6
Али
Ваджед нашел его на рассвете.
– Принц Ализейд?
Али вздрогнул и оторвался от конспектов. Появление городского каида – командира Королевской гвардии – заставило бы вздрогнуть любого джинна, даже того, кто не боится, что его с минуты на минуту арестуют за государственную измену. Каид был крепко сложенным воином, а его тело покрывали шрамы и рубцы, накопленные за два столетия службы.
Но Ваджед просто улыбнулся и вошел в библиотеку Цитадели – единственное место, где Али хотя бы иногда мог уединиться.
– С утра пораньше и сразу за работу. – Он кивнул на книги и свитки, разбросанные по ковру.
Али кивнул.
– Мне нужно готовиться к уроку.
Ваджед хмыкнул.
– Опять ты со своими уроками. Не владей ты так феерично зульфикаром, можно было бы подумать, что я воспитал экономиста, а не воина. – Улыбка сползла с его лица. – Но, увы, твоим немногочисленным ученикам придется подождать. Твой отец сыт Бхаттом по горло. Из него не могут вытянуть ни слова, а Дэвы жаждут крови.
Али ждал этого момента с тех пор, как услышал, что Анаса взяли живым, и все равно у него внутри что-то оборвалось. Было трудно не выдать волнения в голосе.
– Его?..
– Пока нет. Старший визирь хочет устроить показательную казнь. Говорит, только это устроит его соплеменников. – Ваджед закатил глаза. Они с Каве никогда не ладили. – Так что требуется мое и твое присутствие.
Показательная казнь. У Али пересохло во рту. Он поднялся с пола. Анас пожертвовал собой, чтобы Али удалось сбежать. Он заслуживает, чтобы на его казни присутствовал хотя бы один товарищ.
– Я переоденусь.
Ваджед удалился, и Али быстро облачился в свою форму: аспидно-черная туника, белый набедренник и серый тюрбан с кистями. Он повесил на пояс зульфикар и сунул за пазуху ханджар – короткий изогнутый нож, который носили при себе все мужчины Гезири. Пусть хотя бы с виду он будет образцовым и верным солдатом.
Он вышел к Ваджеду, который дожидался его на лестнице, и вместе они спустились с башни в самое сердце Цитадели. Цитадель, огромный архитектурный ансамбль из песочного камня, была для Королевской гвардии домом. Тут размещались бараки, штабы и учебный полигон для армии джиннов. Предки Али выстроили ее вскоре после покорения Дэвабада. Двор, окруженный зубчатыми бойницами, и строгая каменная башня в его центре были данью памяти Ам-Гезире, их далекой родине.
Даже в столь ранний час в Цитадели кипела жизнь. Кадеты во дворе фехтовали на зульфикарах, на специальном помосте упражнялись копейщики. Полдюжины юношей столпились вокруг отдельно стоящей двери, пытаясь разорвать наложенные запирающие чары. Краем глаза Али увидел, как одного с шипением отшвырнуло от двери, и его товарищи разразились хохотом. В другом конце площадки тохаристанский воин-ученый, облачившись в длинное войлочное пальто, меховую шапку и толстые перчатки, демонстрировал группе собравшихся кадетов железный щит. Он выкрикнул заклинание – и щит покрылся коркой льда. Ученый стукнул по льду рукоятью кинжала – и тот рассыпался на осколки.
– Когда в последний раз ты видел семью? – спросил Ваджед, когда они подошли к запряженным лошадям на выезде со двора.
– Пару месяцев назад… дольше, чем пару, – сознался Али. – На айт.
Он вскочил в седло.
Они выехали за ворота, и Ваджед цокнул языком.
– Зря ты так, Али. Ты должен быть благодарен судьбе, что твои родные всегда рядом с тобой.
Али состроил гримасу.
– Я приезжал бы чаще, если бы не призраки Нахид, обитающие в этих стенах, которые мы зовем домом.
Как раз в этот момент они миновали поворот на извилистой дороге, и в поле зрения показался дворец. Золотые купола ярко сверкали под утренним солнцем, стены и фасады из белого мрамора розовели в свете зари. Исполинский зиккурат грузно устроился среди крутых скал с панорамой дэвабадского озера. Окружавшие его сады еще дремали в тени, и казалось, что игольчатые кроны черных деревьев проглатывают гигантскую ступенчатую пирамиду.
– Это не призраки, – возразил Ваджед. – Дворец просто… тоскует по своим основателям.
– Дядя, в мой последний приезд у меня из-под ног испарилась лестница, – напомнил Али. – А вода в фонтанах так часто обращалась в кровь, что ее перестали пить.
– Значит, сильно тоскует.
Али покачал головой, но промолчал. Город пробуждался ото сна. Они спустились по холмистой дороге, ведущей ко дворцу, и через черный ход выехали на королевскую арену. Это место было создано для спортивных состязаний и солнечных дней, для ловких жонглеров факелами и для гонщиц на чешуйчатых огненных птицах симургах. Для увеселений.
Для них и это увеселение. Али осуждающе обвел взглядом толпу. Несмотря на раннее утро, многие места на каменных лавках уже были заняты: тут собрались вельможи, рвущиеся выслужиться перед его отцом, охочие до зрелища чистокровные простолюдины, разгоряченные Дэвы и, кажется, совет улемов полным составом (может, мудрецы получили приказ воочию понаблюдать, что бывает, когда не получается удержать неверных в узде).
