56
Я ушел из офиса пораньше и отправился к Игорю Дубровскому. Он должен мне все объяснить. Спрятаться, как он вчера, было проще всего.
Шофер, положенный президенту по штату, уже дожидался, чтобы меня отвезти. А мне было смешно и странно. Я вальяжно развалился на мягкой коже заднего сиденья, а на улице Риволи, вокруг нас, все водители сидели, нервно вцепившись в руль. Я вдруг почувствовал себя важной персоной и удивился, поймав себя на том, что слежу за взглядами водителей, когда мы остановились у светофора. Что я ожидал увидеть? Почтение? Может быть… Восхищение? Сказать по правде, на меня никто не обращал внимания. Все были озабочены тем, чтобы прошмыгнуть из одного ряда в другой, обставив при этом соседа. Из-за габаритов нашей машины мы в этой игре попадали в разряд неудачников, и нас все обгоняли…
Интересно, на что я надеялся? Сам-то я восхищался когда-нибудь тем, у кого был личный шофер? Да нет, конечно… Еще одна иллюзия. Искать признания таким способом — пустое дело. Каким образом восхищение других может компенсировать недостаток самоуважения? То, что приходит извне, не в состоянии залечить раны нашего внутреннего «я»… И мне вдруг очень захотелось вернуться к заданию, которое мне дал когда-то Игорь: каждый вечер отмечать три деяния, которыми я мог бы гордиться. Я перестал этим заниматься, когда обнаружил, что Игорь — не тот, за кого себя выдает, и когда началась та немыслимая путаница тревожных событий, что заставила мобилизовать всю мою энергию.
Несколькими минутами позже мы застряли в огромной пробке возле площади Согласия, и я пожалел, что сижу не в метро: я бы минут за двадцать добрался до места без всяких проблем!
Наконец мы доехали, и наш громоздкий седан остановился возле черной ограды особняка. Небо заволокло густыми облаками, с парковой улицы повеяло древесной влагой. Погруженный в серую мглу замок походил на корабль-призрак.
Я узнал дворецкого, который открыл мне дверь и, не сказав ни слова, проводил в большую гостиную. Непогода заволокла комнату печальной дымкой. Вопреки привычному укладу в доме горел свет.
Катрин сидела на диване, сбросив на пол туфли и положив ноги на подушку.
— Здравствуйте.
Она подняла на меня глаза, но ничего не сказала, только кивнула. Я обвел глазами комнату. Катрин была одна. В полутьме закрытое фортепиано казалось черной мраморной плитой. Сквозь открытое в сад окно я заметил, как по листьям деревьев забарабанили первые капли дождя.
— А где Игорь?
Она ответила не сразу, отведя глаза.
— А… Ты узнал его настоящее имя…
— Да.
Она помолчала.
— Алан…
— Да…
Она вздохнула:
— Алан… я должна тебе сказать…
— Что?
Она наконец собралась с духом, и я почувствовал, как она вся сжалась.
— Игорь умер.
— Игорь?..
— Да. Вчера утром, от сердечного приступа. Прислуга ничего не смогла сделать, а «скорая» приехала слишком поздно.
Игорь умер… Я не мог поверить. Немыслимо, непостижимо… Теперь мои чувства к нему выровнялись и смягчились, но за лето я его сто раз ненавидел, сто раз им восхищался и сто раз его боялся. И все же это он освободил меня от ошейника робости и сделал из меня человека, способного жить полной жизнью. Игорь умер… Я вдруг разом понял, насколько я ему обязан и… насколько был неблагодарен. А теперь я уже никогда не смогу его поблагодарить.
Грусть охватила меня, проникая во все уголки моего существа. Навалились тяжесть и усталость. Старый лев покинул этот мир.
Внезапно мозг пронзила мысль: что же, теперь ответы на все мои вопросы исчезнут вместе с ним?
— Катрин, я могу вас кое о чем спросить?
— Алан, я…
— Процесс. Процесс Франсуа Литтрека. Был Игорь виновен или нет?
— Нет. Здесь ему было не в чем себя упрекнуть.
— Но тогда зачем он гипнотизировал судей? Ведь это было?
