Величайшие тайны религии в «Бхагавадгите»
Кажется, что ни Ренан, ни Штраус, ни более современный виконт Эмберли не имели даже отдаленнейшего подозрения о действительном значении многих притч Иисуса или даже о характере великого Галилейского философа. Как мы уже видели, Ренан представляет его нам как раввина на галльский лад, «le plus charmant de tous», но все же раввина; и, кроме того, такого, который даже не вышел из школы Хиллела или из какой-либо другой школы, хотя неоднократно называет его «очаровательным доктором». Он обрисовывает его как сентиментального молодого энтузиаста, вышедшего из плебейских классов Галилеи, который представляет себе идеальных царей своих притч как существ, облаченных в пурпур и драгоценности, о которых можно прочитать в детских сказках.
С другой стороны, Иисус лорда Эмберли является «иконоборцем-идеалистом», намного ниже по тонкости и логике своих критиков. Ренан смотрит на Иисуса с односторонностью семито-маньяка; виконт Эмберли смотрит на него сверху, с точки зрения английского лорда. Кстати, в отношении притчи о свадебном пире, которую он считает воплощением «любопытной теории общественных отношений», виконт говорит:
«Никто не может возразить, если отдельные милосердные лица приглашают на приемы в свои дома бедных или немощных людей, не имеющих общественного положения… Но мы не можем допустить, чтобы такого рода деятельность вменялась в обязанность… очень желательно, чтобы мы совершали как раз то, что Христос запретил бы нам делать, а именно – приглашали бы наших соседей и в свою очередь получали бы приглашения от них, смотря по обстоятельствам… Страх перед тем, что нам могут отплатить тем же за обеды, даваемые нами, несомненно несостоятелен… В сущности, Иисус совершенно упускает из виду более интеллектуальную часть общества».
Все это бесспорно показывает, что «Сын Божий» не был знатоком общественного этикета и не годился «для общества»; но это также является прекрасным примером господствующего неправильного понимания даже самых его многозначительных притч.
Теория Анкетиля ди Перона, что «Бхагавадгита» является самостоятельным произведением, поскольку ее нет в некоторых рукописях «Махабхараты», может настолько же послужить основанием претензии на [ее] еще большую древность, насколько наоборот. Это произведение чисто метафизическое и этическое; и в некотором смысле оно даже является антиведическим, по крайней мере настолько, что оно противоречит многим позднейшим толкованиям Вед брахманами. Как же тогда случилось, что вместо уничтожения этого произведения или, по меньшей мере, объявления его неканоническим – прием, к которому христианская церковь не преминула бы прибегнуть, – брахманы оказывают ему величайшее почитание? Будучи совершенно унитаристским по своим целям, оно противоречит общераспространенному идолопоклонству. Все же, единственной предосторожностью, примененной брахманами для того, чтобы доктрины этого произведения не стали слишком широко известными, является то, что они сохраняют его в большей тайне, чем какую-либо другую религиозную книгу, от любой касты, за исключением жреческой, и налагают даже на эту касту, во многих случаях, определенные ограничения. Величайшие тайны брахманистской религии заключены в этой величественной поэме; и даже буддисты признают ее, объясняя по-своему некоторые догматические трудности.
«Будь бескорыстен, обуздай свои чувства и страсти, которые омрачают рассудок и ведут к заблуждению, – говорит Кришна своему ученику Арджуне, провозглашая таким образом чисто буддийский принцип. – Низкие люди следуют примерам, великие люди дают их… Душе следует освободиться от оков действия и действовать в абсолютной согласованности со своим божественным источником. Есть только один Бог; все другие дэваты ниже и представляют собою только формы (энергии) Брахмы. или меня. Поклонение делами выше, чем поклонение созерцанием».
Это учение совершенно совпадает с учением самого Иисуса [Матфей, VII, 21]. Одна лишь вера, не сопровожденная «делами», приравнивается в «Бхагавадгите» к нулю. Что касается «Атхарваведы», то она сохранялась и сохраняется брахманами в такой тайне, что сомнительно, обладают ли востоковеды полным ее экземпляром. Тот, кому приходилось читать, что говорит аббат Дюбуа, может по праву сомневаться в этом факте.
