Глава восьмая. Дочь капитана

Бедренец смотрел на меня с искренним удивлением.

– Денис, ты хоть понимаешь, что ты идиот?

– Михаил…

– Ты открываешь дверь, видишь на пороге бомбу и удаляющуюся преступницу. Да, я понимаю, что обезьяньи инстинкты требуют немедленно убегать. Желательно даже прятаться. Но делать это в комнате с единственным выходом, на пороге которой лежит бомба? Почему ты не перепрыгнул через эти тухлые сасими и не кинулся за Машей? Шансов уйти из зоны поражения было больше на порядок. На два порядка!

Мы сидели в служебном помещении охраны – просторном зале с экранами, демонстрирующими пустые коридоры и офисы. Газпромовские полицейские, и живые, и кваzи, носились туда-сюда как ошпаренные. Видимо, происшествие и впрямь было нерядовое.

Бомбу унесли через пять минут после того, как Мшанин позвонил в охрану. Пришли двое кваzи, даже без противогазов – да и на что им противогазы, на них яды практически не действуют. Сейчас творение японской кухни вместе с интернациональной «колой» было надёжно закрыто в герметичном стальном контейнере (мобильник на всякий случай срезали и унесли на проверку). В такие контейнеры, «бомбоящики», прячут подозрительные объекты на станциях метро и в других общественных местах, они способны выдержать взрыв трёх килограммов тротила и абсолютно герметичны. У охраны такая бронированная капсула, как выяснилась, тоже имелась.

Нас троих доставили вниз, усадили на диван и укутали в дурацкие пластиковые одеяла из теплоотражающей плёнки. Все мои попытки объяснить, что я не в шоке, не замёрз, работаю в спецслужбе и должен преследовать преступника, разбивались о непреклонную заботу охранников. На мне поправляли одеяльце, успокаивали и просили не нервничать.

Только когда через час приехали Бедренец и Настя, меня всё же избавили от навязчивой заботы. Мшаниных отвели в сторону, где их продолжали расспрашивать охранники, что Библиотекарю явно нравилось не больше, чем мне. Зато я был вынужден выслушивать отповедь Михаила.

К сожалению, вполне заслуженную.

– Я не мог оставить Мшанина с ребёнком…

– Если бы ты просто крикнул им «бегите», этого было бы достаточно. На что ты рассчитывал? Что дверь герметична?

– Я хотел выбить окно. Ветром бы выносило…

– Всё бы втягивало из коридора в комнату! – Михаил страдальчески посмотрел на меня. Он где-то успел разжиться новым пиджаком и белой рубашкой и снова выглядел привычно-старомодно. – Ты физику не учил в школе? Окна не бил в детстве? Впрочем, здание бы ты обезопасил, но себе и Мшаниным устроил гарантированную газовую камеру!

– Михаил, но бомба не взорвалась! – я помедлил и сказал. – Может, там вообще бомбы нет. Может, это просто суши и кола…

– Суси, – поправила Настя. – В японском языке нет шипящих.

– Значит, парселтанг японцам недоступен… – вздохнул я. Пояснил: – Парселтанг – это змеиный язык из «Гарри Поттера», он сплошь шипящий.

– Клоун, – ещё раз выругался Михаил. – Была там бомба. Мобильник разобрали. Три грамма взрывчатки. Хватило бы разорвать бутылку. Так что… я полагаю, там не просто водичка с кофеином и сахаром…

– Там даже сахара нет, она диетическая… – ляпнул я. Михаил посмотрел на меня так, что я тут же заткнулся. – Извини. Это нервы. Я всегда начинаю глупо шутить, когда меня пытаются убить.

– Что бы я сказал Александру? – спросил Бедренец. – Ты испугался за чужого мальчишку, верно? Который, кстати, грозил тебя застрелить. А о своём сыне подумал? Я тебе поверил. Я разрешил тебе в одиночку поехать к Библиотекарю. Ожидал разумного поведения! А ты?

Я непроизвольно зевнул.

– Михаил, да, я балбес. Вместо того чтобы гнаться за Белинской, я совершенно непрофессионально попытался укрыться от бомбы. Признаю. Но сейчас уже два часа… полтретьего ночи. Или мы пытаемся всё-таки поймать Марию, или я еду спать. Заодно Найда успокою.

– Я уже ему позвонила и успокоила, – сказала Настя. Посмотрела на Михаила. Они будто о чём-то беззвучно говорили, хоть я и знал, что кваzи не телепаты. – Принесу кофе.

Она пошла к охранникам. Там, где есть полицейские или охранники, – есть и кофе. В хорошем автомате, который сам мелет зёрна, в капсульной машине, в древней джезве, стеклянном френч-прессе или итальянской гейзерной кофеварке. Ну или растворимый в банке, на худой конец. Полицейские и кофе – они лучшие друзья.

– Тут же всё в камерах, – сказал я. – Неужели она ушла?

– Ушла, – подтвердил Михаил. – Но её отследили.

– Взяли?

– Сам возьму. За ней следят, она никуда уже не сбежит.

– Михаил, ты же знаешь, это работа не для кваzи. Мы с тобой уже бегали по городу за опасной дамочкой, но та была мёртвая и опасная для людей. А эта – живая и опасная для кваzи. В группе захвата должны быть люди.

Бедренец молчал.

– И я один из немногих, кому ты всё-таки можешь доверять, – напомнил я. – Могу сказать волшебное слово.