Али поднялся к королевской ложе. Это была высокая каменная терраса, укрытая тенью горшечных пальм и полосатых льняных штор. Он не увидел отца, но впереди заметил Мунтадира. Его старший брат наверняка горел желанием присутствовать не больше чем Али. Черные кудри Мунтадира растрепались, и он вряд ли переодевался со вчерашнего: на нем красовались агниваншийская куртка, густо расшитая жемчугами, и небесно-голубой шелковый набедренник. Одежда была мятая.
От него с трех шагов разило винным перегаром, и Али заподозрил, что брата сегодня разбудили в чужой постели.
– Мир твоему дому, эмир.
Мунтадир подскочил.
– Боже, ахи, – он схватился за сердце. – Ты зачем подкрадываешься, как какой-нибудь ассасин?
– Тебе стоит поработать над рефлексами. Где аба?
Мунтадир неделикатно кивнул в сторону тощего дэва, стоящего с краю террасы.
– Вот этот настоял на публичном оглашении списка обвинений. – Он зевнул. – Аба не хотел тратить свое время на пустяки, тем более что вместо него это могу сделать я. Он скоро подтянется.
Али посмотрел на дэва. Ну конечно, это был Каве э-Прамух, старший визирь отца. Сосредоточенно оглядывая площадь внизу, тот не обратил внимания на появление Али. На его тонких губах играла торжествующая ухмылка, и Али догадывался, чему он так рад.
Он сделал глубокий вдох и подступил к краю террасы.
На песке внизу стоял на коленях Анас.
Шейх был раздет до пояса и покрыт ожогами и бороздами от кнута. Борода была острижена в знак позора. Он стоял, склонив голову, со связанными за спиной руками. С ареста прошло всего две недели, но его явно морили голодом. Ребра торчали, окровавленные конечности исхудали. И это только то, что было видно глазу. Али знал, что эти раны не единственные. Зелья, выпив которые, тебя словно пронзали тысячи ножей. Иллюзионисты, которые заставляли тебя видеть в галлюцинациях умирающих близких. Певцы, которые брали такие высокие ноты, что ты падал на колени и из ушей текла кровь. В темницах Дэвабада не выживали. Рассудок не выдерживал.
О шейх, мне так жаль… Одинокий шафит без магических способностей перед сотнями ожесточенных чистокровных джиннов – картина казалась Али жестокой шуткой.
– За разжигание религиозной ненависти…
Шейх покачнулся, и один из стражей рывком поставил его на ноги. Али похолодел. С правой стороны его лицо было разбито в мясо. Глаз заплыл, нос переломан. Нить слюны стекала изо рта, просачиваясь сквозь выбитые зубы и распухшие губы.
Али ухватился за ножны зульфикара. Анас встретился с ним взглядом. На долю секунды в единственном зрячем глазе промелькнуло предостережение, и потом он снова уронил голову.
Заслужи это. Али не забыл последний наказ шейха. Он расслабил руку на оружии, вспомнив о пристальном внимании к нему аудитории. Али сделал шаг назад и присоединился к Мунтадиру.
Судья продолжал зачитывать приговор.
– За незаконное хранение оружия…
Сбоку от арены раздалось недовольное фырчание: за огненными воротами был заперт отцовский каркаданн. Зверь топтался на месте, и земля дрожала у него под ногами. Каркаданн, богомерзкий гибрид лошади и слона, размерами вдвое превосходил их обоих. Его чешуйчатая серая шкура была покрыта коркой грязи и запекшейся крови. Пыльный воздух арены впитал его запах – застарелый, мускусный запах крови. Каркаданна никогда не мыли. К нему даже не приближались никогда, если не брать в расчет парочку воробьев, которую держали в клетке рядом с чудовищем. Как раз в этот момент птицы завели свою трель. Каркаданн перестал топтаться и ненадолго присмирел.
– Обвиняется в…
– Боже правый, – услышал Али раскатистый бас у себя за спиной, и вся толпа вскочила на ноги. – Вы все еще не закончили?
Явился его отец.
Король Гасан ибн Хадер аль-Кахтани, правитель земли, защитник Веры. От одного звука этого имени его подданные начинали дрожать и оглядываться по сторонам, опасаясь шпионов. Он был внушительным, массивным джинном – результат комбинации крепких мускулов и здорового аппетита. Сложением он напоминал бочку. Его волосы лишь сейчас, в возрасте двухсот лет, начали белеть, и черную бороду прочертила седина. Она только добавляла грозности его виду.
Гасан вышел к краю террасы. Судья выглядел так, как будто готов был наложить в штаны, и немудрено. Отец был недоволен, и Али прекрасно знал, что перспектива встретиться с его отцом в гневе была способна повлиять на кишечник многих мужчин.
Гасан бросил на окровавленного шейха безразличный взгляд, после чего повернулся к старшему визирю:
– «Танзим» слишком долго терроризировал Дэвабад. Мы и так знаем все их преступления. Мне нужны только имена спонсора и тех, кто пособничал ему в убийстве двух наших граждан.
Каве покачал головой.
– Он их не выдает, король. Мы все испробовали.
– Даже сыворотки бану Манижи?
Бледное лицо Каве омрачилось.