Катрин грустно улыбнулась:
— Если бы и было, я бы не удивилась. Значит, он предпочел воздействовать на судей, а не оправдываться перед ними… Или он просто-напросто понял, что не сможет доказать свою невиновность. К тому же он почти не встречался с тем молодым человеком, за которым неусыпно следили. И если тот покончил с собой, Игорь был ни при чем.
— А я?.. Ведь наша встреча на Эйфелевой башне не была случайной?
Она посмотрела на меня с большой теплотой:
— Нет, не была.
— Он ведь меня специально заманил в свои владения?
Она молча кивнула.
У меня пересохло во рту. Она — его сообщница, она была в курсе всех его замыслов и позволила ему…
— Катрин, вы ведь знаете, зачем ему понадобилась Одри?
Она отвернулась к окну и задумчиво заговорила, следя глазами за струями дождя, который с шумом обрушился на сад:
— Игорь знал о том, какие близкие отношения вас связывали, и рассказал Одри о своих планах относительно тебя. Он убедил ее якобы случайно оставить у тебя статью о самоубийствах и уйти.
— Так это он уговорил Одри меня бросить?!
Я был потрясен. Как он мог совершить такую гнусность?
— Она долго не поддавалась на уговоры, но Игорь умел убедить. Он доказал, что это в твоих интересах, и обговорил с ней время, в течение которого она исчезнет из твоей жизни. Я очень сожалела, что Одри вступила в игру: она для этого слишком цельная натура.
— А когда я однажды увидел, как она выходила…
— Она пришла, чтобы послать его к черту и сказать, что она больше не может и что все это — полная бессмыслица. Игорь выторговал еще немного времени. Алан…
Эта история вывела меня из себя. Я чувствовал, как во мне поднимается глухой гнев.
— Но как он мог…
— Алан…
— Но ведь это подло, играть человеческими чувствами!
— Алан…
— А если бы она за это время повстречала кого-нибудь другого?
— Алан…
— Ведь это значит взять на себя огромный риск…
Катрин выкрикнула, чтобы я ее услышал:
— Игорь был твоим отцом, Алан!
Ее голос гулким эхом разлетелся по гостиной и навсегда впечатался в мой мозг. Вокруг наступила тишина. Разум мой опрокинулся под натиском беспорядочных мыслей и чувств.
Катрин застыла на месте, тоже в полном замешательстве, не сводя с меня глаз.
— Отцом…
Я запнулся, не в силах произнести ничего вразумительного.
— Я не знаю, сказала тебе мама или нет, — ласково продолжала Катрин, — но человек, который увез вас в Америку, не был твоим отцом…
— Да нет… Я знал… Знал…
— За много лет до знакомства с тобой Игорь согласился приютить у себя дочку заболевшей служанки. Она была матерью-одиночкой, и на те пятнадцать дней, что она провела в больнице, девочку было не с кем оставить. Девочке сравнялось примерно столько же лет, сколько тебе. Отважный, полный жизни, забавный ребенок… От горшка два вершка — а уже личность, да еще какая! Игорь был покорен. Он, который никогда не интересовался детьми, проводил с ней целые дни. Она стала для него настоящим открытием, бесценным жизненным опытом. Когда мать выписалась из больницы и забрала девочку, Игорь настоял на том, чтобы и дальше о ней заботиться. Он играл роль крестного отца, покровителя, и продолжал заботиться о ней, когда она выросла, и особенно — когда уехала ее мать. Появление в его жизни маленького ребенка послужило пусковым механизмом: Игорь вдруг вспомнил, что сам должен был стать отцом и что его ребенок, скорее всего, никогда о нем не знал. Его начал терзать стыд. Было невыносимо сознавать, что его единственный ребенок живет где-то вдали от него. И он бросился тебя разыскивать, подключив все доступные ему средства, устроив настоящую крупномасштабную операцию. Но с таким же успехом можно было искать иголку в стоге сена… На то, чтобы обнаружить твои следы, у него ушло более пятнадцати лет. И надо же было, чтобы случай привел тебя прямо к нему и ты поселился рядом, сам того не зная…
— Случай…
— А потом он долго оттягивал момент, выжидал неделями… Наверное, это были стыд и робость… Посвятив столько времени поискам и оказавшись рядом, он вдруг оробел, ему не хватало мужества посмотреть тебе в глаза. Он боялся, что ты его оттолкнешь, что ты не простил… Ведь он бросил вас с матерью еще до твоего рождения. В какой-то момент я даже решила, что он вовсе к тебе не подойдет, что он окончательно отказался от этой мысли. Потом он наладил за тобой слежку, и тебя вели постоянно. Он вечера напролет читал отчеты и знал о тебе все: все твои чувства, страхи и разочарования.
