Елена Нестерина
Баба-яга всея Руси
Писательница Соня Дивицкая очень точно подметила, что русская действительность признает и уважает только два женских типажа: это Родина-мать и Баба-яга. Первая сильна молодостью, мощью телес и готовностью в любой момент предоставить уход, обслуживание, защиту, опору и поставку усиленного питания. Вторую же, свободную, независимую, у которой где сядешь, там и слезешь, а то и не всегда жив останешься, боятся – и от страха уважают. Чем Мать-Родина красивее, добрее и сильнее, тем к ней больше претензий. Чем страшнее, злобнее и опаснее Баба-яга, тем больше ей почет и уважение.
Если Бабой-ягой можно стать с любого момента жизни, то Родине-матери обязательно нужна семья с детьми, престарелыми родственниками и прочими приживалами в виде мужа или хотя бы отца детей – чтобы было о ком заботиться. Бездетные типажи «Тетя-Родина» и «Родина-няня» популярности и развития не получили. Только «роди, гордись, трудись». И будет тебе почет. Такие типажи, как Василиса Премудрая и Прекрасная, бытуют только в сказках и тоже не конкурентны. Все остальные называются бабами и девками.
Так что, когда у меня появилась собственная избушка с курьими ножками на пять этажей вниз, я поняла, как же мне хорошо – одинокой и злой. Я могу, не отращивая лохмы и клыки, просто перестать стараться кому-то понравиться ради создания семьи. Могу быть такая же, как и раньше, хорошенькая и аккуратненькая, стройная и модная, но честно не прислушиваться к стуку копыт коня, везущего мне принца. Добрый помощник Серый Волк, прорыскивая на мягких тихих лапах, может завезти мне Царевича Ивана – и там уж я смогу индивидуально разобраться, для съедения он, для наслаждения или для заведения потомства – ведь у Бабы-яги могут родиться отличные дети, о которых она будет заботиться не хуже Родины-матери, но без надрыва и оценок общества; можно спокойно ждать королевича Себастьяна или курфюрста Фердинанда какого-нибудь, который заглянет сам; можно вообще никого в своей избушке не ждать и не принимать, а отчетливо посылать всех куда-нибудь на Кудыкину гору. Можно в собственной ступе, можно на арендованной Сивке-бурке или ковре-самолете выезжать в свет и принимать там должный почет и уважение, совмещая его со светскими же удовольствиями. Можно не ужасаться перспективе пластических операций и тихонько не подкалываться ботоксом, а уверенно отсвечивать тут и там жманым личиком, давить интеллектом или беззастенчиво бесить глупостью. Много чего можно Бабе-яге – и нельзя остальным.
Ох, как же мне было хорошо жить свободной Бабой-ягой! Принцы и королевичи появлялись в избушке легким нажатием на кнопку пульта телевизора – то такой, то сякой, то из сериала, то Джеки Чан. В поставках от Серого Волка не было нужды, а откушать мяса, покататься на чьих-нибудь костях, предварительно перемыв их, с успехом удавалось вне избушки.
Жизнь в работе, наслаждении искусствами и прочих удовольствиях текла славно и плавно. Но приближался Новый год, праздник семейный, который как встретишь, так и проведешь, который нельзя не встретить, который встречают дружно и весело, который, который… Который я встречала за свою жизнь и в веселой компании, и в заунывной, и в нужной, и в случайной, и с родителями, и одна – просто устроившись дома спать за час до наступления Нового года и сладко проспав всю суету с загадыванием желаний, салатом и шампанским.
У меня было время подумать, как встретить Новый год. И я придумала – в двенадцать часов ночи, когда тридцать первое декабря старого года сменяется первым января нового, я хочу быть в темном чистом поле. Одна, обязательно только одна. Пусть во все стороны будет простор, а надо мной только небо. Со звездами и луной, без них – не важно. Я, поле и небо. Едва подумав об этом, я наполнялась восторгом и трепетом – как всегда бывает в предчувствии и ожидании чего-то особенно важного и ценного. Не видно, не слышно, не осязаемо – а в один миг год сменяется другим. Планета летит, не замечая этого, неторопливо крутится вокруг Солнца, как ей там надо, а в поле, в широком русском поле условная смена секунды на секунду, минуты на другую минуту, часа на новый час, дня на очередной день, месяца на последующий месяц и старого года на год новый пройдет сквозь меня. Я почувствую это и смогу спокойно возвращаться домой.