– Один ученый попытался это предпринять, но скончался. Снадобья Нахид не предназначены для использования другими.
Гасан надул губы.
– Тогда он бесполезен. – Он кивнул стражникам, окружавшим Анаса. – Возвращайтесь на свои посты.
Со стороны улемов послышались вздохи и молитвенный шепот. Нет. Али, забывшись, выступил вперед. Наказание – это одно, но это – совсем иное. Он открыл рот.
– Гори в аду, скотина.
Это говорил Анас. По шокированной толпе прокатился гул, но Анас продолжал, не сводя с короля воинственного взгляда.
– Супостат, – процедил он сквозь разбитые зубы. – Ты предал нас – народ, который клялись защищать твои предки. Думаешь, мое убийство что-то изменит? Сотня придет на мое место. А ты будешь страдать… и в этом мире, и в следующем, – в его голосе зазвенело безумие. – И Бог отберет у тебя всех, кто тебе дорог.
Глаза короля сверкнули, но он сохранил самообладание.
– Развяжите ему руки и возвращайтесь на посты, – приказал он стражникам. – Посмотрим, как он будет удирать.
Будто учуяв намерения своего хозяина, каркаданн взревел, и арена содрогнулась. Али знал, что землетрясение эхом прокатится по всему Дэвабаду, как предостережение всем тем, кто вздумает ослушаться короля.
Гасан поднял правую руку. Яркая отметина в верхней части его левой щеки, восьмиконечная черная звезда, начала мерцать.
Все огни на арене погасли. Строгие черные флаги, напоминающие о господстве Кахтани, замерли на ветру, и огненный зульфикар Ваджеда потускнел. Мунтадир тяжело задышал, а Али ощутил мутный прилив слабости. Такова была сила Сулеймановой печати. Когда она действовала, все иллюзии и миражи, вся магия джиннов, пери, маридов и одному Богу ведомо каких еще волшебных рас – все утрачивало силу.
Это касалось и огненных врат, удерживающих каркаданна взаперти.
Зверь выступил вперед, роя землю желтым трехпалым копытом. Несмотря на массивную тушу, особый страх внушал его рог. Размером с джинна и прочнее, чем сталь, он выпирал из угловатого лба каркаданна и был сплошь покрыт кровью прежних многочисленных жертв.
Анас повернулся к зверю лицом и расправил плечи.
Он не доставит королю удовольствия. Анас не пытался убежать и не молил о пощаде. Даже сам зверь был не в настроении мучить жертву. С ревом он бросился на шейха и проткнул его рогом в подреберье, после чего вскинул голову и швырнул смертника в пыль.
Все было кончено, и было кончено быстро. Али даже не понял, что перестал дышать, пока не выдохнул в этот момент.
Но тут Анас пошевельнулся. Каркаданн заметил. Зверь приблизился, на этот раз медленно, фыркая и принюхиваясь к земле. Он ткнулся носом в тело Анаса.
Каркаданн занес копыто над простертым телом Анаса, и Мунтадир, вздрогнув, сразу отвернулся. Али не стал отводить взгляд. Не сдался, даже когда краткий вскрик Анаса резко оборвался с тошнотворным хрустом костей. В стороне одного из гвардейцев вырвало.
Король посмотрел на изувеченный труп лидера «Танзима», после чего наградил улемов недвусмысленным взглядом. Потом он повернулся к сыновьям.
– Пойдемте, – сказал он коротко.
Зрители разошлись, а каркаданн продолжал играться с окровавленной жертвой. Али не сошел с места. Он не мог отвести глаз от Анаса. Крик шейха до сих пор звенел у него в ушах.
– Ялла, Зейди. – Мунтадир с болезненным видом тронул его за плечо. – Идем.
Заслужи это. Али кивнул. Он не сдерживал слез, потому что слез не было. Он был в состоянии шока. Он просто ничего не чувствовал, и ему оставалось только покорно следовать за братом во дворец.
Король шел по длинному коридору, подметая землю полами черного кафтана. Двое слуг засуетились и убежали в противоположный коридор, а один секретарь мелкого ранга пал ниц.
– Избавьтесь от этих фанатиков, – громко потребовал Гасан, не обращаясь ни к кому конкретно. – Вырежьте их под корень. Не хватало, чтобы очередной шафит, провозгласивший себя шейхом, выскочил где-нибудь через месяц и начал творить беспредел на улицах города.
Он распахнул дверь в кабинет, и слуга, поставленный специально для этой работы, отлетел в сторону.
За Мунтадиром вошел Али, Каве и Ваджед не отставали. В интерьере просторного помещения, расположившегося между дворцовыми садами и королевским двором, сочетались черты стилей Дэвов и Гезири. Художники из провинции Дэвастана создали изящные гобелены с томными фигурами и расписные цветочные мозаики, а неприхотливые ковры с простыми линиями и грубо отесанные музыкальные инструменты были доставлены из аскетичного родового гнезда Кахтани в Ам-Гезире.
– В городе будут недовольны, король, – предупредил Ваджед. – Бхатт был любим публикой, а шафиты легко поддаются на провокации.
– И хорошо. Я надеюсь на их мятеж, – ответил Гасан. – Тем проще будет выкорчевать эту заразу.
