Книга: Дело Пеньковского. Документальное расследование
Назад: Утреннее заседание (Стенографическая запись)
Дальше: Заседание Военной коллегии Верховного Суда СССР 11 мая (Информационное сообщение)
Вечернее заседание
(Стенографическая запись)
16 ч. 00 м.
Комендант: Прошу встать. Суд идет!
Председательствующий: Садитесь, пожалуйста. Судебное заседание продолжается.
Военная коллегия Верховного Суда Советского Союза приступает к выслушиванию судебных прений.
Слово предоставляется государственному обвинителю Главному военному прокурору генерал-лейтенанту юстиции товарищу Горному.
Речь государственного обвинителя А. Г. Горного
Товарищи судьи, члены Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР!
В течение нескольких дней мы с большой тщательностью и объективностью, как требует советский уголовно-процессуальный закон, шаг за шагом исследовали обстоятельства настоящего судебного дела, по которому обвиняются гражданин Советского Союза Пеньковский и подданный Великобритании Винн. И хотя их деяния квалифицированы разными статьями Уголовного кодекса РСФСР, но творили они одно и то же черное дело, занимаясь шпионажем в пользу двух крупнейших разведок, американской и английской, одновременно.
За последние годы это не первое дело о шпионаже, которое рассматривается нашим военным судом. Есть у всех этих дел то, что их объединяет, есть у каждого и свои особенности.
Приступая к выполнению заключительной части своих обязанностей государственного обвинителя, я хотел бы прежде всего обратить ваше внимание на некоторые аспекты данного судебного процесса, вызывающего пристальное внимание мирового общественного мнения.
Огромные успехи Советского Союза в осуществлении программы строительства коммунистического общества, рост могущества всех социалистических стран вызывают все большую ненависть реакционных империалистических кругов, врагов мира, демократии и прогресса.
В осуществлении своих агрессивных планов империалисты отводят важное место провокационной, подрывной и разведывательной деятельности. «Тайная война» против нашего государства, начатая империалистическими разведками уже в первые дни после победы Великого Октября, не прекращалась никогда, наоборот, она активизируется и расширяется и в ряде империалистических государств возведена на уровень государственной политики.
Ведущая роль в этом принадлежит Центральному разведывательному управлению США — опоре наиболее авантюристических кругов Соединенных Штатов Америки. Как гигантский спрут, оно протягивает свои щупальца во все уголки мира, содержит колоссальное количество шпионов и тайных осведомителей, беспрерывно организует заговоры и убийства, провокации и диверсии. Шпионажу служит современная техника: от миниатюрных фотоаппаратов «Минокс», лежащих перед вами, и до космических спутников — «шпионов в небе».
Английская разведывательная служба «Сикрет интеллидженс сервис», существующая уже около 300 лет, действует не менее коварными и изощренными способами, но пытается больше оставаться в тени. Деятельность этих главных цитаделей шпионажа против СССР смыкается и тесно координируется, что отчетливо можно наблюдать в данном судебном деле, но что. впрочем, не снимает существующих между ними противоречий и борьбы друг против друга.
Основные усилия империалистических разведок направляются на организацию тотального шпионажа против социалистических стран. Их внимание особенно привлекают замечательные достижения Советского Союза в области атомной энергии, ракетной техники и освоения космоса. Они активно пытаются использовать шпионаж для преодоления своего отставания в ряде областей. Они открыто и цинично говорят о своих целях.
Выступая 26 января 1960 года перед сотрудниками аэронавтического института, американский шпион № 1 Аллен Даллес, уволенный затем после ряда провалов с поста начальника ЦРУ, заявил:
«Сейчас наша главная задача состоит в том, чтобы определить, каково положение Советского Союза в ракетной технике и в других военных областях и каким оно будет в ближайшем будущем. Нас, американцев, ужасно интересуют такие вещи, как потенциальные возможности Советского Союза производить ракеты, запасы советских ракет, роль ракет в советском военном планировании…» Даллес горько жаловался на монолитность советского общества и высокую бдительность наших людей, говоря, что «над военной областью русские пытаются сегодня сохранить непроницаемую завесу секретности».
Крупная ставка делается на шпионаж как средство достижения тех целей, перед которыми терпят неудачу политика и дипломатия. Так было с пресловутым планом «открытого неба», и, после того как он был решительно отвергнут за дипломатическим столом, его пытались осуществить при помощи пауэрсов.
Подменяя проблему разоружения контролем над вооружениями, ставя во главу угла инспекцию как базу для широкой разведывательной деятельности, ибо контроль без разоружения означал бы узаконение международного шпионажа, ныне пытаются использовать пеньковских и виннов, чтобы приподнять ту непроницаемую завесу, о которой сетовал Даллес.
Бесцеремонно попирая нормы международного права, активную разведывательную шпионскую деятельность ведут некоторые дипломатические представители ряда империалистических государств. Нельзя сказать, чтобы это было для нас ново. Уже при рождении Советской власти наш народ познал подлинное лицо таких дипломатов, как американский посол в России Дэвид Фрэнсис или глава английской миссии Брюс Локкарт, выступавших в роли шпионов и вдохновителей контрреволюционных заговоров. Настоящий судебный процесс еще раз ярко разоблачает эту неприглядную сторону буржуазной дипломатии.
Шпионажем занимаются не только профессиональные разведчики с дипломатическими паспортами. В это грязное дело вовлекаются члены различных делегаций, ученые, коммерсанты, студенты, туристы, что, конечно, не способствует укреплению доверия между нациями, развитию научного, культурного сотрудничества и международной торговли.
«Оживленная торговля, — указывает товарищ Н. С. Хрущев, — издревле считалась добрым знаком в отношениях между государствами». Но и эту отрасль международной деятельности пытаются использовать в разведывательных целях, о чем наглядно свидетельствует пребывание на скамье подсудимых английского бизнесмена Винна.
Не находя никакой социальной опоры и базы для развертывания вражеской деятельности среди советских людей, иностранные разведки вынуждены делать ставку на изменников, продавших свою Родину еще в годы Великой Отечественной войны, на нищенствующих «перемещенных» лиц и других отщепенцев. Именно из этой среды вербовались в послевоенные годы шпионы и диверсанты, перебрасывавшиеся в СССР и находившие здесь бесславный конец.
Наряду с этим делаются настойчивые попытки использовать в коварных целях тех отдельных членов нашего общества, которые в силу идейной неустойчивости и моральной нечистоплотности, карьеризма, корыстолюбия и других личных отрицательных качеств при определенных обстоятельствах могут стать на преступный путь.
Империалистическая пропаганда стремится всеми средствами подогревать у советских людей отсталые взгляды и настроения, пережитки прошлого — индивидуализм, прожигательское отношение к жизни, частнособственническую психологию, возлагая надежды на идеологические диверсии с тем, чтобы использовать их результаты для диверсий политических, одной из форм которых и является шпионаж.
И в этом отношении уроки настоящего процесса имеют поучительный характер.
I. Преступления, совершенные агентом английской и американской разведок Пеньковским
Товарищи судьи! Я счел необходимым сделать эти замечания, прежде чем перейти к изложению фактических обстоятельств дела.
Материалами предварительного и судебного следствия установлено, что подсудимый Пеньковский, являясь авантюристом, карьеристом и морально разложившимся человеком, стал на путь предательства, измены Родине и был завербован империалистическими разведками.
В конце 1960 года он предпринял попытку связаться с американской разведкой. В дальнейшем, используя незаслуженно оказанное ему доверие и свое положение заместителя начальника иностранного отдела Государственного комитета по координации научно-исследовательских работ, имея по роду службы возможность встречаться с иностранцами, приезжавшими в Советский Союз в составе различных научно-технических делегаций, Пеньковский вступил в доверительные отношения с владельцем посреднических компаний «Гревилл Винн лимитед» и «Мобайл экзибишенс лимитед», одновременно выполнявшим функции консультанта ряда английских фирм, подданным Великобритании Гревиллом Винном, неоднократно посещавшим Советский Союз.
В апреле 1961 года, во время очередного приезда Винна в Москву, между ним и Пеньковским состоялся откровенный разговор, в котором Пеньковский раскрыл, а затем по предложению Винна изложил в письменной форме свои возможности по сбору сведений, интересующих английскую разведку, и вручил эти Данные Винну перед отлетом его из Москвы.
После этого Пеньковский приступил к сбору шпионских сведений, для чего он активно использовал различные каналы: доступ к документам и информации, который он имел по характеру своей службы в Государственном комитете по координации научно-исследовательских работ, знания, полученные им в период службы в Советской Армии и учебы, связи и знакомства с работниками государственных учреждений и военнослужащими.
Прибыв 20 апреля 1961 года в Лондон в служебную командировку, Пеньковский привез с собой пакет с рядом совершенно секретных сведений, который в день приезда передал Винну в гостинице «Маунт ройял».
В одном из номеров этой же гостиницы, указанном ему Винном, Пеньковский имел четыре встречи с иностранными разведчиками, из которых двое, назвавшиеся «Грилье» и «Майлом», рекомендовались представителями английской разведки, а двое других, именовавшие себя «Александром» и «Ослафом», — американской, и с этого момента мы наблюдаем «трогательное единение» английской и американской разведок, хотя по мере дальнейшего развития событий определяется доминирующая роль американцев и подчиненная — англичан.
Во время этих встреч Пеньковский был завербован английской и американской разведками, дал письменное обязательство сотрудничать с ними и одновременно обратился с просьбой к правительствам этих государств о предоставлении ему в случае необходимости английского подданства или гражданства США. Я обращаю внимание на эту предусмотрительную дальновидность Пеньковского, который в суде настойчиво открещивался от своих намерений бежать в подходящий момент на Запад.
От своих «хозяев», на службу к которым он нанялся, Пеньковский получил задание по широкому кругу вопросов, причем особый интерес проявлялся к сведениям военного характера.
Вот что показал Пеньковский в суде по этому поводу:
«Я получил задание наладить и активизировать контакты с людьми, которые могут давать информацию военного, экономического и политического характера, чаще встречаться со своими товарищами — военнослужащими, интересоваться военными вопросами, а также событиями по таким жгучим проблемам, как «берлинский вопрос», советско-китайские отношения, всеми экономическими проблемами».
Пеньковский был снабжен шпионским снаряжением: фотоаппаратом «Минокс» с пленками к нему, транзисторным радиоприемником марки «Сония» японского производства, шифровальными блокнотами, бумагой для тайнописи и детально проинструктирован по технике их применения, конспирации и оборудованию тайника.
Вы, товарищи судьи, осмотрев вещественные доказательства и фотоснимки тайника, оборудованного в письменном столе Пеньковским, имели возможность убедиться в том, что он, как прилежный ученик, выполнял все наставления разведок, что, впрочем, не спасло его от разоблачения, а его «хозяев» от очередного крупного провала.
В Лондоне было обусловлено, что дальнейшие инструкции Пеньковский получит через Винна, очередной визит которого не заставил себя долго ждать, и спустя 21 день Винн снова появился в Москве под предлогом своих коммерческих дел. Пеньковский передал ему новую партию шпионских материалов на 20 экспонированных пленках, а также исполненное тайнописью письмо, а от Винна получил инструктивное письмо разведцентра и 30 фотопленок.
После отъезда Винна Пеньковский продолжал собирание и фотографирование секретных материалов экономического, политического и военного характера. В конце июня 1961 года он принял из разведцентра шифрованную радиограмму на обусловленных частотах, а также принял ряд учебных радиограмм, так называемых «болванок», или «болванов», как они именуются в инструкции, полученной Пеньковским и приобщенной к делу в качестве вещественного доказательства. «Болваны дают возможность заниматься практикой», — учит инструкция, и вот Пеньковский по ночам, когда спала его семья, тревожно вздрагивая при малейшем шорохе, тренировал свои шпионские способности при помощи «болванок».
В июле 1961 года Пеньковский прибыл во второй paз в Лондон в служебную командировку, которую он вновь использовал в своих преступных целях. Он привез и передал через Винна в пакетах новые секретные материалы и затем при содействии Винна имел пять встреч с представителями английской и американской разведок, из них четыре — на конспиративной квартире в Лондоне и одну — на загородной даче.
Во время этих встреч разбиралось содержание ранее переданных Пеньковским документов, он рассказал о своей прошлой работе в военных учреждениях и выдал ряд важных сведений, составляющих государственную и военную тайну СССР. Весь этот материал, как хвастливо объяснил Пеньковский, получил высокую оценку иностранных разведок, видимо, «хозяева» и их слуга остались друг другом довольны.
Иностранные разведчики дали новые задания Пеньковскому, в которых особый упор делался на сбор шпионских сведений о Советских Вооруженных Силах, ракетных войсках, войсках, дислоцирующихся в Германской Демократической Республике, и о подготовке к заключению мирного договора с ГДР.
В этот свой приезд Пеньковский прошел очередной инструктаж по использованию радиопередатчиков дальнего и направленного действия и познакомился лично с английской разведчицей Чизхолм Джаннет Анной, женой второго секретаря посольства Великобритании в Москве Родерика Чизхолма — также разведчика (так что можно сказать, что шпионаж являлся семейной профессией супругов Чизхолм). Были обусловлены порядок, время и место конспиративных встреч между Пеньковским и Анной Чизхолм в Москве.
Я хотел бы обратить внимание суда на эпизод, ярко характеризующий с одной стороны всю глубину падения Пеньковского, а с другой — его авантюристические честолюбивые планы.
Речь идет о встрече с разведчиками в Лондоне, на которой Пеньковский облачался в сшитые для него военные мундиры со знаками различия полковников английской и американской армий, фотографировался в них, знакомился с заготовленными документами на случай вступления в английское или американское гражданство и получил заверение, что после окончания его шпионской деятельности на территории СССР ему будет гарантирована ответственная должность.
Все это весьма льстило Пеньковскому, но он и этим до конца не был доволен. Желая получить еще более прочные гарантии, набивая себе цену, Пеньковский настойчиво требовал от разведчиков организовать ему встречу с высокопоставленным представителем английского правительства и, как он утверждает, при этом даже стучал кулаком по столу.
Возвратившись в Москву, Пеньковский продолжает собирать шпионские сведения, предавать и продавать государственные интересы своей Родины.
В августе 1961 года на связь к Пеньковскому в Москву приезжает Винн под предлогом осмотра французской выставки. Пеньковский передает Винну пакет с собранной им информацией, а также пришедший в негодность фотоаппарат «Минокс» для замены, а от Винна получает в упаковке новый аппарат той же фирмы, фотопленки, инструктивное письмо и коробку конфет, предназначавшуюся в качестве контейнера для передачи шпионских материалов.