– Ну скажи.

Я задавил порыв назвать одно из многих очень даже волшебных, но совсем не подходящих для ситуации слов.

– Пожалуйста.

– Ты хороший полицейский, Денис, – сказал Михаил негромко. Я вдруг почувствовал, что сейчас он говорит от души – уж не знаю, какая там душа у кваzи, но что-то, наверное, есть? И говорит то, что ему давно накипело. – Как бы ты ни ёрничал, какая бы ненависть тебя ни сжигала. Но ты знаешь, что до́лжно делать – и делаешь. Мы с тобой в этом похожи. Поэтому ты и кинулся к гражданским, вместо того чтобы убегать. Была бы под дверью граната – ты лёг бы на гранату.

Я не стал спорить. Я считал, что он не прав. Или не совсем прав. Но я не стал спорить, потому что сказал волшебное слово и очень надеялся, что оно сработает.

– Но сейчас ты не полицейский. Ты работаешь в человеческой спецслужбе. Неважно, чем человек занимается в спецслужбе – ведёт разведку, ловит иностранных шпионов, проверяет крупных чиновников. В любом случае у спецслужбы другие законы, не полицейские. Вначале выполняй задание, а потом спасай невиновных, будь они хоть дети, хоть старики, хоть беременные женщины.

– Ты возьмёшь меня на задержание? – спросил я в лоб.

– Почему ты считаешь это правильным? После своего фиаско?

– Потому, что я живой, – сказал я. – И – нет, я говорю не про управление кваzи. Маша могла меня убить в поезде, ударить ножом в спину. Могла взорвать бомбу под дверями офиса. Но она этого не сделала. Она почему-то не хочет меня убивать, неужели ты не видишь?

– А за городом?

– Михаил, мы слишком много о себе мним. Это была засада на Библиотекаря. Может быть, на тебя. Но меня там не ждали. Не знаю, где Мария сидела и командовала атакой, но твой Игорь меня бы убил. Она его остановила. Понимаешь?

– Игорь сказал, что ничего не помнит с определённого момента. Что им овладела ярость, он хотел убивать живых, дрался с тобой…

– А потом отключился.

Михаил кивнул. Нахмурился.

– Вот и я о том, – пояснил я. – Она его остановила.

Вернулась Настя, принесла чашку кофе, протянула мне. Я глотнул. Растворимый. Но крепкий и сладкий.

Я выпил кофе, будто лекарство, глядя на Михаила.

– Хорошо, – сказал Бедренец. – Поехали. Это выглядит чертовски нелепо, но, возможно, ты прав.

В большом городе всегда было легко затеряться. Даже в современном, где повсюду натыканы видеокамеры, отслеживается движение всех машин и перемещение всех мобильников. Конечно, можно изменить внешность – кваzи способны на это в достаточно больших пределах, а человеку на помощь могут прийти грим, маски, накладки на тело, особая одежда, воздействующая на компьютерные системы: мало кто знает, что определённые принты на рубашке или платье сводят нейросети с ума.

Тут важно, как рыбе, – не попасть на крючок. А если уж попадёшь, то рано или поздно тебя выудят.

Камеры отследили Марию через всё здание «Лахта-центра». Она успела выйти, но её идентифицировали при посадке в такси. Отследили сигнал мобильника. На Крестовском острове она вышла из такси в точке, где не было ни одной камеры, а сигнал мобильника исчез. Но через три минуты в машине, двигающейся по направлению к Петропавловской крепости, заработал новый мобильник, с давным-давно не использовавшейся сим-картой. Машина притормозила на Ординарной улице, а мобильник двинулся в сторону неработающего по ночному времени метро – где камеры снова увидели Марию. Она была в большой, не по размеру куртке с надвинутым на голову капюшоном, но ни обувь, ни джинсы не изменились. У метро Мария села в такси, и снова отключила телефон, но камеры уже зафиксировали машину и отслеживать начали мобильник водителя – до момента, когда Мария вышла на 11-й линии Васильевского острова. А через десять минут на верхних этажах дома 58 снова был зафиксирован сигнал её мобильника.

Всё это рассказал мне Бедренец, пока мы ехали в машине – слава Богу, не с Игорем, а с другим кваzи за рулём.

– Водителя такси допросили, он просто подвёз клиента. Водителя машины, который подвозил её с Крестовского, пока ищут, – закончил Бедренец. – Он, похоже, выбросил свой телефон и рванул куда-то за город.

– Готов поставить сто к одному, что водитель – кваzи, – сказал я. – И он сам не понимает, почему взялся подвести голосующую женщину, потом отдал ей свою куртку и рванул из города. Если бы это был сообщник, то она бы сменила внешность получше.

– Согласен, но его найдут, – сказал Бедренец. – Всё, Мария добегалась. Квартал оцеплен. К утру она всё расскажет.

Я поморщился. Не люблю такой категоричности, да и Михаилу она обычно не свойственна.

Квартал и впрямь был оцеплен, причём люди стояли на расстоянии прямой видимости друг от друга. И, кажется, это всё были живые.

– Откуда столько людей? У вас же «нет полиции»? – спросил я, глядя на молодые лица. За оцепление нас пропустили, лишь бдительно проверив документы. Несколько случайных ночных прохожих болтались за линией оцепления, снимая происходящее на мобильники. Им не мешали, видимо, в связи с полной безнадёжностью этого.

– Добровольцы. По большей части – курсанты и офицеры.

