У входа в северный туннель снова собралась толпа. Многие захотели проводить сталкера (а заодно и Влада) со станции. Больше всего среди них было спасенных из ям. Кай слегка хмурился, предпочитая молчать, либо, если от ответа никак не выходило отвертеться, говорил коротко и односложно. На благодарности и заверения в том, что на Нагатинской его всегда будут рады видеть и обязательно приютят, накормят, в своей палатке спать уложат и прочее-прочее-прочее, он лишь кивал. Не любил Кай подобных показных мероприятий и не верил в слова, предпочитая ни на кого заранее не рассчитывать. А возможно – но Симонов никогда бы в это не поверил, если бы Семен не рассказал, – чувствовал себя крайне неловко и не знал, как вести себя. Тем более, с главой он все вопросы решил и получил вознаграждение за спасение людей и уничтожение твари. Влад тоже ощущал неуверенность. Он покидал станцию, ставшую ему домом. Здесь у него появились настоящие друзья, недруги, просто знакомые, он многому научился. Наверное, если бы кто-нибудь подошел к нему и предложил остаться, он дал бы слабину. Но одновременно с этим парень испытывал азарт. Теперь его тянуло к неизведанным станциям, звали голоса туннелей – кровеносной системы метрополитена. Он готовился войти в них: без страха и с будоражащим предвкушением в груди. К тому же, рядом находился Кай, а ему Влад после всего пережитого доверял даже сильнее, чем самому себе.

«Кай – не такой, как Винт, с ним можно решиться подняться на поверхность», – думал он, сам шалея от подобной идеи. Еще совсем недавно он боялся и помыслить о том, чтобы повторить свой «подвиг» и в одиночку ходить по туннелям, и все попытки Винта сделать из него сталкера отвергал. И вот прошло лишь несколько дней, а словно минуло полсотни веков. Симонов стал совершенно другим – более решительным и злым, не отступившим бы перед убийством, и вместе с тем, не таким равнодушным, как раньше.

– Уходишь?..

Влад вздрогнул, услышав нежный девичий голос.

– Да, пора.

Дина стояла рядом и тоже казалась совершенно иной, не такой, как раньше. С нее будто шелухой осыпалось все лишнее, надуманное, неважное. Недавно пережитое горе изменило ее, очистило. Дух захватывало от того истинного, что теперь представало перед глазами. В нее, такую, впору было влюбиться.

– Какая же ты красавица! – не выдержав, сказал парень.

– Спасибо, – она улыбнулась и, потянувшись к нему, как тогда, в палатке, легко поцеловала в щеку. Кажется, благодарила она вовсе не за комплимент, однако Владу стало вдруг не до размышлений. Сначала жарко запылали кончики ушей, затем зарделись уши целиком, щеки и шея.

– Ты – мой герой, – рассмеялась Дина и отступила, махнув на прощание рукой.

Она ушла легко и быстро, оставив после себя легкое сожаление о том, что могло бы сложиться между ними, но теперь никогда уже не сложится. Да и ладно. Долгие проводы – лишние слезы, как любила повторять мама Глеба.

Вот, кстати, и он – друг стоял неподалеку плечом к плечу с Михой и широко улыбался. Наверняка обоих донельзя веселил и сконфуженный вид Влада, и недавний поцелуй.

– Вы оба знаете… – начал парень, но не успел закончить фразы. Его схватили в такие крепкие объятия, что застонали ребра.

– Ах… ты… Все же уходишь от нас. А как же три мушкетера? Один за всех? – протянул Миха и неожиданно хлюпнул носом.

– А мы встретимся, – пообещал Глеб. – Как по закону жанра положено: двадцать лет спустя.

– Лучше десять. Через двадцать Влад превратится в старый трухлявый пень и никому на фиг нужен не будет, – буркнул Миха. – А я и подавно…

– Договорились! – рассмеялся Симонов, хотя в горле вставал ком. – Через десять. Обещаю постараться отыскать вас обоих.

– А мы – тебя, – горячо заверил Миха.

– Потому что я из вас всех самый рассудительный, вы ведь без меня пропадете, – заметил Глеб, вызвав фырканье, дружеские тычки и новые объятия, пока не раздался тихий голос Кая, полный глумливых интонаций:

– Так значит, мужчина в сорок для вас – трухлявый пень, юноши? Хорошо, я учту, – позади него Семен демонстративно сложил руки на груди, всем видом обещая устроить салагам-дозорным какое-нибудь испытание на равных со старой гвардией.

– Упс… – проговорил Миха. – Кажись, нарвались.

