, у костров, он выслушал множество историй о сталкерах – все больше о том, как у них крыша наверху ехала, и не столько из-за тварей, населявших город, сколько сама собой. Химза – и так-то не панацея, но слишком часто сталкеры сами снимали противогазы и вдыхали свежий и отравленный московский воздух. Говорили: он особый, легче и приятнее, чем в метро. Однако повышенного радиационного фона никто не отменял. Так и гибли герои – медленно загибаясь от лучевой болезни, часто подхваченной по собственной дурости.

На Тульской не имелось колонн. На платформе, кроме уже привычных обиталищ местных жителей, стояли лотки торговцев. Ярмарки на станции были нечастыми, она считалась довольно неприбыльной. Ганзейцы сюда заезжали очень редко.

Влад поискал глазами, и ему показалось, будто он действительно высмотрел пару смутно знакомых фигур. Тот самый караван с юга, однажды прошедший мимо Нагатинской, теперь двигался в обратном направлении. О нем предпочитали не говорить, и строго-настрого запрещалось рассказывать посторонним, потому даже для нагатинцев он вскоре стал чем-то вроде легенды.

«А ведь Семен со товарищи вполне могут присоединиться к нему», – парень вздрогнул, сам не понимая, почему его так кольнула эта мысль.

Конечно же, он желал Семену удачи, но… похоже, все еще рассчитывал вернуться, если с его походом на Фрунзенскую ничего не выйдет или ему не захочется оставаться на ней.

«Отчего не захочется-то? – упрекнул Влад самого себя. – Вернуться на родную станцию я мечтал давно, с тех пор, как вышел на Добрынинскую».

А потом по ушам грянула музыка! Многократно усиленная акустикой станции, она захватила мгновенно, заставила все внутри перевернуться, кровью застучала в висках.

– Полет кондора, – неясно выразился Кай, и Симонов выдохнул. Он и не заметил, что все это время сдерживал дыхание. – Хороший выбор, хотя, как по мне, несколько неуместный.

– Я не понял… – признался Влад, разглядывая небольшое возвышение, на котором стояли два музыканта. Один подносил к губам тонкую белую трубку – флейту, отличавшуюся от тех, какие резали из труб подземные умельцы, словно свет от тьмы. Второй играл на струнном инструменте, совершенно не похожем на обычную гитару. – Что такое «кондор» и при чем здесь уместность?

– Мелодия так называется. Не суть. Я все равно вряд ли объясню тебе, что такое «полет». Ты ведь даже птеродактиля не видел пока.

– Не скажу, будто рвусь на него полюбоваться.

Кай коротко рассмеялся.

– Вот ты и увидал еще одну легенду метро, – заметил он, когда они подошли ближе. – Менестрели. Путешествуют от станции к станции и своим талантом добывают пульки на пропитание.

Менестрели выглядели наряднее жителей Тульской и почему-то намного чище. Издали парень не заметил этого, но вблизи музыкант с флейтой оказался высокой девушкой. Камуфляж явно с чужого плеча сидел на ней мешковато, вот и не удалось поначалу разглядеть особенностей фигуры.

Темноволосая, кудрявая, длинноносая флейтистка красавицей не являлась. Угловатая и нескладная, с широкими плечами, небольшой грудью и узкими бедрами, она и на женщину-то походила с трудом, но глаза у нее лучились каким-то потусторонним сиянием – аж дух захватывало. Лоб ее украшала синяя лента, кайма на ней светилась в темноте. Владу рассказывали о материале, который обладал такими свойствами – очень сильной отражающей способностью, он даже, кажется, усиливал падающий на него свет, – однако парень напрочь забыл название. Такие же ленты обвивали запястья рядом стоящего парня – худого и жилистого, длинноволосого, с косым шрамом, пересекавшим лоб и щеку.

– Мы здесь остановимся?

– Ненадолго, – ответил Кай, хватая его за рукав и увлекая в сторону: к столу, за которым сидел мелкий чиновник из станционной администрации. – Нужно отдохнуть, нормально поесть, тебя приодеть. Опять же, у меня здесь дела.

