Глава 4
Шойзель – мостостроитель
Ремонт усадьбы затянулся. Понадобилось не две недели, как предполагали, а целый месяц. Можно бы раньше закончить, но куда нам спешить? Фрейлейн Йорген стремилась, чтобы все было как раньше, а то и лучше. Барышне захотелось, чтобы в окна вставили витражи с единорогами. Мол, картинки, набранные из цветного стекла и засунутые в свинцовые рамы, – давняя мечта ее родителей. При рыцаре Йоргене почти все окна были затянуты промасленным холстом, от которого остались одни ошметки. По мне – лучше бы вставить прозрачные стекла, и вышло бы не дороже, чем витражи, а света стало бы куда больше. К тому же, случись какая напасть, заменить стекла проще, нежели восстанавливать картинки.
Будущая хозяйка моталась туда-сюда, нанимая художников, рисовавших эскизы, выбирала цветное стекло, где-то выискивала самый лучший свинец, а потом доводила до белого каления мастеров, составляющих витражи. То ей казалось, что единорог, набранный из синих осколков, плохо смотрится на зеленой траве, а бледно-розовый рыцарь не гармонирует с дамой, выполненной в сиреневых тонах, то вдруг мерещилось, что искусственное солнце плохо сочетается с закатом настоящего светила. Короче говоря – фрейлейн достала не только мастеров, но даже брауни. Старик домовой как-то не выдержал и за одну ночь вставил цветные стекла в свинцовые переплеты, показав, как оно правильно. Мастера с перепугу попросили расчет, снизив запросы раза в два.
Но, как ни старались мы оттянуть свадьбу, каменщики завершили ремонт стен, кровельщики заменили черепицу, а плотники перестелили полы. Господский дом, флигель, конюшня и прочие службы радовали лаконичностью – белый низ, красный верх. И все это великолепие утопало в зелени!
Чего мне не хватало, так это укреплений. Донжона, где можно укрыться в минуту опасности, подземного хода и галерей, соединяющих все строения. Следовало бы обнести усадьбу высокой стеной, поставить две-три (а лучше четыре!) башни, выкопать ров и установить подвесной мост. А вместо окон, укрытых хлипкими ставнями, соорудить бойницы! Вырубить лишние деревья в саду, мешающие обзору.
В теории я мог бы превратить мирную усадьбу в укрепленный замок. И даже собирался это сделать. Но… Крепости хороши, если в них наличествует гарнизон, на стенах несут службу часовые. Можно нанять горожан, привлечь молодых арендаторов. Можно-то можно, но какой в этом смысл? Любая армия существует с определенной целью и против реального врага – будь это крошечная баронская дружина, должная отбиваться от «армий» соседей и восставших крестьян, или имперское войско, призванное покорять чужие страны. Здесь ничего не было. Воинственных соседей можно не опасаться. Они либо переселились из имений в города, либо сидели в таких же неукрепленных усадьбах, больше напоминающих охотничьи домики, и на чужие земли не претендовали.
Крестьяне-арендаторы восстаний не поднимали. Внешняя угроза (ну как же приличному государству без нее?) была где-то далеко. До Силинга – столицы герцогства четырнадцать дней верхом, до приграничья, где шла вялотекущая война с королевством Ботэн (там-то и был когда-то пленен рыцарь Йорген), – месяца два. А были еще Вентийские горы (до них дня два пешим ходом, а на коне быстрее), с которых якобы спускались гномы. В крошечных человечков я до сих пор не верил, но горы – дополнительная защита, как от вражеских солдат, так и от государственных чиновников.
Стоило ли удивляться, что возводить укрепления в здешних краях было не принято? Города не имели крепостных стен, деревни никто не обносил частоколом. В лучшем случае крестьяне сколачивали деревянные изгороди вокруг садов, чтобы не забирались нахальные козы, не заходили степенные коровы, да складывали каменные ограды, отделяющие пастбища от полей.
Была мысль заказать для усадьбы кованую ограду, но, поговорив со знающими людьми, плюнул на эту затею. Даже если решетки и копья будут ковать все кузнецы Вундерберга и окрестностей, работа займет года два, а с учетом выплавки железа – четыре. Пришлось поступить как все – соорудить деревянный забор и выкрасить его в белый цвет.
Еще месяц потратили на меблировку. Дом оказался несколько больше, чем показался при первом осмотре. Общее руководство снова взяла на себя фрейлейн – ездила по мастерским, выбирала готовые изделия, заказывала и отчаянно торговалась даже не из-за пфеннига, а из-за крейцера. При виде Кэйтрин, разъезжающей по городу в коляске (вот и Кургузый пригодился!), купцы и ремесленники хватались за сердце. Хвататься хватались, но уважали. И кажется, авторитет барышни был выше, нежели мой, не любившего, да и не умевшего торговаться. Ну что поделать, не сумел я освоить высокое искусство торговли.
С самой Кэйтрин, на счастье, у нас все же наладились некие отношения, вполне нас устраивающие. Она не пыталась втягивать меня в хозяйственные дела и беспокоила лишь тогда, когда ей были нужны деньги.
Единственное, куда будущая жена не была допущена, – на чердак, в мой личный кабинет. Местные умельцы обшили его досками, переложили камин, заменили стекла. С обстановкой я особо не мудрил – заехал к столяру, высказал свои пожелания, нацарапал что-то на куске доски. Разумеется, дал мастеру хороший аванс, и тот отложил все иные заказы, выполняя мою прихоть. В результате я стал обладателем массивного резного стола, пары удобных кресел и книжного шкафа. Правда, заполнять его было нечем. Я рассчитывал хотя бы на сотню книг, а удалось заполучить «Апологию Сократа» Платона, довольно скверную выборку из Фукидида и две редакции «Истории Александра Великого».