– Ага, – сказал я удовлетворённо. Этим достаточно было лишь намекнуть, что ловят преступника, убившего целый вагон курсантов, чтобы получить сто процентов добровольцев.

Мы остановились рядом с выходящим на 11-ю линию старым семиэтажным домом вполне приличного вида – эркеры, балкончики, фасад хорошо отреставрирован. Подворотня, впрочем, была тёмной и грязноватой.

Здесь оцепление даже не пробовало скрываться. Я насчитал человек двадцать в прямой видимости. Некоторые открыто держали оружие. Кваzи было всего двое или трое, будто мы и не в Питере.

– Не взяла бы заложников, – выбираясь из машины, сказал я. – Постучит в дверь к соседям, приставит пистолет к виску…

Михаил пожал плечами. Встал, глядя вверх, на одно из окон седьмого этажа. Окно было тёмным, а вот мы в светлой питерской ночи были как на ладони.

– Она должна понять, что выхода нет.

– Я готов пойти и поговорить с ней, – предложил я.

– Нет уж, Денис. Пойдут профессиональные переговорщики. Скажи спасибо, что я вообще взял тебя на задержание.

Честно говоря, на что-то другое я особо и не рассчитывал. Человеку, который трижды упускает преступника, вряд ли доверят переговоры о сдаче.

– Долго их ждать?

– Сейчас подъедут. Представитель попросил дождаться его людей.

– Понятно, – пробормотал я. – Ну… ему виднее, конечно…

У Михаила зазвонил телефон. И это была не древняя мелодия группы «Кирит Унгол», а самый обычный звонок.

Он достал трубку, глянул на экран, явно намереваясь сбросить вызов. Но вдруг замер. Потом осторожно поднёс трубку к уху.

– Да.

Настя посмотрела на меня и вдруг начала энергично жестикулировать, показывая то на дом, то на Михаила. Наверное, слух кваzи позволил ей услышать голос. Но я понял и сам.

– К вам поднимутся люди… что?

Михаил слушал довольно долго. Потом произнёс:

– Как я могу вам доверять?

Видимо, ответ был ожидаемым. Что-то вроде «никак, а разве у вас есть выбор?». Потому что Михаил вздохнул и сказал:

– Хорошо. Сейчас он поднимется.

Он прервал связь. Посмотрел на экран, опустил руку с телефоном. Сказал, не глядя на меня:

– Да, это Мария. Ты уже понял, верно? Она хочет говорить с тобой и только с тобой. У неё флакон отравы, если она её просто выбросит из окна – все живые в квартале полягут. Во всяком случае, она так говорит. У тебя есть пять минут на то, чтобы подняться в двадцать шестую квартиру. Гарантирует тебе безопасность. Мария попросила дать вам полчаса на разговор, а потом просит меня позвонить ей. Обещает, что убегать и прятаться больше не станет.

Он замолчал на мгновение, потом добавил:

– Я ей не верю.

– Я тоже, – сказал я. – Но мне кажется, что мы не верим в разное… Двадцать шестая, значит?

– Через подворотню, первый подъезд налево, тебе откроют.

Я кивнул.

– Пистолет вернуть? – спросил Бедренец.

Пистолет у меня забрали ещё газпромовские охранники. Отдали не мне, а Михаилу. В этом была некая справедливость, в конце концов, оружие совершило круг и вернулось к хозяину.

– Да нет, не надо, – сказал я. – В конце концов, у меня же есть мачете.

Подворотня и впрямь была грязновата и пахуча. Стыд и позор местным дворникам. Я прошёл во двор, повернул налево. У подъезда стояли два молодых парня. Живых. У одного было на поясе мачете, другой держал в руках автомат Калашникова. Ого, как серьёзно.

– Доброе утро, ребята, – сказал я.

– Ещё ночь, – поправил тот, что с автоматом. В ухе у него был наушник, смотрел он на меня не очень дружелюбно, но явно был предупреждён о моём появлении.

– Тогда доброй ночи. А когда утро-то начнётся? Когда рассвет?

Вот теперь на меня посмотрели как на идиота. Но парень всё-таки ответил:

– Ну… через час, наверное…

– Полчаса, – сказал тот, что с мачете, глянув на часы.

Я всегда подозревал, что люди, предпочитающие холодное оружие, более эрудированны, чем любители огнестрела. Я тому живой пример.

Впрочем, скорее всего у парня просто были умные часы с включённым астрономическим циферблатом.

– Ясно, – сказал я. – Ну что, впустите?

Парень с автоматом открыл мне дверь и сказал:

– Последний этаж. Лифта нет.

– Почему? – удивился я.

– Дом перестроен, это была чёрная лестница для прислуги.

Ох уж мне эти старые питерские дома!

Я молча двинулся по узкой лестнице. Стены были выкрашены тёмно-зелёной краской, ступеньки облуплены. Светодиодные лампочки под высокими потолками казались тут совершенно неуместными и, будто сознавая это, светили едва-едва. Сквозь узкие оконца с грязными стёклами свет вообще не пробивался.

Тут даже двери в квартиры были не на каждом лестничном проёме. На втором дверь была, на третьем она была наглухо заколочена едва ли не со времён Великой Отечественной, на четвёртом выглядела новенькой, но судя по мусору – давно не открывалась. Видимо, часть квартир имели выход и в парадный подъезд.