– Только сначала они успеют убить еще больше моих сородичей, – визгливо вставил Каве. – Где были твои солдаты, каид, когда двух Дэвов порубили в их собственном секторе? Как «Танзиму» вообще удалось проникнуть через ворота? Куда смотрела стража?
Ваджед поморщился.
– Нам не хватает людей, визирь. Сам знаешь.
– Так позвольте нам завести собственную стражу! – Каве взмахнул руками. – Ваши проповедники кричат о неверности Дэвов, шафиты призывают жечь нас на кострах в Великом храме… Ради всего святого, дайте нам хотя бы шанс самим себя защитить!
– Успокойся, Каве, – не выдержал Гасан.
Он опустился в низкое кресло за рабочим столом и отодвинул в сторону невскрытый свиток. Тот укатился на пол, но Али сомневался, что отца это заботит. Король, как и многие вельможи среди джиннов, не был обучен грамоте и полагал чтение бессмысленным занятием, когда в твоем распоряжении есть писцы, которые будут заниматься этим вместо тебя.
– Посмотрим, смогут ли Дэвы протянуть хоть полвека без мятежей. Знаю я склонность вашего брата к ностальгии.
Каве прикусил язык, и Гасан продолжил:
– Но соглашусь. Давно пора напомнить малокровкам их место, – он ткнул пальцем в Ваджеда. – Я хочу, чтобы начал приводиться в исполнение запрет на собрания шафитов больше десяти человек под одной крышей. Я в курсе, что на него давно закрывают глаза.
Ваджед неохотно отвечал:
– Это кажется жестоким, мой господин. Малокровки живут в нищете… ютятся как могут, по многу человек.
– Думать надо, прежде чем воду баламутить. Я требую избавиться от всех мало-мальски сочувствующих Бхатту. И пусть знают, что, если у них останутся дети – я их продам в рабство. Останутся жены – отдам их своим солдатам.
Ужаснувшись, Али хотел было возмутиться, но его опередил Мунтадир.
– Аба, не можешь же ты…
Гасан гневно посмотрел на старшего сына.
– Мне что, и дальше позволять этим фанатикам бегать безнаказанными? И дожидаться, пока они весь город не поднимут на дыбы? – Король помотал головой. – Эти же шафиты заявляют, что для них освободятся рабочие места и жилищная площадь, если мы начнем сжигать Дэвов в их храме.
Али вскинул голову. Словам Каве он не придал большого значения, но его отец не был склонен драматизировать. Али знал, что, как и у большинства шафитов, у Анаса были свои претензии к Дэвам. Это их религия требовала сегрегации шафитов, их Нахиды некогда велели истребить нечистую кровь, как будто речь шла о зачистке дома от крыс.
Но Анас не стал бы призывать к геноциду Дэвов…
Следующие слова отца вернули Али к реальности.
– Необходимо перекрыть им финансирование. Уберем один элемент, и останется «Танзим» на паперти со своими пуританскими идеями, – его серые глаза вперились в Каве. – Как далеко ты продвинулся в розыске их спонсора?
Визирь поднял руки.
– Все еще никаких доказательств. Только мои подозрения.
Гасан нахмурился.
– Оружие, Каве. Клиника в Маади. Бесплатный хлеб. У него явно толстый кошелек. Высшая каста, чистокровное богатство. Как такое возможно, что спонсор до сих пор не найден?
Али напрягся, но по досаде в голосе Каве было ясно, что он сам не знает ответов.
– Их финансы довольно сложно устроены, король. Не исключаю, что система сбора средств придумана кем-то из казначейства. Они используют в обращении валюты разных племен, обменивают провизию даже на эти жуткие бумажные деньги, которыми пользуются люди…
Кровь отлила от его щек. Каве перечислял один за другим все нюансы экономики Дэвабада, на которые Али регулярно жаловался Анасу, – во всех подробностях.
Ваджед навострил уши.
– Человеческие деньги? – Он ткнул пальцем в Али. – Ты у нас вечно талдычишь об этой валютной чехарде. Каве не показывал тебе документы?
Седце Али зашлось бешеным стуком. В который раз он поблагодарил небеса за то, что Нахид не было в живых. Даже необученный ребенок из их рода догадался бы, что он врет.
– Я… нет. Старший визирь со мной не консультировался, – выкрутился он на ходу, зная, что Каве считает его непроходимым идиотом. Он посмотрел на дэва. – Но если у вас вызывает трудности…
Каве ощетинился.
– Я имею дело с лучшими умами гильдии ученых. Сомневаюсь, что принц скажет мне что-то новое. – Он смерил Али испепеляющим взглядом. – Среди возможных покровителей мне называли имена некоторых Аяанле, – невозмутимо добавил он, поворачиваясь к королю. – Включая одно имя, которое может заинтересовать вас. Та Муста-Рас.
Ваджед удивленно похлопал глазами.
– Та Муста-Рас? Не он ли кузен королевы?
Али покоробило при напоминании о матери, а его отец нахмурился.
– Он, и я легко могу его представить в качестве покровителя кучки нечистых террористов. Аяанле всегда относились к политической жизни Дэвабада как к шахматной доске, за которой можно весело провести время. Тем более что сами они мирно отсиживаются в Та-Нтри, – он посверлил Каве взглядом. – Говоришь, нет доказательств?
Старший визирь отрицательно покачал головой.
– Никаких, мой господин. Только слухи.