В первых числах сентября на Цветном бульваре Пеньковский передал в этой коробке сфотографированные им документы Анне Чизхолм через ее ребенка. Как видите, в этой семье даже дети приобщались к шпионажу.
20 сентября 1961 года Пеньковский в составе советской делегации прибыл в служебную командировку в Париж и в аэропорту «Ле Бурже» передал Винну в пакете очередную партию шпионских материалов. В Париже Пеньковский неоднократно встречался с представителями английской и американской разведок, во время встреч передал им ценную устную информацию, получил новые задания и проходил инструктаж. Здесь же он имел встречу с Анной Чизхолм для уточнения планов поддержания контактов в Москве.
Парижские конспиративные встречи имели одну особенность, мимо которой можно было бы и пройти, если бы она не раскрывала некоторой закулисной стороны во взаимоотношениях американской и английской разведок. Так вот, в Париже американские разведчики, видимо, решили «наставить рога» своим английским партнерам и организовали втайне от них свидание с Пеньковским.
Во время этой встречи, как вы помните из показаний Пеньковского, американцы «Александр» и «Ослаф» выразили сожаление, что приходится «делить» Пеньковского с англичанами, и обещали ему златые горы, как только Пеньковский вступит на американский континент.
Во время пребывания в Париже Пеньковскому был назван подобранный американцами тайник в подъезде дома № 5/6 на Пушкинской улице в Москве и объяснены правила пользования им: перед закладкой шпионских материалов в тайник Пеньковский должен был поставить черную метку на осветительном столбе № 35 по Кутузовскому проспекту, затем, заложив тайник, дважды позвонить по телефонам: ГЗ-26-87 и ГЗ-26-94 и, услышав отзыв абонентов, положить трубку. Это означало, что разведчики могут идти к тайнику. По одному из указанных телефонов должен был ответить «Джонс», а по второму — «Дэвисон». Позднее Пеньковский получил сообщение, что вместо «Джонса» ответит «Монтгомери».
Эти же номера телефонов Пеньковский должен был использовать и в том случае, если он окажется в затруднительном положении. Тогда на столбе № 35 ему следовало поставить черный крест и, позвонив по указанным телефонам, трижды сильно подуть в трубку.
Все эти условности Пеньковский записал на листе бумаги, который был изъят у него при аресте, приобщен к делу в качестве вещественного доказательства и вами осмотрен (том 8, л. д. 110).
Здесь оглашалась справка, и вы, товарищи судьи, знаете, что телефон ГЗ-26-94 находится в квартире помощника военно-воздушного атташе США Алексиса Дэвисона, а телефон ГЗ-26-87 — в квартире, где до февраля 1962 года проживал второй секретарь американского посольства Вильямс Джонс, а ныне — атташе посольства США Хью Монтгомери.
Нам могут сказать, что наличие у Пеньковского номеров телефонов дипломатических сотрудников вовсе не есть еще доказательство его преступной связи с этими лицами, ибо Пеньковский по роду своей официальной службы был связан с иностранцами, бывал на дипломатических приемах, да и вообще узнать эти телефоны не столь уж хитрое дело.
Следствие предвидело возможность подобных рассуждений и не просто приняло на веру объяснения Пеньковского, а подвергло их объективной проверке.
Как вы уже знаете, в этих целях в соответствии со ст. 183 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР 2 ноября 1962 года был произведен следственный эксперимент с соблюдением всех условий закладки и вызова разведчиков к тайнику, о которых показал Пеньковский. Вы знаете также, что через 30 минут после телефонных звонков помощник военно-воздушного атташе США Дэвисон явился осматривать столб № 35 на Кутузовском проспекте, а спустя некоторое время, в тот же день, к тайнику прибыл сотрудник посольства США Ричард Джэкоб, где он и был задержан с поличным.
После этого показания Пеньковского в совокупности с обнаруженной у него запиской и результатами эксперимента приобретают силу убедительного доказательства, изобличающего как самого Пеньковского, так и американских дипломатических сотрудников Дэвисона и Джэкоба, и мы вправе говорить об установлении истины, уйти от которой невозможно, какие бы попытки к этому ни предпринимались.
Более того, в соответствии с принципами советского доказательственного права мы имеем основания верить показаниям Пеньковского о том, что кроме названных телефонов ему был дан еще номер К 4-89-73 для вызова разведчиков к тайнику, по которому следовало звонить в любой понедельник в 21 час 10 минут дважды с интервалом в одну минуту и после трех гудков повесить трубку. Этот телефон находится в квартире, в которой до июня 1962 года проживал бывший помощник военно-морского атташе Великобритании в СССР Джон Варлей, а с июля 1962 года до марта 1963 года — сотрудник посольства той же страны Айвор Рауселл.
По возвращении из Парижа 17 октября 1961 года Пеньковский, как это было обусловлено, позвонил по телефону Г 3-13-58 и после трех гудков повесил трубку, что означало его благополучное возвращение в Москву. Указанный телефон находится в квартире, в которой в октябре 1961 года проживала сотрудница посольства Великобритании Фелисита Стюарт.
Выполняя задание своих «хозяев», Пеньковский подбирал места для запасных тайников в различных районах Москвы и для этих весьма прозаических целей намечал использовать могилу поэта Сергея Есенина на Ваганьковском кладбище.
К делу в качестве вещественного доказательства приобщена изъятая при аресте Пеньковского инструкция об использовании тайников. Она осмотрена судом и участниками процесса. Я позволю себе огласить отдельные выдержки из этой инструкции.
«Тайники будут основным способом для посылки сообщений и материалов Вами, — читаем в этом документе. — Для оперативности этого способа нам необходимы описания тайников, обещанных Вами.
…При выборе тайников имейте в виду, что они должны находиться в местах, нормально доступных иностранцам…
…Мы предлагаем следующий основной план: Вы будете заряжать тайник не чаще чем раз в месяц…..Для того чтобы быть готовыми ко всему, Вы должны нам переслать как можно скорее план использования тайников на трехмесячный период». Разведчики указывают, что их больше всего устраивал бы на случай перемены места жительства агента Ленинград. Вот соответствующее место из этой инструкции:
«По столько по сколько это может зависеть от Вас, мы считаем, что Ленинград наилучшее место после Москвы и предпочитаем европейскую часть СССР к восточной части».
Отмечу попутно, что уже сам стиль этого документа выдает иностранное происхождение его авторов.
В октябре 1961 года Пеньковский подготовил ряд материалов военного характера, в том числе данные об одной из военных академий, списки известных ему офицеров и генералов с краткими характеристиками на них, статьи из военных журналов, и 21 октября в 21 час все эти шпионские данные по паролю «Мистер Алекс, вам большой, большой привет от двух ваших друзей» передал связнику иностранной разведки при встрече в районе гостиницы «Балчуг». Этот вид связи также был обусловлен во время пребывания Пеньковского в Париже.
Шпионскую информацию Пеньковский передавал через разведчицу Анну Чизхолм на состоявшихся в конце 1961 и начале 1962 года встречах на улицах Москвы. От нее же он получал инструктивные письма из разведцентра, фотоаппараты «Минокс», пленки к ним и шифровальные блокноты.
Во второй половине января Пеньковский решил, что во избежание провала будет лучше прекратить встречи с Анной на улицах, о чем он уведомил своих «хозяев» письмом, отправленным в условленный адрес: «Лабориджи SW — I, Лондон, Великобритания». Это письмо он переслал через англичанина Кондона, приезжавшего в СССР с англо-американской делегацией специалистов бумажной и целлюлозной промышленности. Сообщение дошло по назначению, о чем Пеньковский был поставлен в известность шифрованной радиограммой.
В дальнейшем шпионские встречи с Анной Чизхолм, а также с другими лицами Пеньковский имел на официальных дипломатических приемах, куда он приглашался по роду службы, в частности, на приеме у английского торгового советника Сениора, а также на приеме в английском посольстве 31 мая 1962 года по случаю дня рождения королевы Великобритании. О том, что Пеньковский приглашался на эти приемы, свидетельствуют осмотренные вами билеты (том 8, л. д. 112).
В июле 1962 года в Москву с заданиями английской разведки прибыл Винн, он получил в английском посольстве и передал Пеньковскому очередные инструкции, сигнальные почтовые открытки, 3 тысячи рублей денег и подготовленную разведчиками статью, которую Пеньковский с целью популяризации своего имени хотел опубликовать в советской печати.
Пеньковский осмотрел показанные ему Винном фотографии новых лиц, с которыми он должен был поддерживать шпионские связи, — это были атташе посольства США в СССР Родней Карлсон, а также супруга второго секретаря английского посольства в Москве Гервейса Кауэлла — Помелла Кауэлл. Узнать Карлсона Пеньковский должен был по защепке на галстуке, инкрустированной красными камешками.
Передача шпионских материалов Помелле Кауэлл должна была осуществляться путем закладки их в контейнер, вмонтированный в банку из-под порошка «Харпик».
Вы помните, товарищи судьи, историю с этой банкой «Харпик». Вначале ее изучал Винн у Чизхолма — там состоялась очередная немая сцена: Чизхолм открывал, вынимал и показывал контейнер, а Винн внимательно смотрел. Потом, в гостинице «Украина», роли переменились: показывал Винн — усваивал Пеньковский.
Во время этого приезда Винна в Москву Пеньковский передал ему ряд шпионских донесений.
Сигнальные открытки, полученные от Винна, представляли собой обычные советские почтовые открытки с видами Москвы, заполненные английским текстом и адресами. Посылкой этих открыток Пеньковский должен был дать знать о тех или иных изменениях в его деятельности.
Так, например, в случае изменения места работы следовало послать открытку с видом на Котельническую набережную, адресованную в Беркс, Англия, миссис Н. Никсон, с текстом: «Прекрасно провожу время и даже обнаружил, что мне нравится водка. Москва в самом деле выглядит так, и вам следовало бы увидеть размеры улиц. Все новости расскажу по приезде. С любовью Дик».
В случае предстоящего выезда за границу следовало опустить открытку с видом на Выставку достижений народного хозяйства, адресованную в Лондон мисс Р. Хаук, с текстом: «Очень интересно провожу время и наслаждаюсь. Здесь так много интересного, что даже трудно решить, с чего начать. Скоро увидимся. Джон».
Пеньковский успел отправить только одну открытку, остальные изъяты из тайника и лежат перед вами. В этот период он уже не проводил прекрасно время и не наслаждался, а трусливо озирался по сторонам и обливался потом от страха. Он чувствовал, что сколько веревочке ни виться, а конец будет.
4 июля 1962 года, на приеме у американского посла в Москве по случаю национального праздника США Дня независимости, Пеньковский познакомился с Карлсоном, а в августе, на приеме у Хорбели, передал Карлсону 7 экспонированных фотопленок с секретными материалами и донесение с данными об одной Из советских ракет. При этой встрече Пеньковский получил от Карлсона пакет с фиктивным советским паспортом на случай перехода на нелегальное положение и инструктивное письмо, в котором иностранные разведки требовали данных о состоянии обороны столицы нашей Родины и войск Московского военного округа.
5 сентября 1962 года на приеме в посольстве США в Москве Пеньковский снова встретился с Карлсоном и имел при себе 4 экспонированные фотопленки и донесение, но передать их не смог. Также не смог он этого сделать и на следующий день, на приеме у английского торгового советника Сениора. Все эти шпионские документы были обнаружены в тайнике на квартире Пеньковского.
В судебном заседании уже оглашалась выдержка из донесения, подготовленного Пеньковским, и я хочу лишь напомнить вам о стиле этого характерного документа, который начинается словами: «Мои дорогие друзья!..» и заканчивается: «Крепко жму ваши руки, большое спасибо за заботы обо мне, я всегда чувствую вас рядом с собой. Ваш друг». Теперь уже Пеньковский не стучит кулаком по столу, он лебезит и пресмыкается перед своими «хозяевами».
Забота «дорогих друзей» не помогла, и 22 октября 1962 года советские чекисты положили конец всей этой тонко задуманной и тщательно разработанной шпионской операции.
Однако за время сотрудничества с английской и американской разведками Пеньковский нанес большой вред нашему государству, передав устно, в письменных донесениях и на фотопленках обширную информацию экономического, политического и военного характера, часть которой составляет государственную и военную тайну СССР.
Для характеристики масштабов преступной деятельности Пеньковского достаточно сказать, что он передал 106 экспонированных фотопленок по 50 кадров каждая, то есть более 5 тысяч фотоснимков с различными данными, представляющими интерес для империалистических разведок.
II. Путь Пеньковского от карьеризма и морального разложения до предательства
Товарищи судьи! Наш уголовно-процессуальный закон обязывает всесторонне исследовать в каждом уголовном деле не только все обстоятельства самого преступления, но также причины и условия, способствовавшие его совершению.
При рассмотрении настоящего дела неизбежно возникает вопрос: как могло случиться, что Пеньковский, родившийся, получивший воспитание и образование в годы Советской власти, в нашем обществе, мог полностью утратить облик советского человека, потерять стыд, совесть, элементарное чувство долга и докатиться до тягчайших преступлений?
Частично ответ на этот вопрос дал сам Пеньковский, когда он показал в суде, что на скамью подсудимых его привели низменные качества: зависть, тщеславие, любовь к легкой жизни, связи со многими женщинами, моральный распад, вызванный частым употреблением спиртных напитков, — все эти родимые пятна, как их назвал Пеньковский, подтачивали его; он стал перерожденцем, а затем и предателем.
«Я скатился в пропасть и стал негодяем, — заявил Пеньковский в суде, — под влиянием причин перерожденческого характера».
Этот автопортрет в известной степени верен, но он должен быть дорисован более яркими красками, чтобы приблизиться к оригиналу.
Анализ жизненного пути Пеньковского, его поведение до начала преступной деятельности и в ее период, показания самого подсудимого, свидетелей, документы и характеристики, имеющиеся в деле и исследованные как в открытой, так и в закрытой части судебного процесса, всесторонне рисуют подлинный облик этого предателя.
Исключительный карьеризм, эгоизм и честолюбие Пеньковского проявились давно. Он постоянно стремился вращаться вокруг и около людей, имеющих власть и влияние, угождать и лебезить перед ними, бахвалился своей близостью к ним.
Внешне Пеньковский выглядел неплохим работником, он быстро продвигался по ступенькам служебной вестницы, но по мере развития его подлых наклонностей, его все больше и больше занимали уже не интересы государства и общества, а личная карьера и. благополучие, его постоянно мучила зависть по отношению к сослуживцам и товарищам.