«Вот парадный подъезд, по присутственным дням…» трам-пам-пам…

Я дошёл до верха, на миг остановился отдышаться. Вверх вели ещё полпролёта, видимо, на чердак, но всё было наглухо перекрыто железной решёткой и горой хлама, среди которого угадывались велосипеды со снятыми колёсами, старые лыжи и санки, холодильник «ЗиЛ-Москва» без дверцы и старинный несгораемый шкаф. Узкие окошки выходили на внутренний двор, дверь на площадке была только одна, узкая и высокая.

Полуоткрытая.

Я осторожно постучал по двери. Тишина.

Нет, я не мог удержаться. Ну в кои-то годы оказаться в Питере!

– Кто стучится в дверь ко мне? – громко сказал я. – Он с мачете на ремне!

Увы, слегка искажённые, но бессмертные строки Маршака, повествующие о трудностях почтового сообщения в доинтернетную эпоху, тоже отклика не вызвали.

Я толкнул дверь и вошёл.

Квартира была симпатичная. Не законсервированная древность, как у Аристарха Ипатьевича, и не какой-нибудь ультрасовременный дизайн с голым кирпичом и элементами умного дома (такое, как ни странно, очень любят устраивать в старых домах). Обычная квартира, только планировка странная – чувствовалось, что выгорожено из части огромной квартиры. Большая гостиная, сразу направо от двери – маленькая кухня, со стоящими на подоконнике цветами и пряными травами в горшках – очень по-женски. Ещё одна дверь – наверное, совмещённый санузел. В гостиной стояла старинная изразцовая печь, кажется, даже действующая. По стенам висели фотографии морской тематики, в шкафах тоже хватало морских сувениров: раковины, куски коралла, старинный (или под старину) медный компас… Крыша была лучше всего – потому что это была именно двускатная крыша над гостиной, с большим мансардным окном. Изнутри крыша была обшита деревянными панелями, потемневшими от времени, но я сразу представил, как тут должно быть чудесно, когда идёт дождь, капли барабанят по крыше и по стеклу.

Окно, кстати, было открыто. Под ним стояла стремянка. На третьей ступени стремянки неожиданным натюрмортом стояла бутылка шампанского и два бокала.

Ну надо же.

Я пожал плечами, ухитрился зажать в одной руке бутылку (за горлышко) и бокалы (за тонкие высокие ножки) и полез в окно.

Мария Белинская сидела на крыше в паре метров от окна. Смотрела на восток. Тучи разошлись, будто и не лил дождь весь прошлый день. Было достаточно светло, чтобы крыши Санкт-Петербурга лежали под нами разноцветным ковром, пробитым шпилями церквей, иглой Адмиралтейства, редкими жилыми новостройками. «Лахта-центр» сиял вдалеке огромным, плохо огранённым драгоценным камнем.

– Признай, Денис, что он портит горизонт, – сказала Мария.

– Как по мне, так это ваши питерские заморочки, – сказал я, осторожно усаживаясь между окном и Белинской. Крыша была покрыта оцинкованным железом, влажным после ночи. – В любом старом городе должны быть высотные элементы. «Огурец» в Лондоне, Эйфелева башня в Париже, Останкинская башня в Москве…

– Москву уже ничем не испортишь, – равнодушно сказала Мария. – Такое же ужасное зрелище, как Нью-Йорк, только труба пониже и дым пожиже.

– Как угодно, – сказал я, примостившись понадёжнее и открывая бутылку. – Не бывал, сравнить не могу. Сейчас будет «бах», не упади.

– Сам не упади.

Бутылку удалось открыть аккуратно, без всякого «баха». Пряча пробку в карман (всё-таки культурная столица, нечего мусорить), я спросил:

– Почему именно крыша? Хотела уйти или прыгнуть?

– Хотела вспомнить детство, – спокойно ответила Мария. – Когда была подростком, мы часто лазили по крышам. Это в Питере популярная забава. Иногда удавалось пройти поверху десяток домов. Кое-где перешагивать, кое-где прыгать… дети не верят в смерть. Хотя насчёт уйти – ты тоже в чём-то прав.

– Неужели крышу не контролируют?

– Почему же не контролируют? Я вижу трёх снайперов. Они смотрят на нас. А если посмотришь вверх и на два часа – там висит квадрокоптер с выключенными огнями. Не уверена, что боевой, скорее наблюдательный.

– У тебя зрение как у кваzи, – сказал я, наклоняя бутылку. Осторожно налил бокал, протянул Марии. Та взяла не глядя. Я наполнил ещё один бокал. Бутылку зажал между колен. Спросил: – Ну так что? Сдаёшься?

– Я же сказала Бедренцу, что не буду убегать, – равнодушно ответила Мария.

– Уже хорошо. Может заодно объяснишь, что именно ты творишь?

– Я говорила. Пытаюсь помочь людям и кваzи. Я хочу только добра.

– Если бы каждый, кто говорил мне, что хочет только добра, давал мне по рублю… – Я задумался. – Пожалуй, у меня было бы рублей десять.

– Смешной ты человек, Симонов, – сказала Маша. Глотнула шампанское. – Ладно. У нас есть пятнадцать минут. Можем поговорить.

– Ты заложила бомбу и убила курсантов?

– Я их не убивала. У меня отец был капитаном, я бы никогда…

– Знаю я, кто твои родители. Ты заложила бомбу? – с напором спросил я.