Семен фыркнул и махнул рукой:

– Салаги сопливые.

Хорошо, что они вмешались, решив свернуть прощание. Без них оно могло изрядно затянуться и обернуться неизвестно чем: Миха уже чуть ли не всхлипывал, да и Влад едва держался. Все же можно сколько угодно размышлять о прелестных глазках девчонок, их стройных ножках и прочих не менее привлекательных частях тел, спорить, ругаться, подтрунивать друг над другом, но настоящая дружба, если уж она возникла, важнее всего на свете.

– До встречи, – сказал Симонов, хотя почти не верил в нее. Лишь в глубине души тлела надежда.

«А вдруг? Мало ли, как распорядится судьба?» – подбадривал он себя, бредя к входу в туннель.

Кай время от времени бросал на него непонятные взгляды, щурился и молчал. Лишь когда нагатинцы остались позади, крепко сжал плечо и, улыбнувшись, пообещал:

– Прорвемся.

Парень кивнул. Можно подумать, у них был выбор.

Взяв свою поклажу: Кай – сверток с оружием и рюкзак, Влад – старую спортивную сумку и новенький укороченный автомат из вороненой стали и с дарственной надписью «за героизм», который ему вручили нагатинцы, – они продолжили путь во тьму.

Семен пристроился рядом, сказав:

– Провожу до последнего дозора.

Стоило им преодолеть всего пару десятков метров, от стены отделилась тень.

Симонов едва не подпрыгнул от неожиданности и схватился за автомат. Наверное, лишь спокойствие Кая и Семена остановило его от необдуманных действий. Вот был бы номер, пристрели он от испуга главу!

– Задание для тебя, сталкер… вернее, просьба. Из тех, которые на станции не озвучишь, – проговорил Щербин, словно через силу, и глянул на Семена.

– Я распространяться не стану, Виктор Никитич, вы меня знаете, – заверил тот.

– Я тоже, – пискнул Влад.

– Так вот… – глава немного помолчал, словно до сих пор сомневался, правильно ли поступает, – я уже говорил, что Анатолий Борисович был мне другом.

– Я помню, – сказал Кай. – Продолжайте, Виктор Никитич.

– Сына, – сказал Щербин, – Анатолий Борисович не просто любил: обожал-баловал. Единственная память у него от жены осталась. Все ему прощал. Наверное, потому Алешка и вырос таким. Хотя, тут говорить не о чем: кто ж его знает, отчего подобное происходит? Почему один парень – нормальный, а другой – убийца. Тыртыш вот говорит: во всем виноваты гены.

– Вы чего-то хотели именно от меня, Виктор Никитич? – задал наводящий вопрос Кай.

– Я? – Щербин вздрогнул. – Да. Хотел. Толик меня наверняка не поддержал бы. Он сынишку не шлепал, даже когда следовало. Однако его нет именно из-за Алешки, и я хочу, чтобы вы лично взялись за ликвидацию Алексея Анатольевича Хряща – очень опасного убийцы и маньяка с сильными способностями к гипнозу. Вы берете подобные заказы, я знаю.

– Беру, – не стал отрицать Кай, хмурясь все сильнее.

– Вот, я здесь… – Щербин вытащил довольно объемный сверток, в котором что-то звякнуло, – собрал. Здесь три сотни патронов, я понимаю, что за ликвидацию такого опасного преступника вы берете больше, но…

– Нет, – его собеседник покачал головой. – Вы ошибаетесь, Виктор Никитич, либо принимаете меня за кого-то другого. Я не часто берусь за услуги подобного рода и, тем более, не заламываю цену. Ликвидация – всегда необходимость, а значит, и стоимость ее складывается лишь из неизбежных расходов. Я – не наемный убийца.

– Прошу, не обижайтесь. Считайте, я сам оценил голову Алексея Хряща, – заявил Щербин. – Возьмите.

– Нет, – снова покачал головой Кай. – Не возьму, поскольку это будет неверным в принципе. Вы с лихвой покрыли все мои расходы на охоту и ликвидацию твари. Симбионт же является ее порождением и должен быть уничтожен. Никаких дополнительных средств не нужно, это часть работы, если угодно.

– Но как же?.. – растерялся глава. Наверное, это был единственный случай в его жизни, когда кто-либо отказывался от аванса.

– Дело принципа, – повел плечом Кай. – Извините. К тому же, прежде чем заняться выслеживанием Алексея, я должен выполнить свою часть сделки и отвести моего помощника к Фрунзенской.

