Часть вторая
Под серым небом
Я прожил на свете почти двести лет, и большую часть этих лет занимала борьба — сражения, войны, засады чудовищ и неожиданные опасности.
И все же, если сложить вместе все часы сражений, в которых мне приходилось участвовать, то общее время окажется ничтожным по сравнению с тем, что я посвящаю тренировкам в течение десяти дней. И действительно, сколько сотен часов, составляющих тысячи дней, я провел, обращая оружие против воображаемых противников, тренируя свои мышцы, чтобы наносить удар клинком как можно стремительнее, сохраняя при этом равновесие, под нужным углом, в нужный момент?
За одну тренировку я, возможно, наношу колющих ударов в центр туловища противника больше, чем за все сражения, в которых участвовал. Таков образ жизни воина, иначе нельзя. И я знаю, что это верный путь для каждого, кто хочет развить свои навыки, для каждого, кто хочет достичь совершенства, даже зная, что совершенства не существует.
Потому что не существует совершенного выпада, совершенной обороны, совершенной формы. Само это слово означает состояние, которое невозможно улучшить, но к боевому искусству это понятие неприменимо, потому что владение собственным телом, разумом и технику всегда можно совершенствовать.
Итак, не существует состояния совершенства, но искать его — это не глупость, нет, потому что именно эти поиски, это бесконечное путешествие, определяют превосходство воина над другими.
Когда ты не просто сосредоточен на цели, а видишь ведущий к ней путь, ты учишься смирению.
Воин должен быть скромным.
Слишком часто люди определяют ценность собственной жизни в соответствии со своими целями, и, следовательно, по тому, что они считают своими достижениями. Я не раз размышлял над этим явлением, и мудрость, накопленная с годами, научила меня постоянно отодвигать цель дальше, чтобы ее нельзя было достичь. Разве отрицательной стороной достижения не является самодовольство? Со временем я пришел к выводу, что мы слишком часто ставим себе цель и достигаем ее, а потом считаем, что наше путешествие подошло к концу.
Я ищу совершенства, совершенства во владении мечами, во владении своим телом. Я знаю, что его не существует, и это знание помогает мне двигаться вперед, каждый день, и никогда не приносит мне ни раздражения, ни сожалений. Моя цель недостижима, но истина заключается в том, что мой путь к этой цели гораздо важнее для меня.
Это верно также для любой цели любого человека, но мы редко понимаем это. Мы ставим себе цели и стремимся к ним, как будто их достижение волшебным образом гарантирует бесконечное счастье и довольство собой, но так ли это на самом деле? Бренор жаждал найти Мифрил Халл, и он его нашел. И сколько лет после этого достижения мой друг–дворф искал способ спрятать его обратно или, по крайней мере, отвязаться от цели, которую он себе некогда поставил?
Он желал новых приключений, новых дорог, новых целей и в конце концов окончательно отрекся от трона Мифрил Халла.
И если это верно для короля, то верно и для простого подданного, да и почти для всех, кто живет, подчиняя свое существование лихорадочной гонке к следующему «если бы», и во время этой гонки не замечает самой важной из всех истин.
Путь к цели более важен, чем сама цель. Ведь даже если цель и стоит того, чтобы ее достичь, то путь представляет собой саму жизнь.
Итак, я ставлю себе недостижимую цель: совершенство физической формы, совершенство в бою.
И путь к этой цели, путь длиною в жизнь, помогает мне выжить.
Сколько раз за двести лет мне в последнее мгновение удавалось ускользнуть из пасти чудовища или от клинка врага? Сколько раз я побеждал благодаря памяти своих мышц, их способности выполнять требуемые движения прежде, чем мозг прикажет сделать это? Бесконечная практика, медленный танец, быстрый танец, повторение повторения приводят к тому, что тщательно рассчитанные движения становятся совершенно автоматическими. Упражняясь, я вижу перед собой воображаемого врага, его оружие, его фигуру, позу. Я закрываю глаза, противник появляется перед моим мысленным взором, и я реагирую на его движения, тщательно рассчитывая ответный выпад, соображаю, нужно ли парировать или наносить ответный удар, ищу свои преимущества, промахи противника.
Много секунд длится одно–единственное воображаемое движение, и еще множество секунд и минут проходит, когда я отрабатываю это движение снова и снова. Затем я меняю его, поскольку опыт подсказывает мне новые способы нападения и обороны. Снова и снова я повторяю одно и то же. Скорость возрастает — то, что занимало пятьдесят секунд, теперь занимает сорок девять, затем сорок восемь и так далее.
И когда в настоящем бою я вижу ситуацию, возникавшую в моем воображении во время тренировки, я действую практически не думая. Один удар сердца — и мозг приказывает мышцам совершать рефлекторные движения.
Таков путь воина: необходимость постоянно оттачивать рефлексы, движения, чтобы тело само действовало по сигналу мозга; необходимость доверять своему телу.
Да, вот в этом состоит самая главная сложность. Тренировать тело легко, но эти тренировки бесполезны, если одновременно не тренировать мозг.
Главная черта выдающегося воина — спокойствие. Спокойствие героя.
