Подобный вопрос, только заданный в рамках физики, прославил Эйнштейна. Он признал, что наше интуитивное представление о физическом мире вокруг – о том, например, как быстро движутся разные объекты, – прекрасно работает для каждого из нас в качестве навигации в этом мире. В конце концов, для практических целей действительно важно, как быстро все движется по отношению именно к нам. Но, сказал он, если вы хотите более глубоко понимать физику, вам нужно отделить себя от вашей конкретной точки зрения, да и от любой конкретной точки зрения. А потом сказать себе: предположим, у меня вообще нет никакой точки зрения; тогда я не могу спросить, с какой скоростью все движется относительно меня, что именно будет значить вопрос «с какой скоростью все движется?». Подобные вопросы привели его к теории относительности и открытию, что E = mc² .

Любое исследование, интересное Эйнштейну, интересно и мне! Тот тип вопросов, который ведет человечество к полному пониманию отношений между материей и энергией, с точки зрения просветления имеет отличный послужной список. Так что давайте зададим вопрос о сущности по аналогии с вопросом Эйнштейна: что произойдет с сущностью, если мы откажется от конкретной точки зрения: той, которой служат чувства, формирующие восприятие сущности окружающих нас людей и явлений?

Думаю, ответ в том, что сущность исчезает. Ведь без точки зрения, которой они призваны служить, чувства вообще не появились бы. Как объяснил психолог Роберт Зайонц, о работе которого мы говорили в главе одиннадцатой: «Аффективные суждения всегда касаются только самой личности. Они определяют возможность суждения по отношению к самому объекту суждения». Если конкретной точки зрения нет – вашей или чьей-то чужой, – вся идея аффективного, то есть эмоционального суждения, чувства, теряет всякий смысл. Если вы действительно полностью принимаете точку зрения Эйнштейна, если вы выходите за пределы системы координат собственного, да и любого другого «я» и начинаете рассматривать окружающие вас явления из ниоткуда, – сущность исчезает, как и те чувства, которые послужили толчком к ее возникновению.

Когда мы отказываемся от точки зрения собственного «я», мы в определенном смысле отказываемся от точки зрения человечества как вида. В конце концов, элементарные чувства и мысли, ведущие нас по жизни, те самые, что должны заботиться о нас, в широком смысле характеризуют весь наш вид. И пусть чувство уюта в моем собственном доме в чем-то неповторимо, в целом оно похоже на то, что испытывают другие люди по поводу своих домов.

Другие виды, в свою очередь, смотрят на окружающий мир иначе. И если мы собираемся последовать примеру Эйнштейна и предположить, что ни одна точка зрения ни одного из видов не является истинной, нам нужно по-настоящему отказаться не только от личностной системы координат, но и от системы координат всего человечества. Нам нужно избавиться от предположения, что наш взгляд на окружающий мир более достоверен и достоин внимания, чем взгляд других животных.

Приведу пример: страх перед змеями, встроенный в человеческое подсознание, порождает суждение, что змея – это нечто плохое, а значит, ее и ей подобных следует избегать. Однако желание, которое та же самая змея порождает в другом представителе своего вида, превращает ее в нечто хорошее – в особь, с которой можно совокупиться. Гниющая плоть вызывает у нас отвращение, потому что прикосновение к ней может привести к контакту с микроскопическими паразитами; однако для тех самых паразитов она является практически элитным блюдом. И так далее: застойные болота, если вы не аллигатор или комар, для которых они идеальны, отталкивают. Детеныши панды поедают экскременты собственной матери; а я, пожалуй, воздержусь от таких кулинарных изысков, спасибо.

Буддисты, говоря об иллюзорной природе нашего ежедневного восприятия, подразумевают в том числе и эту относительность суждений. Чандракирти, индо-буддистский философ, живший в XVII веке, говорил, что вода, которую пьет человек, показалась бы нектаром какому-нибудь божеству – или кровавым гноем голодному духу. И каждый из них почувствовал бы соответствующий вкус. (Не хочу описывать, кто такие голодные духи; просто поверьте на слово – вы не захотели бы в следующей своей инкарнации оказаться одним из них.)

