Глава шестая. Охотничьи записки

– Что тебе приказал Представитель? – спросил я, когда мы миновали вахту и вышли на набережную.

– С чего ты взял, что звонил он? – небрежно спросил Михаил.

– Музыка звонка – «Король мертвецов» группы «Кирит Унгол», – сказал я. – И ты не сбросил звонок, хотя разговор с Воронцовым был тебе интересен. Тут же согласился куда-то ехать. То есть тебе приказали, а приказать тебе могут немногие. Вывод?

– Кваzи не приказывают, – пробормотал Михаил.

– Ага. Кваzи очень убедительно просят. И что сказал самый убедительный из кваzи?

– Меня попросили не пренебрегать повседневной работой. Рядовая проблема, но её нужно решать. Велели тебе заниматься своей работой, а мне – своей.

Я обернулся на здание института. Посмотрел в окно, за которым, по моим прикидкам, был кабинет Воронцова. То ли жалюзи и впрямь дрогнули, то ли зрение подводит.

– Рядовая, значит… Ничего он не прятал. Но ему есть что скрывать. Пока нас держали у входа, профессор Воронцов висел на телефоне, нажимал на все связи и добился-таки своего. Представитель в максимально вежливой форме тебя отозвал.

– Наверное, мне стоило уйти без тебя.

– Ничего бы Воронцов мне одному не сказал. Вроде и неплохой человек, но темнит.

Михаил не стал спорить. Спросил:

– А ты не поможешь? Работы на полдня.

– Вообще-то я собирался сходить в Эрмитаж и в Мариинку… – Я с усмешкой посмотрел на кваzи. – Помогу, конечно. Лучше скажи, откуда ты знаешь группу «Кирит Унгол»?

– В это трудно поверить, но когда-то я был не только живым, но и молодым, – ответил Михаил. – А вот откуда ты знаешь песню тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года?

– Я полон сюрпризов, – признался я.

Но объяснять ничего не стал.

Если Москву от внешнего мира защищают мощные оборонительные сооружения на кольцевой автодороге с многочисленными пулемётными гнёздами и наблюдательными вышками, то Питер обходится проще. Обычная колючая проволока и стеклянные кабинки на расстоянии нескольких сотен метров друг от друга – вот и вся защита.

Ну а какая ещё нужна защита от восставших, если в стеклянных «стаканах» сидят кваzи?

Разумеется, восставшие постоянно двигаются в сторону Питера. Как ни странно, но там живёт немало нормальных людей. Но, приближаясь к периметру, восставшие получают беззвучный приказ – и начинают плестись в сторону ближайшего сборного пункта. Часть доходит, их загоняют в фургоны и везут в резервации. Часть сбивается с пути и начинает снова бродить по округе. Часть вновь пытается войти в город – и снова их отсылают. Самых упорных и примелькавшихся везут в сборный пункт персонально.

Мы выехали из Питера в сторону Эстонии. Вряд ли Михаилу велели что-то делать в этом заброшенном болотистом краю, где на ощетинившихся частоколами хуторах немногочисленные крестьяне упрямо выращивают рожь и пасут коров. Скорее уж его направили куда-то в район Ямбурга. Почти сразу кончился дождь, будто не желая расставаться с полюбившимся городом.

– Так что случилось-то? – спросил я, когда мы миновали последний пост питерского периметра – пожалуй, самый капитальный, двухэтажное здание с зарешеченными окнами, сетчатым забором и даже пулемётчиком на крыше. – Куда тебя дёрнули?

– Тут дачные районы, – сказал Михаил, будто это всё объясняло. – Заброшенные, понятное дело.

– Охотники на восставших, – понимающе сказал я. – Ясно.

Михаил глянул на меня с недоумением.

– Какие ещё охотники… нет, конечно. Мародёры.

Я невольно фыркнул.

– Мародёры? А смысл?

Наш водитель негромко рассмеялся. Точнее – изобразил смех, как это принято у кваzи или плохих актёров в роли Санта-Клауса: «Хо-хо-хо!»

– Денис, я не знаю, изучал ли ты марксизм-ленинизм, – сказал Бедренец. – Судя по возрасту – не должен был.

– Но я любознательный, – сказал я.

– Но ты любознательный, – подтвердил Бедренец. – Так вот, единственное, в чём Маркс был прав безусловно – это в главенстве базиса над надстройкой. В нашем случае это означает, что ни появление кваzи и восставших, ни коренное изменение всей политической и социальной структуры человечества не отменяют желания отдельных индивидуумов к незаконному владению материальными ценностями.