Основываясь на собственном опыте, встречах и беседах с воинами, волшебниками, жрецами, на воспоминаниях о мужестве и смелости, проявленных другими на краю гибели, я пришел к выводу, что существуют три типа личности. Одни бегут от опасности, вторые застывают в ужасе, а третьи мчатся навстречу ей. Думаю, что для большинства людей это не новость; и еще я думаю, что очень мало найдется тех, кто добровольно отнесет себя к первой или второй группе.
Но последняя реакция, побуждение бежать навстречу опасности, столкнуться лицом к лицу, решительно и спокойно, попадается реже всего среди разумных рас, даже среди дроу, даже среди дворфов.
Неожиданность притупляет ощущения. Часто человек, которого застигли врасплох, слишком много времени тратит просто на то, чтобы осознать смысл происшедшего, и отрицает реальность, поскольку эта самая реальность лишает его способности соображать.
«Этого не может быть!» — такую фразу чаще всего произносят перед смертью.
Даже если ситуация принимается сознанием, многочисленные опасения замедляют реакцию. Например, когда видишь серьезно раненного товарища, страх невольно сделать что–то не так, причинить вред, мешает немедленно наложить повязку, в то время как жизнь вместе с кровью хлещет из раны на землю.
В бою ситуация становится еще более сложной, потому что в игру вступают совесть и страх. Лучники, которые могут попасть в цель с расстояния в сто шагов, часто промахиваются, когда противник находится гораздо ближе, когда попасть в него гораздо легче. Возможно, здесь играют роль угрызения совести: совесть говорит лучнику, что он не убийца, что он не должен убивать. Возможно, это страх, страх промахнуться, что может оказаться фатальным для лучника.
Когда я начинал свое обучение в Академии Мили–Магтир, школе воинов дроу, наши первые занятия включали неожиданное нападение мародеров–дергаров. Разбойники вламывались в зал для тренировок и в мгновение ока убивали инструкторов, и студентам, совсем молодым дроу, оставалось обороняться или погибнуть.
Я видел, как темные эльфы из благородных Домов бежали через черный ход, некоторые бросали на бегу оружие, издавая крики ужаса. Другие, ошеломленные, застывали на месте; если бы нападение было реальным, они стали бы легкими жертвами врагов, серых дворфов.
Лишь немногие вступали в бой. Я был среди них. Мною двигала не храбрость, но мгновенно произведенный расчет: я понимал, что мой долг, моя драгоценная возможность сделать что–то полезное для Мензоберранзана и моих товарищей по академии и, наконец, мой единственный шанс спастись заключаются в битве, в готовности сражаться. Я не знаю, каким образом, но в этот момент внезапного, сильного потрясения разум одерживал верх над страхом, и страх отступал перед голосом долга.
Подобную реакцию преподаватели академии называли «спокойствием героя», и тех, кто вступал в бой с дергарами, отличали и едва ли не награждали аплодисментами.
Тех, кто стоял в бездействии или бежал, ожидали брань и наказания со стороны преподавателей, но в конце концов никого не исключали из академии, что свидетельствовало о вполне ожидаемом от воспитанников поведении. Нет, тех, кто провалил это испытание, обучали — нас всех обучали — час за часом, день за днем, бесконечно, упорно, жестоко.
Тест повторился много месяцев спустя в виде очередной неожиданной засады со стороны другого противника, в другом месте.
На сей раз многие из нас уже были обучены тому, что другие понимали инстинктивно, и тренировки давали о себе знать: лишь немногие бежали прочь или застывали на месте от ужаса. Нашим врагом в битве в широком туннеле за пределами города была банда гоблинов, и, в отличие от дергаров, они получили приказ атаковать нас по–настоящему.
С другой стороны, нападавшие гоблины встретили отряд, обученный искусными инструкторами, воинов, которые приобрели не только физическую силу, но и силу духа. И когда пал последний гоблин, на темной коже воинов–дроу осталась лишь пара царапин.
Однако те темные эльфы, которые бежали или не в состоянии были сражаться, потеряли свой шанс на обучение в Мили–Магтир. Они не обладали разумом воинов и поэтому все были исключены.
Позднее я узнал, что многие из них также были с позором изгнаны из своих Домов и семей.
В Мензоберранзане, царстве безжалостной Паучьей Королевы и ее злобных Матерей, нет места тому, кто не может стать настоящим воином.
В последние несколько декад, наблюдая за Реджисом, я вспоминал те дни в Мили–Магтир. Мой друг–хафлинг вернулся в мир смертных, решительно настроенный изменить свой характер и образ мыслей, идти путем воина. Размышляя о своем собственном опыте, о прогрессе, которого достигли многие дроу, провалившие первое испытание с серыми дворфами, но храбро сражавшиеся с гоблинами, я лучше понимаю своего нового, бесстрашного спутника — безжалостного воина.
Реджис иногда называет себя «Паук Паррафин», это имя он получил в своей второй жизни, но в конце концов он остается Реджисом, тем самым Реджисом, которого мы знали прежде. Однако он проявил необыкновенное упорство и решимость в преследовании невыполнимой цели и теперь готов к пути воина.
По секрету он рассказал мне, что его по–прежнему терзают сомнения и страхи, и я рассмеялся в ответ.
Потому что, мой друг–хафлинг, сомнения и страхи свойственны всем представителям разумных рас.
Дзирт До’Урден
