Глава 5
Способы проведения досуга
Наконец-то усадьба приведена в жилой вид, но переезжать я по-прежнему не спешил. В городе хотя бы есть куда выйти, да и Лота рядом.
Свадьбу, по молчаливому соглашению обеих сторон, вновь отложили – надо дождаться, пока шойзель достроит мост, а фрейлейн Кэйтрин решила обновить колодец – вычерпать воду, вытащить ил, заменить камни. Курдула была недовольна, но кто ее спрашивал? Может, фрейлейн еще что-нибудь придумает?
В последнее время мне было не по себе. И чего вдруг? Живи, казалось бы, да радуйся. Можно ложиться спать в любое время, а вставать как душе угодно. Есть что тебе нравится, а не то, что нашлось в полковом котле. Но что-то меня тревожило. Впрочем, чего уж там… Если называть вещи своими именами, мне становилось скучно.
Почему-то считается, что скука – удел великосветских бездельников. Нет, этот бич одинаково бьет по крестьянам и горожанам, не знающим, чем занять себя в долгие зимние вечера, когда спать еще рано, а работать поздно; по солдатам, в перерывах между сражениями пропивающим добычу; по купцам, трясущимся в повозке долгие-долгие мили. Другое дело, что простым людям скучать приходится реже, нежели нам – владельцам усадеб. Хуже только заключенному в тюрьме, но там всегда найдется рассказчик-балагур, помогающий скоротать время…
Я не поклонник чтения. В юности предпочитал проводить вечера не в либерее, в окружении книг, а в компании веселых друзей, доступных женщин и вина. Потом, когда жизнь изменилась, а я из отпрыска знатного (не важно, какого именно) рода превратился в наемника, с трудом мог бы себя представить читающим мысли людей, умерших давным-давно. Теперь же, обретя дом и досуг, начал понимать, что существует еще одно удовольствие, кроме сражений и женщин, – это чтение! Занятие, позволяющее бороться со скукой.
Сегодня мне повезло. Торговец, прослышав, что новый владелец усадьбы собирает библиотеку, притащил сразу две книги, попавшие к нему неизвестно откуда. Я не стал придираться ни к состоянию пергамента, ни к качеству бумаги. И даже не стал выяснять, о чем же там пишут. Парень ушел, осчастливленный двумя талерами – обычной выручкой за целый месяц, твердо пообещав, что все манускрипты и инкунабулы, попавшие в поле зрения, будут мои!
Я решил, что в гостиницу можно вернуться позже, после ужина (Лота и за двоих съест, не подавится, гнедой в конюшне, на попечении Томаса!), попросил у Курдулы пару ломтей хлеба с маслом, решив сегодня же осмотреть приобретения.
Первая книга – тяжелый фолиант, в переплете из свиной кожи, с медными застежками, написана от руки на пергаменте. Полюбовавшись на позолоченный корешок, осилил заголовок, звучащий в сокращении как «Некоторые извлечения, сделанные из конспектов античных мудрецов и восточных астрологов, касающиеся секретов падения хвостатых звезд и частных мнений, высказанных на этот счет различными учеными нашего времени». Помотав головой, пытаясь сообразить – о чем это, не о кометах ли? – и поставил книгу на полку. Определенно изрядно переплатил, но что уж теперь…
Решив дать отдохнуть глазам и немного перекусить, взялся за хлеб. Только лишь начал, как из-за двери раздалось требовательное «мр-р-р» и кто-то поскреб когтем. Любопытно, кого это там принесло?
На пороге стоял гость – черно-белый котище со свалявшейся шерстью и повадками отпетого бандита. Чувствовалось, что ему пришлось пережить многое – не хватало половины уха, а поперек морды шел здоровущий шрам.
Кот смерил меня подозрительным взглядом, неспешно прошелся по кабинету, изучая углы и обнюхивая мебель.
– Есть будешь? – поинтересовался я, разламывая ломоть. Присев на корточки, протянул гостю кусок хлеба с маслом. Тот подошел, посмотрел на хлеб, понюхал и презрительно отвернулся, помахивая хвостом.
– Ну, извини, брат, мышей не держим.
Нахальный «брат» не снизошел до ответа, выгнул спину и запрыгнул в пустующее кресло, где лежал мой плащ. Хорошенько утоптав сукно, свернулся клубком, делая вид, что заснул, хотя один глаз смотрел на меня. А я-то думал, сколько мне кресел заказывать – одно или два? Зачем-то заказал два. Вот и пригодилось. Пусть спит, а я пока посмотрю другую книгу.
Вторая выглядела не столь шикарно – печатная, изданная ин-кварто, в сафьяновом переплете, на желтоватой бумаге, но с иллюстрациями. Именовалась она незатейливо, но словно бы для меня – «Способы проведения досуга». В обширном предисловии автор, пожелавший остаться неизвестным, сообщал, что им найдено девяносто девять занятий, приличествующих сельскому жителю, не обремененному ни семьей, ни службой, ни иными обязанностями. Что подразумевалось под «иными обязанностями», я так и не понял, но почему «не обремененному семьей», представлял себе хорошо. Откровенно-то говоря, я сразу полез в раздел, пышно именованный «Куртуазность и любовные похождения», ожидая нужных рекомендаций и интересных картинок. Например, как быстрее соблазнить крестьянку, пока ее муж работает в поле? Или как избежать скандала, если ваша соседка внезапно забеременела?
