Глава 12
Мир, свободный от сорняков

Через несколько дней после начала моего первого ретрита я прогуливался по лесу и встретил давнего врага. Его истинное имя – Plantago major, миру же он известен как подорожник. Годами ранее, когда я жил в Вашингтоне, округ Колумбия, мой газон подвергся нападению этого растения. Я потратил множество часов на битву с ним: чаще всего просто выпалывал, но, когда мной овладевало отчаяние, то не гнушался и гербицидов. Мне нравится думать, что я не тот человек, который способен провести много времени, упиваясь ненавистью к определенным видам растений, но вынужден признать: подорожник едва не довел меня до ручки.

Теперь же, во время ретрита, я был поражен – впервые в жизни – красотой этого сорняка. Может быть, лучше даже взять слово «сорняк» в кавычки, потому что увидеть красоту сорняка означает задаться вопросом, стоит ли его в самом деле так называть. И именно этот вопрос я задал себе, когда стоял там и смотрел на своего прежнего врага. Почему это растение зовут сорняком, а множество других, столь похожих на него, – нет? Я посмотрел на другую зелень вокруг, затем снова на сорняк и понял, что у меня нет ответа. На вид объективно отделить сорняки от не-сорняков оказалось невозможно.

Оглядываясь в прошлое, думаю, я назвал бы это своим первым опытом переживания пустоты. Возможно, он был не столько драматичен и уж точно не столь убедителен и устойчив, как описанные в предыдущей главе ощущения Родни Смита и Гэри Вебера. Но ключевая особенность была та же – сущность сорняка стала для меня гораздо менее ярко выражена, чем это было всегда. Внешне по-прежнему отличный от других растений, подорожник в определенном смысле вдруг стал выделяться среди них куда меньше, чем прежде. Теперь в нем отсутствовала та самая «сорняковая сущность», которая прежде отличала его от другой зелени и заставляла выглядеть менее приятно, чем прочие растения.

Получается, сущность имеет значение! Вот только что вы хотели изничтожить что-то, потому что ощущали за ним нехорошую сущность, а мгновение спустя, когда эта сущность исчезла, вместе с ней испарилось и желание рвать и метать.

Конечно, подорожник – всего лишь трава. Насколько я знаю, сорняки не испытывают ни боли, ни удовольствия, поэтому прополка не считается таким уж аморальным проступком. И все же в случае с сорняками, в отличие от ламп, карандашей и очков, мы заходим на территорию психологии нравственности, в царство суждений о том, какие плохие или хорошие последствия имеет наше отношение к другим живым существам. И когда речь идет о разумных существах, например о людях, – ставки гораздо выше.

Вот почему я посвятил доктрине пустоты так много места в этой книге. Корнем нашего отношения к людям, как мне кажется, является сущность, которую мы в них видим. А потому важно понять, является ли наше восприятие сущности правдой или же, как предполагает доктрина пустоты, это, в определенном смысле, всего лишь иллюзия.

С дарвинистской точки зрения люди приписывают некую сущность окружающим по той же причине, по которой они приписывают ее вещам. Другие люди, так же как и еда, орудия, хищники или убежища, были, без сомнения, частью мира, где мы развивались как вид. А потому естественный отбор запрограммировал нас реагировать на все это определенным образом, заложив в основу реакций чувства, которые мы испытываем по отношению к окружающему миру. Чувства, в свою очередь, сформировали сущность, которую мы вкладываем в окружающие нас объекты и других существ. Вот только люди даже в те времена были куда более сложной частью окружающей среды, нежели орудия или убежища, – и очень, очень важной. И ничего удивительного, что в нашем мозгу развился специальный механизм для составления мнения о других людях и последующего наделения их определенной сущностью.