Эти книги меня преследовали всю жизнь – дома, когда учился читать, в университете, где от меня требовали не только знания, но и понимания. Даже в пору солдатской жизни время от времени натыкался то на растерзанный переплет Платона, то на обрывки «Александрии». Но книги я купил и даже не стал скупиться, хотя разбуди меня ночью – перескажу все диалоги и добавлю комментарии.
Наведался в два ближайших монастыря, но переписчиков там не оказалось, а продавать что-то из собственной либереи монахи отказались, не польстившись даже на очень большие деньги. Слышал, что в столице с этим получше, но до Силинга еще нужно добраться. Может, чуть позже выберусь и навещу книжные лавки.
Неважно, точнее, никак в Вундерберге оказалось с доспехами. Мне бы хотелось украсить кабинет чем-то этаким, красивым, но единственный в городе оружейник мог предложить лишь охотничьи арбалеты, ножи и копья. Собственно говоря, а чего же я ждал? Если никто не воюет и на оружие нет спроса, не будет и предложения. Парочку арбалетов я взял, пригодятся. Еще купил манекен и поставил в угол, облачив в собственные доспехи. Ни кираса, ни каска мне в Вундерберге пока не нужны. Вот от чего я не смог избавиться, так это от привычки ходить с оружием. Здесь это было не принято, но переделать себя я не смог. Может, со временем…
Переселяться в собственный дом я не спешил. Гостиница меня вполне устраивала, да и Лота, откупленная мной на все время пребывания, была рядом каждую ночь. История о женихе, лишившем ее девственности до свадьбы, а потом отказавшемся от невесты, была правдивой только отчасти. Приготовления к свадьбе шли своим чередом, но когда будущий муж застал будущую жену под кустом с соседом… Может, один бы раз и простил, но когда невеста попалась второй раз, уже с другим, а потом с третьим…
Девка была чистоплотна и ненавязчива. Радовалась, если я покупал ей дешевые украшения (или дешевые по моим меркам?), давал ей деньги на тряпки, но сама никогда и ничего не просила. Я как-то предложил купить для нее домик, но она отказалась:
– Вот скажи, Артаке, тебе нравится девок в постели мять? Нравится. А мне нравится ноги перед мужиками раздвигать. Будет у меня дом, кто ко мне будет ходить? Женатые бюргеры не пойдут, гостей заманивать надо. Если только подмастерья сопливые, так на хрен они нужны. Тут интереснее.
Обычно в порыве откровения шлюхи рыдали, кляня свою жизнь, обзывая нас, мужиков, козлами, а то и похуже.
– Сама говорила – по морде бьют, голой выкидывают, – вспомнил я.
– Так ведь не часто бьют. Подумаешь – съездят разок-другой, не убудет, – ухмыльнулась девка. – И голой всего один раз выкинули. Сама виновата – сразу с двумя сговорилась. Думала, с одним сначала пупок потру, с другим позже. А они вместе пришли. Нет бы одному подождать, так обиделись. Зато – жизнь у меня веселая.
– А будет свой дом, глядишь, кто-нибудь и замуж возьмет, – уговаривал я.
– Возьмут. Только на хрен мне замуж? Вон, подружки мои бывшие, нос от меня воротят – курва подзаборная, а у самих что за жизнь? Круглый год беременные, детишек куча. Скукота! Они мне, курицы, завидуют!
– Чему тут завидовать? – удивился я.
– Так все просто, – доверительно сообщила мне Лота. – Все мужики кобели, а бабы сучки. А каждой сучке охота, чтобы на нее больше кобелей вскочило.
– Старость придет, кому ты нужна будешь? – попытался увещевать я девку.
– А кому старики нужны? Они никому не нужны. Дети да внуки ждут, чтобы окочурились. Что проку от старика, который лежит целый день да под себя ходит? Одна вонь. Помню, матушка моя говорила про бабку, свекровь свою, мол, когда же тебя, дуру старую, Господь приберет? Не хочу я до старости доживать. Лет бы до тридцати дотянуть – так и ладно. А до этого еще чертова уйма.
– Уйма, это сколько?
– Одиннадцать, а может, двенадцать, не считала, – беззаботно отмахнулась Лота.
В ее возрасте тридцать лет кажутся старостью. Но Лота еще не знает, что, если она доживет до тридцати, ей захочется дотянуть до сорока, а там и до пятидесяти. Но ее жизнь – это ее жизнь, и лезть с поучениями я не имел права. Да и не хотел…
Лота проснулась, когда я заказывал завтрак. Ей нравилось, что заказ делается на двоих, чего ее прежним клиентам не пришло бы и в голову.
В первое время она изумлялась, видя непьющего солдата. Потом привыкла. Чуть тяжелее далось понимание, что я не люблю пьяных женщин. Сама же она была не прочь пропустить стаканчик-другой, но из-за желания угодить клиенту терпела.
– Месяц уже с одним мужиком сплю! – вдруг заявила Лота, усаживаясь за стол.
– А кто неволит? – равнодушно сказал я. – Постояльцев много, иди…
– Ты же меня у хозяина на весь месяц взял, не поскупился. Если уйду, деньги придется возвращать, а Паташон ругаться будет. Он же перед тобой на задних лапках ходит. Говорит – ни разу такого богатого постояльца не было. Даже чистоплюйство твое уважает. Мол, другие на простынях по два месяца спят, а этому каждую неделю новые подавай.