Вот такое чудо я себе придумала. И спокойно ждала нужной даты. Крутилась в делах и развлечениях, а однажды вечером отправилась на день рождения к подруге. Там оказалось очень весело, я была в ударе и развивала перед гостями свою концепцию бытования образа счастливой Бабы-яги. А когда начала вопить: «Вот тебе, киска, сметаны миска! И ты молодец – вот тебе холодец!», выяснилось, что у меня и голос Бабы-яги обнаружился. Остаток вечера я провела, увеселяя компанию, и уже в самом конце подруга подруги, методист детского сада, предложила мне прийти к ним и развлечь на новогоднем утреннике подготовительную группу. Потому что с такой Бабой-ягой играющая ее воспитательница не сравнится. Судьба! Я согласилась и подготовилась. Костюм мне обещали в саду дать, в театральном магазине я купила коробку грима. Латексной пены или силиконовых накладок у меня не было, в магазине тоже, нос из карнавального набора – такой, на резинке через все щеки и с дурацкой бородавкой – мне категорически не подходил. Через Интернет я нашла, где продается старое доброе актерское средство – гумоз. Это такая субстанция типа пластилина, ее разогревают в руках, придают нужную форму (в моем случае нос), наклеивают на лицо, которое намазано вазелином, иначе гумоз будет не отодрать. И уже сверху накладывается нужный тон. И на тон грим. Проверенная столетиями практика.
Поколбасилась я с этим гумозом, конечно, изрядно, прежде чем у меня получился нос похожим на нос. А как налепила его, загримировалась – ну хороша Бабка-яга оказалась! Ягодка! Сам себя не похвалишь – никто не похвалит, а уж Бабу-ягу точно. Я любовалась собой до самой ночи, репетировала слова, которые прислала мне дама из детского сада. Записывала себя на диктофон и шлифовала реплики. Грим снимала долго – и думала, чокнусь. Вазелин-то на лицо я намазать забыла. Не думала, что это так важно. Вот все и въелось в кожу. Отскребать пришлось чуть ли не час. Ногтями.
Подготовка к утреннику оказалась захватывающей. Что там будет за костюм, я не знала, купила себе роскошные сувенирные лапти, сконстролила онучи из белой наволочки в комический цветочек, сшила между собой два платка, толстый и тонкий – так, что отпадала нужда клеить лохматые брови. Верхний платок отлично нависал на лоб, а нижний скрывал толстые щечки.
До выступления оставалось два дня, и тут мне позвонила другая подруга той самой подруги и спросила, не могу ли я выступить у них на корпоративе. В роли Бабы-яги, разумеется. У них из программы вылетел один пародист, так что в бюджете корпоратива есть отличная сумма на Ягу-бабушку. После дня рождения эта подруга рассказала на работе, как пила в гостях с Бабой-ягой, – и Ягу захотели. Задача там была простая – в дуэте с ведущим рассказывать о достижениях фирмы и сотрудников. Объявлять очередную номинацию в награждении. Препираться с Дедом Морозом (ведущим) по поводу выдачи подарков и восхваления качества работы. До этого Дед Мороз должен был это делать со Снегурочкой, но ее набрали из местного материала, девушка оказалась хоть и красивая, но говорить не умела. Так что она будет для эстетики отсвечивать на сцене рядом с Дедом Морозом, а я работать.
Пятки горели. Мозг взрывался микросалютиками. Я согласилась.
…Ну, скажем честно, в детском саду прошло так себе. Детям понравилось, но в голосе у меня не было и половины той схожести с интонациями великого Милляра, какие отмечались ранее. В какой-то момент я растерялась, собралась, конечно, в итоге, но собой была не очень довольна. Воспитатели оставили меня на чаепитие, а когда я собралась уходить, подарили торт, пакет конфет и яблоко. Яблоко я нервозно съела сразу за воротами сада, в остатках грима вернулась на работу.
И как-то совсем упустила из виду, что корпоратив назначен на ночь 31 декабря! Видимо, у всей этой честной компании не было своих семей, что они на новогоднюю ночь сняли ресторан и решили веселиться вне дома. Или семьи прибудут тоже?
А у меня-то на 31-е число были свои планы. Ну вот от чего отказаться? Новый год будет и на следующий год, отправлюсь в поле тогда. А сейчас уже нельзя подвести людей, надо ехать. Я очень ответственный человек и своим планам решительно заворачиваю лыжи, если есть планы рабочие. Или данные обещания. Экстенсив в достижении личного успеха – но я медленно, очень медленно учусь. И только на своих ошибках. Как будто бы передо мной, как перед бессмертной Бабой-ягой, вечность…
И я приехала. Меня провели в уютную подсобочку, я вытащила грим, костюм – за день до мероприятия успела подобрать отличную овечью жилетку, вывернула ее наизнанку, потертостями наружу, и расшила ситчиковыми оборками старую летнюю юбку. Никакого рванья! Я весьма аккуратна.