Как ни умел маскировать Пеньковский свои мысли и истинные цели, полностью скрыть их ему не всегда удавалось. И в одной из характеристик, относящейся еще к 1955–1956 годам, о нем говорилось, что это «мстительный и злобный человек, беспримерный карьерист, способный из-за карьеры на любую подлость». Как метко и как правильно это было сказано! Но, к сожалению, угодничество и подхалимство сделали свое дело, и эта убийственная аттестация была положена под сукно.
С высокомерием и пренебрежением относится Пеньковский к людям, которые не могли быть ему полезны. Но и тем своим приятелям, сослуживцам и начальникам, которые делали для него добро, он платил черной неблагодарностью и мог за глаза поносить их, а затем, став агентом империалистических разведок, передавал выуженные у них сведения, украденные из их столов фотокарточки и рисовал их характеристики.
Я не хотел бы представлять этих людей жертвами коварства Пеньковского. Во многом они виноваты сами, они расплачиваются теперь за свою снисходительность к порокам Пеньковского, за ротозейство и болтливость, за потерю политической бдительности. Я говорю об этом, чтобы показать отношение Пеньковского к людям, ибо он никого, кроме себя, не любил и предавал всех.
Как старался Пеньковский казаться хорошим работником, так старался выглядеть и хорошим семьянином, клялся и божился в своей любви к жене и детям, делал это и на следствии, и в суде. Между тем он был предателем и здесь.
Он пролез в семью ответственного и уважаемого военного работника, у которого одно время состоял в порученцах. Женился на его дочери, изменял ей, легко вступал в связи с женщинами, был завсегдатаем большинства московских ресторанов, приходя же домой поздно вечером после кутежей, объяснял, что выполнял ответственные служебные задания, а однажды, сообщив, что отбывает в заграничную командировку, уехал со знакомой на курорт.
В ресторанах прожигал жизнь, пил вино из туфли своей любовницы, видимо, переняв эти нравы из лондонских и парижских кабаре, с которыми его знакомил Винн в порядке освоения «прелестей» западной культуры.
Он был корыстолюбив, и хотя хорошо оплачивался государством, был полностью обеспечен, имел сбережения, но аппетиты его росли непомерно. Особенно его прельщали заграничные поездки. Собственно говоря, его неудовлетворенность служебным положением и озлобленность как раз и были порождены тем, что ему не предоставили службы за границей.
Этот карьерист и эгоист опускался все ниже и ниже, у него не было ни «его святого и дорогого ни в семье, ни в обществе, ни в государстве, он постепенно созревал для предательства, оставалось лишь его подобрать, что и было сделано.
Превратившись в агента иностранных разведок, он получил возможность торговать государственными секретами. Конечно, он не был рядовым агентом, удовлетворяющимся подачками с барского стола, хотя и не гнушался всякими безделушками и барахлом, полученным от своих «дорогих друзей».
«30 сребреников» Иуды Пеньковского должны были составлять, по его разумению, солидную сумму, и, конечно, не в рублях, а в долларах и фунтах стерлингов, и во всех переговорах с иностранными разведчиками, и в Лондоне, и в Париже, эти доллары и фунты стерлингов фигурировали неизменно, они рисовались перед жадными глазами предателя.
В судебном заседании, как вы знаете, Пеньковский пытался затушевать эту сторону дела и утверждал, что, собственно говоря, причитающееся ему вознаграждение точно обусловлено не было. Однако в конечном счете он подтвердил, что представители английской и американской разведок неоднократно заверяли его в том, что по окончании работы на территории СССР он будет зачислен на руководящую должность в Центральном разведывательном органе в США или Англии с окладом в 2 тысячи долларов в месяц или равнозначным окладом в фунтах стерлингов, а за прошлую шпионскую деятельность ему будет выплачен крупный куш в виде единовременного вознаграждения из расчета не менее тысячи долларов за каждый месяц.
Получив в июле 1962 года через Винна 3 тысячи рублей, Пеньковский остался недоволен, ибо он ожидал иностранную валюту.
В августе 1962 года в письме, переданном Карлсону для отправки в разведцентр, Пеньковский жалуется, что его положение становится тревожным, но и в этот момент его прежде всего волнует материальная сторона дела, и он снова просит дать подробные данные о том, какое вознаграждение он получит за свою работу и как конкретно будет обеспечен на Западе, когда сможет туда выехать (том 1, л. д. 160). Я обращаю внимание на слово «обеспечен», которое имеет значение именно в смысле постоянного жительства, а не временного выезда в командировку.
О том, что Пеньковский вынашивал планы побега на Запад, где он мог бы реально воспользоваться обещанным вознаграждением, свидетельствуют его переговоры по этим вопросам с иностранными разведчиками, обсуждение с Винном вариантов побега при помощи подводной лодки или другим путем, настойчивые попытки Пеньковского выехать в заграничную командировку в течение 1962 года, получение фиктивного советского паспорта на случай перехода на нелегальное положение.
Отрицая свое намерение бежать на Запад, Пеньковский сослался в суде на то, что он в 1961 году трижды выезжал за границу, но не стал невозвращенцем. В его устах это звучало даже как некая заслуга. Он сослался также на показания Винна по поводу того, что «Интеллидженс сервис» якобы делала предложение Пеньковскому остаться в Англии, но он его отклонил.
В связи с этим позволю себе высказать мнение, что этот период необходимость в побеге Пеньковского еще не назрела. Иностранным разведкам Пеньковский нужен был именно здесь, в СССР, как источник шпионской информации, и, откровенно говоря, я не знаю, какова была бы для них польза от Пеньковского в Англии, даже если его одеть в мундир английского полковника. К тому же и не набежало еще солидное вознаграждение за труды…
Но в 1962 году обстановка стала меняться, Пеньковскому уже было опасно находиться на родной земле, которую он предал, она горела под его ногами.
Я не верю объяснениям Пеньковского о том, что у него зрело желание явиться с повинной. До самого последнего времени он лез из кожи вон, чтобы угодить своим иностранным «хозяевам», в этом убеждает все его поведение и содержание тех сведений, которые он подготовил и не успел передать.
Это утверждение Пеньковского расходится с объективными обстоятельствами, оно противоречит им, поэтому я его отбрасываю как доказательственный факт и надеюсь, что суд согласится со мною в этом.
Он здесь распинался в своей любви к Родине, рассыпался в чувствах благодарности за ее дары, которые его опьяняли. Но все эти слова на мрачном фоне его предательства — сплошное лицемерие и ханжество.'
Нельзя совместить несовместимое: любовь и вероломство!
Конечно, такие выродки и отщепенцы, как Пеньковский, вызывающие чувства негодования и омерзения у всего советского народа, — из ряда вон выходящее явление в нашем обществе. Но этот пример ярко показывает, какую опасность таят в себе пережитки прошлого, оживляемые враждебной нам идеологией, и во что они могут развиться, если их вовремя не замечать и решительно не пресекать.
Мы не можем отвлекаться от того, что обреченный историей на гибель империализм в своей звериной ненависти к идущему ему на смену новому, коммунистическому строю возлагает большие надежды на проникновение в сознание отдельных неустойчивых людей его растленной морали. Вот почему нам нужна постоянная бдительность, сосредоточенность и наступательность в борьбе за утверждение нравственных принципов морального кодекса строителя коммунизма!
III. Преступления, совершенные английским подданным Винном
Товарищи судьи! Рядом с Пеньковским на скамье подсудимых находится подданный Великобритании Гревилл Винн.
В ноябре 1962 года Винн, находившийся в тот период в Будапеште, был задержан венгерскими властями на основании обращения Генеральною прокурора СССР и, в соответствии со ст. 54 Договора между СССР и Венгерской Народной Республикой «Об оказании правовой помощи по гражданским, семейным и уголовным делам», передан советским властям, как совершивший тяжкое преступление против СССР.
После ареста Винна печать и некоторые официальные английские органы стали в позу оскорбленной невинности. Министерством иностранных дел Англии был заявлен протест правительству Венгерской Народной Республики по поводу задержания этого скромного британского бизнесмена.
Такую же позицию первоначально занял и сам Винн, и когда ему объявили, что он арестован за шпионскую деятельность против СССР, то он заявил:
«Я не понимаю, что вы подразумеваете под шпионской деятельностью. Что касается меня, то я к шпионажу не имею никакого отношения» (том 4, л. д. 73).
Правда, к концу этого допроса Винн заявил:
«Действительно, я кое-что сделал против Советского Союза, чего не должен был делать. Но если я расскажу правду, то этим нанесу вред своей семье и некоторым советским гражданам. Кроме того, я покажу, что я человек слабохарактерный. Прошу также учесть, что я не желаю проводить свою жизнь в тюрьме. Прошу дать мне время подумать» (том 4, л. д. 84).
Подумав и убедившись в наличии у следствия серьезных улик, Винн стал рассказывать.
Излагая обстоятельства преступной деятельности Пеньковского, я уже частично касался и роли Винна.
Приезжая в нашу страну как представитель деловых кругов Англии, Винн злоупотребил оказанным ему гостеприимством и вступил в конспиративную связь с Пеньковским по вопросам, столь же далеким от бизнеса, как небо от земли.
О состоявшейся в апреле 1961 года конспиративной беседе с Пеньковским Винн информировал посольство Великобритании в Москве. Нам достоверно неизвестно какой разговор происходил по этому поводу в апартаментах дипломатического особняка на Софийской набережной, однако после него Винн взял у Пеньковского письменный документ, о котором уже говорилось.
По прибытии в Лондон Винн при помощи некоего Хартли, о котором речь впереди, встретился в ресторане «Айви» с сотрудником английской разведки, назвавшим себя Аккройдом, передал ему документы исполненные Пеньковским, и посвятил его в характер своих бесед. От Аккройда Винн получил задание представить программу пребывания в Англии делегации советских технических специалистов, возглавляемой Пеньковским, подготовить отдельные и по возможности несмежные номера для этой делегации в гостинице «Маунт ройял», принять от Пеньковского материалы, которые он привезет, и указать ему номер в гостинице, где его будут ожидать разведчики. Все это Винн пунктуально выполнил. Полученные от Пеньковского пакеты со шпионскими материалами он доставил Аккройду.
Как сказал Винн в суде, он всегда проявляет усердие в тех делах, которыми занимается, и мы имели с вами возможность убедиться в том, что и свои шпионские функции Винн выполнял старательно и усердно, хотя и пытался уверить нас в том, что они были ему совсем не по душе.
В мае 1961 года Винн имел встречи с Аккройдом, с другим разведчиком — Роджером Кингом, а затем и с их начальником, которого на некоторых допросах Винн именовал начальником русской секции английской разведки. Правда, в суде Винн заявил, что он точно не знает должности этого человека, но поскольку его на следствии просили называть все своими именами, то считает, что это, видимо, так и есть. Эти лица предложили Винну использовать намечавшуюся поездку в Москву на открытие английской выставки для передачи пакетов от сотрудников английского посольства Пеньковскому и обратно.
Винн согласился и во время пребывания в Москве, с 7 мая по 6 июня 1961 года, выполнил эти задания, с 2-го приезда он получил пакет со шпионскими материалами от Пеньковского и в тот же вечер посетил квартиру второго секретаря посольства Великобритании Москве Родерика Чизхолма по адресу: Садово-Самотечная улица, дом 12/24, квартира 48. Во время этой встречи, в обстановке строжайшей конспирации, Винн передал Чизхолму пакет, полученный от Пеньковского, и в свою очередь получил для Пеньковского другой пакет, с инструктивным письмом английской разведки и фотопленками.
Во время второй поездки Пеньковского в Лондон в июле — августе 1961 года Винн по поручению Кинга занимался встречей Пеньковского, размещением его, получил от него и передал разведчикам пакеты со шпионскими материалами, а также возил Пеньковского на конспиративные встречи.
В августе 1961 года Винн снова выехал в Москву, снова выполнил роль связника, передал шпионские материалы от Пеньковского Чизхолму, а также инструкции и шпионское снаряжение от Чизхолма Пеньковскому. Винн показал Пеньковскому несколько фотографий Анны Чизхолм с детьми и передал ему коробку из-под конфет как контейнер.
В силу своего положения представителя английских деловых кругов, встречающегося с Пеньковским как с сотрудником советского учреждения, Винн являлся весьма подходящей фигурой для осуществления указанных заданий. С каждым новым приездом Винна в Москву официальная сторона дела играла все меньшую роль, а конспиративные шпионские функции — все большую.
Вылетев из Москвы в Амстердам, Винн сообщил по телефону Кингу, что Пеньковский намеревается прибыть в Париж. Кинг настолько заинтересовался этим известием, что тотчас же специально приехал в Амстердам, и в гостинице «Шиллер» между ними состоялась встреча, на которой Винну было поручено встретить Пеньковского в Париже. Как признал Винн, его пребывание в Париже не вызывалось интересами представляемых им фирм и ему уже на ходу пришлось менять свои деловые планы.
Поскольку не была известна дата прибытия Пеньковского в Париж, то Винн в течение 12 дней встречал на аэродроме «Ле Бурже» прилетающие советские самолеты, пока 20 сентября не прибыл Пеньковский.
Винн обеспечил Пеньковского гостиницей, сопровождал его к местам встреч с разведчиками, посещал вместе с ним рестораны и ночные клубы, оплачивая все расходы, связанные с пребыванием Пеньковского в Париже. В суде на вопрос, кто возместил ему эти средства, Винн дал лаконичный ответ: «Интеллидженс сервис». В Париже Винн также встретился с супругами Чизхолм и имел с ними беседу по вопросам шпионской деятельности.
В последующем, находясь в Англии, Винн неоднократно встречался с английскими разведчиками и в связи с поступившими данными о возможной поездке Пеньковского в США получил задание находиться в пасхальные каникулы дома и ожидать телефонного звонка Пеньковского с тем, чтобы передать ему номера телефонов в Нью-Йорке и Сиэтле для связи с американской разведкой.
В июне 1962 года в Лондоне состоялась новая встреча Винна с разведчиками, где его познакомили с будущим вторым секретарем посольства Великобритании в Москве Гервейсом Кауэллом, который должен был сменить на этом посту Чизхолма, а заодно и принять на себя функции шпионских связей с Пеньковским через Винна и свою супругу Помеллу Кауэлл.
2 июля 1962 года Винн снова прибыл в Москву, это было последнее посещение им нашей столицы, если не считать его вынужденной поездки для присутствия на настоящем процессе.
Это пребывание Винна в Москве было всего четырехдневным, но он успел получить от Пеньковского очередной пакет с фотопленками и письменным донесением, передать его Чизхолму, получить от последнего пакет со шпионскими инструкциями, сигнальными открытками и 3 тысячами рублей для Пеньковского, банку из-под порошка «Харпик», а также фотографии супругов Кауэллов и Карлсонов, которые он показал Пеньковскому.