– Зачем меня переодевать? – можно подумать, именно этот вопрос волновал его сейчас сильнее прочих! Симонов даже разозлился на себя за него. Странно, что Кай еще не съязвил и не рассердился, хотя сталкер именно в минуты злости казался безмятежным и спокойным, да и вообще, по его виду трудно было что-либо понять.

– Ваши документы.

Кажется, чиновник обращался к нему уже не впервые, и парень, отвесив себе мысленного пинка, полез за паспортом.

– В первый раз на таком? – почему-то нисколько не раздраженный его поведением, спросил чиновник.

Тот кивнул.

– Ух… – самого пробирает, – заявил чиновник. – А слышали бы вы, как они «Пинк Флойд» сбацали!

Влад понятия не имел, о чем речь, но вновь кивнул. Название было для него еще непонятнее «Полета кондора».

– Сказать по правде, я считал менестрелей мифом. Ну кому, извините, по нынешним временам сдались музыканты? Но теперь… – снова заговорил словоохотливый чиновник, листая документы Симонова. Кай свои корочки сталкера ему в руки и не давал, показал издали и тотчас убрал. – Теперь понимаю… ох, сдались, и еще как. И заплатят им с лихвой – даже бедняки. В надежде, что вернутся. Так… а это почему? – спросил он, остановившись взглядом на одной из записей. – Почему место рождения «со слов»? Вы же гражданин Содружества кольцевых?.. Эм… Владлен?

Кай, стоявший рядом, очень выразительно фыркнул, затем тоже глянул в документы и, присвистнув, расхохотался.

– Я родился на Фрунзенской, – ответил Влад, почему-то ощущая неловкость и сильно из-за этого раздражаясь.

– Да ладно? Неужто тот самый Ходок? – фыркнул чиновник. Когда переселенцы шли до Нагатинской, их почти не проверяли, а вот теперь то ли скучно человеку стало и поговорить захотелось, то ли Симонов доверия не вызывал. И вовремя его автомат Кай забрал себе – могли и вовсе не пустить на станцию.

«Эх, хорошо быть сталкером», – подумал парень, припоминая, как проходили кордоны, расположенные на подходе к Тульской. Кай лишь рукой дозорным помахал, а их начальник усмехнулся в усы, пожелал сталкеру удачи и заявил что-то вроде: «Преемственность поколений – наше все».

– Ходок – не Ходок, а при мне, – наконец-то вступился за него Кай, и чиновник закивал.

– Тебе бы тогда и заняться, раз так, – посоветовал он. – Мы-то здесь лояльны, а к нагатинцам особенно, но сам ведь в курсе, что внутри кольца творится, да и не только там. Паранойя зашкаливает, а у твоего пацана – полный фарш, не вызывающий подозрений только у слепого. Его первый же ганзейский патруль службе безопасности сдаст, а те вначале уржутся до колик, а затем пристрелят чисто на всякий случай. Владлен Симонов, уроженец Фрунзенской и гражданин Содружества – такое нарочно не придумаешь. Лучше уж совсем без документов, чем с такими.

– Я учту.

– Ну… учти, – усмехнулся чиновник. – Я, разумеется, не спрашиваю конкретно, куда вы направляетесь, но времена, сам понимаешь.

– Понимаю. Какие новости?

– Говорили, недавно в туннелях близ Добрынинской группу фашистов видели, – чиновник поморщился. – Брешут, конечно, кто бы их пропустил, да и на кой им туда соваться?

– Не скажи, – задумчиво обронил Кай. – Туннелей в метрополитене всяко больше, чем ведущих от станции к станции. Лазейки всегда отыскать можно, особенно если очень нужно. Я порой удивляюсь, как метростроевцы эдакий лабиринт прокопали, сами не угробившись и не обрушив город к чертям. Под нами же – пустоты и разломы. Древние московские катакомбы – еще цветочки в сравнении с тем, что Москва стоит над мертвым морем, – он усмехнулся и понизил голос, теперь к нему приходилось прислушиваться: – Ты представь: сидишь за столом, и вдруг под тобой пробегает трещина. Вначале она едва заметна, ты на нее и внимания не обращаешь, но она медленно-медленно расширяется, начинает засасывать всякий мелкий сор. Проходит секунда, две, ты еще мог бы сбежать, но уткнулся в бумажки и по-прежнему не видишь опасности. Однако вот уже нога зависает над пустотой. Ты удивляешься, а затем осознаешь все и сразу. Внизу – лишь мгла и бездна.