Но Влади не мог следовать за тобой днем и ночью: ты его рано или поздно обнаружил бы. И тогда он попросил включиться свою подопечную. Она согласилась. Но Игорь, при его способности все контролировать, не мог предвидеть, что из этого получится. Девушка, походив за тобой и понаблюдав, страстно в тебя влюбилась и отказалась составлять рапорта…
— Не говорите мне, что…
— Да…
— Одри?
Катрин молча на меня посмотрела и кивнула.
Одри… О господи… Подопечной Игоря была Одри!
— Вот тогда он и решился… взять тебя в свои руки. Я думаю, для него это был способ избавиться от чувства вины. Ведь не он вырастил тебя. К тому же надо было выправить ситуацию, вышедшую из-под контроля… Он разыскивал тебя пятнадцать лет, и в тот момент, когда он уже был готов появиться в твоей жизни, ты вдруг душой и телом бросился в объятия девушки. Может быть, он подсознательно хотел еще какое-то время сохранять тебя для себя… Лично я не очень поддерживала его идею стать твоим покровителем. По моему мнению, это могло сильно усложнить ваши отношения, когда ты наконец все узнаешь. Но он не взял это в расчет и поступил по-своему. Как всегда…
— А кем вы были для него? Я часто задавал себе этот вопрос…
— Можно сказать, коллега, ставшая подругой. Я тоже была психиатром и в те времена, когда он еще открыто практиковал, много слышала о его отважных подвигах. Тогда я с ним связалась и попросила разрешения сопровождать его ради обмена опытом. Он сразу согласился: ему было приятно, что кто-то заинтересовался им самим и его методом. Надо признать, что твой отец, Алан, был гением, хотя его методы отличались… специфичностью.
— Но вы согласны, что это безумие: толкать собственного сына на самоубийство, только ради того, чтобы иметь повод потом подставить ему плечо. Я мог не прийти, мог воспользоваться другим способом…
— Не мог. За тобой тщательно следили…
Что-то во всей этой истории меня тревожило и глубоко задевало, но что — я определить не мог.
Вдруг одно воспоминание пронеслось у меня в мозгу.
— Катрин… в тот день, когда мы впервые встретились, я был… в ужасном состоянии.
— Знаю.
— Но Игорь меня… подначивал прыгнуть. Клянусь. Он так и сказал:
«Валяй, сигай, чего стоишь?»
Катрин печально улыбнулась:
— Ах это… В этом весь Игорь! Он очень хорошо тебя изучил, знал все о твоей личности и прекрасно понимал, что дать тебе приказ прыгнуть — это лучшее средство уберечь тебя от прыжка.
— Ну… а если бы он ошибся? Ведь риск был огромный…
— Видишь ли, к такому человеку, как он, нам никогда даже не приблизиться. Он всю жизнь шел на риск. Но твой отец знал людей лучше, чем они сами себя знали. У него была потрясающая интуиция. Он всегда безошибочно чувствовал, что нужно сказать в нужный момент. И никогда не ошибался.
Дождь перестал. Сад озарился светом, отраженным в мокрых, свежих листьях. Из открытых окон долетал ветерок.
Мы еще долго говорили о моем отце. Под конец я поблагодарил Катрин за доверие. Она назвала мне день похорон. Надо взять отпуск. Уже у дверей гостиной, выходя, я задержался и обернулся:
— Игорь знал… о моем избрании?
Катрин подняла на меня глаза и кивнула.
Меня мучил один вопрос, но я стыдился его задать:
— А он… был горд за меня?
Она снова отвернулась к окну, помолчала и глухо ответила:
— Я в тот вечер зашла к нему, после того как мне позвонил Влади. Сам он не успевал приехать. Когда я вошла, Игорь сидел за фортепиано. Он не обернулся ко мне, но перестал играть, чтобы меня выслушать: он понял, почему я пришла. Я ему сообщила о твоей победе, но он принял известие молча, даже не пошевелился. Я немного подождала и подошла к нему.
Катрин помолчала и продолжила:
— У него в глазах стояли слезы.