«От последней книги – Атхарвы – осталось очень мало экземпляров, – утверждает он, описывая Веды, – и многие полагают, что их больше нет. Но правда в том, что они, в самом деле, существуют, хотя они [брахманы] охраняют их с гораздо большей предосторожностью, чем другие, по причине боязни, что их заподозрят, что они посвящены в тайны магии и в другие страшные тайны, которым, как полагают, это произведение обучает».
Даже среди величайших эпоптов великих мистерий были такие, которые ничего не знали об их последнем и страшном обряде – добровольном переносе жизни от иерофанта в кандидата. В «Стране теней» это мистическое действо переноса духовной сущности адепта после его телесной смерти в юношу, которого он любит всей своей горячей любовью духовного отца, – превосходно описано. Так же, как в случаях перевоплощений тибетских лам, адепт высшей ступени может жить неограниченно. Его смертная оболочка изнашивается; несмотря на известные [посвященным] алхимические секреты для продления юношеской жизнеспособности далеко за обычные пределы, все же редко удается поддерживать жизнь тела более 200 или 240 лет. После этого старое одеяние становится изношенным, и духовное Эго, вынужденное покинуть его, избирает для своего обитания новое тело, свежее и полное здоровой жизненной силы. В случае, если читатель склонен к высмеиванию этого утверждения о возможном продлении человеческой жизни, мы можем отослать его к статистическим данным некоторых стран. Автор талантливой статьи в «Вестминстерском обозрении» от октября 1850 года несет ответственность за утверждение, что в Англии имеются подлинные примеры: некоего Томаса Дженкинса, умершего в возрасте 169 лет, и «Старого Парра» – на 152-м году, и что в России несколько крестьян, «говорят, достигли возраста 242 лет». Имеются также случаи существования столетних стариков среди перуанских индейцев. Мы знаем, что в последнее время многие талантливые писатели подвергли сомнению подобные претензии на чрезвычайное долголетие, но мы тем не менее подтверждаем нашу веру в правдивость этих сообщений.
Правдивые или ложные, но имеются такие «суеверия» среди восточных народов, какие никогда даже не снились Эдгару По или Гофману. И эти верования живут в самой крови тех народов, откуда они берут свое начало. Будучи тщательно очищены от преувеличений, они окажутся заключающими в себе всемирную веру в тех беспокойных, скитающихся астральных душ, которых называют упырями и вампирами. Армянский епископ V века, по имени Езник, приводит ряд таких повествований в своем рукописном труде (книга I, §§ 20, 30), хранившемся лет 30 тому назад в библиотеке Эчмиадзинского монастыря. Среди других там имеется предание, дошедшее с времен язычества, о том, что каждый раз, когда на поле битвы погибает герой, чья жизнь все еще нужна на земле, Аралез, популярный бог Древней Армении, обладающий властью возвращать жизнь павшим в бою, облизывает кровоточащие раны жертвы и дышит на них до тех пор, пока ее тело не обретает новую и крепкую жизнь. После этого воин встает, смывает с себя все следы ранений и снова занимает место на поле брани. Но его бессмертный дух улетел, и весь остаток жизни он – покинутый храм.
После того как адепт был посвящен в последнюю и наиболее торжественную тайну переноса жизни, в страшный седьмой обряд великого священного действа, являющегося актом высшей теургии, – он больше не принадлежит этому миру. После этого его душа свободна, и семь смертных грехов, поджидающих, чтобы пожрать его сердце, когда душа, освобожденная смертью, будет проходить через семь залов и по семи лестницам, – уже не в состоянии повредить ему, живому или мертвому; он уже прошел «дважды семь испытаний» двенадцати трудов завершающего часа.
Только верховный иерофант знал, как совершить это торжественное действо путем вселения своей собственной жизни и астральной души в адепта, избранного им в качестве наследника, который таким образом становился наделенным двойной жизнью.