– Да. Но это…

– Понимаю-понимаю. Это не смерть, это всего лишь переход из одной формы существования в другую… Любой убийца со времён Катастрофы говорит одно и то же, вот только сам не хочет менять «форму существования».

– Долгий и бессмысленный спор. Ты не понимаешь кваzи, а судишь их. На этот разговор у меня уже нет времени. Я не убийца.

– А тот старичок-кваzи и его правнук? Ты к этому не причастна?

Мария молчала. Потом негромко сказала:

– Это случайность. Я очень сожалею. Очень. Это трагедия, и вина на мне.

– Хорошо, хоть в чём-то мы согласны, – сказал я. Глотнул ещё шампанского. Нечасто я его пью, даже в голову ударило. Может, от бессонной ночи? – Простой вопрос – почему ты меня не убила? В поезде, в пивной, за городом, в офисе? Четыре раза у тебя была возможность меня убить, но ты останавливалась. Я не моряк, мы с тобой незнакомы. Почему?

– Сам-то что думаешь? – глядя на восток, спросила Мария. Горизонт светлел, но рассвета пока не было.

– Только одна женщина в мире могла бы колебаться в такой ситуации, – сказал я. – Ну, не считая моей мамы, конечно.

– Ольга, – понимающе сказала Мария, и я вздрогнул.

– Да. Но ты не она.

– Уверен? – насмешливо спросила Мария. – Одиннадцать лет как-никак…

У меня неожиданно заныло в груди. Сердце, что ли? Да ну на фиг…

– Не надо со мной играть, – сказал я. – Человек может измениться, но не настолько. И мы знаем, кто ты. Маша Белинская, закончила Военно-медицинскую академию, самые лучшие отзывы, считалась пропавшей после Катастрофы. Но ты… ты знала Ольгу?

– Она была моей подругой, – сказала Мария. – Лучшей. Единственной настоящей.

Я подумал, что мне почему-то неприятно это слышать. Ольга была уже в прошлом, жизнь нас развела, и в общем-то Мария ничего особенного не сказала… но я вдруг поймал себя на том, что в моём представлении Ольга исчезла в тот день раз и навсегда. Насовсем. У неё больше не должно было быть подруг, друзей, любовников – никого. Это было совершенно мерзкое, отвратительное убеждение, я сам себя за него ненавидел, но знал, что оно есть. Что оно жило во мне десять с лишним лет.

– Мы встретились в Вышнем Волочке через месяц после Катастрофы. Так получилось – я бежала в сторону Москвы, она в сторону Питера. Мы были вместе почти год. Тяжёлый год. Сам знаешь, что тогда творилось. Потом добрались до Питера. А потом… потом ещё два года.

– А потом? – тихо спросил я. Я думал о том, что Ольга была в Питере, когда я был в Москве и искал её. Даже в те годы связаться не составило бы труда. Она не захотела. Почему? Из-за того, что с ней уже не было Сашки? Или из-за Ольги?

– Потом случилась беда. Её не стало, а я… я – вот.

– Ты… уверена?

– Да, – Мария посмотрела на меня. – Более чем. Абсолютно уверена. Я не хочу это вспоминать, но я должна была тебе сказать. Ради неё. Ольга тебя любила. По-настоящему.

Я кивнул. Потом спросил:

– Сашка?

– Когда мы встретились, она его уже потеряла, – сказала Мария. – Надеялась, что он выжил. Просила меня, если вдруг она погибнет, а я выживу, найти его. Я искала. Я не нашла. Думала, что малыш погиб. Но я рада, что ты нашёл. У тебя получается встречать хороших людей… это особый дар… Тот же Бедренец – он ведь очень славный, хотя и закоснелый. – Мария посмотрела вниз. – Девушка-кваzи рядом с ним – твоя подруга, верно?

– Бывшая.

– Всё не можешь принять новый мир. – Мария улыбнулась. – Это плохо. Тебе придётся понять, что мир изменился.

– Ты всё равно чего-то не договариваешь, – сказал я.

– Я сказала всё, что тебе нужно знать. Мой совет и просьба, если угодно. Считай, что это и от меня, и от Ольги. Бери сына и вали куда-нибудь в глухомань. Когда начнётся – у вас будет шанс выжить. Это мой подарок тебе. Будет ещё два. – Она улыбнулась, пристально глядя вниз. – Но ты их откроешь позже.

– Да что начнётся, чёрт тебя возьми? – рявкнул я. – Тоже мне, пифия, туманные пророчества и страдания мирового масштаба, ни одного слова прямо! И у людей, и у кваzи есть оружие друг против друга, все боятся войны, это как ядерное сдерживание, хреново, но никто первым не начнёт! Я тебе не верю, ни в чём не верю! На кого ты работаешь?

– Ты же умный дядька, я про тебя всё разузнала. – Мария засмеялась. – Ты уже должен кое-что понимать. Боишься сложить два и два? Хорошо, скоро тебе станет понятнее, обещаю. Налей шампанского.

Она посмотрела на мобильник, кивнула.

– И побыстрее.

Я налил, пристально глядя на Марию. Чтобы рвануться вниз, к гребню крыши и дальше, к асфальту, ей потребуется чуть-чуть привстать.

Я был абсолютно уверен, что успею её перехватить.

Мария залпом выпила шампанское. Поколебалась, потом бросила бокал. Тот не разбился – покатился по крыше, помедлил на краю – и замер.

– И красивого жеста у меня не вышло, – сказала она, покачав головой. – Сваливай из города, Денис. Прошу тебя.