К моему разочарованию, автор придерживался иных, более строгих правил. Оказывается, для холостого сельского жителя наилучшим способом любовного времяпровождения являются «куртуазные беседы, ведущиеся с незамужними соседками, а также вдовами, в присутствии мужских представителей семьи, а за неимением оных – умудренных жизненным опытом женщин». Для бесед рекомендовались четыре темы: погода, полевые цветы, домашние животные (если оные имеются у прекрасной собеседницы) и рукоделие. Под строжайший запрет попадали разговоры о детях со вдовами и о нарядах с девицами.
Перечитав рекомендации автора, посмотрев картинки, на которых добродетельные особы жеманно беседовали с женоподобными рыцарями, я задумался, примеряя на себя, а как бы сам повел такие беседы? Погода – она погода и есть. О ней можно говорить минуты две-три, но где же здесь куртуазность? Или, если заговорить о солнце, это означает приятность и симпатию, о дожде – антипатию, об утреннем инее в октябре – холодность? А что будут означать буря и ураган – смятение чувств или предложение руки и сердца? А сели, оползни, извержения вулкана?
О цветах – более или менее понятно, тем более автор перечислил все красные, алые и багровые цветы, упоминание коих можно считать признанием в любви. Голубые и синие дарят надежду, а желтые почему-то означали уверенность, хотя я считал, что желтые цветы означают измену. Значит, если я подарю любимой девушке (ну, применительно к моему возрасту – не очень старой вдове) букет лютиков, то обнадежу ее на дальнейшие отношения? Надо запомнить. Нет, не запомню. Думается, заучивать весь этот перечень станет лишь тот, кому уж совсем-совсем нечего делать.
Домашние животные – более или менее понятно. Скажу – вчера мой котик изволил обрюхатить вашу кошечку и набил морду соседскому кобельку. Или – мой горностай сегодня поймал во-о-от такую крысу!
Рукоделие же представлялось темным пятном в образовании. Разве что вязание – полезная вещь, хотел бы научиться, чтобы вязать поддоспешники. Из женских, кроме как вышивание, ничего не помнил.
Почему нельзя говорить со вдовами о детях – тоже не понял. А о чем же тогда говорить? О бывшем муже? Хорошо, если он был скотиной, а если нет? Предполагать, что тебя сравнивают с покойником, да кому это надо? Ну, о нежелательности болтать с девицами о нарядах – это правильно. Все равно мы в этом не разбираемся.
О вязании нашел лишь упоминание, что «оное занятие надлежит осуществлять при ярком свете камина или в дневное время», а вот как осуществлять оное на практике, сказано не было – ни рисунка, ни схемы.
Примерно половина книги была посвящена охоте. Ей же – самые лучшие картины и гравюры. Охота с соколом, охота на лисицу, охота на волка. Как ходить с рогатиной на медведя и на кабана. Ну, и так далее, вплоть до ловли барсука в его норе. Даже не слышал, что барсуков ловят. На кой это нужно? Практичнее ловить кротов – и для посевов польза, и шкурка теплая.
Я не люблю охоту и не вижу смысла скакать по полям, вытаптывая посевы, выискивая несчастного зайца. У косого и так есть ценители – волки, лисицы, а тут еще и люди. Домашний кролик вкуснее, да и охотиться на него не нужно. Нет, охота определенно не по мне. Другое дело, если нужно отстреливать расплодившихся волков, выслеживать дичь, чтобы накормить голодных детей, а ради развлечения – избавьте.
Правда, один способ, описанный в книге, мне понравился. Он не был для меня чем-то новым, просто не знал, что стрелять по рыбе из лука – тоже охота. Автор «Способов убивания времени» – виноват, «Способов проведения досуга» – почему-то считал, что бить рыбу из лука (но ни в коем случае не из арбалета!) владельцам земли можно, а вот ловить ее удочкой, сетью, бить гарпуном или острогой – неблагородно. Но благородному сельскому жителю не возбранялось отправить вилланов перегораживать реку сетью, следить, как оные вытаскивают улов, но ни в коем случае не подходить близко, чтобы не испачкаться в рыбьей слизи и не пропахнуть неприличными запахами.
Откинувшись на спинку кресла, я хмыкнул. Вон как… О том, что рыбалка – это удел простонародья, я знал с детства. Старый камергер Фриц постоянно трендел, что мне неприлично ходить на рыбалку вместе с дворовыми детьми, потому что это неприлично отпрыску знатного рода. К слову – у него это получилось, я ни разу в жизни не ходил на рыбалку. Но почему, никогда не задумывался. А все дело лишь в запахе. Если от рыцаря пахнет дымом, конским потом и несвежим бельем, то это благородные запахи. А если рыбой – неблагородно! Любопытно, а почему же тогда не возбраняется есть саму рыбу?