– Я не могу арестовать кузена супруги из-за сплетен. Тем более что моя казна на треть заполнена золотом и солью Аяанле.
– Королева Хацет сейчас в Та-Нтри, – напомнил Ваджед. – Думаете, кузен к ней прислушается?
– О, в этом я не сомневаюсь, – ответил Гасан мрачно. – Уже прислушивается.
Али уставился себе под ноги, пока они обсуждали его мать, чувствуя, как горячеют щеки. Они с Хацет не были близки. Али забрали из гарема, когда ему было пять лет от роду, и передали на поруки Ваджеду, который взялся за воспитние будущего каида для Мунтадира.
Его отец вздохнул.
– Придется тебе самому отправиться туда, Ваджед. Поговори с ней. Я доверяю только тебе одному. Дай ей и всем ее чертовым родственникам понять, что она не вернется в Дэвабад, пока деньги не перестанут поступать в «Танзим». И если она хочет снова увидеть своих детей, пусть делает выводы.
Али почувствовал на себе взгляд Ваджеда.
– Да, король, – негромко ответил тот.
Каве встревожился.
– Но кто займет должность каида в его отсутствие?
– Ализейд. Ваджед будет отсутствовать несколько месяцев, не больше. Будет хорошая практика для принца перед тем, как меня не станет, а этот… – Гасан кивнул на Мунтадира, – …так увлечется своими танцовщицами, что забудет про управление страной.
У Али отвисла челюсть, а Мунтадир рассмеялся.
– О, это больно ударит по преступности. – Его брат хлопнул ребром ладони по запястью. – В самом буквальном смысле.
Каве побледнел.
– Но, король, принц Ализейд еще ребенок. Ему даже до первого четвертьвека далеко. Нельзя же доверять безопасность всего города шестнадцатилетнему…
– Ему восемнадцать, – уточнил Мунтадир с усмешкой. – Что же ты, визирь. Это две большие разницы.
Каве, в отличие от эмира, было не до смеха. Его голос сделался еще более писклявым.
– Восемнадцатилетнему мальчишке. Мальчишке, который, позвольте вам напомнить, однажды устроил публичную порку чистокровному вельможе, точно рядовому шафитскому простолюдину и вору!
– Он и был вором, – оправдывался Али.
Он помнил это происшествие, но не ожидал, что Каве тоже не забыл его. Это произошло несколько лет назад, в первый и последний раз, когда Али позволили проводить патруль в секторе Дэвов.
– Закон Божий для всех писан.
Старший визирь набрал в грудь воздуха.
– Как ни прискорбно, принц Ализейд, но вы не в Раю, где все мы подчиняемся Божьему закону… – Он продолжил дальше без паузы, не заостряя внимания на двойном смысле своих слов, но от Али он все равно не укрылся. – Но по законам Дэвабада шафиты не равны чистокровным джиннам. – Он умоляюще взглянул на короля. – Вы только что казнили джинна буквально за эти же самые слова.
– Казнил, – согласился Гасан. – И намотай на ус, Ализейд. Каид приводит в исполнение мои законы, а не свои личные убеждения.
– Разумеется, аба, – быстро согласился Али, коря себя за то, что так прямо высказался в их присутствии. – Я сделаю все, как ты прикажешь.
– Вот видишь, Каве? Тебе нечего бояться. – Гасан кивнул на дверь. – Ты свободен. Придворное собрание состоится после обеденной молитвы. Пусть все услышат о том, что произошло утром. Может, тогда поток нападок на меня стихнет.
Дэв хотел сказать что-то еще, но вместо этого просто кивнул и, метнув напоследок недобрый взгляд в Али, удалился.
Ваджед захлопнул за ним дверь.
– У этой змеи ядовитое жало, Абу Мунтадир, – сказал он королю, переходя на гезирийский. – Хотел бы я заставить его вертеться, как ужа на сковородке. – Он погладил свой зульфикар. – Хотя бы раз.
– Не подавай дурной пример своему протеже.
Гасан размотал тюрбан и сложил его горой яркого шелка на столе.
– Каве имеет право обижаться, тем более он и половины всего не знает. – Он кивнул на большой ящик у выхода на террасу. Али только сейчас заметил его. – Покажи им.
Каид вздохнул, но направился к ящику.
– Несколько недель назад в Королевскую гвардию обратился имам из мечети у Большого базара и сообщил, что подозревает Бхатта в вербовке одного из своих прихожан. – Ваджед вынул ханджар и вскрыл доски на ящике. – Мои солдаты проследили за ним и довели этого типа до его схрона, – он подозвал Али и Мунтадира. – Там мы обнаружили это.
Накатила тошнота, но Али подошел ближе. В глубине души он знал, что окажется в ящике.
Оружие, которого, Анас божился, у него не было. Ящик был набит под завязку. Тяжелые железные дубинки и стальные кинжалы, шипастые палицы и пара арбалетов. Полдюжины сабель, несколько продолговатых огнестрельных устройств, изобретенных людьми (ружья?), вместе с коробкой патронов. Али, не веря своим глазам, изучил содержимое ящика, и его сердце оборвалось.
Тренировочные зульфикары.
– Это украдено кем-то из Королевской гвардии, – выпалил он неосторожно.
Ваджед мрачно кивнул.