На горизонте чуть-чуть зарозовело.

– Восход, – сказал я.

И в этот момент у Марии зазвонил телефон.

– Удачно, – сказала она, поднося трубку к уху и глядя на встающее солнце. – Прощай, дознаватель смертных дел.

Отвечать на звонок она почему-то не спешила, только смотрела на восток.

И тут я понял.

– Брось! – крикнул я, привставая.

Телефон зазвонил второй раз.

И взорвался.

Не знаю, три грамма взрывчатки там было или больше, а если даже три – то какая именно. Взрывчатка бывает разная.

Этого заряда хватило, чтобы разнести ей голову.

Во все стороны брызнуло красным, белым, серым – всем тем, что всего мгновение назад составляло личность Марии Белинской. Тело рухнуло на крышу, будто марионетка с обрезанной ниточкой.

Грязно ругаясь, в первую очередь на себя самого, потом на пунктуального Бедренца, а лишь потом на Машу, я стянул куртку, обтёр своё лицо. Потом посмотрел на то, что было Марией Белинской.

Марией Белинской, кваzи.

Густая красная кровь пузырилась и пульсировала в разбитом черепе. Кожа медленно бледнела, приобретая серовато-голубой оттенок.

Кваzи, кваzи, кваzи!

Она выглядела как человек и вела себя как человек. Она ела мясо и пила алкоголь.

Но она была кваzи, способной управлять не только восставшими, но и другими кваzи!

Видимо, ускоренно поднимать восставших или выводить их из-под контроля обычных кваzи она тоже могла.

Я встал. Дошёл до окна, только тут понял, что сжимаю в руке бутылку. Как я её не выронил, вытираясь? Вылил остатки шампанского на руки и вымыл лицо. Наклонился над окном.

Там стояли двое с автоматами и двое в штатском.

Вроде как люди.

Хотя… теперь уже не уверен.

– Спускайтесь с поднятыми руками! – скомандовал автоматчик.

– Сам-то понял, что сказал? – спросил я. Повернулся спиной и начал спускаться.

К семи часам совсем рассвело, на улицах было полно народа. В переулок Джамбула мы въехали все вместе – я, Бедренец и Настя. Ну и водитель, конечно, в Санкт-Петербурге я ни разу не видел Михаила за рулём.

Нас выгнали с места гибели Белинской. Выгнали, можно сказать, с позором. Меня – за то, что не смог спасти Марию. Михаила – за то, что позвонил и привёл в действие взрыватель. Настю – за то, что пыталась прорваться на место происшествия и ругалась с охраной.

Напрасно я потрясал своими бумагами, напрасно Бедренец ссылался на свой высокий статус и грозился позвонить Представителю. Кончилось тем, что предводитель кваzи сам ему позвонил и устроил такой разнос по телефону, что Михаил стал серее обычного.

Оцепление распустили, с нас собрали объяснительные, а на месте происшествия остались работать оперативники Представителя, те самые, которых как бы и нет. В общем – неравнодушные кваzи и люди, самостоятельно возложившие на себя груз обязанностей по поддержанию порядка в городе.

Удобно это у них устроено. Идеологи анархизма, от Прудона до Бакунина с Кропоткиным, были бы счастливы. Наверное, служебную ведомость несуществующих спецслужб у них составляют тоже на общественных началах. И деньги за общественную работу получают в неофициальном порядке. Но, я уверен, точно так же неофициально платят налоги, ибо кваzи в массе своей предельно законопослушны.

Ехали мы в молчании, уставившись в окна машины, будто провинциалы, впервые попавшие в Питер. Водитель тоже молчал, только высадив нас, сказал виноватым тоном:

– Михаил Иванович, мне позвонили, сказали, что отзывают. Вам, наверное, другого водителя выделят, или Игорь вернётся.

– Хорошо, – ответил Бедренец, выбираясь из машины. – Спасибо.

Всем нам было прекрасно понятно, что другого водителя у него не будет. Драный Лис окончательно впал в немилость у начальства.

– Зайдём? – спросил я, глядя на кваzи.

– Мои вещи всё равно у тебя, – ответила Настя.

– Если ты ещё не засыпаешь… – деликатно сказал Бедренец.

Я пожал плечами. Какой уж тут сон. Перед глазами до сих пор была Мария Белинская. До и после.

Разумеется, я не стал писать в объяснительной, что она была кваzи. Только про взрыв, после которого, пребывая в состоянии шока, спустился в квартиру, наорал на сотрудников и пошёл умываться в ванную комнату.

Откуда, впрочем, нашёл время послать краткое сообщение Маркину – с одной-единственной, но неотложной просьбой.

– Пошли, – сказал я. – Найд уже должен был проснуться.

Найд действительно проснулся. Едва я позвонил в дверь, как услышал громкий возглас:

– Кто?

У меня даже не нашлось сил сказать что-нибудь про коня в пальто или ленинградского почтальона.

– Папа. С Михаилом и Настей. Всё в порядке…

Договаривал я уже при открытой двери. Найд распахнул дверь и прижался ко мне. Я даже не сразу понял, что в опущенной руке он крепко сжимает кухонный нож.

– Почему ты не звонил? – спросил Найд через мгновение, отстранившись. Я вздрогнул – мне показалось, что на щеке у него засохшая кровь.

Потом я понял, что это томатный соус от вчерашней пиццы.

– Будить не хотел.