– Не волнуйся. Скажу хозяину, что деньги обратно не возьму.
– Так я потерплю, – ухмыльнулась девка. – Мне тоже на чистых простынях кувыркаться нравится. Да с тобой и поговорить интересно. С другими-то что? Никакого разговора, одно пыхтение. Вот, помню…
– Давай без воспоминаний, – поморщился я.
– Странный ты, – заметила Лота. – Другим мужикам в твоем возрасте, им даже нравится, когда я про прежних клиентов рассказываю. Их это даже заводит.
– Вот ты другим и рассказывай.
– Как скажешь, – кивнула Лота. – Ты, когда на крысе своей женишься, часто ко мне приходить станешь?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Как сейчас можно говорить – часто ли, редко ли? Как пойдет. Давай лучше завтракать.
– Ты уж меня прости, что не в свое дело лезу… – начала Лота. – Не разозлишься? Про тебя и жену твою будущую, – уточнила девка, подтягивая к себе творожную запеканку.
– Если начала, договаривай.
– Ты бы свою невесту прямо сейчас завалил, – посоветовала Лота, принимаясь за еду.
– А зачем? – удивился я.
– Затем, что ты, как дурак, обещание дал.
– Ну, дал обещание, ну и что? – хмыкнул я, откусывая кусок сосиски.
– Где это видано, чтобы муж к жене в спальню не заходил? – хихикнула Лота. – Если ты не будешь собственной фрау юбку на нос задирать, другой найдется. Вот я и говорю – если ты со своим словом носишься, как дурачок со свистулькой, то прямо сейчас хватай свою фрейлейн и в куст тащи. Ей и понравится. А не сразу понравится – ты ее еще разок-другой утащи. И слово свое не нарушишь, и девка довольна будет.
Конечно, не дело, если шлюха ведет с тобой разговор о твоей же собственной невесте, но в сущности-то она права. Другое дело, что под куст я фрейлейн Йорген не потащу. И не потому, что я такой хороший и благородный, а потому, что не хочется мне быть с фрейлейн даже в постели, а не то что под кустом.
Ничего не сказав Лоте, я доел завтрак и принялся собираться. Девушка же улеглась обратно в постель.
– Опять будешь весь день спать? – улыбнулся я. Водилась за ней такая слабость. Дай волю – спала бы целыми днями и ночами.
– Ага, – вяло отозвалась Лота. – Может, я в шлюхи-то подалась, чтобы отоспаться? Пока из дома не выгнали, спать некогда было, – пожаловалась она, – спозаранку коров доить, днем свиней пасти. Вечером – опять коров доить. А тут – благодать! Ночью работаешь, днем спишь, что еще надо для счастья?
– Сказать, чтобы на обед разбудили? – поинтересовался я.
– Не надо, – зевнула Лота. – Проснусь, сама вниз спущусь, найду чё-нить на кухне, не впервой. Иди, не мешай. Расскажешь вечером, чего там с мостом решили…
Мои арендаторы – народец с хитрецой и своей выгоды никогда не упустят. Вот и вчера ко мне явилась депутация с дальних хуторов. Мол, ваша милость, неплохо бы мостик через ручей починить, а то в объезд ездить далеко. Может, придумаете чё-нить? Ручей-то мелкий, всего ничего, сами бы сделали, да руки не доходят. И еще – ручей этот, он как раз поперек ваших земель течет. Ежели на то вашей милости соизволение будет, так подкиньте взаймы талеров пять, а лучше шесть. А уж они сами строителей наймут, а к следующему году все будет готово. А за это, со всею душой, когда-нить да чё-нить сделаем и талеры возвернем. А лучше – Бога будем за ваше здоровье молить, оно и надежнее и бесплатно!
Денег на ремонт мне было не жаль, но дело в принципе. Знаю я этих пейзан – деньги возьмут, а потом будут тебе в глаза глядеть, слезу пускать, а за спиной смеяться. Тем паче вся округа прекрасно знала, что новый владелец имения деньги на ветер кидает. Чего бы дурака не подоить? Пришлось объяснить, что «забесплатно» от меня можно только по шее получить, а мостик, если он нужен, будем строить вместе. Если говорите, всего шесть талеров, то так и быть – три талера вношу я, а три – вы. Услышав сумму, крестьяне взвыли, заохали и принялись ныть, что у них-де с деньгами совсем-совсем худо. Талер, с большим скрипом, они наскребут, а дальше – ни-ни…
Не исключено, что я просто плюнул бы да выдал искомые талеры, но тут приехала Кэйтрин и сразу расставила все (и всех!) на свои места. Как оказалось, строить мосты и ремонтировать оные – прямая обязанность арендаторов. А ежели хозяин имения построит мост за свой счет, пейзане обязаны мне платить мостовой сбор.
Эх, хитры мои арендаторы. Получили бы деньги, а никаких бы мостовых не платили. А за что? Сами построили.
Прежде чем принимать решение, нужно все посмотреть собственными глазами. Может, не ручей это, а ручеек, который ворона вброд перейдет?