Я посмотрел в окно, ахнул – на дворе уже ночь! Даже не ожидал, что настолько увлекусь. Можно спуститься в спальню, но захотелось дочитать до конца. Вдруг там еще что-нибудь интересное? А поспать можно и завтра, все равно делать нечего.
Действительно, самое интересное оказалось в конце книги. Небольшой раздел, всего пять страниц, с подзаголовком Collectio. Если ты скажешь слово на родном языке, то ты простой собиратель, который тащит к себе все, что ни попадется. Но если желаешь употребить благородную латынь (опять благородство!) и стать коллекционером, то ты обязан не просто собирать, а выявлять интересные экспонаты, систематизировать их, изучать. Коллекционировать можно все: скульптуры, статуи, гобелены, камни, бабочки, чучела зверей, даже яйца. А еще – книги, ключи, драгоценные камни, ювелирные украшения, монеты и оружие.
Представив, как таскаю в усадьбу булыжники и куски гранита, бегаю с сачком по лугам, я хихикнул. А яйца хороши в яичнице. Частенько встречал сеньоров, в чьих замках невозможно повернуться из-за обилия чучел – тут на тебя смотрит затравленный волк, там – сбитая в полете сова, вон тут – распластанный заяц. Гости восхищаются, вдыхая пыль, а уж моль-то как счастлива!
Коллекционировать гобелены и статуи было бы интересно, но где взять место? Под такую коллекцию нужен дворец. Драгоценности? Нет, нет и нет. Никогда не любил ничего сверкающего, яркого. Монеты? Зная себя, предполагал, что могу просто спустить все собранное на ветер.
Стало быть, все сводится к тому, что мне и так нравилось, – к коллекционированию оружия. Тем более что у меня уже была идея украсить кабинет чем-нибудь красивым и грозным. Теперь же, благодаря книге, я знаю, что украшать стены – это собирательство, а если буду вдумчиво и любовно приобретать мечи, шпаги и протазаны, изучать их историю (надо обдумать – историю холодного оружия вообще или конкретного клинка?) – это уже коллекционирование. А то, что в Вундерберге так плохо с оружием и доспехами, – это хорошо. Какой интерес, например, собирать прялки? Их в каждом доме полно, а если выйдешь на ярмарочную площадь – так и того больше. Решено, начинаю коллекционировать оружие!
Жаль, что принял это решение лишь сегодня, а не лет десять тому назад. Чего бы только у меня не было! Я вспоминал трофеи, от которых приходилось избавляться за ненадобностью, – вендийские сабли и легантийские кинжалы, доремондские ятаганы и критские махайры, швабсонские двуручники и двусторонние франсиски! А какие были доспехи? Пробитые и погнутые латы уходили по цене лома, уцелевшие – за четверть цены. Вот если бы это все добро – да сюда! Но с другой стороны, если бы я хранил все оружие, способное украсить мою коллекцию, гнедым да кургузым не обойтись. За мной бы следовало пять-шесть повозок, и куда я с таким обозом?
За окном ночь перешла в рассвет, можно заканчивать бдения. Пока выхожу, седлаю, тут уже и до завтрака недалеко. Пора ехать в Вундерберг. Можно позавтракать, улечься спать под бочок к Лоте.
Чтобы взять плащ, пришлось потревожить кота. Он недовольно мявкнул, но уступил. Надеюсь, блох у парня немного. Кажется, кошачьи блохи для нас неопасны, но, выйдя из дома, я выколотил на всякий случай плащ. И надо сказать Кур дуле, чтобы вымыла и вычесала скотинку…
Я въехал во двор гостиницы, привычно свернул к конюшне и присвистнул – все свободное пространство заполнено лошадьми. Ко мне метнулся бледный конюх:
– Господин Артаке, все места заняты. И ваш денник, где Гневко стоял.
– Как это, мой денник? – удивился я. – Я за него до конца месяца уплатил.
– Вчера вечером барон Выксберг прибыл со свитой, – пояснил конюх. – Хозяину сказал – мол, всю гостиницу занимает, а постояльцы – к черту пошли. Вещи ваши из номера выкинуть приказал. Я убрать хотел, да не разрешили, – мол, сам соберет. Господин Паташон велел ваш денник кобыле барона отдать.
Интересная новость. Разное бывало в жизни, но, чтобы меня выселили из номера, за который я уплатил деньги, такого еще не случалось! И вещи никто и никогда не выбрасывал. Да и не в вещах, как таковых, дело. Все, что мне важно и дорого, таскаю с собой. Но скажите, кому понравится, если нижнее белье и всякие мелочи будут валяться во дворе, где на них мочатся и обсыпают вонючими яблокам кони? А я так долго искал хороший прибор для бритья! Вон, валяются – тазик, медная чашечка для взбивания пены. Сам поднимать я их не пойду.