Грим нанесла уже более качественно, учла вазелин.
Понятно, что на чужой корпоратив со своим уставом не лезут, но, будь моя воля, я на пороге офиса, не завозя даже паству в ресторан, раздала бы сотрудникам подарки и отправила подобру-поздорову по домам. Ну вот совершенно не надо было им сегодня собираться вместе. Я сделала такой вывод, заглянув аккуратно в зал, где уже находились приехавшие сотрудники. Люди сидели за столами зажатые, пили они, нет, было непонятно. Заведение занималось изготовлением и продажей продукции, связанной с геодезией и картографией. Торговцы глобусами то ли вообще себя никак не умели подогревать, то ли ждали, что их обязательно развлекут.
Все это я рассмотрела в щелочку, пока на сцене были только Дед Мороз, Снегурочка и генеральный директор предприятия. Мой выход был позже.
Как же хотелось тихонько пробраться к выходу и убежать! Потому что я уже придумала, куда надо поехать, чтобы среди Москвы оказаться ночью в чистом поле. «Коломенское»! Парк «Коломенское», по телевизору показывали, что там что-то раскорчевали и распахали, весной засеют, засадят кустами – создадут новый ландшафт. Пройти буквально метров пятьсот от входа в парк – и будет то самое раскорчеванное чистое поле.
Так что все мысли у меня были только об этом чистом поле, темном небе… Я представляла тут и там возникающие по краям моей черной картинки городские салюты, я даже слышала крики «С Новым годом!». Хотелось бить копытом. Я вертела по полу ногой в лапте и потела в душной комнате под обилием одежды. Грим полностью расслабился. Течь не тек, изготовители свое дело знали, но за лицо меня сейчас лучше было не трогать. Я приняла бесповоротное решение: завершаю праздник за час до Нового года – и на такси! Денег брать не буду, мечта дороже.
О том, что денег надо слупить в любом случае, я подумала сразу же, как оказалась на сцене. Речь генерального директора полностью изменила судьбы собравшихся. Видимо, он пообещал им что-то такое, что люди вскочили со своих мест. Слышались сдержанные вздохи открывающихся бутылок шампанского, громкие крики – так кричат те, кто долго напряженно молчал: сначала излишне громко, потом как будто проверяя себя – а могу ведь еще громче, еще веселее… А потом уже как получится. Я услышала нужную реплику ведущего и выползла на сцену.
Они полезли прямо на сцену фотографироваться – вот за что надо было деньги-то брать! Они смеялись и пытались искать, где у меня на теле под одеждой спрятан преобразователь звуков.
– Встроенный, бат-тюшка, у мене говорильник. Бабушка я ексклюзивная! – Я с удовольствием била по рукам, несколько раз больно ущипнула особенно рьяных, одного дядю прямо за лицо.
Но им нравилось. Дед Мороз принес мне пластиковую метелку – и это усилило количество желающих, чтобы по ним хлопнули, – да еще и непременно чтобы с комментарием.
– Что, че-о-о-орненький, повышение тебе выпало? – увидев возле себя единственного кавказца, которого мне как раз нужно было по сценарию поздравлять и одаривать подарком первым, рявкнула в микрофон я. – Бери, батюшка, подарочек…
Снегурочка вынесла ему завязанную бантом коробку, видимо, с кухонной техникой, ведущий прочитал поздравительный текст в его честь, генеральный директор с места крикнул: «Ура, Гургенчик!»
Обручального кольца на руке Гургенчика не было.
– Вижу, вижу, черненький ты мой, глазастенький, будет тебе и невеста в этом году. Найдешь красавицу – жы-ы-ыр-р-рненькую, бе-е-елую, пы-ы-ы-ышную.
Видимо, я с Гургенчиковыми пристрастиями угадала – потому что он завопил: «Вау!», и окружившие его дяди и девушки тоже.
Еле-еле мы продолжили награждение – люди лезли за предсказаниями, снимали друг друга на телефоны. Скоро я стала предсказывать за еду, которую сначала успевала есть, чтобы не засыхало горло – долго гудеть и булькать мне было все-таки тяжело, не природный же голос все-таки ж. А потом предложила складывать эту еду в корзинку, из которой кто-то вывалил свой завернутый в целлофан и перевязанный бантом подарок. Пригодится, да и весело смотрелось – Баба-яга с кокетливой корзиночкой. Кажется, на дне корзинки даже стояла тарелка с копченой севрюгой, дома надо будет проверить. Или нет – лучше после встречи Нового года в чистом поле ее съесть!