– Ты что, думал я спал?

Я задумчиво посмотрел на Найда. Он был в пижаме и босиком.

– Если честно, то надеялся, что спал.

– Ну, спал, – виновато признался Найд. – После того, как Настя позвонила и сказала, что всё в порядке и вы скоро приедете, уснул. А когда проснулся, то увидел, что вас нет и звонков не было.

– Умойся, – сказал я. – И ножик положи, пожалуйста. Можешь нарезать хлеб, потом положить.

Найд кивнул, с подозрением глядя на меня. Спросил:

– А где твоя куртка?

– Продал, чтобы купить тебе «Азбуку», сынок… – сказал я. – Да просто изгваздал за ночь, выбросил. Давно хотел купить себе новую.

Найд умчался в ванную, мы вошли в комнату. Я посмотрел на остатки засохшей пиццы на столе.

– Ну что, моя командировка, похоже, заканчивается, – бодро сказал я. – Михаила от дела отстранили, мне тем более ничего не светит. Впрочем, преступница тоже уничтожена. Может, вернёмся в Москву последним «Сапсаном», Настя?

– Я бы по музеям походила, раз уж оказалась в Питере, – с любопытством глядя на меня, сказала Настя.

– Хорошее дело, – сказал я. Вздохнул, демонстративно прислушался к плеску воды в ванной. – Но мальчику надо учиться, а тут он совсем от рук отобьётся. Мы, наверное, соберём вещи и…

– Денис, – сказал Михаил.

Я запнулся, посмотрел на него.

– Денис, что там произошло? О чём вы говорили с Марией?

Я помедлил и сказал ту половину правды, которая была больнее, но безопаснее.

– Мария не убила меня потому, что узнала. После Катастрофы она встретилась с Ольгой. С моей женой… бывшей женой. Они вместе скитались несколько лет. Ну, помните, пока всё успокаивалось, пока восстанавливались связи между городами… Они… вроде как подружились. Ольга говорила ей про меня и про Найда.

– И что с твоей женой? – спросил Михаил.

– Мария сказала, что она мертва. Окончательно. Я не думаю, что она врала. Я даже уверен, что она точно это знала. Слишком точно. Говорить про это Найду я пока не хочу, молчите при нём, ладно?

Из ванной донеслись не слишком музыкальные напевы. Найд всегда что-то мурлычет, когда чистит зубы.

– Мои соболезнования, Денис, – сказала Настя. И взяла меня за руку.

Умом я понимал, что это не настоящие эмоции, это правила поведения, которые кваzи помнят и соблюдают. И сочувствие Насти – оно рассудочно и спокойно, как всё у кваzи. Но меня, наверное, давно не держала за руку женщина, которую я любил – пусть и в прошлом. Я не стал отдёргивать руку и только сжал покрепче губы, чтобы не затряслись. Пальцы у Насти были горячие, слишком горячие для человека, но даже это меня сейчас не волновало.

– Мои соболезнования, – тоже кивнул Михаил. – Боюсь, это прозвучит эгоистично и лицемерно, но я счастлив, что не я был причиной смерти твоей жены.

Я посмотрел на старого нелепого полицейского, который даже после бессонной ночи не развязал галстук и не снял пиджак. Кивнул.

Мне тоже было легче знать, что не он убил Ольгу.

– А теперь скажи остальное, – попросил Михаил.

– Ты о чём?

– Я же тебя неплохо знаю. Ты давно понимал, что Ольга мертва. И твоя реакция, твоё состояние сейчас – они говорят о куда большем шоке. Что ты скрываешь?

– Михаил, отвали от него! – вдруг повысила голос Настя. – Ты чурбан бессердечный. Ничего он не скрывает!

Я глубоко вздохнул. Хлопнула дверь ванной – Найд вышел, уже одевшийся и вроде бы вполне удовлетворительно умывшийся. С тревогой посмотрел на Настю.

– Всё хорошо, Сашка, – сказала Настя. – Дед Миша сейчас уходит.

Но старый кваzюк не собирался так легко сдаваться. Бедренец покачал головой, посмотрел на Найда, на Настю. Снова уставился на меня:

– Денис, – сказал он. – Я раздавлен, растоптан и унижен. Я уволен, в конце концов. И я чувствую, дело не в том, что я плохой сотрудник. Может быть, наоборот, в том, что я… – Он замялся. – Правильный. Я готов уйти. Но я хочу довести до конца это дело. Ты что-то понял, говоря с Марией. Скажи мне. Пожалуйста.

– Для того, чтобы всё тебе рассказать, я должен тебе доверять, – тихо сказал я.

– Расскажи хоть что-то. Прошу тебя. Я многое от тебя скрывал, многое недоговаривал. Но теперь ты знаешь всё, что знаю я. Помоги мне, Денис.

– Сашка, сделай кофе, – попросил я. Сын кивнул и пошёл к плите. По пути взял пульт и включил телевизор. Заработал новостной канал.

– …подтвердил информацию о том, что зафиксировано несколько случаев нападения кваzи на людей, – говорил диктор. У него был тот особый голос, которым дикторы рассказывают о природных катаклизмах, террористических актах и повышении пенсионного возраста. – Это явление не носит массового характера, и вспышка агрессии длится не более минуты. Но министерство рекомендует всем людям и кваzи учитывать возможность спонтанной агрессии, меньше времени находиться наедине и не допускать конфликтных или провоцирующих ситуаций. По мнению экспертов, такими факторами могут быть ссоры, громкие звуки, секс и телесный контакт иного рода…

– Пап, а как это – иного рода? – заинтересовался Найд.