– Влад… – начал Щербин. – Ты ведь понимаешь насколько важнее устранить Алексея.

Разумеется, тот понимал и уже даже раскрыл рот, чтобы согласиться, однако Кай не позволил ему вымолвить ни слова.

– Без промедлений и проволочек, – перебив парня, сказал он. – Это было основным условием. Потому, даже если Влад решит передумать, я не отступлю и пойду к Фрунзенской все равно.

– Да… – протянул Щербин. – Сложно иметь дело с принципиальным человеком, – он взвесил мешочек на руке. – Только ведь и мне эти пульки теперь ладонь жгут, как те самые тридцать серебренников, – и, обернувшись к Симонову, сказал: – А давай я тебя премирую, а?

– Я ведь только Каю помогал… – замялся тот. – Мне автомат выдали. Новенький. Именной. И к нему – два рожка.

– А сделал ты несравнимо больше, – уперся глава. – И вообще, не перенимай чужих вредных привычек: пульки лишними не бывают.

Влад растерянно посмотрел на Кая, но тот лишь пожал плечами – решай сам, мол, не маленький уже, и я тебе не брат, не сват, не кум или прочий родич.

– Дают – бери, – посоветовал Семен. – Лишними точно не будут.

– Спасибо, – проронил парень, принимая «премиальные» и укладывая в свою сумку. И стало ему так неудобно, что уши и щеки снова запылали.

– Ну, вот и все, – с облегчением в голосе произнес Щербин. – Ни шпалы вам, ни рельса.

– К черту, – откликнулся Влад.

– Виктор Никитич, – окликнул Кай, когда глава уже повернулся, чтобы идти назад. – Позвольте совет?

– Разумеется.

– Я никогда не имел дела с административной работой на станциях, у меня иное призвание. Именно потому я не умею сводить дебет с кредитом, но чутьем ощущаю опасность.

– И что же говорит вам чутье, Кай? – Щербин весь подобрался.

– Землеройка – только начало, – произнес тот. – Не умею я объяснять ощущения, ну… уж попробую: музыка туннеля переменилась. Совсем иная мелодия звучит теперь на перегоне между станциями Тульская и Нагатинская, очень к людям недобрая. Твари ее чувствуют и скоро наводнят этот туннель, а то приползет и что-нибудь похуже них. В метро ведь многое происходит, чему объяснения нет.

– Многое, – с тяжким вздохом согласился глава. – А южный? На нас вроде как напали.

– Там я не был, врать не возьмусь, – ответил Кай.

– В южном тихо очень, – проронил Влад. – Там… пока хорошо все. Идти можно, – и сам же испугался: как бы то ловушкой не обернулось!

– Я приму к сведению, – пообещал Щербин и ушел, а они продолжили свой путь.

Дозоры миновали без приключений. Народ желал доброго пути, пожимал руки, некоторые предрекали Симонову скорое возвращение. Семен проводил их до трехсотого метра и остановился.

– Вы это главе сказали, чтобы мою идею похода на юг поддержать? – спросил он.

– Осторожней, – предупредил Кай. – Уж не собираешься ли ты обвинить меня во лжи или лоббировании твоих интересов?

– Боже меня упаси! – воскликнул Семен.

Кай рассмеялся.

– Владка, – позвал Семен, – подойди, что ли?

В следующую секунду ребра Влада снова запросили пощады.

– Сем… – пытаясь совладать с непослушным голосом, просипел он. – Спасибо тебе за все. Ты даже не представляешь, что для меня сделал. Если бы…

– А раз так, то я с тебя клятву стребую, – сказал Семен вроде бы и в шутку, да только взгляд его оставался серьезным. – Дашь?

Парень раздумывал лишь пару мгновений, затем кивнул и спросил:

– Чем поклясться?

– Это уж ты сам решай, и мне можешь не говорить, главное, исполни.

Влад снова кивнул. Наверное, разумнее было бы схитрить: поклясться чем-нибудь неважным. В этом случае, если условие придется не по душе, его удастся легко забыть. Только неправильно было бы так поступать с Семеном. Да и не потребовал бы тот неисполнимого или отвратительного. Потому Влад и выбрал самое дорогое, о котором практически ничего не помнил, но от этого клятва действительно становилась нерушимой, – родителей.

– Клянусь.

– У тебя душа сродни моей, – сказал Семен, – непоседливая, блуждающая, все стремится куда-то. Я таких людей умею разглядеть, ты уж поверь. И вот, – он перевел дух и продолжил: – Кай, раз взялся, точно доведет тебя, куда хотел: до самой Фрунзенской.

