34

Раду никогда не представлял, несколько это одиноко – всем нравиться.

На вечернем празднике он сидел всего на расстоянии трех гостей от Мурада. Это было почетное место, делавшее Раду очень заметным – и желанным – для всех присутствующих здесь пашей, их сыновей пашазаде, гостей-вали, местных предводителей сипахов, всеми средствами сражающихся за положение со своими соперниками – лидерами янычар, и даже для нескольких влиятельных беев. Людей, которые по самому праву рождения были важнее его.

Но он был здесь, а они – нет, и им всем хотелось знать, почему.

Раду улыбался, широко и невинно распахнув глаза, как будто радовался всему, что видел вокруг. Однако слева от него сидел Халил-паша, и думать о чем-то другом было трудно.

Халил оставил на время поджаренную дичь с нежным кремовым соусом и начал разговор:

– Ты не навещал моего сына Салиха с тех пор, как месяц назад уехал твой дорогой друг Мехмед.

Раду едва не подавился куском мяса. В этом предложении было столько ловушек, столько тем, от которых следовало уклониться или повернуть в нужном направлении. Халил-паша смотрел на него с подозрением, а Халил-паша был самым опасным человеком в Эдирне. Раду пожал плечами и улыбнулся смущенно и как будто с сожалением:

– Я заметил, что у нас с Салихом… разные интересы.

Взгляд Халил-паши стал жестким, когда он взглянул в сторону Салиха. Юноша сидел за дальним концом стола, его было едва видно. На каждом мероприятии, которое они посещали, Салих пытался поймать взгляд Раду и уже несколько раз присылал ему приглашение в гости, но Раду чувствовал, что более человечно поступать так, нежели дать ему надежду на то, что между ними возможны отношения.

– Да, интересы Салиха весьма своеобразны. – Подытожил Халил-паша, возвращаясь к еде. Затем небрежным, но опасным как нож тоном, осведомился: – Как дела у твоего друга Мехмеда? Что о нем слышно?

Раду вздохнул и с притворно-виноватым видом посмотрел в направлении Мурада:

– Моя дружба с Мехмедом не очень хорошо сказывается на моем характере. Мне стыдно за себя.

Халил-паша наклонился ближе. – Вот как?

– Уезжая, он обвинил меня в том, что я использовал дружбу с ним, чтобы стать ближе к его отцу, и… боюсь, он не ошибся. Я благодарен за доброту, которой одарил меня Мехмед, но я никогда не разделял его терпимости к радикальным воззрениям на ислам и никогда не поддерживал его нелепые военные амбиции. Однако, – продолжал Раду, задумчиво покачивая головой, – сейчас он уже не так ими одержим. Думаю, время в деревне положительно повлияло на его темперамент. Но наш султан – ученый и философ высшего разряда, и я давно лелеял мечту приблизиться к нему, чтобы впитать хоть малую толику его мудрости.

Халил-паша что-то задумчиво пробурчал, но потом, переварив слова Раду, нахмурился. Раду вернулся к своей трапезе.

Тем временем по другую сторону стола начал разгораться спор, и вскоре стал таким громким, что Раду уловил некоторые слова. Одно слово, Скандербег, постоянно повторялось.

– Кто этот Скандербег, о котором они говорят? – спросил Раду, наклонившись к Халил-паше.

– Ты разве не слышал? Когда-то он был фаворитом Мурада, хотя изначально он – Искандер-бей. Албанский янычар, который упрямо поднимался по служебной лестнице, пока Мурад не сделал его беем Круи. А Скандербег отплатил Мураду за его щедрость тем, что предал его и объявил эту часть Албании своей собственностью. Мы уже дважды предпринимали попытки завладеть ею, но нам каждый раз давали отпор. – Он сделал паузу и улыбнулся Раду ядовитой улыбкой. – Любимчики могут пасть очень низко.

Мурад заерзал на своем стуле, его лицо покраснело. Он, как и Раду, наверняка услышал, о чем идет спор, и явно чувствовал себя неуютно.

Раду понял, что это прекрасный момент, чтобы еще больше втереться в доверие к Мураду, и встал.

Все взгляды обратились на него. Он кивнул Мураду:

– Если позволите, отец мой, я прочту поэму о славе вашего правления. Я ее сам сочинил.

Это было одним из множества орудий в его арсенале. Он надеялся не доставать его из ножен как можно дольше, приберечь на крайний случай, но Мурад оказался в очень неловкой ситуации. Султан засиял и жестом предложил Раду подняться на платформу в углу залы.

Раду повторял это стихотворение так часто, что рассказал бы его даже ночью. Лучшие фрагменты он украл из знаменитых арабских поэм и собрал их как строящий гнездо ворон. Язык был плотным и цветистым, преувеличенно восторженным. Мурад слушал с восхищением и расцвел, когда его королевство сравнили с океаном, а его потомков с могущественной рекой.

Пока Раду декламировал бесконечные стансы, он заметил, что еду убрали, и мужчины начали передвигаться по зале. Пока Мурад сидел, недосягаемый и неприкосновенный, почти все присутствующие любого положения и ранга потянулись к Халил-паше выразить свое уважение. Он сидел в самом центре своей широкой паутины. Паутины влияния.

Раду улыбнулся и заговорил с еще большим упоением, пытаясь скрыть отчаяние при виде своего врага-паука и удивляясь, как он мог надеяться его победить.

Молитва почти не приносила Раду утешения. Он пять раз в день заходил в ошеломительно красивую мечеть и молился там в окружении своих братьев, но все равно чувствовал себя одиноким. С тяжелым сердцем и повесив голову, он устало поднялся по ступеням мечети. Вечер уже поглотил большую часть голубизны неба. Если он потеряет свою веру, что ему останется?

– Раду?

