Сара спит, Лори работает в отеле в ночную смену, а я сижу в их кухне и пью неразбавленную водку. Часы показывают половину третьего ночи. Никогда раньше не чувствовал особого пристрастия к выпивке, но теперь понимаю: иногда человек просто вынужден надраться. С тех пор как я поцеловал Лори, прошло несколько недель. И все это время я старательно делаю вид, будто ничего не случилось. Каждый раз, глядя на Сару, я спрашиваю себя: не лучше ли сказать ей правду? Каждый. Чертов. День. Вновь и вновь проигрываю в голове события того дня, пытаясь вычислить момент, где я совершил ошибку. Когда предложил Лори выпить? Когда она расплакалась, а я обнял ее за плечи?

А может, ошибка произошла намного раньше? В тот день, когда Сара познакомила нас и мы оба, не сговариваясь, решили не упоминать, что уже встречались. Впрочем, «встречались» — неточное слово, мы ведь не встретились, мы только увидели друг друга. Нет, не только… Мы друг на друга запали. Теперь я знаю это наверняка. До тех пор пока я считал, что Лори не помнит той встречи на остановке, все было проще. Но выяснилось, это не так. Она помнила меня в течение двенадцати месяцев, а это что-нибудь да значит.

Не исключено, это значит всего-навсего, что у нее, как и у меня, прекрасная фотографическая память. Но, думаю, дело здесь в другом. Вспоминаю, как она вела себя, что говорила, когда мы проводили время вместе. Пытаюсь понять, не пропустил ли я какой-нибудь скрытый за ее словами подтекст. Поверьте, я не думаю, что она влюбилась в меня с первого взгляда или что-то в этом роде. Клянусь, я не настолько высокого о себе мнения. Просто чувствую, что от меня ускользнуло нечто важное.

В любом случае между нами не было ничего, кроме поцелуя. То есть я не затащил ее в койку. Но я поцеловал Лори, а это хуже, чем переспать с кучей телок и на следующий день напрочь забыть о них. О Лори я никогда не смогу забыть. Я поцеловал ее вовсе не потому, что не смог совладать с приступом похоти. Это было бы слишком легким и элементарным объяснением. Я поцеловал ее не потому, что, не сделай я этого, она бы почувствовала себя обиженной. Не потому, что она казалась ужасно хрупкой и беззащитной и мне захотелось ее подбодрить и утешить. Мое душевное благородство не простирается до подобной степени. Я поцеловал ее, потому что на улице в свете фонарей она выглядела такой эфемерной и на волосах у нее белели снежинки. Я поцеловал ее, потому что бессовестно наврал и чувствовал себя последним подонком. Я поцеловал ее, потому что хотел узнать, каковы на вкус ее мягкие нежные губы. Это желание сбило меня с ног и раздавило, словно долбаный грузовик. Теперь я знаю вкус ее губ. Лучше бы не знал. Боюсь, этот вкус будет долго меня преследовать.

— Давай простим друг другу эту минуту слабости, — сказал я ей на прощание. — То, что произошло, ничего не значит и ничего не изменит.

Наверное, никогда прежде я не позволял себе такого отстойного хамства.

Но что еще я мог сказать? Что, когда мы целовались, я был готов воспарить к звездам? И я, разумеется, помню, как два года назад увидел ее в окне автобуса?

Я допиваю водку, оставшуюся в стакане, и наполняю его снова. Нет, надираться в одиночестве и заниматься самокопанием — это не выход. Я должен поговорить с Лори.

Я знала, что вечно избегать Джека у меня не получится. Бог свидетель, я шла на всякие ухищрения, чтобы с ним не встречаться. Но жизнь вносит в наши планы свои коррективы. И вот, вернувшись домой после ночной смены, я обнаруживаю в кухне Джека, сидящего за столом в одиночестве.

— Где Сара? — спрашиваю я, даже не удосужившись с ним поздороваться, так как совершенно измочалена и утратила искусство болтать о ничего не значащих предметах.

— Спит.

В руках у Джека стакан с какой-то прозрачной жидкостью, может, с водой, а может, с водкой.

— А ты почему не спишь? — Я бросаю взгляд на кухонные часы. — Три часа ночи. Сидеть в такой час на кухне в одиночестве, мягко говоря, не слишком полезно для здоровья.

— Не могу.

В растерянности я переминаюсь с ноги на ногу, не зная, что сказать. С того дня, когда мы — даже мысленно не могу произнести, что мы делали, — я вижу его всего в третий раз. И впервые мы встречаемся наедине. Думаю, мы оба старались избегать встреч. Джек сосредоточенно скребет щетину на подбородке. Будь у меня щетина, я, возможно, последовала бы его примеру.

Я наливаю себе стакан воды и бормочу:

— Ну а я, пожалуй, пойду спать.

Когда я прохожу мимо него, он касается моего запястья:

— Прошу тебя, Лори, подожди. Нам нужно поговорить.

Я хочу сказать ему, что это совершенно бессмысленно, но его унылый взгляд смягчает мою решимость.

— Ты что, ждал меня? — Я опускаюсь на стул, смотрю на его измученное лицо и мятую футболку. — Поэтому и не спишь?