Барон Выксберг приказал – выкинуть… Знакомо до боли. Сколько раз приходилось сталкиваться с титулованной сволочью, не считавшей простых людей не то что за равных себе, а вообще за людей. И сколько раз мне приходилось то кулаком, а то и мечом доказывать обратное. Что ж, оценим ситуацию. Проведем, скажем так, предварительную разведку. Во дворе оставлены лошади слуг, внутри – кони благородных сеньоров. Заглянул внутрь конюшни, пересчитал. Лошади – так себе, даже кобыла барона, что заняла мой денник, выглядит лет на десять – двенадцать, еще и ноги засекает. Седла, сложенные у входа, потерты, потускневшие пряжки, следы от срезанных украшений. Выксберг, скорее всего, захудалый барон с амбициями большого вельможи, но с крепкой рукой. Ладно, придется немножко повоевать.
Я посмотрел на гнедого. Гневко мотнул гривой и повернулся не левым боком, где висела баклага, а правым, где у нас сумка со всякой всячиной, полезной бродячему солдату. Рассовывая метательные ножи за пояс, я выгонял из головы ярость, чтобы действовать хладнокровно. Конюх, следивший за моими приготовлениями, робко спросил:
– Господин Артаке, а что вы собираетесь делать?
– Попрошу барона собрать мои вещи, – честно ответил я, просовывая левую руку в петлю кистеня.
Я правша, но что касается меча или кинжала, мне без разницы – правая рука, левая. Этому выучили еще в детстве, благо отец и дядя не экономили на мастерах фехтования. Кистень же, увы, считается неблагородным оружием, и учиться работать с ним пришлось много позже, под началом одного сержанта. Подозреваю, что в прошлом он был разбойником, но какая разница?
У входа в гостиницу, скрестив на груди руки, дремал хлыщ в ливрее, настолько засаленной, что изображенный на ней герб не просматривался. Не понять – лакей ли, оруженосец или просто прихлебатель. Услышав шаги, холуек презрительно оттопырил нижнюю губу:
– Пшел вон!
Когда хлыщ попытался меня оттолкнуть, я перехватил его руку, потянул вниз и, развернув парня спиной к себе, сделал ему очень больно.
Открыв дверь, переступил через орущего благим матом парня. И чего он орет? Рука не сломана, только вывихнута. Пожалел, что не треснул по голове. Сейчас бы лежал тихонечко и не будил народ раньше времени. Хотя чего уж там – пусть орет. Проснутся на две минуты раньше, на две позже – это уже не важно.
Я зря опасался. Общий зал гостиницы напоминал поле боя после сражения – перевернутые столы, битая посуда, потеки вина. Тут и там в подозрительных лужах лежали тела хозяев, не сумевших доползти до кроватей. Грустный трактирщик, сидевший на уцелевшей скамье, запричитал:
– Это что же творится, господин Артаке? Понаехали вчера, все самое лучшее заказали, всю ночь пили, а потом драться начали, посуду бить. А платить-то кто будет?
Пропустив мимо ушей сетования Паташона, я спросил:
– Тебе кто разрешал сдать мой номер?
– А как же было не сдать? – вытаращился хозяин. – Барон Выксберг сказали, мол, давай самый лучший номер и лучшую девку. Ваш номер – лучший, и шлюха – готовенькая. Барон доволен остался.
– То есть ты отдал номер, который я оплатил, вместе с девушкой, которую я у тебя откупил? – уточнил я.
– Так, господин Артаке, что тут такого? – улыбнулся хозяин. – Вас не было, а барон у меня не первый раз останавливается. Он как опохмелится, так и уедет. Вы посидите до вечера где-нибудь, по городу побродите. Барон уедет, мы вам постели поменяем.
– А зачем вещи выкинул? – вздохнул я.
– Так барон приказал, – пожал плечами хозяин. – Так что с ними будет-то, с вещами? Дождя не было, ничего не промокло. Если бы дождь, так я, конечно, распорядился бы. Ну, сходите, соберете. Или мы потом соберем, как барон уедет.
Если бы хозяин просто промолчал или посетовал бы, я бы, наверное, просто развернулся и ушел. Что с Паташона взять? Эх, зря хозяин мне все это сказал…
– Ладно, – кивнул я. Протянув ладонь, потребовал: – Деньги гони.
– К-какие деньги? – вытаращился хозяин.
– Все, которые я платил, – за комнату с пансионом, за Лоту и за конюшню. Помнится, два талера было. Я тебе плату вносил исправно, свои обязанности выполнял. А ты? Ты, друг мой, нарушил условия. Так что с тебя неустойка – один талер. Итого ты мне должен три.
Услышав о неустойке, хозяин встал со скамьи. Выпятив пузо и словно бы став выше ростом, попер кабаном:
– Ты что, Артаке, совсем спятил? Ничего с тобой не случилось, если в номере господин барон переночевал. И бабу подмоешь – не убудет с нее. До тебя ее сколько народу пользовало, не убыло, а сейчас-то чего ерепенишься?
От удара в брюхо Паташон сдулся, как лопнувший пузырь, а от хлопков ладонями по ушам упал на колени и тихонько завыл.
– Ты, скотина, кажется, ничего не понял, – проникновенно сказал я, сопровождая увещевание парой затрещин. Взяв толстяка за нос, сжал, а потом дернул так, что у него потекла кровь. – Ты не понял, что меня надо уважать не меньше, чем барона или герцога. Добавить? – замахнулся я.