Дорога, по которой мы с Гневко отправились, часа через два уперлась в остатки старого моста. Несмотря на утренний туман, было хорошо видно, что по моим владениям течет не ручей, а небольшая речка – не особо глубокая, но извилистая, со стремительно несущейся водой, где плещется какая-то рыба. Рассмотреть не сумел, да все равно бы и не понял. Может, форель? Если она, очень даже неплохо. Заведу себе удочку, будет чем скоротать время. Благородному господину ловить рыбу неуместно, но я не благородный господин, мне можно. Красиво здесь. Может, павильон тут поставить или беседку? Посидел, природой полюбовался, спустился вниз и рыбку половил. Здорово! И повод от супруги сбежать.
Я спешился и, оставив Гневко на берегу – нечего ему копыта по камням бить, да еще в тумане, – спустился ниже, к самой воде. Судя по всему, весной речушка превращается в полноводную реку, подтопляет берега. Вон, посреди стремнины виднеются камни – не иначе, остатки опоры с волноломом.
– Не следили людишки за мостом, его и размыло, – услышал я сзади хриплый голос и одновременно с ним тревожное ржание гнедого, предупреждавшее об опасности.
Разворачиваясь и одновременно вытаскивая клинок, я слегка опешил. Из тумана проявился детина, ростом с полтора меня, одетый в коричневый костюм, плотно облегавший мощное тело. Приглядевшись, я ахнул – это был не костюм, а плотная длинная шерсть, а на волосках переливались капельки росы… В руке гигант держал камень с мою голову. Ладно, в тумане я его не увидел, но почему не услышал? И не учуял – разило от парня, как от мокрой собаки.
– Ты, человечек, железкой бы не размахивал, – дружелюбно сказал детина, перекидывая камень из руки в руку. – Ты же и замахнуться не успеешь.
– Проверим? – осклабился я, готовясь пойти в атаку. Первый испуг прошел, а здоровяк уже не вызывал страха. У него камень, а в меня еще нужно постараться попасть.
Детина внимательно посмотрел на меня, оценивая опасность. Сказал довольно рассудительно:
– Если ты новый хозяин, можно и без проверок. Работу дашь – без драки обойдемся.
– Работу? – удивился я, останавливая клинок, уже нацеленный в бок гиганта. – Какую работу?
– Ты меч-то вначале убери, – предложил парень. Подавая пример, выбросил камень.
Поколебавшись, я убрал меч в ножны.
– Я бы хотел…
Досказать свое пожелание парень не успел. А как тут успеть, если Гневко, соскочив с крутого берега и плюнув на риск сто раз сломать себе ноги, сбежал вниз, со всего маху двинув плечом здоровяка…
Я больше испугался за коня, чем за незнакомца. С Гневко нас связывает даже не дружба, а родство. Сколько раз он спасал мою никчемную шкуру – не счесть, а я только и делал, что подставлял гнедого. А этот парень – так я его первый раз вижу. Жалко, наверное… К счастью, конь упал не на камни, а на здоровяка.
– И-го-го! – выдохнул Гневко, поднимаясь. Поставив передние копыта на поверженное тело, мотнул головой – добивай, мол, чего ждешь?
– Ты подожди, он нам сделать чего-то обещал. Сними с него лапы-то. Может, живой еще?
– Го! – возмущенно отозвался гнедой, мол, у него не лапы, а ноги, но копыта убрал.
– Да ладно, не ругайся, – примирительно погладил я гнедого по морде. Не удержавшись, ощупал ноги у Гневко, потрогал выступающие лопатки. Фух, все в порядке! Посмотрев на кручу, присвистнул – как мы обратно-то подниматься будем?
В это время здоровяк зашевелился и начал глухо стонать. Удивительно, что вообще жив остался. Я отцепил баклагу с водой и принялся поливать на лицо парню. Очухавшись, здоровяк слегка приподнялся, сел и грустно сказал:
– И почему меня скотина не любит?
– Го-го! – угрожающе рыкнул гнедой, обидевшись за «скотину», а я, чтобы избежать очередного скандала, торопливо встал между гнедым и парнем.
– Тебя как зовут-то? – поинтересовался я, чтобы отвлечь внимание.
– Дыр-Тыром меня зовут, – сообщил здоровяк, ощупывая шею.
– Значит, будем знакомиться, – кивнул я. – Меня можешь называть Артаке. А это мой конь, Гневко. Ты откуда тут взялся, Дыртыр?
– Не Дыртыр, а Дыр-Тыр, – скривил морду парень.
– А какая разница? – удивился я.
– Если ты говоришь Дыртыр, ругательство получается, вроде вашего – сучий потрох. А Дыр-Тыр, это по-нашему – Самый Желанный и Любимый, Появившийся Для Услады Своих Родителей.
– Ух ты, – восхитился я. – В двух словах и столько сказать!
– Конечно, – самодовольно хмыкнул парень. – Это у вас, у людей, столько сказать нужно, а у нас просто – два слова, и все!
– А ты разве не человек? – не понял я.
– Так шойзель я, разве не видишь? – удивился парень.
– А где я их мог видеть?
– Подожди-ка, – нахмурился здоровяк. – Если ты Артаке, на гнедом коне, получается, что это ты моему братцу промеж ушей засветил? А говоришь – шойзелей не видел.
Мне бы сейчас сесть наземь или упасть на руки (сиречь копыта) верного коня. Но я уже устал удивляться. Вспомнил вдруг, как два года назад мы с Гневко переезжали через мост, а смотритель моста – здоровенный детина (я еще удивлялся – бывают же такие?) потребовал фартинг. По ошибке дал ему талер – монеты по весу одинаковые, можно и перепутать, а когда заметил и попросил у парня вернуть или дать сдачу, он начал показывать непристойные жесты… Значит, это был шойзель.