В связи с тем, что Пеньковский обнаружил за собой наблюдение и был взволнован, Винн сообщил об этом Чизхолму на встрече в туалетной комнате американского клуба в Москве, а также доложил об этом по приезде в Лондон и показывал на карте Москвы маршруты своего движения с Пеньковским. В Москве же Винн успокаивал Пеньковского и обсуждал с ним возможные варианты побега на Запад.
Все обстоятельства не оставляют ни малейшего сомнения в том, что Винн являлся активным участником шпионской деятельности против Советского Союза, главным связником между Пеньковским с одной стороны, английской и американской разведками — с другой.
Будучи изобличен и не имея возможности отрицать это обвинение, Винн как на предварительном следствии, так и в суде утверждал, что об истинном характере связей Пеньковского с разведками он длительное время, вплоть до встречи с Кингом в Амстердаме в августе 1961 года, не знал и узнал об этом только тогда, когда он, Винн, уже был вовлечен в водоворот событий.
В суде Винн показал:
«Да, к этому времени, когда состоялась моя встреча с Кингом в Амстердаме, я действительно понял, что занимаюсь шпионажем. Все туже затягивались тиски, в которые я попал. Круг замкнулся».
На ваш вопрос; товарищ председательствующий: «Кто сжимал эти тиски?» — последовал ответ: «Британская разведка».
До встречи в Амстердаме, как утверждает Винн, он считал, что между Пеньковским и сотрудниками Форейн-оффис — британского министерства иностранных дел — ведутся какие-то неофициальные переговоры. Так ему говорили, а он привык верить джентльменам на слово, но его обманули, и поэтому он здесь, на скамье подсудимых.
В процессе судебного следствия уделялось много времени анализу этих объяснений Винна, и я полагаю, что мы имеем основания отвергнуть их, как несостоятельные и неправдоподобные. Да и сам Винн, продуманно и изворотливо защищавшийся в суде, в конечном счете вынужден был отступить и признать многое из того, чего ему очень не хотелось признавать.
Мы имеем категорические утверждения подсудимого Пеньковского о том, что содержание первых доверительных бесед между ним и Винном в апреле 1961 года не оставляло сомнений в том, что речь идет об установлении разведывательных связей. Но я оставляю пока в стороне эти показания Пеньковского и буду оперировать объяснениями самого Винна и объективно установленными фактами.
Прежде всего обращает на себя внимание то, что тем человеком, которому Винн сразу же после приезда в Англию сообщил о переговорах с Пеньковским, был некто Хартли, который, по словам Винна, являлся сотрудником безопасности одной из крупных английских фирм.
Именно с этим Хартли по возвращении в Лондон связался Винн, а вернее, с Винном связался Хартли, которому неведомыми нам путями уже стали известны происшедшие в Москве события, и Хартли пришел не один, а с английским разведчиком Аккройдом.
Правда, как объясняет Винн, Аккройд представился сотрудником министерства иностранных дел. Но, как мы с вами хорошо знаем, да и Винн об этом вскоре тоже узнал, «дипломатическая» деятельность Аккройда очень схожа с той, которой занимались Чизхолмы, Кауэллы и прочие.
Прошу заметить, что документ, привезенный из Москвы от Пеньковского, был передан не Хартли, а Аккройду и в последующем фигура Хартли уже не появляется на нашем горизонте.
Случайна ли во всем деле фигура Хартли? Нет, не случайна! Хартли — сотрудник английских органов безопасности, он ведет работу с лицами, выезжающими в социалистические страны, инструктирует этих лиц, указывает, на что обращать внимание, что запоминать, о чем писать в отчетах, какими сведениями их насыщать, чтобы они были полезны не только для дела, но и для «Интеллидженс сервис».
Поэтому Винн знал, к кому надо обратиться в Англии насчет Пеньковского, и не ошибся.
Весь характер встреч Винна с представителями английской разведки, с английскими дипломатами в Москве, с самим Пеньковским в Москве, Лондоне и Париже, строго продуманные меры по конспирации, в обстановке передачи пакетов со шпионскими материалами и снаряжением не оставляли никакого сомнения в том, что речь идет о шпионаже, хотя, как утверждает Винн, слова «шпион», «агент», «разведчик» при этом не употреблялись.
В мае 1961 года Аккройд и Кинг категорически запретили Винну в телефонных разговорах в Англии называть подлинную фамилию Пеньковского и предложили именовать его «Янгом». Этому обстоятельству Винн также пытался дать невинное объяснение, заявив в суде:
«Мне было указано Аккройдом, что «Пеньковский» — это имя иностранное, называть его так неудобно и лучше именовать «Янгом»».
Правда, это объяснение, как вы помните, вызвало смех в зале и улыбку у самого Винна.
Напомню, что показал Винн в суде об обстоятельствах его встречи с Чизхолмом в Москве 27 мая года:
«Я прошел в эту квартиру, меня встретил этот человек среднего роста, в очках, мы обменялись рукопожатием, затем он сделал такой жест, чтобы я не говорил, приложив палец к губам, и написал на листке бумаги: «Передайте это Пеньковскому»».
Вопрос: «Все происходило молча?»
Ответ: «Да, это была немая сцена», и добавим от себя, что таких немых сцен между Винном и Чизхолмом было немало.
Напомню, что, показывая Пеньковскому фотографии Анны Чизхолм в ав1усте 1961 года, Винн был очень взволнован и испуган тем, что в опасные дела вовлекается женщина, имеющая детей.
Напомню беседы Винна с Пеньковским в туалетных комнатах при открытых кранах, чтобы шум текущей воды заглушал голоса. В туалете американского клуба вел свой разговор с Чизхолмом Винн 5 июля 1962 года. Странно, почему такой респектабельный англичанин, как Винн, предпочитал вести деловые беседы в туалетах?
И когда вы, товарищи судьи, сопоставите все эти и другие факты, взвесите и проанализируете их, то согласитесь со мной в том, что Винн очень хорошо знал, чем он занимается, и не с августа 1961 года, а значительно раньше.
Позволю себе высказать мнение, основанное на анализе материалов дела и показаниях самого Винна, что он не был столь несведущ и наивен в вопросах разведки, как пытался нас в этом убедить.
В суде Винчу был задан вопрос по поводу его роли в организации конспиративных встреч между Пеньковским и иностранными разведчиками в Лондоне и Париже: «Вам приходилось ранее организовывать аналогичные встречи другим лицам, скажем в области коммерции?»
Последовал ответ: «Да, конечно, я занимался этим в течение последних десяти лет, это было мне необходимо, я веду довольно крупные дела на этот счет».
Вопрос: «Можно ли из этого заключить, что у вас имеется опыт в области экономической разведки?»
Ответ: «Мне не нравится термин «экономическая разведка», но, конечно, я занимался и тем, чтобы столкнуть конкурентов, выяснить сумму контрактов. Моей специальностью были деловые интриги. Я думаю, что британская разведка поэтому и обратилась ко мне с таким предложением».
Так вырисовывается облик Винна — посредника в коммерции и в шпионаже.
Адвокат Боровик усиленно подчеркивал при допросе, что Винн ни разу не присутствовал на самих конспиративных встречах. Действительно это так, но ведь Винн и предан суду как шпион-связник. При этом я должен уточнить, что Винн не присутствовал на конспиративных встречах вместе с Пеньковским и другими разведчиками, но встречи самого Винна с Чизхолмом, с Кингом, с Пеньковским носили в ряде случаев ярко выраженный конспиративный характер.
Винн настойчиво утверждал в суде, что конкретного характера шпионских сведений и содержимого пакетов, циркулировавших через него, он не знал, хотя, как он показал, английские разведчики говорили ему о важности сведений, получаемых от Пеньковского.
В суде было также доказано, что Винн знал о фотографиях дипломатов Чизхолм, Кауэллов и Карлсонов, передававшихся Пеньковскому для ознакомления.
Пеньковский утверждал в суде, что Винн знал о фотоаппаратах и фотопленках. Вот что он показал по этому поводу:
«Я сказал, что передаю поломанный фотоаппарат, который уронил, и экспонированные фотопленки. Я попросил Винна побыстрее заменить фотоаппарат. Винн еще интересовался у меня причиной поломки и не нуждаюсь ли я в каком-либо дополнительном инструктаже, я отказался от этого».
Напомню, что из 106 экспонированных фотопленок, попавших от Пеньковского к иностранным разведкам, около 80 передано через Винна.
Винн утверждает, что, почувствовав опасность всей этой преступной деятельности, он неоднократно высказывал свои опасения английским разведчикам и делал попытки выйти из игры. Однако он подвергался нажиму, при этом использовались и обещания содействовать развитию его бизнеса, и угрозы.
«На встрече в Амстердаме, — показал Винн в суде, — Кинг грозил, если я откажусь сотрудничать с ними, неприятными последствиями. Ведь достаточно телефонного звонка должностного лица в Англии директору какой-либо фирмы — и моя репутация как делового человека понесла бы значительный урон, а я никак не хотел, чтобы моему делу был нанесен урон».
С одной стороны, Винна преследовал страх за свой бизнес, а с другой — страх перед перспективой оказаться в тюрьме. Я полагаю, что на сей раз можно поверить подсудимому Винну в том, что сочетание шпионажа и бизнеса — малопривлекательное занятие.
IV. Доказательства виновности подсудимых
Советский закон требует, чтобы в процессе уголовного судопроизводства каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и в то же время ни один невиновный не оказался бы осужден, чтобы по каждому судебному делу была установлена материальная истина, а обвинительный приговор основывался на убедительных и бесспорных доказательствах.
В ходе судебного следствия суд уделил большое внимание доказательственной стороне дела, он выслушал объяснения подсудимых, заключения экспертов, показания свидетелей, исследовал вещественные доказательства, огласил ряд документов, протоколов следственных экспериментов. Я уже касался в своей речи многих из этих доказательств, теперь же позволю себе оценить их в совокупности.
Мы имеем в этом деле признание Пеньковского в совершенных им преступлениях. Я имел уже повод высказать свое отношение к достоверности его показаний. Он пойман с поличным, и у него не оставалось иного пути, как признание. Из материалов дела вы видите, что он пришел к этому признанию не сразу, а через неправду и полуправду, и это понятно, ибо слишком тяжелой была вся правда, чтобы открыть ее без колебаний и внутренней борьбы.
Признался также и Винн, ибо и он был уличен и понимал, что неразумно отрицать очевидные факты. Но, признавая свою вину, Винн делает все, чтобы уменьшить ее объем. Пользуясь английской судебной терминологией, отмечу, что Винн сказал правду, но далеко не всю правду.
Показания Пеньковского и Винна по основным, существенным моментам совпадают. Правда, имеются между ними отдельные противоречия. Речь идет о количестве переданных Винну пакетов, о том, сколько раз Винн провожал Пеньковского на конспиративные квартиры в Лондоне, о судьбе 3 тысяч рублей, присланных Пеньковскому разведкой, которые в суде Пеньковский и Винн никак не могли поделить. Но эти детали не столь уж важны, они не влияют на существо обвинения.
Признания обвиняемых являются важным доказательством, однако в силу ст. 77 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР они могут быть положены в основу обвинения лишь при подтверждении их совокупностью других доказательств. Это требование закона полностью соблюдено в настоящем деле.
При обыске на квартире у Пеньковского 22 октября 1962 года в письменном столе был обнаружен тайник и в нем целая коллекция шпионских документов и снаряжения: 3 малогабаритных узкопленочных фотоаппарата «Минокс» с 19 кассетами к ним, 5 экспонированных и 14 неэкспонированных фотопленок, 6 шифровальных блокнотов, 2 листа копировальной бумаги для тайнописи, 6 почтовых сигнальных открыток с инструкцией к ним, инструкции по процедуре радиовещания, по использованию шифровальных блокнотов, о подборе и пользовании тайниками.
В этом же тайнике находились: не отправленное донесение Пеньковского в разведцентр, отпечатанное на машинке, рукописный проект другого донесения, две записки с памятными пометками Пеньковского шпионского характера, в том числе номера телефонов для вызова к тайникам, номера телефонов для связи в Вашингтоне, лондонский адрес «Лабориджи» для письменных сообщений, имя и фамилия английской разведчицы Помеллы Кауэлл, частоты, на которых велись шифрованные радиопередачи — 4770, 5440, 6315, 6920, 7980 и 10135 кгц, а также фиктивный паспорт на имя гражданина Б. с фотографией Пеньковского.
Кроме того, на квартире у Пеньковского были обнаружены два полупроводниковых транзисторных радиоприемника: один — японского производства марки «Сония» с ушным телефоном к нему, второй — американского, марки «Зенит» — и пишущая машинка марки «Континенталь».
Все это лежит теперь перед вами, товарищи судьи.
Радиотехническая экспертиза дала заключение о том, что обнаруженные у Пеньковского радиоприемники «Сония» и «Зенит» годны для приема радиограмм на частотах, указанных Пеньковским, что инструкции по шифрованию соответствуют назначению шифровальных блокнотов, изъятых у Пеньковского, и что инструкция по обучению агента приему шифрованных радиограмм дает возможность обучиться на слух приему сигналов азбуки Морзе.
Напомню, что в ночь с 15 на 16 ноября 1962 года был произведен следственный эксперимент, во время которого Пеньковский принимал шифрованную радиограмму на частоте 5440 кгц (том 2, л. д. 26–28).
В деле имеются справки соответствующих советских учреждений, в которых говорится, что в течение 1961 и 1962 годов американский агентурный центр во Франкфурте-на-Майне вел односторонние передачи шифрованных радиотелеграмм азбукой Морзе на двух частотах коротковолнового диапазона — 5440 и 6315 в зимнее время и на частотах 7980 и 10135 в летнее время. К делу приложены материалы радиоперехвата этих передач (том 9, л. д. 1–4).
Таким образом, показания подсудимого Пеньковского о поддержании с ним шпионской связи по радио объективно подтверждаются. Эта радиосвязь осуществлялась американской и английской разведками с территории Западной Германии, где давно уже свили свои гнезда шпионские центры, где разместились десятки радиостанций, занимающихся оболваниванием людей и передачей шпионских «болванов».
Техническая экспертиза, исследовавшая фотоаппараты «Минокс» и пленки к ним, указала, что эти фотоаппараты изготовлены в ФРГ с удаленными из них светофильтрами пригодны для производства репродукционных работ, что 5 экспонированных пленок, обнаруженных у Пеньковского, экспонировались именно на этих фотоаппаратах и что на них был сфотографирован ряд совершенно секретных материалов.