– Это у тебя какой-то Маркс для сельских участковых получился, – съязвил я. – То, что люди не прочь воровать и никакие катастрофы им не помеха, – известно, как минимум, со времён извержения Везувия. Мне интересно, что они воруют на старых дачах? Варенья-соленья? Мятые кастрюли? Старые деньги никому не нужны, машины тоже.

– Действительно не знаешь? – удивился Бедренец. – В Москве, вижу, всё иначе…

– Питер всегда был культурной столицей… – не выдержал и вставил свою реплику водитель.

– Иконы? – предположил я. – Антиквариат? О! Антиквариат на старых дачах! Прабабушкины пузатые комоды, древние зеркала с отслоившейся амальгамой, запылённые хрустальные люстры.

– Хо-хо-хо! – снова не удержался водитель.

– Сдаюсь, – сказал я.

– Возьмём с поличным – увидишь, – ответил Бедренец с явным удовлетворением. Я обиделся и больше спрашивать не стал.

Ещё некоторое время мы ехали по шоссе. Временами накрапывало, потом небо прояснялось. Один раз мы обогнали восставшую, при нашем появлении заковылявшую с дороги в кусты. То ли здесь восставшие были пуганные и осторожные, то ли мои спутники-кваzи отдали ей мысленный приказ.

– Шла Саша по шоссе и сосала сушку, – сострил я.

Восставшая и впрямь что-то жевала, впрочем, у этого «что-то» был маленький лысый хвостик. Крысы – основная пища восставших.

Бедренец посмотрел на меня укоризненно.

Через несколько минут мы свернули с шоссе, на удивление неплохо сохранившегося, и поехали по куда более ухабистой и раздолбанной дороге. Водитель сбросил скорость.

– Тут недалеко уже, дачный посёлок, – пояснил Бедренец. – А насчёт политэкономии… если уж серьёзно… ты помнишь уровень жизни до Катастрофы?

– В общих чертах, – кивнул я.

– Сильно он отличается от нынешнего?

Я подумал.

– Да, в общем, не особо. А что?

– Огромные территории вышли из хозяйственного оборота. Две трети населения превратились в восставших, и ныне единственная польза от них – борьба с грызунами. Большие ресурсы тратятся на строительство заграждений, блокпостов, охрану дорог. И при этом уровень жизни в целом не упал, а в отдельных сферах так даже и поднялся. О чём это тебе говорит?

– Честно? – спросил я.

– Конечно.

– О том, что интенсивное сельское хозяйство и современная промышленность не требуют больших площадей и значительного количества рабочих рук.

– Так, – подбодрил меня Бедренец. – Дальше?

– О том, что значительная часть населения нынче не употребляет в пищу мяса. Я имею в виду не только вас, но и всех поклонников кваzи. А производство мясной продукции очень затратное.

– Отчасти, – сказал Михаил. – И всё?

– Военные расходы упали, поскольку сверхдержавы практически не ведут гонку вооружений.

– Тоже верно. Что-нибудь ещё?

– Две трети… нет, наверное, половина населения Земли были, по сути, иждивенцами. Если они что-то и производили, то это едва окупало их потребление. Толпы офисного планктона, авангардных режиссёров, непризнанных поэтов и писателей, продюсеров, моделей, имиджмейкеров, копирайтеров, брокеров и юристов превратились в восставших или занялись более полезными делами. Многие страны третьего мира фактически обезлюдели, и стало ясно, что они находились на внешнем содержании. Которое прекратилось.

– Вот, – сказал Бедренец. – Дошли до сути. К началу двадцать первого века мир был полон никому не нужных людей, имитирующих полезную деятельность. И оказалось, что человечество прекрасно способно существовать без них.

– Это социальный дарвинизм, – сказал я. – Даже, не побоюсь этого слова, фашизм и нацизм. И расизм. И оголтелый… э…

– Империализм, – буркнул Бедренец. – Да как ни называй. В двадцатом веке развитие науки привело к появлению лишних людей. Вначале человечество сжигало их в топках войн и революций, а потом, набравшись гуманности, различными способами убедило не размножаться – отсюда пропаганда однополых отношений и бездетности, а ещё придумало множество ненужных никому занятий. В нормальном ресторане посетитель заходил в зал, хозяин помогал ему раздеться, сажал его за стол и готовил еду. Хозяину помогали жена и дети – если требовалось. Потом появились официанты и повара, которые бо́льшую часть времени скучали. А в двадцать первом веке в ресторане легко мог быть человек у входа, провожающий клиента к столику, гардеробщик, человек принимающий заказ, человек приносящий воду и напитки, втюхивающий тебе то или иное вино сомелье, шеф-повар, су-шеф и шеф по десертам, несколько простых поваров…

– Понял твою мысль, – сказал я. – Можно не перечислять девушку, продающую цветы, и скучающую у барной стойки проститутку. Впрочем, этих двух можно и совместить.