– А братец сказал, за что по башке получил? – поинтересовался я, на всякий случай нащупывая рукоять меча.
– Сказал, – вздохнул Дыр-Тыр. – Говорит, с тех пор всем проезжим сдачу сдает и не жульничает. А то, что получил, так за дело. Он, братец мой – Гыр-Дор, счастливец. У него мост есть, за это и башку не жалко подставить.
Тут шойзель снова вздохнул, да так тяжело, что мне захотелось прижать его к груди и утешить. Кажется, и гнедой был рад погладить несчастного по головке, вот только копыта для этого не приспособлены.
– Ты подожди, не трави душу, – попросил я. – Толком скажи – что за работа тебе нужна и при чем тут мосты? Или вы как брауни – те к домам приставлены, а вы к мостам?
– Да какие брауни! – возмутился шойзель. – Брауни, они на все готовое приходят, а мы, шойзели, сами мосты строим. Если шойзель уйдет, кто будет за мостом следить? Вот с этого моста шойзель ушел. Может, умер, может, еще что. Тут камень водой вымыло, там балка прогнила – чинить нужно вовремя. У нас ведь как, – слегка успокоившись, начал объяснять Дыр-Тыр, – если ты ни одного моста в своей жизни не создал, вроде бы и не шойзель. Ни одна шойзелиха за меня замуж не пойдет. А как я мост построю, если заказчиков нет?
– Словом, ты хочешь через эту реку мост построить и при нем смотрителем быть? – сделал я вывод.
– Так я тебе про то и толкую, – расцвел шойзель. – Мы, шойзели, самые первые мостостроители в мире. Ни гномы, ни эльфы лучше нас мосты не построят. А уж как вы делаете – так смех один. Чуть паводок какой, наводнение – и нет моста! А все потому, что талера жалко. Эх, люди, люди…
– И вся работа – один талер? – недоверчиво протянул я.
– Ну, сам посчитай, – принялся загибать пальцы шойзель. – Камни, они бесплатно – вон их тут сколько. Но обтесывать я чем буду? Стало быть, надо кирку купить, тесла – штуки три. Это раз. Деревья рубить, пролеты строить – топор и пила понадобятся. Это два. Инструменты у гномов куплю, они задешево уступят. Мост буду строить – надо еду покупать. Это три.
– Считай, что договорились, – сказал я, протягивая шойзелю руку. Глупо поступил, надо было кулак дать – Дыр-Тыр бы все равно не заметил, а мне бы не так больно.
Размяв ладонь после «рукопожатия», полез в кошелек. Выдав парню монету, спросил:
– Говоришь, еду будешь покупать, пока мост строишь, а чем ты потом питаться будешь?
– Так много ли мне надо? – пожал шойзель плечами. – Я, хозяин, десяток-другой форелек поймаю, мне на день хватит.
– Интересно, – протянул я, потому что мне действительно было ужасно интересно. Не удержавшись, стал расспрашивать дальше: – А мостовые деньги кому идут?
– Вот тут вот, хозяин, надо отдельно договариваться, – прищурился шойзель, почти как мой арендатор. – Если народу много ходит, все пополам – половина тебе, раз мост на твоей земле, половина мне. Но я тут уже с год живу, людей немного через реку переправляется. Хорошо, если за день одна повозка проедет или мужик пройдет. Может, ты без мостовых пока обойдешься? А мне еще приданое собирать.
– Приданое?
– Да, приданое, – подбоченился шойзель. – Это у вас, у людей, жена приданое в дом несет, а у нас по-другому. Я должен вначале мост построить, денег скопить, а потом уже свататься буду.
– И супругу сюда приведешь? – нахмурился я, представив, как в моих владениях резвятся два шойзеля. А потом еще и шойзелята пойдут. Они же мне всю форель выловят!
– Ну, как такое можно?! – ужаснулся шойзель. – У нас шойзелихи в сурах живут – ну, поселках таких, детей растят. А мы у мостов обитаем и к женам один раз в месяц приходим.
– Не маловато?
– Нам хватает, – важно изрек Дыр-Тыр. Посмотрел на меня высокомерно, почти как Кэйтрин, но скис. Тяжко вздохнул: – Я уже и мечтать перестал, что собственный мост отстрою. А одному худо жить, тоскливо. Я в лесу нору отрыл, камнем выложил. Думал, может, кого из человеческих девок к себе приведу? А они, как увидят меня, орать начинают и бегут. И чего им не так?
Мы с Гневко переглянулись и, не сговариваясь, заржали.
– Ты, парень, хотя бы набедренную повязку носил, – посоветовал я, утирая слезы. – Шерсть длинная, но девок пугать не надо.
– Иг-го-го! – строго добавил гнедой, а шойзель, к моему изумлению, его понял.
– Чего ты врешь-то? – окрысился он на Гневко. – Где это видано, чтобы порядочный шойзель на кобыл западал? И не пугал я твоих кобыл!
– Да шутит он, – принялся успокаивать я обиженного Дыр-Тыра.
– Шуточки у вас, – фыркнул шойзель. – Где я повязку набедренную в лесу найду? Да и зачем она мне, если моста нет и невесты тоже?
– Пришлю я тебе кожи кусок, – пообещал я, не понимая, какое отношение имеет повязка к мосту и невесте. – Сделаешь из нее пояс подлиннее, «хозяйство» прикроешь, можешь еще и карманы изладить, чтобы было куда деньги складывать. Да, – вспомнил вдруг я, – это не ты ли зимой медведя из берлоги прогнал?