Криминалистическая экспертиза по документам, обнаруженным у Пеньковского, установила, что рукописные тексты двух записок со шпионскими заметками исполнены рукой Пеньковского, а письмо, адресованное в разведцентр, начинающееся словами: «Мои дорогие друзья», целый ряд других машинописных документов, изъятых у Пеньковского, отпечатаны на его портативной пишущей машинке «Континенталь» № 213956.
Криминалистическая экспертиза, проведенная по паспорту на имя гражданина Б. с фотографией Пеньковского, дала заключение, что бланк этого паспорта является фиктивным, и привела ряд признаков, характеризующих его отличие от подлинных советских внутренних паспортов.
Химическая экспертиза установила, что два чистых листа бумаги, изъятых у Пеньковского, являются тайнописной копировальной бумагой, в состав которой входит поверхностно нанесенное соединение одного химического вещества.
Показания Пеньковского о секретных документах, которые он фотографировал и передавал затем иностранным разведкам, объективно подтверждаются имеющимися в деле данными о полученных в этот период Пеньковским в специальных библиотеках ряда закрытых изданий, в которых содержались статьи и другие материалы, представляющие интерес для иностранных разведок.
Эксперты Министерства обороны СССР, изучившие материалы дела, в том числе показания Пеньковского о содержании выданных им сведений военного характера, а также рассмотревшие подготовленные им данные, которые он не успел передать, дали заключение, что некоторые из этих сведений составляют государственную и военную тайну СССР, а другие хотя и не отнесены к ней, но являются секретными и представляют интерес для иностранных разведок.
Экспертиза по определению степени секретности сведений о деятельности Государственного комитета по координации научно-исследовательских работ СССР, переданных Пеньковским иностранным разведкам, также пришла к выводу, что эти сведения являются секретными.
В ходе судебного следствия подсудимый Пеньковский предпринял попытку с целью уменьшения объема и степени своей вины оспорить выводы этой экспертизы ссылкой на то, что на отчетах ГК по КНИР отсутствовали грифы «секретно».
Однако экспертиза убедительно аргументировала свои выводы и указала, что в совокупности большое количество документов, сфотографированных Пеньковским и переданных иностранным разведкам, содержит важные сводные данные экономического характера. Да и сам Пеньковский показал, что разведчики проявили повышенный интерес к этим материалам.
Аксиомой является то, что разведки интересуются тем, что можно использовать с выгодой для себя и в ущерб государству, против которого ведется шпионаж.
При аресте Винна у него были обнаружены два дневника за 1961 и 1962 годы и записная книжка. Некоторые из имеющихся там записей изобличают Винна в конспиративных связях с Пеньковским. Так, за 20 сентября 1961 года имеется запись: «Янг прибыл», а также расписание прибытия в Париж советских самолетов с 8 по 24 сентября. За 5 июля 1962 года запись гласит: «4 часа дня. Янг. Гостиница», что соответствует показаниям подсудимых о встрече в гостинице «Украина».
Свидетельские показания в данном деле хотя и не играют решающей роли, но они подтвердили показания Пеньковского в части возможностей, которыми он располагал для сбора сведений, полезных иностранным разведкам, а также дополнили характеристику Пеньковского.
Таким образом, есть все основания сделать вывод, что имеющиеся в деле многочисленные и неопровержимые доказательства составляют прочное кольцо улик, изобличающих подсудимых Пеньковского и Винна, и не только их, а и тех, кто стоял за их спиной, кто руководил ими и направлял их преступную деятельность.
V. Американские и английские разведчики под маской дипломатов
Я уже говорил, товарищи судьи, о недопустимом поведении некоторых дипломатических сотрудников ряда капиталистических государств в Советском Союзе, несовместимом с нормами международного права.
В книге известного американского журналиста Гарри Рэнсома «Центральная разведка и безопасность государства» указывается, что «по своей природе и по своим функциям государственный департамент США всегда был связан с разведкой в иностранных государствах, однако стремился проявлять осторожность и отделять дипломатию США от шпионажа по крайней мере на поверхности».
Но выполнить эту задачу не так легко, и время от времени всплывают на поверхность грязные дела некоторых американских дипломатов и их коллег по агрессивным блокам и союзам.
Напомню, что только за последние годы из Советского Союза был выдворен целый ряд дипломатов, преимущественно американских, которые злоупотребляли гостеприимством и занимались деятельностью, несовместимой с их положением, а попросту говоря, шпионажем.
Атташе посольства США Рассел Ланджели поддерживал преступную связь с агентом американской разведки и был застигнут на одной из встреч. Этим же занимался другой сотрудник американского посольства — Джорж Уинтерс. Кстати сказать, по возвращении его в США мать Уинтерса заявила корреспонденту агентства Юнайтед Пресс Интернейшнл, что ее сын в промежутке между работой в посольстве в Москве работал в Центральном разведывательном управлении. Военно-воздушный атташе США Керстен и его помощник Макдональд пытались проникнуть в расположение военных объектов и вели визуальную разведку с помощью специальной аппаратуры.
Первый секретарь посольства США Кермиг Мидтун склонял советского гражданина к передаче ему секретных сведений. С поличным был пойман во время занятия шпионажем помощник военно-морского атташе США Реймонд Смит. Подобными же неблаговидными делами занимались дипломатические сотрудники посольства США в СССР Гексей, Стоккел, Уффелман, Луис, Бейкер.
Опубликование в советской прессе сообщений об аресте Пеньковского и Винна, о причастности к шпионажу ряда дипломатических сотрудников Англии и США вызвало целую серию официальных и неофициальных заявлений, представляющих собой помесь наглости с лицемерием, в которых начисто отрицались выдвинутые обвинения.
Через два дня после задержания сотрудника посольства США Джэкоба с поличным в тайнике при изъятии шпионского донесения Пеньковского государственный департамент США, как сообщало агентство Ассошиэйтед Пресс, заявил, что обвинения против Джэкоба полностью сфабрикованы.
15 декабря 1962 года представитель госдепартамента по вопросам печати Рип заявил, что утверждения Советов о том, что три сотрудника американского посольства в Москве имеют отношение к какой-то шпионской группе, совершенно необоснованны.
В газете «Нью-Йорк геральд трибюн» (европейское издание от 27 декабря 1962 года) сообщалось, что американский посол в Москве Фой Колер моментально (так и написано — моментально) отверг обвинение в шпионаже по адресу сотрудников американского посольства, как безосновательное.
Спустя некоторое время после выдворения из Советского Союза обрел голос и сам Джэкоб, продолжающий службу в госдепартаменте, и заявил: «Выдвинутые против меня обвинения — это абсурд, нелепость, я никогда не слышал о Пеньковском» (цитирую по той же газете «Нью-Йорк геральд трибюн» от 12 декабря 1962 года).
Единственно, о чем скромно умолчал этот развязный молодой человек: что же он все-таки делал в подъезде дома № 5/6 по Пушкинской улице, изымая из-под отопительной батареи спичечную коробку?
Перед судом лежат фотодокументы, на которых Джэкоб запечатлен в различных позах у тайника, и другие, где Дэвисон внимательно обозревает столб на Кутузовском проспекте.
По сообщению корреспондента агентства Юнайтед Пресс Интернейшнл из Москвы, посланному в день начала настоящего судебного процесса, 7 мая 1963 года один из сотрудников английского посольства в Москве, фамилия которого предусмотрительно не упоминается, подобно Джэкобу, назвал «абсурдными и совершенно неосновательными» обвинения в шпионаже, выдвинутые против некоторых английских дипломатов.
За день до начала процесса, 6 мая, капитан Алексис Дэвисон убыл из Москвы в Стокгольм и заявил корреспонденту газеты «Экспрессен»: «Меня непреднамеренно вмешали в сообщения вокруг дела Винна, к шпионажу я никакого отношения не имел. Но я еще в ноябре — декабре прошлого года думал, что меня вышлют».
Подумайте, какая интуиция!
Отвергать можно всё, на это, как говорится, большого ума не нужно, но уйти от фактов нельзя: факты — упрямая вещь. А факты, установленные в процессе настоящего судебного разбирательства, доказывают участие в шпионаже ряда американских и английских дипломатов, аккредитованных в СССР.
Активно руководили шпионской деятельностью Пеньковского и Винна, или осуществляли конспиративную связь с Пеньковским, или были причастны к этим действиям в другой форме английские дипломатические сотрудники Родерик Чизхолм и его жена Анна Чизхолм, Гервейс Кауэлл и его жена Помелла Кауэлл, Айвор Рауселл, Джон Варлей и Фелисита Стюарт и американские дипломатические сотрудники Родней Карлсон, Ричард Джэкоб, Вильямс Джонс, Хью Монтгомери и Алексис Дэвисон.
В соответствии со ст. 321 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР я ходатайствую перед судом о вынесении частного определения с указанием на то, что деятельность перечисленных мною бывших и настоящих дипломатических сотрудников США и Великобритании в Советском Союзе является незаконной и несовместимой с нормами поведения иностранных дипломатов.
(Аплодисменты.)
В связи с делом Пеньковского и Винна на Западе шумят о развязывании в Москве кампании антиамериканской и антианглийской шпиономании. Представитель государственного департамента США Линкольн Уайт заявил, что выдвинутые Советским Союзом обвинения в шпионаже идут вразрез с заявлениями высокопоставленных советских официальных лиц о необходимости улучшения американо-советских отношений.
Следовало бы понять господам уайтам, что улучшению этих отношений в числе прочего мешает не выдуманная ими мифическая шпиономания, а непрекращающаяся засылка к нам вполне реальных шпионов, во плоти и крови, как с дипломатическими паспортами, так и без оных.
Удивительные способности у некоторых господ на Западе жонглировать фактами, ставя их с ног на голову. Аналогичный трюк они проделывали в свое время и по поводу шпионского полета Пауэрса, пытаясь возложить ответственность за этот провокационный акт на русских, которые, мол, подняли слишком большой шум об этом инциденте.
Никто в нашей стране не раздувает шпиономанию, никто не сеет подозрительность. Но любителям подглядывать в чужие квартиры, охотникам до чужих секретов мы не будем давать спуску.
Мы будем бдительны, ибо, как говорил товарищ Н. С. Хрущев, «…иностранная разведка не дремлет, и если мы будем похрапывать, то это будет самое хорошее время для ее подрывной работы внутри нашего государства».
VI. Юридическая квалификация преступления
Мне остается теперь, товарищи судьи, обосновать юридическую квалификацию преступлений, инкриминируемых подсудимым, и высказать мнение о мерах наказания.
Пеньковскому предъявлено обвинение по п. «а» ст. 64 Уголовного кодекса РСФСР, предусматривающей ответственность за особо опасное государственное преступление — измену Родине, то есть умышленные действия, совершенные гражданином СССР в ущерб государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР. Эти действия могут быть совершены в различных формах, одной из них является шпионаж. Диспозиция ст. 64 не раскрывает понятия шпионажа, и для этой цели следует обратиться к следующей за ней ст. 65 Уголовного кодекса РСФСР.
Под шпионажем, согласно статье 65, подразумевается передача, а равно похищение или собирание с целью передачи иностранному государству, иностранной организации или их агентуре сведений, составляющих государственную или военную тайну, а также передача или собирание по заданию иностранной разведки иных сведений для использования их в ущерб интересам СССР.
Большая часть сведений, переданных Пеньковским американской и английской разведкам, составляет государственную и военную тайну, а остальные безусловно представляли интерес для иностранных разведок и могли быть использованы в ущерб экономическим, политическим и военным интересам СССР. Таким образом, преступные действия Пеньковского полностью охватываются диспозицией ст. 65, но, как совершенные гражданином СССР, они подлежат квалификации по п. «а» ст. 64 УК РСФСР.
Подсудимому Винну предъявлено обвинение по ст. 65 Уголовного кодекса РСФСР. Действия Винна, выразившиеся в передаче шпионских материалов от Пеньковского английской разведке, а также в организационной деятельности по устройству встреч Пеньковского с разведчиками и передаче ему их указаний и шпионского снаряжения, полностью подпадают под эту статью.
То обстоятельство, что Винн не был в полной мере осведомлен о конкретном содержании переданных через него сведений, не имеет значения для квалификации. Достаточно, чтобы лицо, выступающее в роли связника, знало о шпионском характере этих сведений в целом.
На основании ст. 4 Уголовного кодекса РСФСР за преступление, совершенное против Советского Союза на его территории, Винн должен нести ответственность по советским законам.
Но я хотел бы отметить, что законы страны, подданным которой является Винн, сурово карают подобные действия, как шпионаж, и трактуют их в весьма широком смысле.
Английскими законами о государственной тайне от 22 августа 1911 года и 23 декабря 1920 года установлено понятие «запретного места», к которому относятся оборонительные сооружения, арсеналы, принадлежащие военному ведомству, предприятия военного значения, любое место, использованное для помещения или добычи материалов, имеющих военное значение, всякие пути сообщения и места, используемые для предприятий, имеющих государственное значение, и, наконец, все места, признанные запретными министром внутренних дел. Как видите, даже самые невинные сведения могут подпасть под этот всеобъемлющий перечень.
Эти законы предусматривают, что если какой-нибудь снимок, план, образец, материал, заметка, документ или сведения, имеющие отношение к месту запретному, будут сделаны, добыты или переданы лицом, не имеющим на то законных полномочий, то до тех пор, пока противное не будет доказано, считается, что эти действия совершены с целью шпионажа.
Тот факт, гласят английские законы, что то или иное лицо было в сношениях или сделало попытку установить сношения с иностранными агентами в пределах или за пределами Соединенного Королевства, служит доказательством того, что это лицо пыталось получить информацию, рассчитанную на то, что и она прямо или косвенно полезна неприятелю или может быть ему полезна.
Таким образом, по английскому праву уже самый факт наличия запретных данных у лица, не имеющего к ним законного доступа, или факт попытки к сношению с иностранным агентом, хотя бы и без передачи ему сведений, расценивается как шпионаж.
Я совершил этот небольшой экскурс в область английского законодательства, чтобы подчеркнуть, как охраняет оно безопасность государства, и показать, насколько очевиден был для Винна преступный характер его деятельности с позиций права его собственной страны.
На основании изложенных мною соображений о доказательствах и юридической квалификации преступлений я поддерживаю в полном объеме обвинение, предъявленное по обвинительному заключению подсудимым Пеньковскому и Винну.
Учитывая степень участия подсудимого Гревилла Винна в совершенных тяжких преступлениях против Советского Союза, я не считаю возможным требовать применения максимальных мер наказания, предусмотренных ст. 65 Уголовного кодекса РСФСР, и прошу приговорить Винна к 10 годам лишения свободы.