Парень согласно кивнул. Он и не сомневался в этом.

– Тот еще динозавр, я уж думал, подобные давно выродились. С эдакими-то принципами в нынешнее время выжить почти нереально, но он, как видишь, живет и здравствует. Правильный, зараза, и единственный его недостаток: первым не предложит идти вместе. Инициативу здесь именно ты проявлять обязан.

Влад никогда не умел просить: все казалось ему, будто навязывается. Семен тем временем подошел к самому главному:

– Потому поклянись, что если разочаруешься в своей Красной линии, сам к Каю подойдешь и попросишься в ученики. И обманываться не станешь, в том числе и чувством вины, замешанным на розовых соплях: мол, «дом родной», и все прочее. А то знаю я за тобой любовь к дешевой сентиментальности. Ну? Идет?

– Клянусь, – повторил Симонов.

– Вот и молодец. Теперь я за тебя почти спокоен, – и, развернув за плечи, Семен подтолкнул Влада к уже порядком заждавшемуся Каю. – Пока, сталкер.

– И тебе, – сказал тот просто, словно расставался с дозорным на пару часов, а не, возможно, навсегда.

Семен отступил и словно растворился в темноте. Будто и не существовало его на самом деле, а все, связанное с Нагатинской, выдумал себе Влад сам. Может, он никогда и не выходил на Добрынинскую, по-прежнему блуждает в туннелях?.. Затем звук удаляющихся шагов достиг слуха, и дышать стало чуть легче.

Кай ухватил его за плечо, сжал горячие пальцы, и наваждение исчезло окончательно.

– Я… в порядке… – буркнул парень.

– Не-а, не верю, – ответил Кай, – но и в душу не полезу. Переживешь, – и они продолжили свой путь.

Шли легко, никак не верилось, будто здесь поселилось зло. Несколько раз Влад собирался заговорить об этом, но не решался: как бы не накаркать.

– Ты ведь тоже слышишь? – первым заговорил сталкер.

– Кого?

– Живущее меж перегонами. Именно чувство туннеля привело тебя к Марии.

– Оно от меня не зависит, – проронил парень. – Может случиться, а может, и нет. Вот страх отсутствует – это да.

– Ты просто не ходил пока во враждебно настроенных туннелях, – сказал Кай. – Не знаю, что точно натворили люди, но в метро теперь время и пространство иногда не подчиняются физическим законам и иной раз сильно чудят. Я сам однажды короткий перегон от Тургеневской до Китай-Города преодолевал пять дней, думал, не дойду.

– Ты зачем меня пугаешь? – спросил Влад.

– Я не пугаю, а готовлю. Сейчас нам будет очень тяжко.

«Да с чего бы вдруг?» – собирался возразить Симонов, но осекся. Его словно до костей пронизал невесть откуда взявшийся ледяной ветер; сердце зачастило, стало не хватать воздуха.

Кай немедленно нащупал его руку, сжал.

– Бояться нельзя, – предупредил он. – И лучше не сомневаться в направлении движения, иначе не дойдем, заморочит нас туннель, разжует и либо проглотит бесследно, либо выплюнет, но вряд ли с тем, что от нас останется, удастся жить нормально. Потому, какая бы музыка ни звучала, будь уверен: если не в туннеле, то в себе и в темноте. Она – друг. Усомнишься хоть на мгновение, и все – считай, покойник. Свет гашу.

Влад не стал спорить.

– Готов?

– Да.

И Кай погасил фонарь.

Парень вцепился в его руку, сжав так крепко, как только сумел. Он опомнился, лишь ощутив ответ (сталкер очень наглядно продемонстрировал, что сильнее, Влад аж зубами скрипнул от боли), и немного ослабил хватку. Кай не собирался выпускать его руки. От огромного облегчения стало даже слегка неловко. Разве ребенок он – держаться за взрослого? Хотя… учитывая разницу в возрасте – действительно, ребенок. И даже не зазорно так себя называть. Почти…

Словно в знак одобрения, раздался тонкий свист, от которого волосы зашевелились на затылке.

– Прорвемся, – пообещал Кай. – Считай происходящее инициацией. Все проходят через нее, так или иначе. Ты – не исключение и точно справишься.

И сам начал насвистывать какую-то мелодию, печальную, но очень красивую. Влад никогда не слышал ничего подобного, прислушивался, сжимая руку Кая, а вокруг сгущалось нечто недоброе, давило на виски, путало мысли, цеплялось за одежду, шипело и похрипывало.