Эта аргументация Петра поэтому, даже если бы она исходила от самого апостола, а не являлась бы «религиозной выдумкой», как ее называет автор «Сверхъестественной религии», не может доказать тождественность Бога евреев с «Отцом» Иисуса. В лучшем случае она только продемонстрировала бы, что Петр остался с начала до конца «апостолом обрезания», евреем, верным своему старому закону, и защитником Ветхого Завета. Эта беседа, кроме того, доказывает слабость того положения, которое он защищает, так как в этом апостоле мы видим человека, который, несмотря на то, что находился в наиболее близких отношениях с Иисусом, не может нам предоставить прямого доказательства, что он [Иисус?] когда-либо думал учить, что этот всемудрый и бесконечно добрый Отец, о котором он проповедовал, является мрачным мстителем-громовержцем горы Синай. Но что эти «Homilies», в самом деле, доказывают – так это опять-таки наше утверждение, что существовала тайная доктрина, которую Иисус передавал тем немногим, которые считались достойными стать ее восприемниками и хранителями.

Если мы теперь припомним тот факт, что часть мистерий «язычников» состояла из απορρήτα, апорреты, или тайных бесед; что тайные Logia, или беседы Иисуса, содержавшиеся в подлинном «Евангелии от Матфея», значение и истолкование которого святой Иероним признал «тяжелой задачей» для себя, было того же рода. И если далее мы еще припомним, что к некоторым внутренним или конечным мистериям допускалось только очень небольшое число избранных; и что, в конце концов, именно из этого небольшого числа выбирались священнослужители святых «языческих» ритуалов, – то мы ясно поймем приведенное Петром выражение Иисуса: «Сохраните Тайны для меня и сыновей моего дома», т. е. моей доктрины. И мы не можем избегнуть мысли, что эта «Тайная» доктрина Иисуса – даже [ее] особая терминология, которая является не чем иным, как дубликатом гностической и неоплатонической мистической фразеологии – была основана на той же самой трансцендентальной философии Восточного гнозиса, как и остальные религии тех и еще более ранних времен. То, что ни одна из позднейших христианских сект, несмотря на их хвастовство, не унаследовала этой Тайной доктрины, – видно из их противоречий, грубых ошибок и неуклюжего перелатывания ошибок каждого предшествующего века открытиями последующего. Эти ошибки в ряде рукописей, претендующих на подлинность, иногда настолько смешны, что сразу видно, что они – благочестивые фальсификации. Это, например, полное незнание некоторыми приверженцами отцов церкви тех самых Евангелий, защитниками которых они выступают. Мы уже упоминали обвинение, выдвинутое Тертуллианом и Епифанием против Маркиона в том, что тот исказил Евангелие, приписываемое Луке, удалением из него того, чего, как теперь доказано, в этом Евангелии никогда и не было.

Наконец, метод говорить притчами, применяемый Иисусом, в чем он только следовал примеру своей секты, приписан в «Homilies» пророчеству Исайи! В уста Петра было вложено замечание: «Ибо Исайя сказал: “Я раскрою свой рот притчами и скажу то, что держалось в тайне с основания мира”». Это ошибочное приписывание Исайе высказывания, которое дано в «Псалтыри», [LXXVIII, 2], обнаружено не только в апокрифических «Homilies», но также и в Синайском «Кодексе». Комментируя этот факт в «Сверхъестественной религии», автор констатирует, что «Порфирий, в третьем веке, насмехался над христианами по поводу этого ошибочного приписывания Исайе отрывка из “Псалтыри” их вдохновенным евангелистом [Петром], и поставил отцов в весьма затруднительное положение». Евсевий и Иероним пытались выбраться из этого затруднения, приписывая ошибку «невежественному переписчику»; а Иероним пошел даже дальше, утверждая, что имя Исайи никогда не стояло после вышеприведенного предложения в каком-либо из старых кодексов, но что на его месте находилось имя Асаф, только «невежественные люди удалили его». На это автор опять замечает, что