– Н-не надо! – заверещал хозяин, закрывая голову руками.
– Ладно, – миролюбиво сказал я. – Я сейчас к барону схожу, попрошу его извиниться, а ты мне деньги ищи.
– Господин Артаке, где я такие деньги возьму? – принялся лепетать хозяин, размазывая по лицу кровь и слезы. – Мне же еще посуду новую покупать, мебель. А вина сколько ушло?
– Кто у тебя гулял, тот пусть и платит, – хмыкнул я. – Барон Выксберг должен за все платить. За мебель с посудой, за уборку, когда от блевотины будете пол отмывать. И неустойку мою с него возьмешь.
Трактирщик, забыв про слезы, уставился на меня, как я несколько дней назад смотрел на брауни.
– Да вы чего, господин Артаке, с луны свалились? Род Выксбергов привилегию имеет от первых герцогов – бароны во всех гостиницах Силингии целые сутки могут ни за что не платить. Барон у меня сутки гостит, потом в другую гостиницу едет, в третью. Полгода в имении живет, полгода в гостиницах.
Я слышал о разных привилегиях, на которые не скупятся правящие особы, если они им ни крейцера не стоят, – право на голубятню, на почту, право не снимать шляпу перед королем и даже сидеть в присутствии монарха! Но право жить целые сутки в гостинице, есть-пить и не платить – на такое способен лишь человек с фантазией. У меня даже злость немного ушла.
– А счет потом герцог оплачивает? – поинтересовался я, но, увидев в глазах хозяина вселенскую тоску, понял. Впрочем, это не мои заботы. – Ты с баронами-графами сам разбирайся, а деньги верни. Пугать не буду, но если ты не вернешь… Н-ну, дружище, тогда уж не обижайся. Если перебью тебе руки и ноги, барон не спасет.
Поднявшись наверх, подошел к своей комнате. Думал, придется высаживать дверь, но она оказалась не заперта. Ну правильно, от кого прятаться благородному барону?
На полу валялась одежда, нижнее мужское белье не первой и даже не второй свежести, вперемежку с пустыми бутылками. Мерзко пахло разлитым вином и перегаром.
Лота мирно спала под волосатой мышкой у субъекта неопределенного возраста и крепкого телосложения.
Я зачем-то посчитал пустые бутылки – полдюжины. У дубового шкафа выворочена дверца. М-да, неплохо погуляли…
Подойдя ближе, пнул кровать так, что она загудела. Барон и ухом не повел, но Лота приподнялась, не замечая, что съехавшее одеяло обнажило грудь. Кажется, не протрезвела.
– О, Артаке! – икнула девка. – Артаке, ты представляешь – я сплю вчера, а на меня кто-то лезет. Я думала – это ты, а это не ты.
– Убирайся, – хмуро сказал я.
– А чё я такого сделала-то? – вытаращилась девка. – Я думала, это ты, а когда поняла, что не ты, уже поздно было.
– Убирайся, – повторил я.
– Ты чего, Артаке? – пьяно захохотала Лота. – Приревновал, что ли? Так не переживай, я сейчас и тебе дам. Ну, иди ко мне…
Первым моим желанием было ухватить Лоту за волосы и выкинуть из номера, но сдержался. Мысленно посчитав до пяти, вскинул левую руку и ударил кистенем по шкафу, корежа уцелевшую дверцу, а потом, уже с большей силой, врезал по боковой перекладине кровати. Барон зашевелился, перекладина устояла, а я ударил по ней второй раз, третий. Жаль было портить хорошую мебель, но четвертого удара кровать не вынесла и, развалившись, уронила своих постояльцев на пол.
Мгновенно протрезвевшая Лота, не одеваясь, отползла в угол, а потом юркнула под стол. Выксберг, нужно отдать ему должное, вскочил, выхватил меч и даже пытался атаковать. Беда лишь, что ночные возлияния действуют на боевые качества не лучшим образом и клинок барона, столкнувшись с кистенем, жалобно звякнув, отлетел в тот же угол, где только что была девушка.
– Какого черта?! – вскричал барон, хоть и оставшийся без оружия, но продолжающий хорохориться. – Кто вы такой?
– Прежний постоялец этого номера, – скромно отозвался я. – Пришел спросить, по какому праву вы заняли мой номер и выкинули мои вещи? Про женщину, – кивнул я на стол, где притаилась Лота, – я ничего не спрашиваю. Она человек свободный, сама решает, с кем ей спать.
– Так ты, стало быть, прежний постоялец? – скривился барон. – Артаке, именующий себя наемником?
Барон попытался принять грозный вид, но без штанов это получилось неважно.
– Можете взять простыню, – разрешил я.
Дождавшись, пока Выксберг примет вид римского патриция, повторил:
– Так по какому праву?
– По праву благородных баронов Выксбергов! – гордо отозвался барон. – И быдло вроде тебя должно знать свое место!
– Миленько, – хмыкнул я. – Значит, сейчас вы тоже пойдете искать свое место. А для начала соберете мои вещи. – Помахивая кистенем, добавил. – Я даже согласен на простое извинение, а вещи пусть соберут ваши слуги.