Если бы Чандракирти был знаком с теорией Дарвина, то, наверное, выразился бы немного иначе: все наше представление о хорошем и плохом, весь спектр наших чувств – страх, похоть, любовь и множество других, заметных и не очень, влияющих на наше ежедневное восприятие, – являются результатами конкретных периодов нашей эволюции как вида. Если бы единственным способом передать гены новым поколениям для наших предков было совокупление с броненосцем, мы с вами находили бы представителей этого вида очень привлекательными – не в смысле милыми и необычными, а именно в сексуальном плане. Вы не могли бы удержаться от желания их погладить. Водители то и дело тормозили бы на техасских шоссе, чтобы вступить в незапланированную связь с броненосцем. И стоит ли говорить о том, что убийство невинного броненосца считалось бы тяжелейшим преступлением с нравственной точки зрения?

Конечно, есть соблазн не обращать внимания на подобные гипотетические выкладки, потому что они якобы бессмысленны. Конечно, если бы фрукты были ядовиты для нашего вида, а грязь – насыщена углеводами, сладкоежек бы не существовало. Зато были бы «грязеежки». Ну и? Общеизвестно, что есть вещи «глубоко субъективные» – что и кому кажется вкусным, кто и кому кажется сексуальным. Так что вопрос предпочтений в пище и в сексе вроде бы не имеет никакого отношения к заблуждениям об истинности тех или иных явлений. Никто не считает, что кока-кола лучше пепси в том же смысле, в каком можно говорить о том, что четыре больше трех.

Вот только я не очень-то в этом уверен. Я видел, как люди спорят о вине или об искусстве так, словно абсолютно убеждены в своей правоте и в том, что их собеседник заблуждается. Чувства так тонко влияют на наши суждения, что мы этого даже не ощущаем; нам кажется, что наши суждения абсолютно объективны. Это особенно справедливо, когда мы говорим о роли чувств в формировании сущности.

Когда я вижу «феррари» и чувствую «сущность дорогой спортивной машины», я не думаю, что «это просто мнение одного конкретного представителя одного конкретного биологического вида» – потому что восприятие слишком тонкое для того, чтобы считываться как полноценное мнение. Более того, когда я вижу в водителе «сущность богатого мажора», я также считаю это суждение справедливым – потому что опять же не задумываюсь над этим достаточно долго для того, чтобы осознать, что это просто оценочное суждение. Я восприму это как данность, как очевидный факт. Так работает восприятие сущности: суждения проникают в наш разум, замаскированные чувствами, столь тонкими или столь обыденными, что мы их даже не осознаем. И эти чувства, эти составные части воспринимаемой нами сущности, по своей природе привязаны к конкретной точке зрения: точке зрения вида или, в случае с «феррари», конкретного его представителя. Из системы координат, которую Эйнштейн признал истинной, с отсутствующей точки зрения чувства даже не существуют. Как не существует и сущность.

Повторюсь, что не призываю вас к отказу от всех тех чувств и мыслей, которые мы унаследовали в ходе эволюции. Предубеждение по поводу змей вполне понятно, если один из ваших приоритетов – оставаться в живых как можно дольше. Мне кажется, именно так и должно быть. Вообразите, однако, в качестве мысленного эксперимента, что ваша главная цель – не жить как можно дольше, а достичь максимально ясного взгляда на окружающий мир. Вообразите, что вы хотите увидеть жизнь на этой планете и всю реальность в целом с точки зрения более широкой, чем взгляд конкретного вида. Вообразите, что вам хочется достичь более объективного, более трансцендентного, более всеохватывающего «истинного» взгляда на мир.

Тогда вам захочется посмотреть на змею без эмоциональных предубеждений: без страха, отвращения и неприязни, естественных для человека; без похоти, свойственной потенциальному партнеру, принадлежащему к тому же биологическому виду. Вам захочется увидеть болото не глазами человека – но и не глазами комара. Вам захочется взглянуть на реальность без чувств, развившихся у существ нашего или любого другого биологического вида в целях передачи генов потомству. Вы будете стремиться, как Эйнштейн, обрести взгляд из ниоткуда.