– Это он мою нору занял, пока я на речку ходил, вот и пришлось прогнать, – пояснил шойзель. – А потом меня люди ловить пытались. Дураки какие – ямы рыли, капканы ставили, словно я слепой, пива притащили бочонок, в лесу оставили. Верно, сонного зелья сыпанули, я потом всю неделю дристал, – пожаловался Дыр-Тыр.
– Ну ты хорош… – протянул я. – Мог бы и догадаться, что бочки в лесу не растут. А если бы тебе туда яда сыпанули?
– Так пиво-то свежее было, – хохотнул шойзель. – Свежее, чего не выпить? А человеческая отрава на меня не действует, – похвастался он. – У меня брюхо железное.
– Яд, парень, он разный бывает, – хмыкнул я. – Хороший яд, он кого угодно свалит – хоть человека, хоть шойзеля. А тебя на хрена ловили, кому ты нужен?
– Как это – кому нужен? – возмутился шойзель. – Люди нас ловят, потому что работники мы хорошие. Мы и лес валим, и камни таскаем. А куда денешься? В яме посидишь день-другой, жрать захочешь – будешь задаром трудиться. Вон, дядьку моего троюродного король Ботэна поймал, на цепь посадил и заставил с вашим герцогом биться. Страсть, как оно было! Дядька прошелся с дубинкой – всех солдат словно голыши по весне волной размело! Вот во второй раз дядьке не повезло…
– Герцог против твоего дядьки лучников поставил, – досказал я, а Дыр-Тыр лишь вздохнул.
– Слушай, а почему ты сюда пришел? – спросил я. – Год здесь торчишь, а если бы дальше никто не нанял? Поймали бы тебя, запрягли. Рек тебе мало?
– Мне здесь место выделено, – солидно пояснил Дыр-Тыр. – Батюшка меня сюда привел. Сказал – мост здесь рано или поздно восстанавливать станут, вот и нанимайся на работу. Я по деревням прошелся – а все отмахиваются. Мол, у самих денег нет. Будет хозяин новый, к нему иди. Ну, я тогда в лес и ушел, ждать стал. Мужики на днях приходили, полталера за работу сулили. А я решил, что неспроста это. Может, хозяин появился? Дождался.
«Вот ведь жуки-навозники, – беззлобно выругал я своих арендаторов. – И меня подоили бы и парня бы обделили. Но таковы уж крестьяне, что с них взять?»
Нам с гнедым было пора возвращаться – были какие-то дела, о которых мне вчера говорила Кэйтрин, и их обязательно нужно решить до обеда, а еще надо вывести Гневко наверх. Можно бы и тут, но слишком много камней, а мне не хотелось рисковать.
– Где бы нам бережок пологий найти? – поинтересовался я.
Дыр-Тыр, вместо ответа, взвалил гнедого на шею и побежал наверх. Я даже не успел опомниться, как шойзель оказался на берегу.
К тому времени, пока я вылез на берег (не молоденький по камням скакать!), нового работника уже не было. Наверное, помчался закупать инструменты. Гнедой при моем приближении нервно пристукнул передним копытом…
– Не переживай, никто не узнает, зато быстро, – утешил я Гневко, понимая, что тяжело было боевому коню висеть, словно овце, на шее пастуха.
В ответ гнедой что-то глухо пробурчал, но стремя подставил.
В усадьбе меня уже ждали. У дома отиралось человек десять крестьян и Кэйтрин, выражавшая крайнюю степень недовольства. Она и так ходила с кислой физиономией, но сегодня превзошла саму себя – словно съела два фунта лимонов. Обиделась, что вчера мужики потребовали, чтобы их спор разрешал сам хозяин земли, а не его невеста… Мол, при всем уважении к старой и будущей госпоже – не ее это дело.
Я еще не настолько вошел в роль хозяина, чтобы здороваться, не слезая с седла. Помнил, по прежней солдатской жизни, что у крестьян существуют традиции и правила. Сидящего в седле человека они будут уважать и бояться, но вот искренними не станут. С пешими-то они тоже не шибко искренни, но все-таки.
– Ну, господа селяне, о чем спор? – весело поинтересовался я, выбирая взглядом самого старого. – Говори, уважаемый… Уж прости, что имя твое не знаю.
– Кифер я буду, ваша милость, – поклонился дед, польщенный оказанным вниманием.
– Так, о чем спор, дорогой Кифер? – улыбнулся я как можно шире, отчего старик почему-то задергал беззубым ртом.
– Дело тут непростое, господин Артаке. Два года назад Хейко повздорил с Гюнтером из-за межи. Гюнтер сказал, что Хейко его межу запахал.
– Запахал, – степенно кивнул тучный крестьянин в недорогом, но приличном камзоле. – А потом стал говорить, что это его земля.
– Неправда, не запахивал я межу! – выкрикнул молодой мужик в нарядном кожаном жилете и шапочке с пером. – Эта земля мне господином Йоргеном дана в пользование, я за нее плату пять лет вношу. А допрежь мой отец и дед от этой земли кормились.
Народ зашумел. Кто-то был на стороне Хейко, а кто-то поддержал Гюнтера. В деревне земельные споры приводят к ссорам, а там и до драки недалеко.
– Тихо! – гаркнул я так, что крестьяне присели, а фрейлейн Кэйтрин вытаращила свои маленькие глазенки и открыла от изумления рот. Дождавшись тишины, уже спокойно спросил: – А почему ссора случилась два года назад, а не раньше? – Приподняв ладонь, остановил жестом готовых к крику спорщиков: – Кифер, говори лучше ты.