Бабушке то и дело подносили выпить, но пить не удавалось, так, разве что глоток-другой, – надо было оттарабанить программу и сворачиваться, а список сотрудников, которых надо было оподарочить, никак не кончался.
Ведущий вовремя догадался разбавлять программу номерами. До этого мы согласовывали, что сначала полностью торжественная часть, потом веселье. Но вон как оно обернулось. Так что когда на сцене запели артисты, я уселась за столик. Раздала по тарелке двум бодреньким клеркам и скомандовала:
– Жарко, ох, жарко бабушке. Машите на мене, машите!
Музыка смолкла, снова забубнили Дед Мороз и ведущий, я подавала реплики. Было тревожно: сколько сейчас времени? Вещи остались в подсобке. Уходить надо. Сейчас, после триумфального успеха, мечта казалась еще хрустальнее. Воплощать ее надо было, немедленно воплощать!
– Эй, который там час, брыльянтовые мои? Кто первый скажыть, тот первым из собравшихся тута кýпить белый «Мерседенс»!
Стройный хор голосов сообщил, что время двадцать один пятьдесят восемь. Вовремя я спросила. Десять минут – и срываюсь.
– Покупайте смело все, коршуны мои! – разрешила я. – И будеть вам по вашим потребностям.
Отгоняя танцующих и пристающих от себя жесткими щетинами пластиковой метелки, я пробралась к организатору – полной активной тетеньке. «Десять минут – и ухожу», – говорю.
– Гонорар брать не буду, – сказала.
– Нет-нет-нет, мы вас не отпустим! – замотала головой тетенька.
Нас услышали и подхватили: «Не отпустим!»
– У меня тут возникли обстоятельства… – заговорила я. – Вы мне деньги обещали заплатить за выступление – так вот давайте я не буду их брать, просто уйду, и все.
– Нет, ну как это – деньги не будете брать? – всплеснула руками тетенька. – Тут осталось-то до Нового года… Вот встретим Новый год, чин-чинарем, возьмете деньги – и мы вас на такси посадим.
На такси я и сама себя планировала сажать…
– Баба-яга хочет уехать! – крикнул кто-то.
– Держи ее! – голосом сказочного разбойника закричал кто-то. Картографы тоже шутить умеют.
Сначала они весело за мной гонялись, насколько позволяло пространство зала, а потом обступили плотной толпой, так что снова пришлось работать метелкой, чтобы соблюдалась дистанция.
А тетенька придвинулась поближе, и фотограф мероприятия несколько раз нас сфотографировал.
Пора было выходить на сцену, я забралась.
– Чую, ох, чую, – зарычала я в микрофон, – летить за мной мой племянничек. Хочить бабушку во дворец доставить, в хоромы барские, царские… Мы, фольклорные елементы, тоже праздновать будем. Чай, не люди? Чую, ох, чую тебя, Кощеюшко, Кошенька! Летить, летить мой орелик!
Это я потому орала, что вспомнила – возле ресторана парк с небольшой площадью. Если выйти туда – прямо вот так, в гриме и костюме, – то можно считать, что это тоже чистое поле. Так что вопрос только в том, чтобы под шумок выскочить на улицу – а там уж можно и вернуться. Тепло, весело, вкусно.
– Не отпустим, не отпустим!
– С нами оставайся, Баба-яга!
– А и остануся… – неожиданно заявила я и ткнула в крикнувшего метелкой. – Накрывайте бабушке стол, неситя яства, да бутылку вон ту! Сытно туточки у вас.
Я танцевала в кругу веселых картографов, слушала старательное пение музыкально-танцевальной группы.
И периодически смотрела на телефон, наконец-то смогла добраться до кармана.
Когда оказалось без десяти двенадцать, бывшие притюкнутые глобусники снова чинно уселись за столы. Снова на сцене появились ведущий – Дед Мороз с красивой девушкой в роли Снегурочки, и правда неутомимо прикрывающей молчание улыбкой, и генеральный директор. Музыка затихла, поник свет. Все стали смотреть на них – а я из ресторана хоп! – и на улицу.
Да, не оделась. Да, тут же замерзла. Решила идти быстро, десять минут – это мало.
На улице было безлюдно, но от парка доносились голоса. Только дорогу вот перейти, и я там. Но и люди тоже там. А я хотела безлюдья и неба…
А в парке не только голоса, там еще и петардами забабахали.
Нельзя туда.