– В общем, бо́льшую часть материальных потерь никто и не заметил, – подытожил Бедренец. – Ну стало выпускаться не двести типов смартфонов в год, а десяток. Ну в магазине не сто пятьдесят сортов сыра, а двадцать пять. Художников, рисующих оленьим говном по папирусу ручной выделки или делающих инсталляции из разбитого унитаза и огнетушителя, теперь единицы – а были тысячи. Грустят по этому всему только отдельные фрики. Есть лишь одна вещь, потеря которой меня искренне огорчает. И не только меня.

Машина затормозила у полуоткрытых ворот в потрёпанном непогодой и временем дощатом заборе. У ворот висела едва читаемая вывеска: «Садоводческое товарищество “Лени…”».

Полностью название, к сожалению, я прочитать не смог.

– Вас подстраховать? – спросил водитель Бедренца.

– Спасибо, Игорь. Меня Денис подстрахует, – решил Михаил. Повернулся ко мне: – У тебя пистолет с собой?

– Э… – начал я. – Да, конечно.

Пистолет остался в квартире, под раритетным путеводителем по Питеру. Но говорить об этом было как-то неловко.

Бедренец недоверчиво посмотрел на меня.

– Со мной моё мачете, – сказал я. – И пистолет, конечно же. «Макаров». Хорошая вещица, вечная.

– Пошли, – сказал Михаил. Водителю бросил: – Ты на всякий случай этот вход покарауль. Если что… ну, знаешь.

Игорь кивнул, вылез из машины и встал чуть в сторонке от ворот. Крепкий дядька и явно имевший боевой опыт при жизни.

И наверняка с пистолетом.

Вслед за Михаилом я протиснулся в ворота, огляделся.

Ну, дачный посёлок, как его ни назови, всюду одинаков. Проезды, ограды, домики и зелень вокруг. Различаются лишь детали: проезды заасфальтированы, выложены плитами, или это просто утоптанная земля; между участками штакетник или забор выше человеческого роста; домики одноэтажные деревянно-щелястые или шале-бунгало в два-три этажа с башенками; вокруг домиков растут одичалые яблони и лучок с укропчиком на грядке или же разбиты альпийские горки с канадскими клёнами и японскими вишнями.

Этот посёлок был ближе к эконом-варианту. Нет, дома большей частью были в два этажа, но деревянные и старые. Сады тоже запущены, заборчики покосились, дороги отсыпаны щебёнкой и едва угадываются.

– Сдаётся мне, что здесь жила небогатая творческая интеллигенция, – сказал я. – Из числа тех, кто вначале ругал советскую власть, а потом капитализм.

– Верно, – сказал Михаил, не оборачиваясь. Он посмотрел на экран смартфона, где была выведена какая-то схема, кивнул. – Нам туда. Сигнализация сработала поочерёдно в четырёх домах, они шли из дома в дом.

– Да кто они? – спросил я. – Что тут брать-то? Я бы в такой посёлок и не зашёл… – Я быстро поправился: – Если бы был мародёром.

Бедренец посмотрел на меня с подозрением, кивнул и уверенно пошёл по краю дорожки, стараясь не шуметь и особо не светиться. Смирившись, я двинулся за ним.

Вначале мы увидели машину – старый «фордовский» пикап. Машина была пустая и стояла возле ворот одной из дач. То, что это пикап, меня обрадовало. Вряд ли кто-то ехал в кузове, значит, нам противостоит максимум два-три человека.

– Ага, – прошептал Бедренец с удовлетворением. – Крупный зверь попался. Мы его пару лет не можем взять с поличным.

Мы миновали одну за другой три дачи – во всех двери были взломаны фомкой, но аккуратно притворены. В четвёртой дверь оказалась открыта, да и внутри поблёскивали лучи фонарей. День был слишком пасмурный, чтобы работать внутри дома при свете из окон.

– Теперь тихо, – прошептал Бедренец.

– Не учи учёного…

Мы проскользнули в сени. Или пристроенная к дому прихожая в Питере и его окрестностях как-то иначе должна называться? Вестибюль? Какой-нибудь особый такой вестибюль.

Ну, пусть будет летний вестибюль, что мне, жалко что ли.

