Глава 16
Медитация и невидимый порядок

У меня сохранилось множество прекрасных воспоминаний о самом первом в моей жизни медитационном ретрите летом 2003 года. Кроме, пожалуй, одного: в моей голове тогда застряли строчки из песни. Когда вы на ретрите безмолвной медитации, песни могут крутиться у вас в голове очень долго, потому что заменить их нечем. А эта песня мне еще и не нравилась.

Ее исполняет группа Foreigner, чьи времена славы пришлись на мои годы в колледже. Называется песня «Словно в первый раз». Припев начинается со слов: «И все словно в первый раз, все словно впервые теперь, как будто в первый раз мы открыли эту дверь».

Песня преследовала меня с начала ретрита и оказалась в чем-то пророческой. Под конец я чувствовал себя так, словно действительно впервые приоткрыл дверь, которой раньше не замечал.

На самом деле был момент, когда я почти в буквальном смысле ощутил, что передо мной открылась дверь и я ступил в новое, неизведанное место. Случилось это в ту же ночь, заполненную стрекотанием насекомых, когда я испытал переполняющее блаженство, о чем рассказывал в четвертой главе. Мои глаза были закрыты, однако само переживание очень легко представляется именно в виде картинки: я четко помню момент, когда ощутил, что пересек некую черту и оказался в напоминающем пещеру пространстве, сотканном из оранжевого и фиолетового света.

Но прежде, чем я расскажу о том, что увидел, хочу еще несколько слов посвятить том у, что был несправедлив к себе, считая, что плохо медитировал на том ретрите. Это была лишь часть привычного для меня поведения. Я всегда очень успешно убеждаю себя в том, что плохо себя вел, а после наказываю и иногда даже начинаю себя ненавидеть за случившееся. Окружающие много лет твердили мне, что я слишком строг к себе. Говорили что-нибудь вроде «не принимай все так близко к сердцу». Меня это всегда раздражало. Чувства говорили мне, что, если ты не прав, нужно наказывать себя за ошибки. Иначе снова и снова будешь их повторять! И, будем честны, разве это не одна из огромных мировых проблем: то, как много людей поступают плохо и совершенно не собираются себя за это наказывать?

С самого начала в учителях медитации меня немного напрягало то, как они часто настаивают на том, что ученикам не следует быть к себе слишком строгими. Получается, что все те люди, которых я встречал и которые говорили мне «не принимай все так близко к сердцу», следовали главному принципу буддистского учения, изложенному в древнейших текстах. Но это не так. Приведу цитату из проповеди Будды: «Монахи, истинное знание – предтеча вступления в благое состояние, и сопутствует ему стыд и страх совершить проступок». Чтобы найти в современной Америке учителя медитации осознанности, который призывает учеников испытывать стыд, вам придется сильно потрудиться.

Но я отвлекся.

Опыт той ночи не был полноценной галлюцинацией. Оказавшись в этом непонятном пространстве, я не потерял связи с реальным миром. Я осознавал, что нахожусь в комнате для медитаций и что именно сильнейшая сосредоточенность поместила мой разум в это неизведанное место. Но где же оно находилось? Лишь какое-то время спустя я понял, что оказался в чертогах собственного разума: в том виде, в каком они этому разуму представляются.

Подсказка заключалась в том, что я «увидел» и, думаю, даже «услышал» определенную мысль, которая часто посещала меня после того, как я делал что-то глупое, неправильное или неумелое. Мысль звучала так: ты все испортил. На самом деле «все испортил» – это цензурная версия фразы, которую я обычно использовал и которой была выражена мысль, наблюдаемая мной в ту ночь. Так или иначе, главное заключалось в том, что я видел эту мысль в совершенно иной форме, чем прежде.

Если подумать, я вообще никогда не видел у этой мысли никакой формы. Но теперь она выглядела – в прямом смысле слова – так, как будто одна часть моего разума говорила с другой. Как будто послание, переходя от одной части к другой, даже оставляло за собой след, подобный стрелке на диаграмме, указывающий направление коммуникации. Я наблюдал за внутренней беседой, за тем, как сообщение ушло от отправителя к получателю, словно со стороны; пусть я и думал о получателе как о самом себе.

Практически невозможно передать словами силу этого опыта и ауру значимости, которой он сопровождался. Я чувствовал себя так, словно оказался во внутреннем святилище, где срывались покровы с глубочайших истин. Не знаю, какая часть ощущения, словно я переживаю откровение, произрастала из почти наркотического удовольствия, наполнявшего меня все больше и больше. Но я уверен, что блаженство действительно может влиять на него. В любом случае нейрохимическая активность части мозга, отвечающей за ощущение истинности наблюдаемого, у меня в ту ночь была на высоте.

И что за истину я видел? В тот момент я впервые в жизни ощутил, что моя привычная мысль, «ты все испортил», похоже, исходила вовсе не от меня. Просто какой-то парень в моей голове ее твердил. И было неясно, стоит ли обращать на него внимание. Да и кто он вообще такой, черт побери?

Сегодня, более, чем через десять лет, в течение которых я очень много размышлял и даже написал эту книгу, мой ответ, скорее всего, звучал бы так: «Он был всего лишь одним из модулей моего сознания». Но в то время я думал менее академическими выражениями и извлек из происходящего следующий урок: я могу отойти от своего внутреннего критика подальше, а то и послать подальше его самого. Как бы я ни сопротивлялся призывам прекратить самобичевание, перспектива жизни без этого насилия над собой вдруг стала куда более привлекательной. Я не то чтобы люблю поплакать, но тогда я заплакал. Я попытался сделать это тихо, но в итоге просто разрыдался.

Слезы потекли незадолго до того, как блаженство сменилось радостным возбуждением. Я помню, как трудно мне было после окончания сессии, когда все молча выходили из комнаты, удержаться от того, чтобы подойти к кому-нибудь из них и поделиться случившимся. И дело было не только в отказе от ненависти к себе: я чувствовал себя так, словно множество явлений, сопровождающихся обычно болью и сложностями, теперь будет перенести гораздо легче. Я достиг высокого духовного уровня и нашел в медитации технику, которая вновь и вновь позволит мне на него подниматься. Сложно воспроизвести тот опыт, но я думаю, именно это чувство было скрыто в моих слезах. Что я знаю точно, так это то, что частично слезы являлись слезами благодарности и что ощущение освобождения, накрывшее меня, было чрезвычайно сильным.

И жил я после долго и счастливо.

На самом деле нет. Другая строчка из той же песни, сразу после «как будто в первый раз» звучит так: «Как никогда не будет больше». Так и случилось – больше ни разу у меня не было настолько сильного медитационного переживания. Моя вера в то, что я смогу вновь и вновь подниматься на достигнутый тем вечером уровень и на нем планировать свое собственное духовное возрождение, оказалась чрезвычайно наивной. Так же как и вера в то, что приступы самобичевания навсегда останутся в прошлом; хотя надо признать, что их частота и сила вроде бы уменьшились.

Я не говорю, что больше никогда не ощущал блаженства во время медитации. Бывали случаи на ретрите, когда я мог четко контролировать поток блаженства, входящий в мое существо, словно открывая кран. А если мне нужна была минута-другая, чтобы перевести дух, то я снова его закрывал. И уж точно я не говорю, что мой опыт тем летним вечером в Барре, штат Массачусетс, не изменил мою жизнь. Я лишь говорю, что в этой книге нет того, что обычно есть в подобных книгах: рассказа о том, как единственный глубокий опыт кардинально изменил всю его жизнь.