Время, время…
Как хорошо, что на проезжей части все-таки мало машин! Взгляд мой упал на конструкцию, расположенную на разделительной полосе. Это была старинная будка для постового милиционера – железные ступеньки вверх к стеклянному стакану. Необитаемому и чуть покосившемуся.
У меня всегда была эта страсть – забираться на объекты городской архитектуры. Прохожу мимо памятников и думаю: как, влезу я на него или не влезу? Чаще влезаю. В свое время влезла вот на Есенина, сидела на руках Алексея Толстого, фигуры на фонтанах возле Охотного Ряда – вообще детский лепет, пронеслась по ним, как по игровой площадке. Правда, вот Тимирязев, который стоит в конце Тверского бульвара, мне вот совершенно оказался не по силам. Но Тимирязев – глыбища-то какая, а тут чахлая композиция из стекла и металлических реечек.
Так что я решила забраться на крышу этого стакана – во всем районе бак будет ближе всего к нему и максимально безлюдно. Отметить наступление Нового года, быстро слезть – и к закускам.
Два стекла в чахлых рамочках сквакнулись у меня под ногами, осыпались. Но я добралась до верха. Оставалось самое сложное – закинуть ногу на крышу. А это оказалось невозможным. Стакан расширялся кверху. Длинная юбка, фартук, хорошо хоть, лапти сняла… Еще одна попытка. Я подобрала юбку к животу, подтянулась. Будка накренилась. Но не упала.
Задний край юбки развевался на ветру, хлопал мне по боку, но я висела. И время никак не могла посмотреть – Новый год или еще нет? Теперь ногу закинуть не удастся никак.
Но я догадалась. Аккуратно слезла и просто зашла с другой стороны. На ту, накренившуюся в противоположную сторону. Порезала ладонь, но залезла без труда.
– С Новым годом, Аленка! – Я картинно раскинула руки, подняла голову и даже чуть откинулась назад.
Кричать в небо было приятно. Но мне хватило одного раза. Дальше я просто молчала и слушала. Пусть вокруг было совершенно не тихо, город жил и праздновал, небо было моим. Неправда, что черный поглощает все цвета – видимо, из-за подложки из плотных облаков небо подсвечивалось. Подсвечивалось московским новогодним сиянием. И это было так хорошо!
Я стояла долго. Моя будка еще сильнее накренилась, так что я смотрела не только на небо. Вдали прошли люди, не заметили. По дороге с двух сторон проносились машины. Надо было уходить. Лицо под гримом заледенело. Нос, кажется, сильно свернулся набок, нужно было идти в тепло, поправлять.
Небыстро, но я слезла. Проломила жестяную крышу, порвала сбоку юбку. Но вернулась в ресторан. Время было 00.24. И всего-то. Исполнение мечты уложилось в двадцать четыре минуты (плюс время на передвижения).
…Я вернулась в ресторанчик, отработала заплаченные деньги. Мы допраздновали. Интригующего происшествия никакого не случилось, никакого знакомства я не завела, все Бабушке-яге там были дети и братья. Вот он, светлый образ, не подвел. Надежно избавляет от приставаний и ответственности.
Тетенька моя расплатилась часа через два, специально отвела меня в мою подсобку, выдала конверт, смеялась, обнималась и благодарила, приглашала еще.
Когда я выходила, при мне была нагруженная подарками корзина, из которой празднично пахло копченой севрюгой, в пышном пакете костюм, коробка грима и бутылка.
Предутренний таксист был вял, ехал медленно, казалось, вообще на дорогу не смотрел.
Пока я не крикнула ему неожиданно на ухо:
– Черта лысого я тебе денег дам, если не будешь ехать, как следоват. Понял, брыльянтовый?
Вот он дернулся так дернулся – весь сон как рукой сняло. На целый день впечатлений дяденьке, а то и больше.
– Нельзя же так пугать… – пробурчал таксист.
И всю дорогу норовил оглянуться, посмотреть, что за бабка с ним едет.
А лапти я в ресторане забыла. Как сняла их перед исполнением запланированного, так и не переобулась. Вот уборщики удивились, чья это обувь под лавкой валяется. А раз забыла, значит, еще когда-нибудь в этот ресторан вернусь.
Да я много чего забыла.
А лучший-то мой Новый год был не этот, а следующий. Я встретила его на Владимирской горке в Киеве. В темном-темном парке, где, кроме нас, никого не было, мой любимый и бриллиантовый сделал мне предложение стать его женой, матерью его детей и подарил бриллиант. Неосвоенный памятник князю Владимиру смотрел на все это каменными глазами и благословлял крестом с электроподсветкой.
Последовательная Ягунька с удовольствием согласилась замуж. Родина-мать зовет. Люблю бриллиантового!