Мы проскользнули в летний вестибюль дачи, хотя если посмотреть повнимательнее – сени они и есть сени. Ящики и лари со всяким хламом. Маленький стол, на нём початая и надёжно закрытая бутылка водки – древний русский оберег от воров, по преданиям, не мешающий им воровать, но заклинающий не мусорить и не жечь.

На вешалках висела заплесневелая и полусгнившая одежда, на полу стояла древняя обувь. В завалившемся на пол валенке попискивало, похоже, там было целое мышиное гнездо. Это хорошо. Значит, восставших рядом нет.

Михаил беззвучно прошёл через внутреннюю дверь в комнату. Я за ним.

И мы сразу же увидели мародёров.

Их было двое. Мужчина в возрасте хорошо за сорок, лысоватый, в очках, с пузиком, выпирающим из-под расстёгнутой ветровки. Он стоял у старого книжного шкафа с распахнутыми стеклянными дверцами, боком к нам, но был так увлечён грабежом, что нашего появления не заметил. Рядом с ним, спиной к нам, стоял подросток лет пятнадцати, даже не поймёшь, мальчик или девочка. В руках подросток держал мощный фонарь, которым светил на книгу в руках мужчины.

– Вот она, Петя, – произнёс мужчина, развеяв мои сомнения о поле подростка. – Вот она! «Властительница надводная»! Двенадцатый и последний роман Илоны Жемчужной из серии о Дарье Чудиковой и Ктулху. Почти весь тираж погиб в типографии во время Катастрофы.

Он перевернул книгу – сверкнула аляповатая обложка, на которой было изображено очень много щупалец и улыбающаяся блондинка. Прочёл аннотацию:

– «Минуло два года с тех пор, как появившийся из глубин Океана великий Ктулху стал править человечеством, и два года без трёх дней, как простая продавщица ювелирного магазина Даша Чудикова стала его секретаршей по связям с общественностью. Благодаря природному обаянию и искромётному чувству юмора Даши Ктулху не стал уничтожать весь мир. Но станет ли Даша царицею морскою, ведь все боги древнего мира мечтают разрушить их союз? Даша готова сражаться за свою любовь и жизнь человечества. Ктулху фхтагн!»

– Станет, – сказал ломающимся голоском Петя. – Станет она царицею! Я же читал файл. Пап, неужели этот шлак много стоит? В сети он есть!

– Балбес ты, – добродушно ответил ему отец. – Это бумага. Это уникальное первое и последнее бумажное издание! Никто на такое говно нынче бумагу тратить не станет. А коллекционеры мечтают его поставить на полку. Десять тысяч рублей, как с куста.

– Скорее пять, Библиотекарь, – сказал Михаил. – Может и три. Не такая уж и редкость эта романтическая фантастика.

Мародёр подпрыгнул на месте и повернулся к нам. Он оказался не только лысоватым, но ещё и очкариком, что успокаивало.

А вот в руках у повернувшегося к нам Пети обнаружился не только фонарь – теперь бьющий нам лучом света прямо в глаза, но и двуствольное ружьё.

Ненавижу, когда дети берут в руки оружие. У них слишком мало воображения, они не колеблются, когда стреляют.

– Драный Лис! – воскликнул человек, которого Михаил назвал Библиотекарем. Пришёл в себя он на удивление быстро. – Нет, именно десять, у меня конкретный заказ. Петя! Опусти ружьё и не свети гостям в глаза.

– Но папа! – возмущённо воскликнул мальчик, но двустволку и фонарь всё-таки направил в пол.

– Ружьё у нас для защиты от агрессивных восставших, а не для конфликтов с представителями власти, – сказал Библиотекарь. – Всё в порядке.

– Да неужели? – спросил Михаил. – И документы на оружие есть?

– Конечно! – Библиотекарь полез в карман ветровки и протянул Михаилу какие-то бумаги. – Охотбилет, разрешение на оружие, разрешение на выезд за периметр.

– А в чужих домах ты роешься на каких основаниях? – спросил Бедренец.

– На законных! – бодро, блеснув очками, ответил Библиотекарь. – Вот договор переуступки прав на движимое имущество от владельцев и их наследников.

Я вышел вперёд и взял бумаги. Михаил молча смотрел на мародёров.

– Всё, вроде как, законно, – сказал я, проглядывая текст. – Пацан, посвети…

Петя послушно посветил.

– Договор разрешает Андрею Ростиславовичу Мшанину войти в нижеперечисленные дома садоводческого товарищества «Лениздат» и произвести по своему выбору забор движимого имущества, которое будет разделено между Мшаниным А. Р. и владельцами нижеперечисленных домов или их наследниками в пропорции 60 на 40 процентов по результатам соглашения сторон или независимой оценки, если данного соглашения не удастся достичь. Перечислены дома… подпись директора садоводческого товарищества Александра Сидоровича… дата – сегодняшнее утро… всё заверено нотариально. Вроде бы всё правильно.