– Так все просто, господин Артаке. Раньше они на своих полях разное сеяли: если Гюнтер брюкву, то Хейко – пшеницу, если Хейко овес, то Гюнтер – лен. Захочешь – не спутаешь. А в тот год оба горох посеяли, а он взял да перемешался.
– От меня-то вы что хотите? – спросил я. – Участки перемерять будем или как?
– Не-е, господин Артаке, – испугался старик. – Перемерять – так это времени уйма уйдет, а как начнем мерить – еще хуже будет. Пережил я одно межевание – чуть друг дружку до смерти не поубивали. Вы уж сами решите – где земля Гюнтера, а где Хейко, а где межа ихняя.
– Ладно, – обреченно сказал я. – Тогда землю надо смотреть. До обеда успеем?
Старик посмотрел на небо, склонил голову к плечу.
– Не, господин Артаке, не успеем. Вон, солнышко к полудню заворачивает. Пока идем, то да се. После обеда токма.
– Вот и ладно, – сказал я, радуясь, что могу немного отсрочить свой позор. – После обеда в поля идите, а мне мальчонку пришлите, дорогу показать.
– Сделаем, – поклонился мне дед, а следом за ним и остальной народ.
Я проводил взглядом крестьян, расходящихся с довольным видом. Не иначе, надеются, что новый хозяин сразу решит их проблему. Они два года спорили, судили-рядили, а я должен вот так вот и сразу… Мне-то откуда знать? А не спросить ли у Кэйтрин – как в этом случае поступал ее отец, но, перехватив ее взгляд – слегка презрительный и донельзя злорадный, – передумал. Вряд ли существуют какие-то схемы или чертежи, где четко обозначены границы участков. А если бы они и были, что бы мне это дало? Все равно пришлось бы искать землемера, перемерять землю. А начни перемерять – правильно старик сказал, поубивают друг дружку. Выяснится, что на самом-то деле у одного земли больше, а у другого меньше. Придется думать.
Обедал я нынче в собственном доме, в собственной же столовой, сидя во главе огромного стола, рассчитанного на большую семью или на две дюжины гостей. Дубовый стол, дубовые кресла во главе стола – одно побольше, другое поменьше, чуть дальше – дубовые стулья, потом табуреты. Дубовые, кстати. Можно рассаживать гостей согласно занимаемому положению и рангу, а самому сидеть дуб дубом.
Есть пришлось в одиночестве, потому что невеста обедала в доме для слуг. Вроде бы не положено жениху и невесте до свадьбы обитать под одной крышей, чем мы оба были довольны. Ну, а что будет потом, после свадьбы… ну, там видно будет.
Курдула сварила замечательный суп, приготовила изумительное жаркое. Но из-за предстоящего дела ложка не лезла в рот. И как мне эти межевые споры решать, черт его знает.
– Вы чего это, господин Артаке, мало поели? – забеспокоилась стряпуха. – Или невкусно?
– Да нет, что ты! Все очень замечательно. И ты у меня самая лучшая кухарка, – успокоил я старуху. – Думаю, как спор решить.
– О меже? А чего о ней думать? – удивилась стряпуха. – Придете на поле, черту прочертите, как бог на душу положит, вот и все. Господин Йохан всегда так делал.
Ну, умное что-нибудь скажете. Но если жаркое не съедите, я вас из-за стола не выпущу, – пригрозила Курдула.
– Да съем я его, съем, – пообещал я. Вспомнив о новом работнике, поинтересовался: – Ты не слышала, чтобы шойзели мосты строили?
– Так лучше их строителей и нет. Вон, по всей округе мосты стоят.
– Значит, я правильно сделал, что шойзеля нанял, – заключил я.
– Конечно, правильно, – всплеснула руками стряпуха. – Молодец вы, господин Артаке, коли шойзеля подрядили. Теперь и мост будет, и присмотр за ним. Только надо бы, чтобы шойзель женился скорее, а не то скандал может быть.
– А какой скандал? Мне наш, как там его – Дыр-Тыр говорил, что девки от него убегают. У него это… – замялся я.
– Хозяйство, что ли? – засмеялась Курдула. – Хозяйство-то у него славное! – мечтательно вздохнула старуха. – Так не для девок оно, а для баб. Вон, будут бабы к нему каждый вечер бегать, а мужики рассердятся. А хуже всего, что какая от него понесет – помрет при родах.
– Почему? – не понял я. Потом догадался: – Младенец большой, выйти не сможет?
– Вот-вот, – кивнула стряпуха. – Так что узнавай, господин Артаке, сколько ему денег на приданое нужно, сразу отдай, да пусть твой шойзель идет да на своей шойзелихе женится. Шойзели, если женаты, один раз в месяц к бабе своей сбегают и потом на человеческих баб не глядят.
– Узнаю и отдам, – кивнул я.
– А что шойзеля наняли, так вы молодец! – еще раз похвалила меня кухарка.
Ну хоть что-то нужное сделал для хозяйства. А как с межой-то быть? Я вяло ковырял жаркое двузубой вилкой (сам покупал!), но ничего толкового в голову не приходило. Не хотелось выглядеть глупым. Это для меня земля – так, средство вложения денег, а для крестьян земля – это все. И тут меня осенило. Земля – это все? Пусть поклянутся землей, а еще лучше – пусть в знак своей правоты съедят по горсти. Тот, кто не прав, наверняка испугается! Где-то я о таком уже слышал, но не важно. Я – молодец!
