Рассказ Марка о событиях, имевших место в канун ареста Иисуса, включает в себя и еще один эпизод, который, на первый взгляд, кажется совершенно невероятным, но при ближайшем рассмотрении дает нам ключ ко всему произошедшему.

Этот эпизод — Тайная Вечеря.

Нам сейчас трудно представить себе ту роль, которую Тайная Вечеря, последний ужин Иисуса, играл последующие века для христиан.

В течение первых двух веков богослужение многих разновидностей христиан именно что и состояло в том, что они «сходились вместе в частном здании и воспевали Христа, словно Бога, а потом собирались вместе для трапезы, обычной и мирной», которая повторяла Тайную Вечерю.

Тайное совместное вкушение хлеба и вина — плоти и крови Христовой — было главным обрядом, связывавшим христиан, и это тайное собрание было так подозрительно, что ненавидящая «зловредное суеверие» толпа подозревала христиан в том, что они на этих трапезах едят младенцев и предаются кровосмесительным оргиям.

Согласно всем трем авторам синоптических Евангелий, Тайная Вечеря, последний ужин Иисуса, происходила «в первый день опресноков, когда заклали пасхального агнца» (Мк. 14:12), то есть тогда, когда каждый пришедший в Храм иудей, совершив жертвоприношение в Храме и получив обратно на руки зарезанного по всем правилам пасхального агнца, садился вкушать его в кругу семьи, друзей и товарищей.

Пасхальное жертвоприношение для евреев было центральным, главным ритуалом иудаизма по крайней мере со времени царя Езекии, а может быть, и раньше.

Пасхальное жертвоприношение было объявлено памятью об исходе евреев из Египта: тогда еврейские семьи заклали агнца и отметили его кровью ворота своих домов, с тем чтобы Господь, который поразил в эту ночь египетских первенцев, миновал дома своих верных приверженцев.

Животное, приносившееся в жертву в этот день, было непременно агнец или козленок, годовалый самец, и без единого изъяна. Во времена Езекии царь и богатейшие люди Иерусалима сами предоставили животных для жертвоприношения с целью сплотить вокруг себя пришедших из Израиля беженцев. Ко времени Второго Храма дело обстояло, конечно, по-другому, и агнца уже приходилось добывать самостоятельно.

Каждая семья или товарищество приносили одно животное; жертвователи должны были быть обрезаны и ритуально чисты, и им запрещалось иметь с собой дрожжевой хлеб.

Закалывали агнца накануне Пасхи, днем 14-го Нисана, около трех часов дня, или — если канун Пасхи приходился на пятницу — в два часа. Жертвоприношение происходило во дворе Храма. Резать мог и мирянин, однако пролитая кровь должна была быть собрана в чашу непосредственно жрецом, и в этот день от места жертвоприношения и до алтаря выстраивалась длинная цепочка жрецов с золотыми и серебряными чашами. Чаша с кровью передавалась по этой цепочке, пока не достигала алтаря. Низ чаши был закруглен, чтобы ее нельзя было поставить на землю.

Кровью агнца окропляли алтарь. Само животное освежевывали тут же, подвесив на специальных крюках: если канун Пасхи совпадал с кануном субботы, шкуру сдирали только до груди. Из вспоротого брюха вынимали внутренности, жир, предназначенный богу, клали в особый сосуд, посыпали солью и возжигали на алтаре.

В Храме в это время творилось столпотворение. Когда царь Езекия централизовал и реформировал Пасху, население Иерусалима составляло 120 тыс. человек.

Теперь оно было в пять раз больше. Только число паломников, в дополнение к обычному городскому населению, составляло 300–400 тысяч — и все эти люди должны были принести своего агнца в жертву в одно время и в одном месте.

Логическая задача, стоявшая перед жрецами, была практически неразрешима. Они разрешали ее так же, как это обыкновенно делают с толпой в местах массовых скоплений сейчас, запуская людей во двор Храма партиями. Всего таких партий было три: пока первая, запущенная во двор Храма, приносила в жертву своих агнцев, остальные две ждали за закрытыми воротами.

После жертвоприношения агнца уносили домой и жарили его на вертеле из гранатового дерева. Агнец должен был быть съеден полностью в ту же ночь, ничто не должно было оставаться до следующего утра. Ни один из присутствующих не имел право покинуть места трапезы; каждый должен был причаститься хотя бы кусочком мяса размером с оливку. Кости агнца ломать было запрещено.

Перед трапезой произносилось благословение, свидетельствовавшее о единении Бога Израиля и его народа; живым символом этого единения и была сама церемония совместного поедания агнца и совместного — всем народом — приношения его в жертву в одном месте и в одно время.

И вот именно в этот священный вечер, когда Царь Израиля, поучавший народ, сидя возле сокровищницы, казалось бы, должен был вкушать пасхального агнца во дворе Храма вместе с тысячами ликующих сторонников — он оказывается один.

Он вкушает Пасху в каком-то странном месте, в укромном доме, который он послал разыскать ученика. «Пойдите в город; и встретится вам человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним, и куда он войдет, скажите хозяину дома того: Учитель говорит: где комната, в которой бы Мне есть Пасху с учениками Моими?» (Мк. 14:13–14).

Но самое главное — никакого пасхального агнца на этой трапезе не наблюдается. Вместо агнца Иисус разламывает хлеб и говорит: «се плоть моя», он наливает вино и говорит: «се кровь моя», а после этого он спешно покидает город и просит, ночуя в Гефсиманском саду, своих апостолов выставить посты — но апостолы, усталые и измученные, засыпают.

Что случилось? Где агнец? Конечно, Иисус и его подручные навели шорох среди торговцев жертвенными животными, но ведь не до такой же степени? Почему Иисусу и его ученикам в первый день опресноков приходится довольствоваться хлебом?

Почему ему приходится заменить традиционное пасхальное благословение, произносимое над агнцем, «Благословен будь, Вечный, Господь, Царь мира, ты, который освятил нас своими заповедями и приказал нам вкушать Пасху», другим, очень похожим, но произносимым над вином и хлебом?

Одно из напрашивающихся объяснений состоит в том, что агнца не было, потому что из-за бойни, приключившейся в Храме, Иисусу и его людям было не до агнца. Тайная Вечеря была не что иное, как ужин провалившихся путчистов, на котором заговорщики принесли клятву, что они не будут вкушать пасхального агнца до того, пока собственноручно не принесут его в жертву в освобожденном Храме.

Это была типичная клятва назореев, обычная среди иудейских революционеров. Многие группы сектантов впоследствии, как мы увидим, обязывались не вкушать мяса и не пить вина до восстановления Храма.

Это была естественная клятва для людей, которых вышибли из Храма накануне Пасхи, и единственное разумное объяснение того, почему в пасхальную вечерю у Иисуса и его людей, еще недавно контролировавших Храм, не оказалось на столе пасхального агнца.

Дата этого происшествия также позволяет предположить, как именно был отбит Храм.

Именно в День Опресноков во время Иудейской войны приверженцы Иоанна из Гисхалы отбили Храм у приверженцев Елеазара, сына Симона. Это был один из немногих дней в году, когда большая группа людей могла проникнуть в Храм, не вызывая подозрения, и более того, эти люди могли иметь с собой ножи, ибо многие приносили в жертву агнца сами. Та же самая особенность Храма, которая делала его легкой мишенью для захвата террористами, делала его не менее удобной мишенью для антитеррористической операции.