– Я же тебе говорил, Драный Лис, я чист перед законом! – Мшанин смелел прямо на глазах. – И тот… эпизод… был досадным недоразумением.

– Мы же знаем, что ты поделил бы только всякую ерунду, – сказал Бедренец. – А настоящие сокровища продал бы на чёрном рынке. «Мёртвые души», «Живые и мёртвые», «Живой труп»…

– О, оставьте, Бедренец! – воскликнул Мшанин. – Во-первых, это ничем не обоснованные домыслы. Во-вторых, мода на подобные книги давно прошла. После неё был период советской классической литературы, лауреатов Нобелевской премии, эротической и порнографической литературы, космической боевой фантастики, сентиментальной прозы, русской поэзии начала века. Сейчас в моде романтическая фантастика. Ну и детские книги, конечно, они всегда в цене. Маршак, Барри, Туве Янссон, Агния Барто… «Как на нашей на лужайке пляшут белки, пляшут зайки…» – сами понимаете. Все хотят деткам настоящую бумажную книжку с цветными рисунками. А бумага нынче в цене, книг издают мало, и стоят они неподъёмных денег. Но я, как вы могли убедиться, спасаю ценные книги и честно делю их стоимость с владельцами. Как говорилось в классическом фильме – нет у вас методов против Андрея Мшанина!

Я посмотрел на Бедренца. Увы, Драный Лис выглядел сейчас не хитроумным Глебом Жегловым, а морально устойчивым Володей Шараповым.

Вот почему мне всегда достаётся грязная работа?

– Вижу, вы и впрямь поставили свой бизнес на законную основу, – сказал я. – Законный семейный бизнес.

– Передам по наследству, – кивнул Мшанин.

– Тебе сколько лет, Петя? – спросил я подростка. – Двенадцать?

– Пятнадцать! – оскорбился тот. – Почти шестнадцать!

– Почти не считается, – сообщил я, забирая у него из рук ружьё. – Охотиться и брать в руки оружие ты можешь только с шестнадцати. Случаи нападения восставших рассматриваются в особом порядке, но здесь восставших не было.

– Они могли быть! – воскликнул Мшанин.

– Логично. Однако их не было. Поэтому ружьё мальчик брать не имел права. Но поскольку, как вы сами сказали, восставшие здесь быть всё-таки могли, то вы, помимо нарушения норм обращения с огнестрельным оружием, виновны в создании опасной ситуации для жизни несовершеннолетнего. Полагаю, на лишение родительских прав и помещение молодого человека под опеку оснований хватит. Как думаете, Михаил?

– Думаю, что вполне хватит, – согласился Бедренец.

Мшанин мгновенно потерял свой кураж. Нервно провёл ладонью по вспотевшему лицу.

– Дра… Михаил Иванович… вы же не допустите…

– К моему большому огорчению, – сказал Бедренец, – коллега прав. Очень жаль.

– Лучше сажайте за книжки, – быстро сказал Мшанин. – Полгода. Идёт? За проникновение в чужие дома с целью наживы.

– Не полгода, а как минимум два. И это ещё один довод к лишению тебя родительских прав, Библиотекарь, – сказал я.

– Сразу видно, что у вас нет детей, – возмутился Мшанин.

– О, как раз наоборот. Потому я и знаю, как вас взять за живое, – пояснил я.

– Папа! – воскликнул подросток, мигом утратив напускную взрослость. – Папа, они что, серьёзно?

Мшанин пожевал губами, будто грызя какую-то рвущуюся из души и от сердца фразу. Я смотрел на него с искренним любопытством – в моей практике, как правило, вторая сигнальная система побеждала, и я узнавал много интересного о полиции в целом и о себе в частности.

Но у Мшанина, очевидно, были крепкие зубы, и свой крик души он загрыз и проглотил. После чего натуральным образом облизнул губы и сказал:

– Так. Давайте для начала все успокоимся?

– Я спокоен, как надгробье, – сказал Бедренец. Не только Мшанин, но и я посмотрел на него с удивлением. Драный Лис делал явные успехи на поприще сатиры и юмора.

– Сделка, – сказал Мшанин. – Предлагаю сделку.

– Тебе нечего мне предложить, – сказал Михаил. – Читаю с планшета, берегу лес. Детские книжки мне были нужны раньше.

– Я не о книжках. Ты же в курсе, что появились кваzи, нападающие на людей? Ты должен быть в курсе, Бедренец!