– Понеслось говно по трубам… – глядя в телевизор, сказал я. Забрал у Найда пульт и выключил звук. Диктор продолжал что-то говорить. Мельком показали Библиотекаря, который что-то рассказывал, сидя за столом перед журналистами.

– События сегодняшней ночи утаить было невозможно, – произнёс Михаил. – Денис, я не знаю, как доказать тебе, что мы на одной стороне. Но это правда.

Настя и Михаил ждали. Я некоторое время смотрел на Михаила, потом кивнул. Сказал:

– Люди, восставшие, кваzи… Это не весь ряд. Мария тоже была кваzи, но особенной. Она выглядела как человек, она вела себя как человек. Но когда её череп разлетелся на кусочки… как выглядит плоть кваzи я знаю прекрасно. Вот поэтому она и могла командовать другими кваzи. Точно так же, как вы командуете восставшими, которые ниже вас по развитию, так и она командовала вами.

Найд, возившийся с кофейником, посмотрел на меня, но ничего не сказал.

– Наверное, за теми восставшими, что не подчиняются или восстают слишком быстро, тоже стоит она. Или такие как она. И спятившие кваzи, кидающиеся на людей, – их рук дело.

– Но зачем? – воскликнула Настя.

– Может быть и незачем. Тренировка. Попытка осознать свои силы, научиться ими управлять.

– Если ты не ошибся, – сказал Михаил, – то это очень плохо.

Я кивнул.

– Да. И я не ошибся. Мы пытались понять, что за сила, из существующих на нынешний день, замешана в происходящем. Человеческие и кваzи-власти, человеческие и кваzи-спецслужбы, теневые правительства… вроде этого «Круга». А всё проще. Новый игрок. Супер-кваzи. Ещё один эволюционный шаг.

– Папа, но что в этом плохого? – спросил Найд.

– Ответишь? – спросил я Михаила.

– Управление восставшими – это как управление машинами, – сказал Бедренец. – У них нет своего разума, это не шокирует людей. Если же кваzи способны управлять другими кваzи… это пугает. Что следующее – кваzи сумеют управлять людьми?

– А ещё мы слишком отличаемся от людей, – сказала Настя, глядя на меня. – У нас есть сильные стороны, но есть и слабые. Мы мономаны, мы увлечены чем-то одним. Мы не развиваемся. Не можем иметь детей. Наша внешность нас выдаёт. Кваzи могут быть частью общего человечества, но не могут стать отдельной цивилизацией. А такие, как Мария… Даже если она осталась бесплодной, то всё равно выглядит не другим видом человека, в чём-то ущербным…

– Она стала сверхчеловеком, – резюмировал Бедренец. – С точки зрения большинства – если кваzи станут такими, то они станут сверхлюдьми.

– В общем – война, – кивнул я. – И не дай Бог, если к таким кваzи вернётся ещё и способность к деторождению!

Настя нахмурилась.

– Но про это пока не знают, – напомнил Бедренец. – Только мы… и другие супер-кваzи, если они вообще есть.

– И те, кто вскрывал тело Марии, – добавил я. – Думаю, Представитель уже в курсе… Михаил! У тебя есть его прямой номер?

– Представитель велел ждать вызова и самому не звонить.

– А вот мне – не велел. – Я протянул руку. Михаил поколебался мгновение, потом разблокировал и отдал мне телефон.

– Какой номер?

– Последний входящий.

Найд принёс мне чашку кофе. Я сделал вид, будто не заметил, что он налил полчашки и себе. Набрал номер, отхлебнул крепкого горького напитка.

– Михаил, что во фразе «не звонить» было тебе не ясно? – произнёс голос в телефоне.

Удивительно, но несмотря на резкость фразы, тон был очень дружелюбным, располагающим. Сразу хотелось извиниться.

– Здравствуйте, Представитель, – вежливо сказал я. – Это не Драный Лис. Это Денис Симонов. Тот, кто отдал вам вирус суперветрянки, может быть, помните? Мы не знакомы лично, но мне кажется, что тот поступок должен вызывать у вас симпатию.

– Доброе утро, Денис, – всё тем же дружеским тоном сказал Представитель. – Конечно же, я знаю вас и ценю то, что вы сделали для народа кваzи. К сожалению, у нас сейчас очень напряжённая ситуация, время для разговора не лучшее.

– Как раз сейчас нам очень необходимо встретиться и поговорить, – сказал я. – Вчера было рано, а вот завтра будет поздно.

– Хорошо, – сказал Представитель. Он, похоже, не тратил лишнего времени на споры и уточнения. – Вы в предоставленной вам квартире? Я отправляю за вами машину.

– Я буду не один, – сказал я.

– Понимаю. До встречи, Денис.

Я вернул телефон. Зачем-то посмотрел на наручные часы, будто на экране телефона их не было. И сказал:

– У вас есть время умыться и быстро что-нибудь съесть. Мы едем в Зимний.

– «У вас»? – повторил Михаил.

Я вздохнул.

– А я предпочту потратить это время на звонок одному питерскому знакомому из несуществующего международного круга влиятельных людей. И в порядке доброй воли рассказать о произошедшем. Скорее всего, они и так уже всё знают, но немного поддержки при случае мне не помешает.