– Ты, быдло, – упорствовал Выксберг. – Да я…
– Что ж, вы приняли решение, – вздохнул я. – Сами спуститесь или помочь?
– Люди! – заорал барон. – Ко мне, на помощь!
– Значит, следует немного помочь, – заключил я. – Вы как предпочтете, чтобы я спустил вас с лестницы или выкинул в окно?
Лота что-то пропищала, а я слегка пристукнул кистенем по столешнице, и девушка притихла. Услышав шум в коридоре, прикрыл дверь и запер ее на щеколду.
– Сейчас мои люди выломают дверь и порежут тебя на части! – пообещал барон, прислушиваясь, как в дверь долбят чем-то тяжелым. – Встань на колени, и отделаешься поркой.
– Значит, в окно, – решил я. – Позвольте, господин барон, я вам помогу.
Барон и сам не хотел лезть в окно, и не желал принимать мою помощь. Упирался, растопыривал руки, пытался ударить и даже укусил за палец. И окно не хотело принимать в себя тело аристократа – бутылочные донышки, скрепленные раствором, сопротивлялись благородной голове, но в конце концов я победил и окно, и барона!
Проследив за падением тела, повернулся на шум. Дверь в номере крепкая, засов надежный, но вот косяк вызывал опасения. Вынесут ведь дверь с косяками! А я в гостинице прожил больше месяца и успел привязаться к этому номеру. Разбитый шкаф, сломанная кровать, а если еще косяки – жаль! Обнажив меч, вздохнул – правшу не переделать! – меняя руки, в левую ухватил рукоять меча, а кистень – в правую. Останься кистень в левой – мог бы кого-то убить. Глупость и чванство заслуживают наказания, но не смерти, тем более ни в чем не повинных людей.
Их должно ворваться человек шесть – столько я насчитал лошадей в конюшне. Минус барон, остается пять. Но, может, кто-то из слуг Выксберга решится пойти на выручку хозяина. Берем самый худший вариант – противников будет девять. Девять – это много, но если будет десять – совсем плохо. Если десять – придется их убивать…
Спасая от разгрома остатки комнаты, махнул кистенем, выбивая запор из пазов. Дверь распахнулась, стукнувшись о стену, и в проем вломилось пятеро, размахивающих мечами, при этом отчаянно мешая друг другу, а значит, помогая мне. Когда-то мои наставники говорили, что искусство боя одного против нескольких состоит не в том, чтобы драться со всеми сразу, а в другом. Даже самый опытный воин не в состоянии справиться с тремя-четырьмя противниками, если будет сражаться со всеми сразу. Искусство состоит в том, чтобы навязать бой на твоих условиях.
Сейчас я реализовывал наставления учителей – отбивал клинок у того, кто вырывался вперед остальных, а потом либо бил его кистенем в локоть или колено или эфесом в лоб. Через три-четыре минуты можно было добивать раненых и собирать трофеи для будущей коллекции. Но, как уже было сказано выше, убивать я никого не хотел, потому позволил поверженным противникам уйти. Те, кто ходить не смог, уползли. А трофеи… Нет, они того не стоили – старые мечи, названные оружием лишь по недоразумению. Я их и в руки не стал брать – и так видно, что их делали из сырого железа, а кузнец привык ковать серпы и подковы. Может, у барона получше? Я посмотрел в угол, куда улетел меч, но увидел там Лоту. Девушка вылезла из-под стола, пытаясь натянуть платье, но руки ее не слушались.
– Рубаху забыла, – кивнул я на смятую постель, где из-под подушки торчала нижняя сорочка Лоты.
– Какую рубаху? – не поняла Лота, смотревшая на меня со страхом и, как ни странно, с каким-то восхищением. – А, рубаху… Так черт с ней, с рубахой! Ты что наделал-то?
– Выкинул в окно наглеца, – пожал я плечами. – Подай-ка мне его железяку и ножны заодно.
– Артаке, ты чего, обиделся, что ли? – удивленно воззрилась на меня Лота, с трудом поднимая клинок.
– За труды, – обменял я оружие на пфенниг.
Девка не стала привередничать, монету взяла, но стояла и смотрела на меня, словно чего-то ждала.
Я взял меч барона, осмотрел. Вот этот клинок похож на коллекционный. По крайней мере – из стали. Но руки бы оторвать владельцу за уход – ржавчина, щербины. Эфес из слоновой кости, почерневший от грязи. Но дело небезнадежно – если наточить и отшлифовать клинок, разобрать эфес и помыть его теплой водой с щелочью, обмотать кожаным шнуром, то меч Выксберга может положить начало коллекции.
– Артаке, так ты чего? – отвлекла меня Лота.
– Я уже все сказал, – бросил я.
– Что – все? – не поняла девка.
– Я сказал – пошла вон, – повторил я.
У меня не было к ней никаких претензий. Ну какие могут быть претензии к шлюхе? Только я ее больше не хотел видеть.
Сунув клинок в обветшалые ножны (выкину и новые закажу!), я пошел вниз.