– Где ты, а где сумасшедшие кваzи? – Михаил пожал плечами. – Не лепи горбатого.

– Бедренец, я человек интеллигентный, по фене не ботаю, – с достоинством ответил Мшанин. – Да, иногда делаю ошибки, ну так кто без греха? Повторяю – могу тебе кое-что интересное рассказать о хищных кваzи. Это беда так беда, верно? Что по сравнению с ней пара книжек из заброшенной дачи или ружьишко в руках у мальца?

– Я не… – начал было Петя Мшанин, но глянул на отца и благоразумно заткнулся.

Бедренец посмотрел на меня. Я кивнул.

Полицейская работа – она такая, сходная с политикой. Требует компромиссов. Взаимных уступок. Если ловишь маньяка-насильника, так любого обыкновенного вора или грабителя готов отпустить за информацию. Ну а если ты уже не в полиции, а в спецслужбе, так границы дозволенного становятся ещё эластичнее.

– Всё зависит от того, что ты расскажешь, – решил Бедренец. – Разрешение на вход в дома у тебя есть, а кто держал ружьё – ты или парнишка, я не до конца уверен. Если и впрямь поможешь важной информацией, то придётся считать тебя умным человеком, который не даёт оружие несовершеннолетним.

– Я могу доверять твоему слову? – спросил Мшанин.

– Ты знаешь, что можешь. Я кваzи.

– Ха, – буркнул Мшанин, явно расслабившись. – Кваzи бывают разные… раньше они людей не грызли… Сам я может и немного знаю, а вот ниточку тебе дам. Крепкую. На эту книжку – он потряс «Властительницей надводной» у меня особый срочный заказ. Дамское чтиво, сам понимаешь, а женщины – они упорные, кого хочешь достанут. Я спешку не люблю, да клиент больно хороший, давний. Так вот, я когда у него предыдущий заказ брал, то торговался. Как положено. Для порядка, сам понимаешь. Опасно, говорю. Там надо было идти… неважно, но место трудное. Восставшие там ходят толпами, грызут честных шухартов…

Я фыркнул, услышав, как называют себя питерские мародёры. И впрямь – культурная столица, помнят героя «Пикника на обочине» братьев Стругацких. Спросил:

– Почему не «сталкеров»?

– Сталкеры – это клиенты есть такие, собирают книжки из серии про аномальную зону, – недовольно пояснил Мшанин. – Мы себя зовём шухартами. Так вот, я про восставших говорю, а заказчик усмехается, говорит, ты, мол, не восставших бойся, а кваzи, они тоже кусаются, только быстрее и умнее восставших.

– Идёт утечка информации, – сказал я. – Ничего твоя информация не стоит, шухарт хренов.

– Когда кваzи первый раз напал на человека? – спросил Мшанин. – Я имею в виду – попытался сожрать?

Мы с Бедренцом переглянулись.

– Это государственная тайна, – сказал Михаил.

– Тоже мне, тайна, – презрительно сказал Мшанин. – Среди наших говорят, что две недели назад. Дед-кваzи внучка загрыз, а потом самоубился… Мне про кусающихся кваzи сказали три недели назад, день в день.

– Договорились, – быстро сказал Бедренец. – Рассказывай про своего заказчика.

Мшанин торжествующе улыбнулся.

– Вот это другой разговор. На самом деле – заказчицу, а не заказчика. Интеллигентная женщина, вроде как сама из писательской семьи…

В голове у меня будто щёлкнуло что-то.

– Она навела тебя на эти дачи? – крикнул я. – Именно на эти? Прямо сегодня утром, спешно, езжай и привези «Владычицу надводную»?

Мшанин кивнул, секунду смотрел на меня с недоумением. Потом в его глазах появилось понимание. Он схватил сына и быстро толкнул себе за спину, чем заработал в моих глазах несколько плюсиков к карме.

– Это ловушка. Михаил, звони водиле, пусть гонит сюда, к даче! – я переломил ружьё, глянул на патроны.

– Картечь! – коротко сообщил Мшанин. – Петя, дай дяде полицаю патроны!

Патроны у пацана были в карманах. Просто потрясающая безалаберность. Он выгреб десять и протянул мне. Я глянул. Радовало то, что это был надёжный итальянский «Клевер».

У меня выбора не было, и я тоже распихал патроны в карманы. Глянул на Бедренца – в одной руке у него был пистолет, в другой – телефон. Судя по всему, водитель трубку не брал.

Я открыл дверь в сени, прислушался.

И совсем не удивился, услышав с улицы, совсем рядом, мелодию из какого-то старого кинофильма.