Он поднял голову и увидел мужчину, который смотрел на него, разведя руки, с выражением радостного изумления на лице.

– Неужели это тот юный потерянный мальчик, с которым я молился так давно?

Раду узнал мужчину, и ему сразу стало тепло, как от солнца.

– Кумал?

Рассмеявшись, мужчина широко раскинул руки и обнял Раду. Это были первые искренние физические прикосновения с той ужасной ночи с Салихом. Что-то разжалось в груди Раду, и он крепко обнял Кумала и прижался к нему.

Голос Кумала был таким же ласковым, как и его прикосновения.

– Значит, ты все еще в поисках?

– Думаю, да.

– Пойдем, перекусим. – Не снимая руки с плеча Раду, Кумал повел его, как в прошлый раз, когда Раду был на несколько лет моложе. Они нашли трактир, в котором подавали ужин. Перед ними появились тарелки с пряным мясом, от которого поднимался ароматный пар.

– Где ты был? – спросил Раду. – При дворе я тебя не видел.

– Я нечасто сюда приезжаю. В моем поместье много дел, а я всегда предпочитал исполнять свои обязанности там, чем проводить время здесь.

Раду кивнул. Он слишком часто видел, как борются между собой вали и беи, как местные управляющие пренебрегают своими обязанностями в надежде получить больше.

Блаженная улыбка Кумала осветила своим светом их тусклый уголок.

– А сейчас я только что вернулся из умры в Мекку.

Раду наклонился вперед, завороженный лучезарностью Кумала.

– Ты совершил паломничество в Мекку? Умру, а не хадж? Значит, ты сделал это раньше! – Хадж, путешествие к месту рождения Пророка в Мекке, был одним из пяти столпов ислама. Наряду с молитвами, соблюдением поста во время Рамадана, дарения милостыни нищим и утверждения, что нет другого Бога, кроме Бога, это составляло простейшую основу жизни мусульманина. Раду знал о паломничестве очень мало и сомневался, что сможет его совершить. Но здесь, перед ним, сидел человек, который помог ему по-настоящему обрести себя в исламе, который выполнил хадж и вернулся, чтобы и дальше поклоняться своему богу. – Я так мало знаю об умре. Расскажи мне все.

Кумал рассказал Раду о долгом путешествии, в котором было все – и изнеможение, и радость. О городе Мекка, по которому гулял Пророк, мир праху его, и в котором находилось святилище Кааба. Это было самое священное место на земле, место, к которому были устремлены все молитвы. И Кумал там был! Во время умры он исполнял ритуалы в честь Ибрахима, его жены Хаджар и их сына Исмаила.

К тому времени, когда Кумал закончил свой рассказ, Раду снова овладела усталость и скука.

– Возможно, это то, что мне нужно. Может быть, если бы я пошел в Мекку, если бы увидел это…

Кумал ласково улыбнулся.

– Когда-нибудь ты туда пойдешь, и это путешествие благословит твою жизнь. Но это тебя не излечит – твои проблемы все равно останутся с тобой. Постарайся прежде найти мир там, где находишься – а потом совершишь паломничество, чтобы прославить этот мир.

Раду покачал головой.

– Я не знаю, как обрести мир в этом городе.

– Значит, проблема в тебе. Мир нельзя найти ни в этом городе, ни в каком-либо другом. Даже в Мекке нельзя. Мир можно найти только здесь. – Он указал на сердце Раду.

Раду положил ладонь на грудь и почувствовал под ней биение своей жизни. Пульс, который так долго стучал во имя Мехмеда.

– Думаю, проблема в моем сердце.

Кумал заплатил за обед и встал.

– Я хочу, чтобы ты навестил меня в моем вилайете. Может быть, твое сердце исцелится там.

В покоях Раду его ожидал евнух с запиской от Хюмы. Она просила к ней зайти. Евнух стоял, молчаливый и невозмутимый, и Раду понял, что усталость в качестве извинения не примут ни евнух, ни Хюма. Поэтому Раду последовал за евнухом в гарем.

Покои Хюмы были уже не теми роскошными комнатами, которые она занимала прежде. Эти располагались в боковом крыле и имели узкие окна. Вдвоем в них было уже тесно. Раду сел на скамью с подушками возле стены. Хюма, кожа которой приобрела слегка желтоватый оттенок, сидела на высоком стуле напротив него. Их колени почти соприкасались.

– Вы в порядке? – спросил Раду.

– Я хочу, чтобы ты убил Халил-пашу.

Раду от удивления закашлялся.

– Вы хотите, чтобы я сделал что?

Хюма заерзала на своем сидении и прищурилась, что никак не сочеталось с ее невинной улыбкой.

– Я знаю, что ты чувствуешь к моему сыну.

Раду захотелось немедленно уйти, но он подавил в себе это желание. Он не сомневался, что Хюма способна разглядеть смысл в самом мельчайшем жесте.

– Он – мой друг.

– Не лги мне. Ты любишь его, как цветок любит солнце.

– Я не знаю, что…

Она рассекла рукой воздух, отметая все его возражения.

– Такое случается. Ты не первый. Тебе известно, что у некоторых султанов были гаремы с мужчинами?

Слишком поздно Раду осознал, что его глаза выдали все.

Хюма откинулась на спинку стула, довольная собой.

– Я могу тебе помочь. Тебе не стоит отчаиваться и думать, что у твоей любви нет будущего.

Раду покачал головой, и возражения, готовые сорваться с его губ, оказались поглощены темной надеждой, которую она в нем пробудила. Неужели у него может быть с Мехмедом что-то большее?

Хюма глотнула воды из простой керамической чашки и посмотрела на нее с отвращением.

– Я тебе помогу, – повторила она, не поднимая головы, – когда Халил-паша будет мертв.