– Вероятно, так. Гезири. К зульфикарам мы допускаем только своих. – Он скрестил руки на широкой груди. – Похищено из Цитадели. Остальное, как я понимаю, приобретено у контрабандистов. – Он заглянул в полные ужаса глаза Али. – Всего таких ящиков было четыре.
Рядом охнул Мунтадир.
– Что, ради всего святого, они планировали с этим делать?
– Сложно сказать, – признался Ваджед. – Вооружения хватило бы максимум на несколько десятков шафитов. Слишком мало, чтобы противостоять гвардии, но…
– Этого было бы достаточно, чтобы убить десятки прохожих на Большом базаре, – подхватил король. – Достаточно, чтобы сесть в засаду у храма Дэвов в праздничный день и порезать сотню паломников раньше, чем им подоспеют на подмогу. Достаточно, чтобы развязать войну.
Али стиснул руки на крышке ящика. Он даже не помнил, как ухватился за него. Воображение рисовало воинов, бок о бок с которыми он рос; кадетов, которые засыпали друг у друга на плече после долгих тренировочных дней; юношей, которые поддразнивали и придумывали друг другу прозвища, отправляясь на свой первый патруль. Скоро Али примет присягу в качестве каида и станет их защитником и лидером. Именно они, скорее всего, пали бы жертвами этих орудий.
Молниеносная невыносимая ярость наполнила его. Но Али некого было винить, кроме себя одного. Ты должен был знать. Когда до тебя дошли первые слухи об оружии, нужно было оборвать все связи. Но Али этого не сделал. Более того, он был с Анасом в той таверне. Он стоял рядом, когда убивали двоих джиннов.
Он сделал глубокий вдох. Боковым зрением он заметил, как Ваджед с интересом косится на него. Али выпрямился.
– Но зачем? – недоумевал Мунтадир. – Какой прок от этого «Танзиму»?
– Не знаю, – ответил Гасан. – И не желаю знать. Ушли годы, чтобы в Дэвабаде воцарился мир после смерти последних Нахид. Я не позволю грязным фанатикам, возомнившим себя великомучениками, внести между нами смуту. – Он ткнул пальцем в Ваджеда. – Цитадель найдет виновных и казнит. Если они Гезири, сделай это по-тихому. Не хватало еще, чтобы Дэвы решили, будто наши соплеменники поддерживают «Танзим». Введешь против шафитов новые ограничения. Сборища запретить. Бросать за решетку каждого, кто хотя бы на ногу чистокровному наступит. По крайней мере, первое время. – Он покачал головой. – Даст Бог продержимся несколько месяцев без новых сюрпризов, и тогда снова можно будет ослабить контроль.
– Слушаюсь, король.
Гасан махнул рукой на ящик.
– Избавься от этого, пока Каве не пронюхал. Хватит с меня его истерик на сегодня. – Он потер бровь, посверкивая самоцветами на кольцах, и снова опустился в кресло. Подняв голову, он взглянул на Мунтадира. – И, кстати… если мне случится казнить еще одного изменника, мой эмир будет смотреть без содрогания, а не то следующий приговор вынесут ему.
Мунтадир скрестил руки и нахально прислонился к отцовскому столу, на что Али никогда бы не осмелился.
– Конечно, аба. Если бы я знал, что ему расплющат башку, как арбуз, я бы просто не завтракал.
Гасан зыркнул на него.
– Твой младший брат сумел держать себя в руках.
Мунтадир рассмеялся.
– Да, но Али прошел закалку в Цитадели. Если ты прикажешь, он спляшет и перед каркаданном.
Отец не оценил юмора. Его лицо стало мрачнее тучи.
– Может, постоянные возлияния в обществе поэтов и куртизанок все-таки подорвали твое здоровье, – сверлил он его взглядом. – А ты должен радоваться выдержке своего будущего каида, ибо, видит Бог, он тебе еще ох как пригодится. – Король встал из-за стола. – И на этой ноте я хотел бы поговорить с твоим братом наедине.
Что? Почему? Али едва сдерживался. Он не хотел оставаться наедине с отцом.
Когда Гасан встал и направился к террасе, Ваджед взял Али за плечо и, слегка наклонившись, шепнул ему на ухо:
– Дыши ровнее, мальчик. Король не кусается. – Он ободряюще улыбнулся ему и вслед за Мунтадиром вышел из кабинета.
Повисла долгая пауза. Отец, сцепив руки за спиной, смотрел в сад.
Не поворачиваясь лицом к Али, он спросил:
– Ты в это веришь?
Али сдавленно пискнул:
– Во что?
– В то, что ты тут говорил. – Отец повернулся и посмотрел на него внимательными темно-серыми глазами. – О том, что Божий закон един для всех… ради Бога, Ализейд, хватит дрожать. Я хочу, чтобы у моего каида не тряслись поджилки, когда мне нужно вести с ним диалог.
Стыд смешался с облегчением. Пусть лучше отец приписывает нервозность Али его назначению на должность каида.
– Извини.
– Ничего. – Гасан уперся в него взглядом. – Отвечай на вопрос.
Али пораскинул мозгами, но соврать он никак не мог. Все в его семье знали, что он верующий и был верующим с самого детства, а их религия говорила о положении шафитов весьма недвусмысленно.