– Михаил, твой Игорь – больше не твой Игорь, – сказал я и запнулся от внезапной догадки. – Что будет с кваzи от пары стволов картечи в грудь, в упор?

Михаил поморщился.

– Очень неприятно, но если не в голову, то не смертельно. Отлежимся и регенерируем. Но я и так смогу его остановить!

– Даже если сердце будет задето?

– Регенерирует. У нас, собственно говоря, сердце не единственный орган по перекачиванию крови.

Взгляд у Бедренца вдруг затуманился, будто он о чём-то глубоко задумался.

– Спасибо, Миша, ты снял груз с моего примитивного сердца, – сказал я.

Поднял ружьё и выстрелил в грудь Бедренцу.

Громыхнуло так, что заложило уши, а под потолком зазвенела простенькая люстра из пыльного синего стекла. Кисло и едко запахло порохом.

– Твою мать! – завопил Мшанин, шарахаясь от меня и едва не сбивая сына.

Бедренец упал как подкошенный. Грудь у него была разворочена, тягучая кваzи-кровь выплёскивалась и пыталась втянуться обратно. Бедренец тускнеющими глазами смотрел на меня.

– С ним-то и я справлюсь, – пояснил я, забирая из его руки пистолет. – А с вами двумя – нет. Держи!

Я протянул пистолет Мшанину. Библиотекарь миг поколебался и схватил оружие.

– Стреляйте во всё, что движется, – сказал я, перезаряжая ружьё и протягивая его Мшанину-младшему. – Кроме меня. Это ваш единственный шанс выжить.

Сам я достал мачете и вышел в сени, до последнего ощущая две пары напряжённых взглядов и три ствола, смотрящие мне в спину.

Они не выстрелили. Хватило всё-таки ума.

Наружную дверь я распахнул пинком, сразу же сместился вбок. Очень не хотелось получить пулю от Игоря и наглядно продемонстрировать разницу между огнестрельным ранением у человека и у кваzи.

Но Игорь, стоящий в паре метров от меня, не стрелял. Пистолета у него я вообще не видел, он был будто какой-то пришибленный. Держал в руках звонящий телефон и недоумённо на него смотрел.

Я ещё в пабе «Пена дней» заметил, что реакция у попавших под управление кваzи заторможена. Словно подавленный разум цепляется за любую возможность ускользнуть от выполнения приказа.

Хуже было то, что за бедолагой-водителем стояло десятка два восставших разной степени помятости. Были тут и крепкие при жизни мужики, и блондинка, при жизни, похоже, потрясающе красивая, и старушка, чья седина и скрюченность придавала ей вид настоящей Бабы-яги, и несколько подростков, и даже двое малышей, мальчик и девочка, едва ли трёх-четырёх лет при жизни.

В общем, боевой отряд выглядел очень разнокалиберным, собранным с бору по сосенке. Или же наоборот? И тот, точнее та, кто собирал эту группу захвата, взял каждой твари по паре? Мужчин как боевую силу, а красивую тётку, старушку, детей – как потенциально трудных для уничтожения, способных вызвать жалость противников.

К счастью, у меня нет никаких комплексов. Я не вижу разницы между живыми мертвецами, какого бы они ни были пола, возраста и внешности.

– За мной! – крикнул я, надеясь, что мародёрская семейка не тормозит и стоит сейчас в сенях. Всё-таки они занимались опасным делом и должны были привыкнуть быстро удирать.

Игорь уронил продолжающий звонить телефон и двинулся мне наперерез. Была в этом какая-то карикатурность, напоминающая романы в жанре фэнтези. Колдун-некромант… нет, кажется, это называется «лич»… и его армия восставших из мёртвых…

Я размашисто взмахнул мачете, Игорь легко ушёл от удара, рассчитанного на тупых восставших, и потянулся к моему горлу рукой. Глаза у него были пустые, бессмысленные, но где-то в глубине зрачков плескался вечный, неутолимый голод.

Рухнув на колени (вот так и зарабатываешь к пенсии артроз, но иначе есть шанс до неё не дожить), я рванул руку с мачете обратно и ударил Игоря в спину и в бок. Кваzи издал негодующий рык, стал наваливаться на меня, я ушёл перекатом, ухитрившись при этом резануть противника по груди. Совсем не смертельно, но неприятно. Восставшие уже двинулись к нам, совсем по-киношному вытягивая руки. Вот если бы они ещё умели говорить и бормотали: «Мозги, мозги», – стало бы совсем страшно…

Игорь, увы, вскочил первым. Навалился на меня, одной рукой прижал к земле, другую занёс для удара. И застыл. Глаза у него стали совсем мёртвые, ничего в них не осталось, даже голода. Будто заснул на ходу или его выключили.