Влад передернул плечами, по позвоночнику пробежала струйка пота.

– Тьфу на тебя… – проговорил чиновник и сплюнул под стол. – Ты специально, да? – голос дрогнул и дал петуха. – Я таких разговоров терпеть не могу.

– А ты не цепляйся к парню, – сказал Кай с тем же серьезным выражением на лице, с каким рассказывал. – А то я ведь не только про катакомбы и туннели, про безголовых мутантов рассказать могу, причем чистейшую правду.

– Ладно, проходите, – махнул на него рукой тот. – Мне вас задерживать нет никакого резона.

– Спасибо, – поблагодарил Симонов, принимая обратно свои документы.

– Я услышал совет, – заметил Кай, кивнув чиновнику. – Подумаю.

– Бывай.

С тем они расстались и вступили на Тульскую уже официально одобренными визитерами.

Вокруг сновали толпы народу, отовсюду раздавался гомон, по-прежнему звучавшая музыка перекрывала его и странно дополняла. Влад вертел головой, разглядывая местные красоты, особенно поражали его воображение громоздкие ромбы светильников, висящих над головой.

– Какими же они были, когда светили!.. – сказал он.

– Как по мне, не так, чтобы очень, – откликнулся Кай, проходя под широкий брезентовый тент, из-под которого шли такие дивные ароматы, что рот наполнился слюной еще за пять шагов до него. – Но тебе наверняка понравилось бы. Так. Вначале перекусим, затем – все остальное.

Наверное, кабатчик, как обозвал Кай хозяина тента и всего остального – нескольких столиков, стульев, походной печи, которую почему-то позволили установить прямо на станции, и множества кухонной утвари, – тоже прибыл с менестрелями. Влад сильно сомневался, что на Тульской нашлись бы люди, готовые вываливать до десятка пулек за обед. Впрочем, тот того стоил. Ничего вкуснее парень точно не ел ни разу в жизни – ароматное мясное рагу, какие-то корешки, сдобренные приправами. Раньше Влад непременно обеспокоился бы рецептом, но Кай ел спокойно, не опасаясь отравиться.

– Зря я упустил из виду твои документы, – заметил он. – Теперь путь через Ганзу нам заказан.

Симонов потупился. Рагу вмиг престало быть вкусным.

– Извини.

– Тебя-то за что? – удивился Кай. – С тебя никакого спроса, а вот Винту мне очень хочется всыпать. Гражданство Ганзы тебе выбил – надо же! Даже у большинства наших – лишь визы.

– Винт ведь – уроженец Добрынинской, – припомнил Влад.

– Это он сказал?

Парень тяжело вздохнул.

– То-то и оно, но дела с ганзейцами Винт ведет плотно и давно. Точно знает, кого подмаслить. Если бы ты находился при нем, ни один патруль и не присматривался бы к записям, однако моего веса в Содружестве может и не хватить.

– Черт…

– Не страдай, – посоветовал Кай и зашипел сквозь зубы: – Как же я ненавижу подлецов. Даже если хотят, не могут быть бескорыстными.

– Ты это про тот разговор? Мол, Винт собирался продать меня в Полис?..

– Ну… я утрировал. В Полисе рабства нет. Скорее всего, тебе там понравилось бы, и ты сам не пожелал бы оттуда уходить, занялся бы интересным делом, обучение прошел. Однако Винт в результате остался бы в гораздо большем выигрыше, продолжая загребать жар чужими руками, – твоими, Влад. Как он объяснил свое к тебе расположение?

– У него, вроде как, сын погиб одного со мной возраста. Аккурат как я на Добрынинскую вышел.

– Ясно…

Парень перестал рассматривать столешницу и прямо взглянул сталкеру в глаза:

– Только я и раньше понимал: врет. Если бы я напоминал ему кого-нибудь дорогого, бить на допросе Винт меня не стал бы. Он же попросту решил, будто живым я ему пригожусь. С мертвого спроса никакого, а я…

– Хватит, – мягко, но настойчиво сказал Кай. – Никогда не позволяй себе крайностей, особенно в отношении других людей. Черное и белое практически никогда не встречается в жизни. Миром правит сумрак, состоящий из миллиардов оттенков серого и различных полутонов. Наш общий знакомый – не исключение. Я верю в его добрые намерения, но не в бескорыстность. Помогая тебе, Винт подстраховался – только и всего.