– Да, – ответил он. – Я верю, что мы должны относиться к шафитам как к равным. Для того наши предки и прибыли в Дэвабад. Для того Зейди аль-Кахтани и пошел на войну с Нахидами.
– И эта война чуть не истребила весь наш род. Она кончилась разгромом Дэвабада и обернулась враждой с племенем Дэвов, которая тянется по сей день.
Али удивился отцовским словам.
– Хочешь сказать, оно того не стоило?
Гасан посмотрел с досадой.
– Конечно, стоило. Просто мне хватает ума видеть палку о двух концах. Тебе тоже стоит над этим поработать. – Али вспыхнул, а его отец продолжал: – К тому же во времена Зейди шафитов было меньше.
Али нахмурился.
– Разве сейчас их так уж много?
– Практически треть общей численности. Да, – подтвердил он, отвечая на изумление Али. – Последние десятилетия их ряды продолжают неуклонно расти. Но ты держи эту информацию при себе. – Он указал на оружие. – В Дэвабаде сейчас примерно столько же шафитов, сколько и Дэвов, и, сказать по правде, сын мой, если они выйдут на улицы города с войной, не уверен, что гвардия сумеет их остановить. В конечном итоге выиграют, конечно, все равно Дэвы, но бойня будет кровавая, и мир в городе не восстановится еще много поколений.
– Но этого не случится, аба, – возразил Али. – Шафиты не дураки. Они просто хотят лучшей жизни. Они хотят иметь возможность работать и жить в домах, которые не трещат по швам. Заботиться о своих семьях и не бояться, что их детей похитят, потому что какой-то чисто…
Гасан перебил:
– Когда придумаешь, как обеспечить работой и крышей над головой тысячи джиннов, дай мне знать. Но если облегчить им их существование, они станут плодиться еще быстрее.
– Так отпусти их. Пусть они попытают счастья в мире людей.
– Пусть наделают там шума, ты хотел сказать, – отец покачал головой. – Это исключено. Может, они и выглядят как люди, но во многих еще сидят магические способности. Мы только навлечем на себя проклятие очередного Сулеймана. Тут нет простого ответа, Ализейд, – вздохнул он. – Нам остается только искать равновесие.
– Но какое же это равновесие, – упирался Али. – Мы отдаем предпочтение огнепоклонникам вместо шафитов, защищать которых пришли сюда наши предки.
Гасан встрепенулся.
– Огнепоклонникам?
Слишком поздно Али вспомнил, что Дэвы ненавидели это прозвище.
– Я не хотел…
– Тогда никогда больше не произноси этих слов в моем присутствии. – Его глаза метали молнии. – Дэвы находятся под моей защитой так же, как и наше родное племя. Меня не интересует, какую веру они исповедуют. – Он всплеснул руками. – Как знать, может, они и правы, что придают чистоте крови такое значение. Сколько лет живу на свете, и мне ни разу не встречался дэв-шафит.
Они их, наверное, душат прямо в колыбели. Но Али не стал говорить этого вслух. Было бы неразумно с его стороны развивать эту тему дальше.
Гасан провел рукой по мокрому подоконнику и стряхнул капли воды, собравшиеся на пальцах.
– Здесь вечно сыро. И холодно. Сто лет я не был в Ам-Гезире, и все равно, просыпаясь каждое утро, я тоскую по жарким пескам. – Он снова глянул на Али. – Это не наш дом. Он никогда им не будет. Этот город всегда будет принадлежать в первую очередь Дэвам.
Это мой дом. Али привык к сырости Дэвабада, ему нравилось многообразие джиннов, наводнявших его улицы. Когда ему случалось бывать в Ам-Гезире, он вечно чувствовал себя не в своей тарелке и всегда смущался своей полу-Аяанле внешности.
– Это их дом, – продолжал Гасан. – А я их король. Я не позволю шафитам, которые расплодились безо всякого участия Дэвов, угрожать им в собственном доме. – Он повернулся посмотреть на Али. – Как каид ты обязан с этим считаться.
Али опустил глаза. Он не мог считаться с тем, с чем был категорически не согласен.
– Прости мне эту дерзость.
Он подозревал, что Гасан ждал другого ответа. Отец еще пару секунд не сводил с него проницательного взгляда, а потом внезапно пересек комнату и остановился перед деревянным стеллажом на противоположной стене.
– Иди сюда.
Али подошел. Гасан снял с верхней полки продолговатый лакированный черный футляр.
– Я получаю исключительно лестные отзывы из Цитадели о твоем прогрессе, Ализейд. У тебя острый ум, склонность к военным наукам, и ты один из лучших фехтовальщиков своего поколения. С этим никто не станет спорить. Но ты еще юн.
Гасан сдул с футляра пыль, поднял крышку и снял с подложки из тончайшей ткани серебряную стрелу.
– Знаешь, что это?
Али, несомненно, знал.
– Последняя стрела, выпущенная Афшином.
– Согни ее.
Удивившись просьбе, Али взял у него стрелу. Она казалась совершенно невесомой, но, как он ни бился, ему не удавалось ее согнуть. Даже после стольких лет серебро сверкало как новое, и только острый наконечник потускнел от крови. Крови, которая бежала и в венах Али.
– Афшины тоже были хорошими солдатами, – мягко сказал Гасан. – Возможно, лучшими воинами среди джиннов. Но теперь они мертвы, их предводители Нахиды мертвы, а наш народ правит Дэвабадом уже четырнадцать веков. Хочешь знать почему?