Дважды грохнула двустволка, не дублетом, как я стрелял в Бедренца, а поочерёдно. Первый выстрел бросил на землю подобравшегося ближе всех восставшего, второй разворотил спину Игорю. Тот задёргался, отпуская меня. Я немедля вскочил и кинулся к распахнутой садовой калитке. На улице восставших, к счастью, не было, все оказались возле дома. У калитки меня догнал мальчик Петя, прямо на ходу перезаряжающий ружьё и его папа, в одной руке сжимающий пистолет Бедренца, а другой крепко держащий книгу о Даше, укротительнице Ктулху.

– Быстрее, они сейчас выйдут из-под контроля и начнут охотиться самостоятельно! – прокричал на ходу Мшанин-старший.

Ай да Библиотекарь, ай да сукин сын! Какое чёткое понимание ситуации! Никогда не знал, что книжный бизнес так опасен и столь разносторонне развивает личность!

Мы добежали до пикапа в тот самый момент, когда восставшие окончательно освободились от воли Игоря и кинулись за нами. Те, что посмышлёнее, лезли в калитку, остальные таранили штакетник. Впереди неслись двое малышей-восставших. Библиотекарь кинулся в кабину, его сын – в кузов. Я последовал за ним. Мотор негодующе взвыл, машина рванулась вперёд и стала круто разворачиваться.

– Дави их, пап! – завопил Петя, азартно целясь из ружья в маленьких восставших.

Я дал ему по локтю, картечь ушла в воздух. Вырвал ружьё у парнишки, перезарядил.

Пикап, трясясь на ухабистой дорожке, набирал ход. Восставшие отставали. Их метаболизм, как у гепарда, позволял резкие рывки и ускорения, но очень недолгие.

– Стреляешь ты хорошо, – сказал я обиженному Пете. – И вообще, парень не промах. Но убивать восставших, тем более детей, без нужды не стоит.

– Я оба раза в вас стрелял, но промазал, – сообщил Петя.

– За враньё – ружьё не верну, – сказал я.

Пикап ударом «кенгурятника» распахнул ворота – нас тряхнуло так, что я едва не вылетел из кузова. Мы промчались мимо служебной машины и понеслись к шоссе.

– Видел кого-нибудь, кроме мертвецов? – спросил я. – Женщину? Красивую?

– Только дохлую блондинку, – вызывающе сказал Петя. – Ничё так, но не в моём вкусе.

– Жаль, – вздохнул я. – Она где-то тут была, в засаде.

Паренёк засопел. Потом сказал:

– Вам теперь достанется. Не до красоток будет. Вы же Драного Лиса застрелили.

– Очухается, – сказал я. – На то он и Драный Лис.

Я сел на дно пикапа. Мшанин-старший явно не собирался останавливаться, пока между нами и посёлком издателей не окажется несколько десятков километров. Я его вполне понимал. Расстегнул одну из сумок, заглянул внутрь. Книжки. Хоть Библиотекарь и шёл за конкретной книгой, но и попутной добычей не пренебрегал.

– Ну, хоть скучать не придётся, – сказал я, доставая одну из книг. – Перумов, «Дочь некроманта». Пойдёт.

– Не порвите, она тоже в заказах, – буркнул Петя, усаживаясь рядом. – Интересная?

– Сейчас посмотрим. А сам не читал?

– Нет, – сказал Петя. – У меня эта… дислексия.

Я укоризненно посмотрел на него. Петя Мшанин отвёл глаза.

– Ну дайте чего-нибудь… – сказал он. – Только небольшое.

– Держи, – я протянул ему первую попавшуюся книгу. – Там картинки, втянешься.

Это оказались «Сто лет одиночества» и картинок в них не было. Но, как ни странно, юный Петя вчитался и не выпускал книгу из рук, пока мы не остановились вблизи первого блокпоста питерского Периметра.

А я вначале открыл на смартфоне служебный мессенджер и написал краткий отчёт Маркину. Потом достал из кармана бумажку с телефоном дружелюбного человека Андрея, с которым познакомился в «Пене дней». Некоторое время смотрел на номер. Потом набрал его. Сработал автоответчик, что меня даже обрадовало. Я так же коротко, как и в отчёте начальнику, сообщил о происшествии на заброшенных дачах.

Если таинственный «Круг» сам причастен к произошедшему – то ничего нового они не узнают. Если нет – я чуть-чуть повышу свою значимость и укреплю наше хрупкое и сомнительное сотрудничество.