В общем зале опохмелялись и зализывали раны мои недавние противники. Серьезных увечий я никому не нанес, а ушибы пройдут. Увидев меня, зарычали, но подойти ближе не рискнули.
Барон Выксберг оказался жив-здоров и даже стоял на ногах. Около него суетились люди в засаленных ливреях, пытаясь напялить на его милость какие-то тряпки. Тут же околачивалась гостиничная прислуга во главе с хозяином.
– Барон, а почему вы до сих пор не собрали мои вещи? – подчеркнуто вежливо обратился я к Выксбергу.
Барон посмотрел на меня взором затравленного оленя, перевел взгляд на слуг.
– Ну, что стоите, олухи?! – попытался он рявкнуть, но от волнения пустил петуха.
Никто из слуг не спешил на помощь. Стояли как вкопанные, с намерением поглазеть – что будет дальше.
Я мог бы заставить барона ползать по двору, собирая мои рубахи и подштанники, но не стал этого делать. Злость я уже сорвал, а лишний раз унижать мне человека не хотелось.
– Ладно, барон, на первый раз я вас прощаю. Приводите себя в порядок, лечите головы, – усмехнулся я. – И уезжайте.
– А меч? – хрипло спросил барон, еще не веря своему счастью.
– А меч достается победителю, разве не так? Мы с вами честно сразились, вы проиграли. Урок вам на будущее – не стоит атаковать противника, если он стоит у окна. Верно?
После бурной ночи, падения со второго этажа барон соображал туго. Но кое-что до него дошло. Поединок, при котором ты проиграл, – это совсем не то, как если бы тебя выбросили из окна. Мог же барон сделать неудачный выпад, особенно на пьяную голову?
– Вы правы, – нехотя кивнул Выксберг.
– А, вот еще что, совсем запамятовал, – полез я в кошелек, вылавливая там монету. – Это не вы обронили?
Выксберг посмотрел на мою руку, захлопал глазами, словно увидел невесть какое чудо и начал мотать головой.
– Н-не, не я…
– Нет, это определенно ваша, – начал я впихивать монету барону, а тот, сжав кулак, почему-то противился. Пальцы барона затвердели, как у покойника, и мне не удалось их разжать.
– Барон, берите… – проскрежетал я сквозь зубы.
– Господин Артаке, я не мог потерять такую монету, – взмолился барон. Едва не плача, спросил: – Может, это была другая?
«Да чем же ему эта-то не угодила?! – разозлился я. – Фальшивая, что ли?»
Такого не должно быть. Все мое богатство уже проверено, взвешено и пересчитано Мантизом и его людьми, а я брал на расходы деньги местной чеканки. Посмотрев на монету, я крякнул. Понятно, почему Выксберг не хотел ее брать – это был не серебряный талер, а гольдгульден, с портретом короля Рудольфа – неизвестного здесь властителя, но золото остается золотом, изображай на нем хоть цветок, хоть двуглавого дракона. Почему он оказался в кошельке, я не помнил, но перепутать немудрено – что золотая, что серебряная монеты имели одинаковый вес.
А ведь давно говорили умные люди – обзаведись разными кошельками, чтобы не путать монеты. Я уже не первый раз попадаю впросак – вспомнить того же шойзеля. Гольдгульдена было жаль – все-таки двадцать талеров, и, поспешно убирая его в кошель, я вытащил на свет божий новенький гульденгрошен с профилем герцога Силингского.
– Эта?
Выксберг засиял ярче, чем профиль герцога. Бережно взяв монету, барон прижал ее к сердцу:
– Господин Артаке, вы благородный человек! Я приношу вам свои извинения.
Я кивнул и, не желая мешать радости барона, пошел к хозяину. Паташон, понурив голову, обреченно шагнул навстречу.
– Вот… – колыхнул он фартуком, заполненным разнокалиберными монетами – серебряными пфеннигами, медными крейцерами и неизвестной мне мелочью.
– Молодец, – похвалил я толстяка.
Собрав монеты в горсть, широко размахнулся и, как сеятель, развеял серебро и медь по гостиничному двору. Под изумленные взгляды собравшихся – кое-кто уже кинулся ползать по земле и навозу, собирая деньги, – я пошел к гнедому.
Пожалуй, пора окончательно переселяться в усадьбу…
Может ли фурия быть разгневанной, если она и так богиня мести? Раньше я бы посомневался, попытался бы дискутировать, но когда в кабинет влетела разъяренная Кэйтрин, понял – еще как может!
– Господин Артаке, я еще не успела стать вашей женой, а мне уже стыдно за вас! – выпалила фрейлейн с порога, оторвав от важного дела – рассматривания гравюры в книге.
Книгу мне притащил все тот же торговец. Памятуя, что в прошлый раз одна из покупок оказалась ненужной, я решил вначале знакомиться с товаром, а потом уж решать – покупать или нет. Имя автора – Кейн Лэвис – мне ни о чем не говорило, название «Золотой слон и сундук» – тоже. Но гравюры, раскрашенные от руки, были занимательными. Особенно понравилась та, где был изображен золотой слон, перед которым стояли коленопреклоненные люди. Художник не счел нужным соблюсти пропорции или так задумано? Какая аллегория, если слон почти вровень с людьми? Пожалуй, надо брать!