– Но ты ведь… поступаешь иначе… – прошептал Влад. – Ты не такой.

– Я тоже далеко не мать Тереза.

– Кто?.. – полузадушенным голосом проронил Симонов.

– Неважно. Не альтруист и не святой. Так яснее?

Парень кивнул.

– И свой интерес у меня имеется. Другое дело, что отказ я приму, как должное, не стану переживать из-за него и отведу тебя туда, куда обещал. В любом случае, Влад, бросать тебя я не намерен.

– И какой у тебя интерес? – спросил тот. О еде теперь можно было забыть окончательно, у него кусок не полез бы в горло.

– Почти как у Винта, – ответил Кай просто и сразу. – Мне нужен ученик.

– Я…

– Дослушай. Мне плевать на старость, я до нее доживать и не собираюсь, если не сумею самого себя прокормить, то лучше сдохну, чем залезу на чью-нибудь шею. Но вот человечество волнует меня сильно. Из тех, кто ходит наверх, подавляющему большинству уже перевалило за пятьдесят. Пять, десять, в лучшем случае пятнадцать лет, а потом – все. Сталкеры превратятся в миф. Я этого не хочу. Брать незнамо кого в ученики тоже не желаю.

– Но я ведь незнамо кто и есть…

– Глупости! За один лишь поход в одиночку и отсутствие страха туннеля Винт отбил тебя у ганзейской службы безопасности. Поверь, это очень серьезно. Учитывая же иммунитет к ментальному воздействию, ты просто чудо что такое, и даже не понимаешь, насколько ценен. Мне еще и твой взгляд на жизнь нравится.

Парень прикрыл глаза.

– Ешь, – приказал Кай, и он не стал перечить. – Я не хочу выслушивать твой ответ до того, как дойдем до Фрунзенской. Просто имей в виду: предложение прозвучало. И вот еще: для всех остальных ты – уже мой ученик. Так нам легче будет обходить административные препоны.

– Хорошо.

Затем они продолжили есть – молча и думая каждый о своем.

– Приходи в себя, – сказал Кай, стоило тарелке показать дно. Не посоветовал, не приказал, не попросил, а просто сказал, и Влад кивнул, пытаясь взять себя в руки. Кажется, он непозволительно расклеился. – Сейчас поглядим на товар. Присмотрим что-нибудь поудобнее того дряхлого баула, который ты таскаешь, да и одежонка… – он не договорил и поморщился.

– Но… – с одной стороны, парень не хотел протестовать, тем более, у него теперь и средства имелись, но, с другой, он мог походить и в ватнике с чужого плеча, который ему сразу выделили взамен напрочь испорченной после возни в туннеле одежды. Конечно, в сравнении с ним Кай выглядел самим совершенством, но ведь Влад и не стремился ему уподобиться. Пульки удалось бы потратить с гораздо большей пользой.

– Запомни раз и навсегда, Владлен Симонов, – Кай не повышал голоса, интонации были немного ленивыми, однако нечто в них, а может, и имя, произнесенное полностью, хлестнуло звонко и жарко, словно оплеуха. – Нельзя экономить на себе. Ведя оседлый образ жизни, со многим удается смиряться, но не в туннелях. Перемещаясь по ним, ты не должен ощущать неудобства, руки обязаны быть максимально свободными, рюкзак – не давить слишком сильно. Если ты сорвешь спину, то будешь сам себе злобным Буратино. А уж в сапогах ходить по туннелям… ты меня извини, конечно, но это убийство ног и – здравствуй, подагра и прочая гадость.

– Хорошо.

– И, в конце концов, ты теперь – мой ученик, и должен выглядеть достойно. – Кай удовлетворенно кивнул – и Владу, и кабатчику, принесшему им изумительно вкусный чай. После него настроение неукоснительно поползло вверх, пробудилось любопытство.