Потому что они были неверными и Бог привел нас к победе? Али прикусил язык. Если бы он сказал такое вслух, стрела покрылась бы свежим слоем крови Кахтани.
Гасан забрал у него стрелу.
– Потому что они сами были такими же, как эта стрела. Как ты. Не желали прогибаться и признавать, что не все на свете вписывается в их идеальную картину мира, – он убрал стрелу в футляр и захлопнул крышку. – Чтобы быть каидом, мало быть просто хорошим солдатом. Бог даст, мы с Ваджедом еще добрых сто лет будем пить вино и разбираться с назойливыми просителями, но однажды Мунтадир станет королем. И когда ему понадобится совет, когда ему понадобится обсудить государственные тайны, которые можно доверить только родной крови, тогда ему понадобишься ты.
– Да, аба.
Али уже был готов сказать что угодно, лишь бы уйти отсюда. Что угодно, лишь бы скрыться от расчетливого взгляда отца.
– И последнее. – Отец отошел от стеллажа. – Ты переезжаешь во дворец. Немедленно.
Али разинул рот.
– Но Цитадель – мой дом.
– Нет, мой дом – это твой дом, – раздраженно отрезал Гасан. – Здесь твое место. Пора тебе начинать посещать придворные собрания. Хоть посмотришь, как работает мир вне твоих книжек. Да и я смогу за тобой приглядывать. Мне не нравятся твои рассуждения о Дэвах.
Али похолодел от ужаса, но отец не стал развивать тему.
– Можешь идти. Когда устроишься, жду тебя при дворе.
Али кивнул и поклонился. Он еле сдерживался, чтобы опрометью не броситься на выход.
– Мир твоему дому.
Только он вырвался из кабинета в коридор, как столкнулся с братом.
Мунтадир усмехнулся и крепко его обнял.
– Поздравляю, ахи. Готов поспорить, из тебя получится ужасно грозный каид.
– Спасибо, – пробормотал Али.
Он только что стал свидетелем смерти своего близкого друга. То, что вскоре ему предстоит взвалить на себя ответственность за безопасность города, он еще не успел переварить.
Мунтадир не заметил состояния брата.
– Отец поделился с тобой хорошей новостью? – когда Али только нечленораздельно промычал в ответ, он пояснил: – Ты переезжаешь обратно во дворец!
– Ах, это, – Али нахмурился.
Брат перестал улыбаться.
– Ты как будто не рад.
Услышав обиду в голосе Мунтадира, Али стало стыдно.
– Дело не в этом, Диру. Просто… это было тяжелое утро. Замещение Ваджеда, оружие… – Он вздохнул. – К тому же мне всегда было… – он поискал слова, которые не оскорбили бы разом всех приближенных своего брата, – …не по себе среди придворных.
– Все будет в порядке. – Мунтадир обнял Али за плечи, уводя его за собой по коридору. – Держись рядом со мной, и я постараюсь, чтобы ты был втянут только в самые сладкие скандалы. – Он рассмеялся в ответ на испуганный взгляд Али. – Пойдем. Мы с Зейнаб подобрали тебе апартаменты у самого водопада, – они свернули за угол. – Там самая скучная обстановка и самые рудиментарные удобства. Будешь чувствовать себя как… ого.
Братья остановились как вкопанные. Идти дальше было некуда. Прямо у них на пути стояла стена. Во всю ее ширину горела самоцветами фреска.
– Это… – протянул слабым голосом Мунтадир, – …что-то новенькое.
Али подступил ближе.
– А вот и нет… – сказал он негромко, узнав сюжет из давнего урока истории. – Это одна из старых фресок Нахид. До войны они украшали дворцовые стены.
– Но вчера ее тут не было.
Мунтадир коснулся яркого солнца на рисунке. Оно сверкнуло у него под ладонью, и оба отпрянули.
Али боязливо разглядывал фреску.
– А ты еще спрашиваешь, почему я не горю желанием перебираться в дом, где хозяйничают мертвые Нахиды?
Мунтадир скорчил мину.
– Обычно все не так плохо. – Он кивнул на одну из фигур на потрескавшемся гипсе. – Ты знаешь, кто это?
Али присмотрелся. Фигура была похожа на человека – мужчину со струящейся белой бородой и серебряным нимбом вокруг головы в короне. Он стоял на фоне алеющего солнца, положив одну руку на спину ревущего шеду, а другой обхватив посох с восьмиконечной печатью. Точно такой же формы, как на виске Гасана.
– Это Сулейман, – догадался Али. – Мир его дому.
Он изучил остальную картину.
– По-моему, здесь изображено вознесение Анахид, когда она получила свой дар и Сулейманову печать.
Кафтан Сулеймана был залит синей краской.
– Странно, – отозвался Мунтадир. – Любопытно, почему именно сегодня фреска решила исправить ошибку четырнадцативековой давности.
Али сжал губы. Его взгляд упал на склоненную женскую фигуру у ног Сулеймана. Видна была только ее спина, но вытянутые кончики ушей выдавали в ней джинна. Точнее, дэва. Анахид. Прародительница своего рода.
По его позвоночнику пробежала дрожь.
– Не знаю. Но, думаю, нам стоит ее уничтожить.