(Продолжительные аплодисменты.)
Что касается подсудимого Пеньковского, то где найти меру тяжести и подлости совершенных им деяний?
Конечно, защита будет искать смягчающие его вину обстоятельства, будет ссылаться на его участие в войне, на его признание и раскаяние, но я не смогу с ней согласиться. Есть такие преступления, которые уже нельзя ничем искупить. Я не вижу в этом вопросе никакой альтернативы, никакого выбора. Предателю и шпиону, продавшему свое Отечество, нет места на земле, и я требую приговорить Пеньковского к смертной казни.
(Бурные, продолжительные аплодисменты.)
Своим приговором, товарищи судьи, вы пригвоздите к позорному столбу американских и английских организаторов подрывной деятельности и шпионажа и воздадите по заслугам их агентам, сидящим на скамье подсудимых.
(Бурные, долго не смолкающие аплодисменты.)
(Объявляется перерыв на 20 минут.)
(После перерыва.)
18 ч. 20 м.
Комендант суда: Суд идет. Прошу встать!
Председательствующий: Садитесь, пожалуйста.
Слово для защитительной речи предоставляется адвокату Апраксину — защитнику подсудимого Пеньковского.
Речь защитника А. К. Апраксина
Товарищ председатель Военной коллегии Верховного Суда Советского Союза!
Товарищи народные заседатели Верховного Суда!
Судебное рассмотрение дела, материалы которого вы исследовали в течение нескольких дней, подходит к концу.
Оно глубоко взволновало нашу советскую общественность, взволновало каждого советского человека, которому дороги интересы Родины, ее экономическая и военная мощь.
Волнует и вызывает негодование широкой общественности нашей страны в настоящем деле то, что на скамье подсудимых сидит гражданин Советского Союза, изменивший Родине, выдавший ряд государственных и военных секретов, представляющих значительный интерес для англо-американской разведки.
Сидит человек, занимавшийся шпионажем против того государства, в котором он родился, жил, работал, в котором и сегодня проживают его родные и близкие.
Мне нет надобности говорить вам о серьезности совершенного Пеньковским преступления.
В связи с тяжестью последствий, которые может повлечь это преступление, оно в нашем уголовном законодательстве стоит на первом месте.
Вы люди военные и прекрасно понимаете, что нарушение сыновней верности матери-Родине, измена Родине, шпионаж, согласно ст. 133 нашей Конституции, были, есть и будут самым тяжким преступлением перед нашим советским народом.
Поэтому вы должны понять, что в обстановке всеобщего возмущения и негодования осуществлять поставленную передо мной задачу особенно сложно, так как мои соотечественники не видят совершенно никаких оснований для его защиты и смягчения его ответственности перед законом, не видят оснований для просьбы о снисхождении к человеку, который неплохо начал свою жизнь, неплохо бы ее продолжил, если бы не ряд обстоятельств, которые вывели его из этого состояния.
Но в этой тяжелой защите мне помогает гуманность нашего законодательства, обеспечивающего защитой любого гражданина, находящегося на скамье, подсудимых; мне помогает объективность суда и всестороннее исследование материалов дела, справедливый учет всех обстоятельств, даже незначительных, говорящих в пользу подсудимого, независимо от тяжести совершенного им преступления.
При доказанности предъявленного Пеньковскому обвинения — его признанием, показаниями Винна, вещественными доказательствами, заключением судебно-технических экспертиз, а также рядом других доказательств, — казалось бы, мне нужно переходить непосредственно к изложению обстоятельств, которые в той или иной степени смягчают ответственность Пеньковского за совершенное им преступление.
Но защита не выполнила бы своей роли и этим в какой-то мере лишила вас возможности дать правильную оценку всему совершенному, если бы не остановилась на причинах, которые привели Пеньковского на скамью подсудимых.
Точнее сказать, не на причинах, а на мотивах. Это вернее, так как если говорить о причинах, то это будет признание наличия какой-то постоянно действующей движущей силы, которая если и не создает, то поощряет подобного рода действия.
Я уверен, что причин для измены Родине у нас нет, и оправдать этот поступок невозможно. Да защита и не ставит перед собой такой задачи, но правильное определение мотивов совершенного преступления, его механизмов дадут вам возможность на основании ст. 20 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик правильно определить наказание.
Правильное определение мотивов преступления и мне даст возможность с учетом чистосердечного раскаяния и признания Пеньковским своей вины ставить перед вами вопрос о снисхождении при определении ему меры наказания.
Если говорить о мотивах, которые привели Винна на скамью подсудимых, то можно смело сказать, что они большинству понятны: им руководила корысть, желание заработать даже ценой собственного благополучия и благополучия своей семьи. Он представитель другого мира, там господствует власть денег, и вот он в борьбе за текущий счет в банке, который все время нужно пополнять, в борьбе за свою фирму стал разведчиком и связным, но об этом подробно, я думаю, скажет мой коллега по защите.
А что же привело Пеньковского в лагерь агентов англо-американской разведки?
Различие взглядов на пути развития нашего общества? Наличие каких-то своих политических постулатов? Несогласие с проводимой нашей партией и государством политикой построения коммунистического общества? Или ненависть к народу, сыном которого он является?
Нет, думаю, что не это. У нас уже давно нет преступлений по политическим мотивам, и Пеньковский на поставленный ему по этому поводу вопрос на предварительном следствии, так же как и в судебном заседании, ответил: «Никаких политических противоречий с Советской властью у меня не было» (том 3, л. д. 251).
Если допустить, что мотивы эти были, то в какой-то мере еще и можно было бы понять совершенное Пеньковским деяние.
Но этого нет, и, при всей тщательности проведенного предварительного и судебного следствия, ничего подобного или похожего не было обнаружено.
Значит, мотивы совершенного Пеньковским лежат не в этом, да их у него и быть не могло, потому что в жизни Пеньковского поводов и оснований к такого рода выводам не было.
Родился он в 1919 году, воспитывался матерью в трудовой семье, учился в школе, которую окончив в 1937 году. Получив среднее образование, он, так же как и его сверстники, продолжал дальше свое образование, но уже в военном училище, которое успешно закончил.
После окончания училища началась жизнь строевого офицера. Он принимает участие в освобождении Западной Украины, потом в частях действующей армии принимает участие в финской кампании 1940 года, а когда началась Великая Отечественная война, он, так же как и многие другие, находился на фронте.
За короткий срок он прошел большой путь — от курсанта-артиллериста до полковника — командира истребительно-противотанкового полка.
За участие в боях он отмечен многими наградами
Закончилась война, Пеньковский садится за парту и вновь учится.
Благодаря способностям, трудолюбию и упорству — а этого отнять у него нельзя — он в послевоенный период окончил два высших учебных заведения, а затем, вне армии, нашел свое место в жизни и значительно преуспел на гражданском поприще. Последняя занимаемая им должность в Государственном комитете по координации научно-исследовательских работ была высока и достаточно авторитетна.
И за все это время, с детских лет и до настоящего дня, да и сейчас, в заседании Военной коллегии, уверяю вас, у него никогда не возникало недовольства Советской властью, которая его выучила и воспитала. Ведь в нашей стране все пути и дороги открыты каждому гражданину нашей страны.
Всем этим благополучием он обязан только Советской власти. Он всегда понимал, что всем обязан своей Родине, но, к сожалению, не всегда об этом помнил.
Таким образом, говорить и считать, что Пеньковский по каким-то политическим мотивам стал преступником, ни у вас, ни у меня, ни у представителя государственного обвинения оснований нет.
Бывают весьма редкие случаи — и мы о них узнаем из нашей печати, — что тот или иной гражданин в результате своей недальновидности, а иногда из-за отсутствия должного жизненного опыта или в силу той или иной провокации или специально созданной обстановки оказывается в сетях иностранной разведки.
Недавно писали об одном военнослужащем, который изменил Родине, стал шпионом, познакомившись с женщиной, сотрудничавшей с американской разведкой.
Об этой истории писали в газете «Известия», и я не буду вам ее излагать, а если и напомнил о ней, то только для того, чтобы сказать, что материалы дела исключают подобную ситуацию. В деле Пеньковского ничего похожего не было, и мне в этой части говорить больше нечего.
Я также исключаю подобные — похожие или непохожие на приведенные, известные из литературы и судебных дел или неизвестные, а предполагаемые — способы вербовки и сотрудничества с разведками капиталистических государств потому, что, как это установлено следствием и подтверждено здесь, в судебном заседании, подсудимым, он сам искал встречи с разведчиками, предложил сотрудничать с английской разведкой и через Винна установил связь и сам, без какого-либо вознаграждения, передал первые сведения, составляющие государственную и военную тайну.
Почему же это так произошло? Чем он руководствовался?
И прежде, чем ответить на этот вопрос, я должен обратить ваше внимание на показания, данные Пеньковским на предварительном следствии, где он говорит о своих жизненных успехах:
«Был на Карельском перешейке, дошел до Выборга, участвовал в Великой Отечественной войне. Я в какой-то степени удовлетворил свое большое желание быть на передовых участках. В 25 лет мне был доверен полк. В 30 лет мне присвоили звание «полковник». Мне Родина дала два высших образования. Меня опьянили дары Родины, я хотел все больше и больше» (том 3, л. д. 250).
Вот видите, как легко и блестяще складывалась его карьера: в 25 лет командир полка, в 30 лет полковник.
Особенно обращает на себя внимание легкость, с которой он блестяще прошел службу. Пеньковский сам был ослеплен своей карьерой, он стал себя переоценивать, ему хотелось иметь больше, чем в действительности он имел, он научился быть почтительным и услужливым с теми, от кого зависела его карьера, его продвижение по службе. У него от успехов закружилась голова.
Как это ни печально, но он возлагал большие надежды на привезенные из-за границы сувениры, безделушки, шариковые ручки, французский коньяк, а также на телефонные звонки, чем на добросовестную работу и беззаветное служение Родине. Он к. этому привык и этим пользовался.
Он был вхож на правах близкого друга в некоторые дома ответственных работников, а те, в свою очередь, уподоблялись грибоедовскому Фамусову и для Пеньковского делали все по принципу: «Ну как не порадеть родному человечку!».
Хотя в родственных отношениях они и не состояли, но это для них не играло никакой роли.
Услуга одному, помощь в устройстве сына в институт другому, ордер на квартиру третьему, удачно и вовремя рассказанный анекдот четвертому — все это медленно, но верно превращало Пеньковского в обывателя, но обывателя с большими возможностями, для которого личная карьера, веселое времяпрепровождение, личные блага стали выше интересов общества, выше благополучия своих близких и родных.
Менялись его взгляды на жизнь, менялись товарищи, менялись его общественные интересы.
Привычка достигать успеха любым путем стала неотъемлемой чертой его характера. У Пеньковского в последнее время родилась уверенность в своей непогрешимости, и это увело его в сторону от общественных интересов.
Из боевого, смелого командира истребительно-противотанкового полка в период Великой Отечественной войны, который не раз смотрел смерти в глаза и дрался с врагами своего народа, в результате мелкой, непринципиальной обиды на действия своих непосредственных руководителей, которые, по его мнению, препятствовали дальнейшему развитию его служебной карьеры — а карьера для него была всем, — он, забыв об интересах Родины, которые руководили его поступками в годы Великой Отечественной войны, стал предателем.
Вы слушали объяснение Пеньковского и, думаю, согласитесь со мной, что среди мотивов, руководивших его поступками, не было мотивов, родившихся из нелюбви к Родине, к советскому народу.
А происходил этот нравственный процесс перерождения на глазах честных людей — друзей, близких и знакомых, которые за внешней эрудицией й инициативой, добросовестностью и общительностью, галантностью и почтительностью, блеском ресторанных обедов и тихих бесед в домашней обстановке не сумели заметить червоточину обывателя, разъедавшую в общем-то неплохого человека.
Когда же один из сослуживцев в грубой, но достаточно прямолинейной форме заявил, что Пеньковский заражен обывательщиной, что он ради своей личной карьеры и благополучия готов на низкие, недостойные советского человека дела, что с ним трудно из-за этого работать, то этот голос потонул в восторженных характеристиках и трелях телефонных звонков о добродетелях подсудимого.
Правда, это заявление проверяли, но больше для формы, так как заранее не верили ему, а истинными мотивами сделанного заявления никто так и не поинтересовался.
Объективности ради я должен сказать, что такому «благополучному» для подсудимого решению этого вопроса способствовало и то, что и сам заявитель не во всем был прав.
Я далек от мысли, что свидетель Савченко уже в 1956 году предвидел то, что произойдет спустя 5 лет, но, если бы к его заявлению отнеслись более внимательно, если бы было меньше заступников, я уверен, что сегодня мы не занимались бы рассмотрением настоящего уголовного дела.
Был, правда, еще один человек, который видел, что с Пеньковским происходит что-то неладное, — это жена, которая, будучи допрошенной на предварительном следствии, показала:
«Вообще за последний год он стал нервным, подозрительным. Пеньковский по своему характеру был тщеславен, самолюбив и склонен к авантюрам. Эти отрицательные черты его характера складывались на протяжении всей его жизни. Этому способствовало восхваление его достоинств среди родственников, товарищей и друзей. Служба у него протекала довольно легко. В жизни он больших трудностей не испытывал» (том 4, л. д. 152–158). Вот видите, какая прямолинейность, но любовь к мужу, уважение к человеку — отцу ее детей, к его боевому прошлому исключили для нее возможность каких-либо подозрений.
В таком же положении оказались и многие друзья, приятели, с которыми встречался подсудимый до дня своего ареста.
Произошло все это потому, что еще некоторые люди считают, что обыватель и обывательщина в то время, когда наша страна идет к коммунизму, явления безобидные, что они касаются сугубо личных взаимоотношений, что обыватель сам по себе человек безвредный и беды в том нет, что он в стороне от коллектива, живет своим внутренним мирком и отличается узостью кругозора, консерватизмом в быту, а иногда и пошлостью, К сожалению, бытует мнение, что обыватель — это не пережиток давно уничтоженного в нашей стране капиталистического мира, что это проходящее явление, или, как говорил подсудимый, родимое пятно, которое только мешает, а боли не делает. Это — неправильное мнение. Обыватель — пережиток очень опасный и вредный, время от времени в поведении отдельных лиц дающий себя чувствовать и причиняющий боль нашему народу.
Должен сказать, что, к сожалению, эти истины забыли многие близкие, друзья, товарищи и бывшие начальники и руководители Пеньковского.
С обывательщиной и обывателями нужно бороться потому что это — источник многих заблуждений и преступлений, вплоть до такого, которое мы с вами рассматриваем.