– Господин Артаке, я с вами разговариваю!
– А что такое? – отозвался я, откладывая книгу. – Чем я вас снова расстроил?
– Перестаньте паясничать! – топнула ногой девица. – Выксберги – один из самых древних родов! Его родоначальник получил привилегию за спасение герцога Силинга двести лет назад! Да как вы осмелились выкинуть барона в окно?
– А разве его выкинули в окно? – пожал я плечами. – Насколько помню, он сам упал. Спросите кого-нибудь.
– Артаке, прекратите валять дурака, – сморщила нос девица, став еще некрасивее. – Да, вслух город говорит, что пьяный барон сражался на мечах, не рассчитал удара и вылетел в окно. А втихомолку смеются – капитан Артаке застал барона со своей шлюхой и выкинул в окно. Еще добавляют, что, мол, правильно сделал капитан, поставив барона на место. Меня это не устраивает.
– Подождите, фрейлейн, – выставил я руку в своем любимом жесте. – Что не устраивает лично вас? То, что барон подрался на мечах и выпал из окна, или то, что его выкинули в окно? Выберите что-то одно.
– Перестаньте морочить мне голову! Меня не устраивает, что имя моего будущего мужа связывают с дракой из-за какой-то девки. Это та самая, которую вы так неумело прятали от меня?
Хотел возмутиться – когда это я прятал? – но не стал. Если уж дочери рыцаря хочется соблюдать приличия – извольте. Сказал только:
– У меня не было бы претензий к Выксбергу, если бы он не повел себя по-хамски – занял мою комнату, приказал выкинуть мои вещи. А самое главное – денник моего гнедого заняла старая кобыла барона! Я предлагал извиниться, он не захотел. А что бы сказали люди, если бы жениха фрейлейн Йорген, наследницы рыцарского рода, прилюдно унизили?
Мне удалось поймать фрейлейн на ее собственный крючок. Кэйтрин прикусила губу и нехотя выдавила:
– Наверное, вы правы. Да, – вспомнила вдруг она, – в городе вас называют капитаном. Это соответствует истине?
– Истинно, – кивнул я, потянувшись к книге. Может, догадается, что пора уходить?
Но фрейлейн бесцеремонно схватила фолиант и отодвинула подальше, давая понять, что разговор не закончен.
– Насколько я помню, капитан – это предводитель рыцарей.
– Не обязательно, – развеял я надежды благородной девицы. – Там, где я жил прежде, капитан мог быть предводителем сотни наемников, а то и командиром полка.
– Наемники… – скривилась девица. – Наемники служат за деньги, а не за свою честь.
– Именно так! – развеселился я. Сколько раз в жизни слышал такие речи. Ну как же смешно это выглядит со стороны.
Я рассчитывал, что невеста уже вылила на мою голову сегодняшнюю порцию помоев и теперь уйдет, оставив меня в покое. Но фрейлейн Кэйтрин не собиралась так просто сдаваться.
– Мне не нравится, что здесь замешана шлюха. Слышите? – повысила она голос.
– Прекрасно вас слышу, но шлюха здесь решительно ни при чем, – честно ответил я. – И вообще, перестаньте орать – Шорш волнуется.
Девица, открывшая рот, подавилась воздухом.
– Что? Какой Шорш?
– Вон этот, – кивнул я на кресло, где недовольный кот уже вострил одно ухо, потому что второе отсутствовало. – Кошки не любят, когда шумят и ругаются в их присутствии.
– Где вы нашли эту вшивую гадость? – презрительно сморщилась Кэйтрин. – Выбросьте немедленно!
– Слышишь, Шоршик? – взял я кота на руки. Побаюкав его, погладил по голове. – Говорят, что ты вшивый, как благородный рыцарь.
– Артаке, почему вы постоянно подчеркиваете свою ненависть к благородному сословию? И лично ко мне…
Фрейлейн Кэйтрин ушла, хлопнув дверью так, что со стены слетел мой первый и пока единственный экспонат коллекции – меч барона Выксберга. Выскочила настолько быстро, что я не успел попросить, чтобы передала деньги, – торговец книгами сидел внизу и ждал моего ответа. А теперь придется спускаться самому.
– И чего она так взбесилась? Шоршик, ты не знаешь?
Кот знал, но не желал отвечать. Недовольный шумом и криками, вырвался из рук и предпочел покинуть комнату, словно бы я виноват в скандале. Подошел к двери и требовательно мявкнул.
– Подожди, сейчас вместе выйдем. Шоршик…
Шорш… И тут до меня дошло. Я назвал кота, не задумываясь, что Шорш – это сокращенное от Джорджа – Георгия. А ведь на здешнем диалекте Георгий звучит как Йорг. Йорген – потомок Йорга… М-да, дела. Не выдержав, я расхохотался. Помнится, мой собственный отец, именовавшийся Базилем, не любил, если котов называли Васьками.