Жаркое было сметено мгновенно, я был готов решить непосильную задачу. А тут как раз и мальчонка-проводник прибежал.
Жеребец относился к детям хорошо, поэтому я усадил мальчишку перед собой и поскакал в поле, где меня уже ждали. Кажется, собрались не только из ближних деревень, но и с дальних хуторов – летом много работы, но развлечься немножко очень хочется.
Оставив Гневко на попечении счастливого мальчишки (он теперь долго останется героем в глазах сверстников), я подошел к крестьянам.
– Показывай, где межа была, – кивнул я старому Киферу.
Старик повел меня к узкой полоске – пара ярдов, не больше, – зажатой между посадками пшеницы. А может, ячменя. Нет, ячмень в здешних местах не выращивают, значит, пшеница. Или рожь. Эх, сколько нами было потоптано и сожжено полей, мог бы и научиться различать. Ан нет. До сих пор не сумею отличить ржаной колос от ячменного.
– Как только Хейко и Гюнтер спорить стали, то порешили мы, что пока хозяин спор не разрешит, оставить между ними зазор, – пояснил старик. – Мы уж и к господину Мантизу обращались, а он в городе безотлучно сидит. Говорит – разбирайтесь сами.
– А почему сами не разобрались? – поинтересовался я.
– Пытались, – виновато вздохнул старик. – Мы уж и так и эдак. А Хейко с Гюнтером каждый на своем стоит, клянутся и землю на этом ели.
«Твою мать! – выругался я про себя. – Они уже и землю поели! Ну, что же теперь делать?»
Но показывать собственную беспомощность нельзя. Изображая глубокое раздумье, я встал на «границе», уставился вдаль. Совершенно не представляя, что делать дальше, кивнул мужикам:
– Хейко, возьми длинную палку и прочерти границу. Покажи, как твоя межа должна идти.
След, проведенный Хейко, был хорошо заметен. Когда он закончил, я кивнул второму спорщику:
– Твоя очередь.
Пока Гюнтер рисовал собственную черту, я тихонечко недоумевал – какого черта? Если и была нестыковка, то дюйма в два от силы. Где-то черта Гюнтера заступала черту Хейко, а где-то, наоборот, – отступала. Чего тут спорить? Сколько колосьев взойдет с одного дюйма, пусть даже и вытянутого на югер? А ведь сотня, не меньше. Сотня колосьев – это сколько зерна? А если перемолоть в муку и испечь хлеб? Один каравай? Булка? Или ломоть? По моим меркам – не очень много, но кого-то это спасет от голодной смерти.
Наверное, надо взять палку да самому провести границу. Хотя зачем самому? Среди крестьян стояла молодая, но довольно дородная фрау с ребеночком на руках – славным таким, толстоморденьким, с белыми волосами. Мальчик ли, девочка, кто их разберет в этом возрасте?
– Сколько ребеночку лет? – поинтересовался я.
– На Святого Георгия два годика исполнилось, – гордо заявила мамаша.
– Как звать-то чудо такое?
– Гетти она, Генриетта, – застенчиво сказала крестьянка, целуя ребенка в щечку.
– Можно? – спросил я согласия у мамаши и, получив разрешение, попытался взять ребеночка на руки. – Ну, не бойся, хорошая моя, иди к дяде.
Девчушка немного поупрямилась, прижимаясь к мамке, но в конце концов пошла, не испугавшись чужого дядьки. Я нянчился с Гетти, говоря, какая она красивая, славная, а народ взирал. Вначале – молча, а потом кто-то предположил громким шепотом, что хозяин решил перед свадьбой проверить – каково оно, деток в руках держать? Кто-то засомневался – а рыцарское ли это дело? Мол, сейчас как описает хозяина да припозорит! Но другой голос уверил, что если дите кого и описает, так это к счастью, а господин Артаке хочет счастливым стать с молодой женой.
Голоса, осуждавшие меня за тетешканье, были мужскими, зато я увидел восторженные глаза женщин, удивляясь – а как они таких тяжеленьких деток на руках носят? Сам-то я, если честно, первый раз в жизни держал ребенка.
– Ты ножками умеешь ходить? – спросил я у девочки, посматривая при этом на мать.
– Конечно! – отозвалась та. – Мы уже и бегать умеем!
– Вот и славно. Давай-ка, лапка, я тебя наземь спущу (ух, наконец-то!), мы с мамкой тебя за ручки возьмем. Вот, умничка, а теперь пошли…
Гетти доверчиво протянула мне одну ручонку, другую подала маме, и мы пошли.
– Гетти, ты тверже ступай, чтобы следы остались, – попросил я, и девчушка старательно принялась бить ножками о землю, проминая мягкую землю.
Идти втроем по узкой полоске, не задевая пшеницу, было трудно, но мы старались. Мы шли, а за нами полз недоуменный шепоток, сменившийся возгласами восхищения.
– Чё это хозяин-то?
– Дураки, он же межу намечает!
– Ох ты, господи!
– Вона, межа-то где будет!
– Невинный ребенок – глас Божий!
– А девка-то в тот год родилась, когда межи перепутали…
– Ну, умен наш новый хозяин.
Мы прошли до самого конца не останавливаясь, размечая детскими босыми пяточками межу. Возможно, крестьяне будут теперь рассуждать о мудрости нового хозяина, не задумываясь, что она, мудрость, взялась от безысходности…