Обыватель предает забвению основной принцип нашей коммунистической морали — преданность нашей социалистической Родине.
Жить в нашем обществе, не руководствуясь этим основным положением, определяющим все человеческие поступки, — значит прозябать, быть обывателем.
Самовлюбленность, нежелание считаться с коллективом, товарищами и нормами нашей морали, игнорирование этих норм, карьеризм, перешедший в авантюру, — все перечисленное и привело Пеньковского на эту скамью.
Но ослепление прошло, пелена спала с глаз, и сейчас на скамье подсудимых сидит человек, глубоко осознавший всю неприглядную картину своего падения, понявший неправильность сделанного им шага и глубоко раскаивающийся в совершенных им деяниях.
Вся сознательная жизнь и деятельность Пеньковского до дня его падения заставляет считать, что он для нашего общества человек не потерянный, но оступившийся, что он не враг обществу, которое его воспитало, а далеко зашедший в своих заблуждениях обыватель, дошедший в своих действиях до логического конца обывательщины — преступления.
Привлеченный к ответственности, он понял свои заблуждения, понял тяжесть совершенного им преступления и своим чистосердечным раскаянием и рассказом о совершенном активно помогал следственным органам вскрыть ряд обстоятельств, до того им неизвестных.
Есть ли основание считать, что Пеньковский чистосердечно раскаялся и рассказал обо всем, что он совершил? Защита считает, что у нее есть основания говорить о его чистосердечном и полном раскаянии, так как это не только слова, но и дела, свидетельствующие о желании Пеньковского рассказывать только правду.
Вспомните материалы дела и показания Пеньковского о его связях с американской разведкой.
Ему первоначально не поверили, сомневались в правдивости его объяснений, но проведенный следственный эксперимент, о котором свидетельствует протокол на листе дела 208, том 1, подтвердил искренность и правдивость рассказа Пеньковского. Я мог бы привести еще много других деталей из его показаний, но, так как они вам известны, я остановлюсь только на некоторых.
Достаточно сказать, что, поверив Пеньковскому, органы нашей разведки выявили и обезвредили шпионов с паспортами дипломатов из американского и английского посольств.
Показания Пеньковского о связи англо-американской разведки и ее представителей, совместно действовавших на территории нашего государства, нашли свое полное подтверждение в материалах дела.
Выдворение с нашей территории работника американского посольства Джэкоба, обнародование истинных намерений и целей работников английского посольства Чизхолм, Помеллы Кауэлл и других, занимавшихся сбором сведений о нашей стране, — все это является следствием правдивых показаний подсудимого.
Разоблачение связи Пеньковского с Карлсоном, одним из сотрудников посольства США, является также следствием его чистосердечного раскаяния.
И наконец, арест Винна, спокойно разъезжавшего по дорогам стран народной демократии с определенными целями, менее всего имевшими отношение к коммерческой деятельности, также является следствием правдивых показаний раскаявшегося человека.
Представитель государственного обвинения, говоря о моральном облике подсудимого, остановился на кутежах в ресторанах и на связи его с Галиной.
Факты эти достоверны, и, казалось бы, они говорят не в пользу защиты, но единственно, на что я обращаю ваше внимание, так это на то, что все это было после того, как Пеньковский, грубо говоря, душу черту продал, после того, как он стал агентом разведки.
Его раздражительность и подозрительность, о которой говорили его близкие, кутежи и пьянки, случайные кратковременные связи с женщинами — все это есть следствие его преступления.
Да и как не быть таким: ведь он был один, он знал, на что шел, и этим он изолировал себя от всех.
Это — результат его внутренних терзаний, свидетельство того, что для него его падение не прошло бесследно. Он на все махнул рукой, и это нельзя рассматривать как отягчающее его вину обстоятельство.
Он был в кругу товарищей, друзей, сослуживцев, в кругу семьи, но он везде был один. Он знал, что потерял право на дружбу, любовь, уважение и доверие, и искал несвойственные ему развлечения.
Товарищи судьи!
Через некоторое время вами будет вынесен приговор по настоящему делу. Все мы, участники процесса и присутствующая в зале публика, будем с нетерпением ждать приговора. Он подведет итог многодневному разбору дела.
Но с еще большим нетерпением, волнением и надеждой его будет ждать подсудимый.
От того, как вы решите, какой вы вынесете приговор в отношении Пеньковского, зависит его жизнь, а она дается один раз. И чтобы вам легче было решить этот вопрос, я прошу еще раз обратить ваше внимание на раскаяние, подчеркиваю, чистосердечное раскаяние Пеньковского.
Наш закон гуманен, и это нашло свое отражение в ст. 33 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, которая говорит об обстоятельствах, смягчающих ответственность за совершенное правонарушение. А в п. 8 как раз говорится о чистосердечном раскаянии как основании для смягчения наказания.
Заканчивая свою речь, я хочу еще раз выразить уверенность в том, что за многочисленными листами протоколов допросов вы в совещательной комнате будете видеть живого человека со всеми его недостатками и положительными чертами.
За плечами подсудимого много хорошего, того, что дает ему право рассчитывать на снисхождение.
Я, прежде всего, позволю себе сослаться на обзор личного дела за период его службы в армии, там написано: «В деле имеются многочисленные служебные боевые характеристики, представления и аттестации, в которых он характеризуется положительно» (том 9, л. д. 16).
А вот еще один документ, справка-характеристика, имеющаяся на листе дела 24 этого же тома: «За весь период службы в армии характеризуется в основном положительно. Проявлял активность как в служебной, так и в общественной работе».
Я привел вам сведения о его службе в армии.
А вот как его характеризуют по последней работе в Государственном комитете по координации научно-исследовательских работ «Административным взысканиям не подвергался… По выполнению служебных обязанностей характеризуется положительно» (том 9, л. д. 157).
Начав самостоятельную трудовую деятельность 1937 году, он неоднократно поощрялся за хорошую учебу и службу, сведения о поощрениях имеются в материалах дела.
За время службы в армии он имел 16 поощрений, а в период Великой Отечественной воины, находясь на фронте, за выполнение боевых приказов командования и воинское умение он последовательно награждается; двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны I степени, орденом Александра Невского, орденом Красной Звезды.
Находясь на фронте, он дважды был ранен, одно из ранений было тяжелым (справки об этом имеются в томе 9, л. д. 22–23).
На иждивении Пеньковского двое детей и мать; которые очень нуждаются в его поддержке и заботе.
Товарищи судьи! В жизни человека бывают ошибки и падения. Они бывают разные, но искреннее раскаяние в совершенном, желание искупить вину, безупречное прошлое И. много хорошего, сделанного Пеньковским ранее, при всей глубине его падения дают основание просить о снисхождении
Я прошу вас сохранить Пеньковскому жизнь.
Председательствующий: Слово для защитительной речи предоставляется адвокату Боровику — защитнику подсудимого Винна.
Речь защитника Н. К. Боровика
Товарищи судьи! Не скрою от вас тою волнения, с которым я приступаю к своей защитительной речи в пользу моего подзащитного Гревилла Винна
Оно вызвано тем, насколько я сумею донести до вас, до вашего сознания, товарищи судьи, все то, что в значительной степени смягчает вину Гревилла Винна, может облегчить его участь.
Гревилл Винн за это тяжелое для него время, время пребывания в тюрьме, пребывания в суде, много пережил, много передумал и на суде здесь дал правильную оценку своим поступкам, своему преступлению.
Часто встречаясь за последнее время с Винном, беседуя с ним, изучая его, я пришел к убеждению, что Винн по-настоящему раскаивается в том, что он совершил, и своими правдивыми показаниями перед судом и следствием хочет помочь правосудию и тем самым в какой-то степени искупить свою вину.
Мне нет необходимости говорить вам, товарищи судьи, что наш советский закон откликается на подобное поведение подсудимого, указывает, что чистосердечное признание обвиняемого является смягчающим вину обстоятельством.
Вот почему свою защитительную речь я начинаю именно с этого.
Товарищи судьи! Обычно защитительная речь адвоката заканчивается, как правило, характеристикой личности подсудимого.
Я позволю себе несколько отступить от этой схемы и начать свою речь с биографии и характеристики Гревилла Винна.
Гревилл Винн — подданный Великобритании, он иностранец, а это создает для вас, товарищи судьи, дополнительную трудность, так как вы должны разобраться и понять психологию и поведение человека, формирование которого проходило в совершенно иных социальных условиях.
Кто он такой?
Вы, товарищи судьи, и представитель государственного обвинения уже выяснили биографические данные Винна.
Я же позволю себе несколько больше, несколько шире на этом остановиться.
Как известно, Гревилл Мейнерд Винн родился в 1919 году в Англии. Отец его работал инженером-конструктором на шахтах Среднего Уэльса, мать была учительницей.
Таким образом, Винн родился в семье среднего служащего, в трудовой семье.
Когда Винну исполнилось 12 лет, судьба ему нанесла первый тяжелый удар: он лишился матери.
Винн окончил школу, стал учиться в высшем учебном заведении, окончил его.
Наступил 1939 год. Началась вторая мировая война. С первых же дней войны Винн был мобилизован и почти всю войну прослужил в британской союзной армии, то есть был в одном лагере с нами в борьбе с немецким фашизмом, что уже следует рассматривать как обстоятельство, говорящее в пользу Винна.
В конце 1944 года под Брюсселем Винн был тяжело контужен, пролежал более пяти месяцев в госпитале, а затем, уже к концу войны, был демобилизован.
По излечении Винн вначале устроился на работу в качестве коммивояжера в одной из фирм, но, обладая коммерческими способностями, он обратил на себя внимание ряда фирм, и Винну стали доверять все более и более серьезные и ответственные поручения.
Вскоре Винн женился. Жена его — дочь состоятельных родителей. К этому времени Винн уже неплохо зарабатывал, появился достаток в доме.
В 1953 году родился сын Эндрью. Жизнь стала по-настоящему улыбаться Винну и его семье.
Коммерческие дела Винна шли все лучше и лучше. Винн умело представлял интересы ряда фирм, разъезжая по различным странам, добивался хороших и выгодных заказов.
Это все способствовало росту его авторитета в деловых кругах, и Винн успешно делал карьеру коммерсанта.
Надлежит отметить, что Винн всегда был глубоко аполитичным человеком: его никогда не интересовала политика, он не состоял ни в каких партиях и весь смысл жизни для него заключался в благополучии его семьи и его коммерческих дел.
Товарищи судьи! Я позволил занять ваше внимание биографией Винна для того, чтобы вы отчетливо видели, что на скамье подсудимых хотя и сидит человек из чуждого нам, капиталистического мира, но человек, в прошлом которого нет ничего такого, что можно было бы ему поставить в упрек.
В его прошлом также нет ничего, что давало бы право смотреть на него как на сознательного врага нашего Советского государства.
Теперь позвольте мне перейти к анализу событий, составляющих предмет настоящего дела.
Винн много раз приезжал в Советский Союз, в Москву, и никогда не мог думать, что его шестая по счету поездка — поездка 6 апреля 1961 года — станет для него столь роковой.
Впервые Винн был в Москве в 1957 году, затем в 1959 году, три лады в 1960 году. Это были поездки чисто коммерческого плана. Каждый раз Москва гостеприимно встречала Винна. После работы он посещал театры, рестораны, гулял по улицам, любовался Москвой. И никаких претензий к нему за этот период мы не имеем. И вот очередная поездка Винна — 6 апреля 1961 года.
Как известно, когда Винн приезжал в составе делегации специалистов в декабре 1960 года, ему было заявлено об ответном визите такой же делегации советских специалистов в Лондон. Шли месяцы — декабрь, январь, февраль, март, советская делегация не приезжала. Наступил апрель. Приближалось время отпусков, это волновало ряд фирм, и они откомандировали Винна для ускорения приезда советской делегации в Лондон.
На суде Винн объяснил, что директора ряда компаний, которые были заинтересованы в прибытии советской делегации, торопили его. Они требовали от него ускорить визит, так как был уже апрель и приближалось время отпусков. Чтобы ускорить разрешение этого вопроса, Винн и приехал в апреле 1961 года в Москву.
Во время этой поездки, которая длилась всего 6 дней, состоялись известные беседы Пеньковского с Винном, закончившиеся просьбой Пеньковского перевезти нелегально в Лондон его личный пакет.
Винн к этой просьбе Пеньковского отнесся очень настороженно. С одной стороны, Винн не хотел портить отношений с Пеньковским, поскольку тот являлся представителем деловых кругов Советского Союза. Винну казалось, что порча отношений с Пеньковским могла плохо отразиться на его коммерческих делах и сорвать подготавливаемую закупку Советским Союзом продукции английских фирм на полтора миллиона фунтов стерлингов. С другой стороны, Винн просто растерялся и испугался. Что делать? С кем посоветоваться? Естественно, что, будучи подданным Великобритании, он решил пойти за советом в свое посольство, и в этом нет ничего предосудительного.
Так Винн и поступил. Он там встретился с ответственным работником посольства, который, по существу, рекомендовал Винну не выполнять просьбы Пеньковского.
Винн последовал его совету и пакета от Пеньковского не принял.
Этот поступок Винна был правильным, и если бы он был так же тверд и в дальнейшем, то сегодня мы не видели бы его на скамье подсудимых.
Наступило 12 апреля 1961 года — день отъезда Винна. Это был необычный день. Утром радио разнесло по всему миру радостную весть: впервые за многовековую мировую историю человек проник в космос. Все прогрессивное человечество земного шара рукоплескало первому космонавту мира — нашему соотечественнику, радовалось победе разума, науки, прогресса и цивилизации.
А для Винна этот день оказался самым черным днем в его жизни, днем, принесшим ему и его семье: несчастья и страдания. Просьба Пеньковского в аэропорту показалась ему невинной: был открытый конверт и половина листа напечатанного текста на русском языке.
Как известно, Винн русским языком не владеет.
Винн посмотрел и счел неудобным отказать Пеньковскому. Он взял это письмо.
И Винн, я в этом глубоко убежден, не думал в ту минуту о том, что он сделал первый шаг на пути к преступлению.
Так началось грехопадение Винна.
Я не думаю, что суд сомневается, что все это было именно так. Правда, Пеньковский здесь на суде заявил, что он якобы не одно, а два письма передал в Москве Винну, что сам он не один, а два пакета привез в Лондон.
Я уже говорил, что дело не в том, одно письмо или два передал Пеньковский, один пакет или два.
А это обстоятельство важно для выяснения, насколько правдивы и чистосердечны показания Винна, и вот у защиты Винна есть все основания утверждать, что и в этом случае Винн показывает правду.