Выйдя из-под тента, парень новым взглядом, с которого словно некто смыл пыль и копоть, оглядел станцию – на удивление яркую и гораздо более светлую, чем раньше. И люди казались приветливее – вероятно, из-за музыки, которая сменилась чем-то лихим и веселым, толкающим на подвиги. К двум менестрелям присоединилась еще одна девушка – со скрипкой.

Следующий час он чувствовал себя манекеном и ходячим кошельком. Кажется, он только и делал, что примерял вещи – бесконечное количество раз, пока Кай не кивал или не бросал холодно: «Приемлемо, берем». Высокие ботинки оказались гораздо удобнее сапог, в них можно было прошагать метро хоть из конца в конец, не останавливаясь на отдых. Сталкер вынул из рюкзака нож, очень похожий на тот, который носил за голенищем ботинка, в мягких черных ножнах. С помощью нескольких коротких ремешков он приладил его на ноге Влада.

– С холодным оружием нужно уметь обращаться, – пояснил он. – Ты этого не умеешь, потому и не пытайся кого-нибудь припугнуть. Если нож вынул, то применяй – основное и главное правило. Это тебе дополнительный шанс выжить в случае чего. Понятно?

– Спасибо.

Затем они направились к продавцам курток. Кай долго оглядывал предложенный товар, щупал, мял, недовольно поджимал губы.

– Чего ж тебе не то все? – наконец не выдержал продавец – чернявый, с седыми висками и блестящими глазами. Симонову он показался смутно знакомым, и вместе с тем, парень мог поклясться, что раньше его не встречал. И голос этот он словно бы тоже где-то слышал.

– Мне с подкладкой нужно, если ты понимаешь, о чем я, – сказал Кай. – А в этой нет.

– Нет, – согласно кивнул продавец.

– И в этой. Хотя, по идее, специально ж… – Кай не договорил, только посмотрел на купол станции.

– Нет, – отчего-то развеселился продавец.

– Да что ж у вас, чего ни хватишься, ничего нет? – покачал головой Кай.

– Это Воланд сказал! – сверкнул глазами продавец. – Я тоже Булгакова люблю!

– Ну надо же! – восхитился Кай.

– Вы обождите, уважаемые, сейчас все будет, – сказал продавец и исчез за спинами толпящихся вокруг людей, нисколько не волнуясь за сохранность своего товара.

Вернулся он быстро, держа вместительный брезентовый рюкзак и куртку, похожую на ту, которую носил и сам Кай: длиной до середины бедер и внешне нисколько не отличавшуюся от большинства на лотке – черную, из свиной кожи, – однако Кай, внимательно ее осмотрев и пощупав, удовлетворенно кивнул и распорядился заплатить двойную цену, вмиг оставив Влада на бобах, еще и приплатив свои.

Продавец расплылся в улыбке.

– Эх, красавчик! – поцокал он языком, глядя на Симонова. – Жаль, зеркала нет, показал бы.

– А… – начал было парень, указывая на рюкзак.

– Потом, – коротко ответил Кай, одной лишь интонацией приказывая умолкнуть.

Пришлось подчиниться. К тому же рюкзак действительно оказался много удобнее спортивной сумки.

– Коли чего понадобится, спроси Серого, – сказал продавец. – Я и не такое достать могу.

То ли уменьшительное от имени, то ли просто кличка хлестнула Влада мгновенным узнаванием, а затем он и вовсе завис, потому что всего в нескольких шагах от него стояла палатка – та самая! С разноцветными лентами. Из сна!

– А парень-то у тебя непрост, – говорил где-то невыносимо далеко Серый.

– Не сомневался ни минуты, – отвечал ему Кай, и тоже как будто с другой стороны станции.

– Эх… ладно, подарок фирмы, – наконец гораздо отчетливее и ближе сказал Серый и потянул Симонова за рукав. – Пойдем-ка. Сейчас тебе судьбу предсказывать будут. Нужно оно тебе, видно ж.

Влад растерянно оглянулся на Кая, тот кивнул.

– Иди, – велел он. – У меня образовались довольно срочные дела. Я за тобой попозже зайду в эту палатку, дождись, – и, развернувшись на каблуках, направился к входу в южный туннель. Больше он не оглядывался.

– Ну? Чего встал? – с усмешкой спросил Серый. – Не дрейфь.

И не осталось ничего другого, как действительно пойти с ним.