— Я чувствую себя самым паскудным дерьмом на свете, Лу, — качает головой Джек. — И не знаю, что с этим поделать.

Я беру стакан и принимаюсь вертеть его в руках. Не знаю, чем ему помочь. Что я могу сказать? «Не переживай, все устроится». Во-первых, это слишком банально, во-вторых, неправда. И зачем он затеял этот разговор? Может, считает меня опытной лгуньей, которая даст ему дельный совет? Вновь и вновь я прокручиваю в голове все, что мы сказали друг другу в тот день. Джек не помнит нашей встречи на автобусной остановке. Он утверждает, что впервые увидел меня на вечеринке, когда Сара представила нас друг другу. С одной стороны, это сокрушительный удар, ведь та встреча определила мою жизнь на два последующих года. С другой — это упрощает дело. Если он не помнит ту встречу, я тоже должна выбросить ее из головы. Увы, все мои попытки сделать это пока не принесли успеха.

— Это была ошибка, Джек, — шепчу я, глядя на свои руки. — Ужасная ошибка. И я виновата намного больше, чем ты. Если это только может тебя утешить.

— Ерунда! — говорит он так громко, что я бросаю предостерегающий взгляд в сторону двери. — Почему это ты виновата больше? В конце концов, ты никому не изменяла. В отличие от меня.

— Как сказать… — пожимаю я плечами. — Сара — моя лучшая подруга. Она мне как сестра. Если ты чувствуешь себя предателем, поверь, я чувствую то же самое. — Я делаю глоток воды. — И зачем нам подсчитывать, кто сильнее виноват? Оба хороши.

Джек молча потягивает прозрачную жидкость из своего стакана. По долетающему до меня запаху догадываюсь, что это не вода.

— Лори, а ты знаешь, что во всей этой неразберихе ужаснее всего? — спрашивает он.

Я догадываюсь, но не хочу, чтобы он говорил об этом вслух. Никому из нас не станет от этого легче.

— Ужаснее всего то, что я не могу об этом забыть. Хотя то, что произошло, ничего не значит. Не должно значить, так ведь? — (Хорошо, что он смотрит в свой стакан, а не на меня — сейчас я не в состоянии встречаться с ним взглядом.) — Скажи, а для тебя… это что-нибудь значит?

Джек произносит это едва слышно, но мне кажется, вопрос сотрясает воздух, как раскат грома. Я судорожно сглатываю и опускаю голову. Знаю, что лицо может выдать меня с головой. А я должна скрывать правду. В течение двух лет я обманывала Сару. Мне казалось, я привыкла к обману. Кто бы мог подумать, что обманывать Джека будет так мучительно?

— Понимаешь, в тот день настроение у меня было из рук вон паршивое, — начинаю я, решившись взглянуть наконец в его красивые грустные глаза. — Устала, как собака, да еще эти переживания из-за папы. А тут ты… такой добрый, внимательный, веселый. Я была очень рада тебя увидеть. Потому что мы друзья. Мы ведь друзья, правда? — Я замолкаю, чтобы втянуть назад предательские слезы и сглотнуть ком в горле; Джек выжидающе смотрит на меня, прижав руку ко рту. — Да, мы с тобой друзья, и в тот день мы слишком много выпили. Близилось Рождество, мы оба слегка одурели и перешли границу между дружбой и чем-то другим. Но мы вовремя остановились и поняли, что поступаем… неправильно. Как говорится, сделанного не воротишь. Если рассказать обо всем Саре, это причинит ей боль и никому не принесет пользы. Ты переживаешь, я переживаю, но это никогда, никогда не повторится. Ты всегда будешь для меня только другом. И я уверена, у тебя нет никаких дурацких фантазий на мой счет. Если мы расскажем Саре, это только усугубит нашу вину перед ней. Разве ты со мной не согласен?

Джек медленно кивает, по-прежнему закрывая рот рукой, словно его тошнит.

— Да, от этого никому не будет пользы.

— Иди спать, Джек, — говорю я. — И я тоже пойду спать. Утром мы оба встанем и поймем: то, что было, осталось в прошлом. Мы оба больше не вспомним об этом до конца жизни. Мы не расскажем Саре и не будем обсуждать это друг с другом. — Я тяжело перевожу дух. — И даже если у кого-то из нас появится кошка, мы не станем пускаться с ней в откровенности.

Джек отводит взгляд в сторону и ерошит руками волосы, и без того взлохмаченные. Все это время я терзалась от сознания своей вины, а про то, что творится на душе у него, даже не задумывалась. Как выяснилось, такой же сумбур, как и у меня. И даже хуже. Бедняга изнемогает под бременем обмана. Надо же, какой нежный, думаю я почти с возмущением.

Джек уходит, а я еще долго сижу на кухне. Делаю себе кофе, он остывает на столе, а я сижу и смотрю в окно на крыши соседних домов. Думаю о Саре и Джеке, которые сейчас спят в одной постели, о родителях, о моем брате и Анне, на которой он женился прошлой весной. Они тоже спят, прижавшись друг к другу, в своем новеньком красивом доме.

В этом мире у всех есть пара. Кроме меня. Наверное, мне все же стоит завести кошку.