Следует иметь в виду, что Пеньковский уже после 20 ноября 1962 года, как он сам заявил, много передумав, преодолев страх, боязнь ответственности, решил говорить правду от начала до конца (том 2, л. д. 38).
Пеньковский показал, и я это уже цитировал в стадии судебного разбирательства.
«…20 апреля 1961 года мы приехали в Лондон. Нас встретил Винн… В гостинице «Маунт ройял» Винну я передал пакет с материалом…»
Повторяю, пакет, один пакет, а не два.
И далее Пеньковский, рассказывая о своей встрече с английскими разведчиками «Грилье» и «Майлом» и американскими — «Александром» и «Ослафом», заявил, что они ему сообщили, что его два письма — одно, направленное в ноябре 1960 года в американское посольство, и другое, переданное через Винна, — они получили (том 2, л. д. 57).
Таким образом, речь идет об одном письме, переданном Винну 12 апреля 1961 года, а не о двух письмах, как говорил здесь Пеньковский.
11 января 1963 года Пеньковский показал:
«После 20 ноября 1962 года я давал правдивые показания и прошу им верить» (том 3, л. д. 15). Вот и я прошу вас верить этим показаниям. Товарищи судьи! Когда вы изучали материалы дела, вы, очевидно, обратили внимание, что в одних из своих первых показаний, а именно в показаниях от 5 ноября, Винн заявил:
«Мне хотелось бы только сказать, что единственным моим желанием сейчас является рассказать всю правду» (том 4, л. д. 148).
И я считаю, что Винн придерживался этого своего желания.
Мне представляется, что события в эту поездку Винна в Москву 6—12 апреля 1961 года разворачивались именно так, как это говорит Винн: он действительно в день отъезда из Москвы, 12 апреля, получил от Пеньковского одно письмо и 20 апреля в Лондоне — от Пеньковского также один пакет.
Здесь очень подробно представителем государственного обвинения, судом и защитой выяснялись все, обстоятельства, связанные со взаимоотношениями Винна и Пеньковского в период с апреля 1961 года по июль 1962 года, очень подробно уточнялось количество пакетов, переданных Винном Пеньковскому и наоборот, во время четырехкратного пребывания Винна в Москве, двукратного пребывания Пеньковского а Лондоне и пребывания его в Париже.
Выяснились также обстоятельства встреч Винна с Чизхолмом и передач пакетов и прочего от Чизхолма Пеньковскому и наоборот.
Так как эти вопросы исследованы более чем достаточно п Винн признал себя виновным в этом, оспаривая лишь отдельные детали, о чем я уже говорил, мне представляется ненужным вновь возвращаться к подробному анализу всех этих обстоятельств.
Но вместе с тем ряд существенных замечаний, относящихся к установлению мотивов преступления, роли Винна в этом деле, я позволю себе сделать.
Товарищи судьи! Вам не впервые приходится рассматривать дела о шпионаже.
Вы видели на скамье подсудимых различных шпионов.
Говоря сегодня о Винне, следует отметить, что Винн не профессиональный разведчик. Он не обучался в шпионских школах, не проходил специальную подготовку. Он не был на содержании разведок и от них не получил на одного пенса.
Винн — это прежде всего коммерсант, аполитичный коммерсант, попавший в ловко расставленные сети английской и американской разведок, использовавших его в своих интересах.
Проследим, товарищи судьи, как был втянут Винн в шпионскую деятельность этих разведок.
Вначале сотрудник одной из фирм Хартли познакомил Винна с Аккройдом, а тот в свою очередь с Кингом. У Винна сложилось впечатление, что это представители министерства иностранных дел. Они стали давать ему различные поручения, Винн стал выяснять, что это за поручения, проявлять беспокойство. Они всячески его успокаивали. Наконец Винн, встревожившись, начал протестовать. И очень характерно, что, чувствуя нежелание Винна работать на разведки, их сотрудники ему не полностью доверяли. Они неоднократно предупреждали Пеньковского, чтобы он не откровенничал с Винном.
Здесь, в суде, уже цитировались показания Пеньковского, позволю еще раз их напомнить.
На предварительном следствии Пеньковский говорил:
«…Представители иностранных разведок мне сказали, что Винну можно говорить все, что угодно, но только не о деталях и фактах сущности моей работы с ними» (том 3, л. д. 106), а в другом месте Пеньковский показал: «…Подробностей моего сотрудничества с англо-американской разведкой я Винну также не рассказывал, так как был предупрежден об этом иностранными разведчиками…» (том 2, л. д. 81).
И далее: «Склонен полагать, что Винн о характере моих встреч с ними осведомлен не был… и, как я понял из разговора с Винном, иностранные разведчики во все детали работы со мной его не посвящали…» (том 2, л. д. 81).
Известно, что все передаваемые Винном пакеты Пеньковскому и наоборот были в запечатанном виде. Пеньковский говорит:
«…Пакеты в присутствии Винна я никогда не распечатывал и не читал, это я делал всегда дома…» (том 2, л. д. 81).
Полностью о содержании пакетов Винн узнал только на предварительном следствии.
Когда мы с Винном при окончании предварительного следствия изучали материалы дела, скрупулезно перечитывали каждую страницу этого многотомного дела, и когда нам с Винном следователь показал все эти вещественные доказательства — фотопленки, донесения, шифры и тому подобные шпионские принадлежности, находящиеся здесь, на столе, для обозрения, то Винн буквально схватился за голову. Он был настолько поражен, что мог только вымолвить: «Что я наделал? Какой ужас!» Это было так искренне, что вновь подтвердилась правдивость показаний Пеньковского, что от Винна всячески скрывалось содержание работы Пеньковского с разведками.
И действительно, как показал здесь Пеньковский, Винна иностранные разведчики к конспиративным квартирам вместе с Пеньковским не подпускали.
Установлено, что не было ни одного случая, когда Пеньковский находился бы вместе с Винном при беседах с иностранными разведчиками.
Но, несмотря на все это, Винн своими действиями нанес серьезный ущерб безопасности нашего государства. Это прекрасно понимает Винн, хотя на первых порах он, несомненно, не знал и не понимал всей тяжести того, на что он дал согласие.
Не будучи профессиональным разведчиком, Гревилл Винн был втянут в шпионаж английскими разведчиками и оказался в роли связника между ними и Пеньковским.
Я прошу вас, товарищи судьи, это иметь в виду, когда вы в совещательной комнате будете определять Винну меру наказания.
Я должен обратить внимание еще и на то, что Винн тяготился своей ролью, вследствие чего ему не доверяли не только тайн работы Пеньковского с разведками, но и не полностью доверяли ему даже как связному.
Помните, что по этому поводу говорил Пеньковский? «…Иностранные разведки предупреждали меня, чтобы, для контроля Винна, сообщать им обо всех переданных через него материалах» (том 3, л. д. 125).
Позвольте привести еще один штрих, свидетельствующий о стремлении Винна уйти от сотрудничества с разведками.
Здесь об этом очень много говорили, поэтому я буду краток.
Когда Винн был в Москве в конце августа 1961 года и принес от Чизхолма Пеньковскому фотографии жены Чизхолма и коробку конфет, то он спросил, для чего Пеньковскому нужны эти фотографии и конфеты. Последний ответил: чтобы он мог узнать ее в общественных местах и иметь возможность передавать ей шпионские сведения, помещенные в этой коробке из-под конфет.
Это испугало Винна. Об этом на следствии он заявлял: «Это явилось поворотным пунктом, когда я понял, что действительно оказался замешанным в очень серьезные дела…» (том 6, л. д. 44).
То же он сказал об этом и здесь, в зале суда.
Винн буквально на следующий день покинул Москву, вылетел в Амстердам и из амстердамской гостиницы позвонил в Лондон Кингу, решительно заявив, что больше не хочет участвовать в этих делах.
Это Кинга крайне встревожило, так как через несколько дней предстоял приезд Пеньковского в Париж. Винн был крайне необходим для связи, а решимость Винна порвать свои отношения с разведкой была настолько реальной и очевидной, что Кинг бросил все свои дела и немедленно на самолете вылетел в Амстердам. В тот же вечер в Амстердаме он укрощал строптивого Винна.
Отношения Винна с разведками складывались таким образом, что для того, чтобы его удержать, заставить работать на себя, ему стали угрожать, шантажировать.
Для этой цели Кинг дважды устраивал свидания Винну со своим шефом, и дело доходило до того, что этот шеф, возмущенный поведением Винна, рассвирепев, стучал кулаком по столу.
Перед Винном недвусмысленно была поставлена альтернатива: или ты работаешь с нами и твой бизнес не пострадает, или пеняй на себя.
А что такое «пеняй на себя» — Винн прекрасно понимал.
Винн показывает:
«Я страшно боялся того, что английская разведка поднимет трубку телефона и что-нибудь скажет обо мне в соответствующих местах. Я очень боялся, что весь мой бизнес рухнет» (том 6, л. д. 46).
И далее Винн показывает, что шеф и другие разведчики, не стесняясь его, говорили, что, если он откажется выполнять их поручения, это пагубно скажется на его бизнесе (том 6, л. д. 46).
Винн очень образно сказал здесь, на суде, что английские разведчики втянули его в эту грязную работу, заставили буквально силой, путем угроз выполнять эту грязную работу, круг для него окончательно замкнулся, он попал в тиски, и тиски были завернуты до предела.
Такова история трагического падения Гревилла Винна.
Товарищи судьи! У защиты нет спора о квалификации преступления. Да, совершенное Гревиллом Винном преступление подпадает под действия ст. 65 Уголовного кодекса Российской Федерации.
Но я категорически не могу согласиться с требованием прокурора о мере наказания Винну.
Я не буду повторять те доводы, смягчающие вину Гревилла Винна, которые я уже привел. Одних их было бы недостаточно, чтобы обратиться к вам с просьбой о более мягком наказании для Винна.
Но я прошу вас, товарищи судьи, при решении судьбы Винна учесть и еще ряд соображений.
Известно, что встречи Винна с Пеньковским были во время пребывания Винна в Москве, поездок Пеньковского в Лондон и Париж.
Встреч же Пеньковского помимо Винна, во время которых передавались шпионские сведения, было значительно больше. Только с одной Анной Чизхолм Пеньковский, как он заявил на суде, встречался девять раз.
Таким образом, нельзя говорить о том, что Винн был единственным связующим звеном между Пеньковским и иностранными разведками.
Прошу обратить внимание еще на одно обстоятельство.
Здесь, товарищи судьи, по этому делу на скамье подсудимых только двое из всех участников этого преступления. Поэтому может сложиться неправильное впечатление, что Винн — одно из главных действующих лиц всей этой неприглядной истории.
Я представляю, если бы скамью подсудимых по праву заняли все участники этого дела, если бы рядом с Пеньковским и Винном оказались Аккройд и Кинг и их шеф в придачу, «Грилье» и «Майл», «Александр», «Ослаф», если бы эти места разделила бы «достойная» чета супругов Чизхолмов и другие, то тогда, товарищи судьи, мой подзащитный Винн далеко бы отодвинулся на задние места.
Он перестал бы быть одной из центральных фигур, и тогда прокурор вряд ли потребовал бы для Винна столь суровую меру наказания.
Товарищи судьи! Заканчивая свою речь, я позволю, говоря о Винне, еще раз подчеркнуть, что Винн в течение длительного времени много делал для установления деловых контактов между Великобританией и Советским Союзом; Винн, как я уже говорил, выходец из трудовой английской семьи. Его отец, 86-летний старик, живет и поныне, являясь пенсионером.
Винн сражался на фронтах второй мировой войны против нашего общего врага — немецкого фашизма. Он глубоко аполитичен. Весь смысл его жизни, все его помыслы были направлены на то, чтобы быть хорошим коммерсантом, заслужить похвалу своих фирм и отдать все свое свободное время семье — жене, 11-летнему сыну и старику отцу.
Да, споткнулся на своем жизненном пути коммерсант Винн, и споткнулся очень сильно, но я верю, что Винн в будущем, когда отбудет наказание, никогда больше не допустит к себе разведчиков, что он снова вернется к честной жизни.
Товарищи судьи! Я уже говорил, что никак не могу согласиться с мерой наказания, которую потребовал прокурор для моего подзащитного.
Я прошу вас, товарищи судьи, снисхождения к Винну и применения к нему меры наказания значительно меньшей, чем потребовал представитель государственного обвинения.
Я не сомневаюсь, товарищи судьи, что вы в совещательной комнате тщательно проанализируете все содеянное Винном, еще и еще раз взвесите и оцените все смягчающие его вину обстоятельства и вынесете Гревиллу Винну справедливый, гуманный приговор.
К этому я вас призываю, товарищи судьи.
Председательствующий: Выслушивание судебных прений окончено. В соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР Военная коллегия должна выслушать последние слова подсудимых Пеньковского и Винна.
Какие предложения участников судебного процесса будут на этот счет?
Прокурор: Товарищ председательствующий, перед последними словами подсудимых я хотел бы заявить ходатайство.
Настоящий судебный процесс состоял из открытых заседаний и одного закрытого заседания. В закрытом заседании исследовались вопросы, составляющие государственную тайну Союза Советских Социалистических Республик. В последних словах подсудимые имеют право и могут касаться как обстоятельств, не исследованных в открытых судебных заседаниях, так и обстоятельств, исследованных в закрытых судебных заседаниях.
В силу этого, а также в силу ст. 18 Уголовно-пpoцессуального кодекса РСФСР в целях сохранения государственной тайны Союза ССР я ходатайствую о том, чтобы последние слова подсудимых были заслушаны в закрытом судебном заседании Военной коллегии Верховного Суда Советского Союза.
Председательствующий: Адвокат Апраксин, какие у вас будут соображения на этот счет?
Адвокат Апраксин: В данном случае я полностью соглашаюсь с предложением прокурора.
Председательствующий: Адвокат Боровик, ваше мнение?
Адвокат Боровик: Я возражений не имею.
Председательствующий: Подсудимый Пеньковский?
Пеньковский: Я прошу мое последнее слово выслушать в закрытом судебном заседании.
Председательствующий: Подсудимый Винн?
Винн: Я хотел бы посоветоваться с моим адвокатом.
Председательствующий: Пожалуйста, посоветуйтесь.
Винн: Я понял, каково положение дела, и возражений не имею.
Председательствующий: Военная коллегия, совещаясь на месте, определила: «Последние слова подсудимого Пеньковского и подсудимого Винна заслушать в закрытом судебном заседании».
Следующее, закрытое заседание Военной коллегии состоится завтра, 11 мая, в 10 часов утра.
Назад: Утреннее заседание (Стенографическая запись)
Дальше: Заседание Военной коллегии Верховного Суда СССР 11 мая (Информационное сообщение)
