14
Али

Али бросил стопку бумаг на стол, чуть не опрокинув чашку с чаем.

– В этих отчетах ложь, Абу Зебала. Вот ты – санитарный инспектор города. Объясни, почему в секторе Дэвов все сверкает, тогда как в секторе Сахрейн жителя раздавило обрушившейся горой мусора?

Гезирийский чиновник подобострастно улыбнулся.

– Кузен…

– Я тебе не кузен.

Технически он был ему кузен, но тот факт, что общий с королем прапрадедушка устроил Абу Зебалу на эту должность, не поможет ему увильнуть от ответа на вопрос.

– Принц, – великодушно поправился Абу Зебала. – По происшествию ведется расследование. Это был ребенок, которому не следовало играть на помойке. Будем откровенны, винить надо его родителей в том…

– Ему было двести восемьдесят один, болван.

– Ах. – Абу Зебала похлопал глазами. – В самом деле? – Он сглотнул, и Али смотрел, как он сочиняет на ходу новую ложь. – Как бы то ни было… теория о равномерном распределении санитарных услуг между племенами морально устарела.

– Как это?

Абу Зебала сложил ладони.

– Дэвы высоко ценят чистоту. Весь культ огня построен на идее очищения, верно? А что Сахрейн? – Джинн с кислой миной покачал головой. – Вы же понимаете. Всем известно, что эти варвары с запада с радостью варятся в собственных нечистотах. Если гигиена так важна для Дэвов, что они готовы заплатить нужную цену… с какой стати мне им отказывать?

Али сузил глаза и переварил слова Абу Зебалы.

– Ты только что признался в получении взятки?

Тот даже не потрудился изобразить стыд.

– Я бы не назвал это взяткой…

– Довольно. – Али вернул документы ему обратно. – Все исправь. Объем оказанных услуг по вывозу мусора и уборке улиц должен быть един для всех секторов. Если к концу недели этого не будет сделано, я тебя вышвырну и отправлю обратно в Ам-Гезиру.

Абу Зебала хотел возразить, но Али резким жестом призвал его к молчанию, так что тот вздрогнул.

– Убирайся. И если я еще раз услышу подобные разговоры о взяточничестве, я отрежу тебе язык, во избежание повторений.

Али, конечно, говорил не всерьез, просто он был измотан и раздражен. Но самоуверенная улыбочка Абу Зебалы сползла, и он побледнел. Он кивнул и быстро удалился, стуча подошвами сандалий по ступеням лестницы.

Это было неразумно. Али вздохнул, встал из-за стола и подошел к окну. После вчерашних событий у него не осталось сил на разборки с такими типами, как Абу Зебала.

По спокойной воде далекого озера полз одинокий паром. Солнечные лучи отражались в его черно-золотом носу. В такую погоду было бы прекрасно пройтись под парусом. По мнению Али, сегодняшние пассажиры парома могли считать себя везунчиками – в последний раз Али был на озере в такой сильный дождь, что он боялся, как бы судно не затонуло.

Он зевнул. Усталость навалилась с новой силой. Прошлой ночью он не стал возвращаться во дворец. Ему невмоготу было видеть свои роскошные покои после злосчастного разговора в приюте, не говоря уже о том, чтобы столкнуться с родственниками, которых «Танзим» предлагали ему предать. Но и в кабинете выспаться не удалось. Он почти не спал с тех самых пор, как пошел за Анасом в сектор Дэвов.

Али вернулся за стол. Гладкая поверхность вдруг показалась ему ужасно заманчивой. Али опустил голову на руки и закрыл глаза. Хотя бы на несколько минуточек…

Внезапный стук в дверь разбудил Али. Он подскочил, разметав повсюду бумаги и опрокинув чашку. Когда в дверь ввалился старший визирь, Али даже не стал скрывать раздражения.

Каве закрыл за собой дверь, а Али стряхнул листья заварки с забрызганных отчетов.

– В трудах, принц?

Али сердито на него зыркнул.

– Зачем пришел, Каве?

– Мне нужно поговорить с вашим отцом. По крайне срочному вопросу.

Али обвел рукой свой кабинет.

– Ты в курсе, что ты сейчас в Цитадели? Понимаю, в твоем возрасте недолго и запутаться… ведь здания так непохожи и находятся в разных концах города…

Не дожидаясь приглашения, Каве опустился в кресло напротив Али.

– Он не принимает меня. Слуги говорят, что он занят.

Али удивился, но вида не подал. Каве раздражал его до глубины души, но при такой должности доступ к королю был ему гарантирован, особенно в срочных вопросах.

– Может, ты ему разонравился, – предположил он с надеждой.

– То есть вас слухи нисколько не волнуют? – спросил Каве, демонстративно игнорируя ответ Али. – На базаре ходят разговоры о девушке-Дэве, которая, дескать, перешла в вашу религию, чтобы выйти замуж за джинна. Говорят, родные выкрали ее прошлой ночью и держат взаперти в нашем секторе.

А-а-а. Теперь Али понял, что так переполошило Каве. В их мире мало что было способно так обострить отношения, как смена религии и межплеменные браки. Как ни прискорбно, но ситуация, описанная визирем, была пороховой бочкой, грозившей взорваться мятежом. По закону Дэвабада перешедшим в новую веру полагалась полная защита: ни при каких обстоятельствах семьи Дэвов не имели права преследовать их за это или держать под замком. Али не видел в этом проблемы: в конце концов, религия джиннов была правильной религией. Вот только Дэвы зачастую рьяно вставали горой за своих, и это обычно не доводило до добра.

– Может, тебе стоит пойти к своим и разыскать девушку? Ходы и выходы ты наверняка найдешь. Верни ее мужу, пока ситуация не вышла из-под контроля.

– Как бы мне ни хотелось сбывать Дэву с рук на руки толпе разъяренных джиннов, – язвительно заметил Каве, – таковой девушки, кажется, вовсе не существует в природе. Ни с одной, ни с другой стороны никто не знает ни ее имени, ни хоть чего-либо, что указывало бы на ее личность. Одни говорят, что ее муж – торгаш из Сахрейна, другие – что он кузнец Гезири, а третьи считают его шафитским попрошайкой. – Он нахмурился. – Если бы она существовала, я бы уже знал.

Али сузил глаза.

– Тогда в чем проблема?

– В том, что это сплетня. Никакой девушки нет, передавать некого. Но этот ответ только еще больше разозлит джиннов. Мне кажется, они ищут малейшего повода, чтобы разгромить наш сектор.

– Кто это «они», визирь? Кто додумается нападать на сектор Дэвов?

Каве вздернул подбородок.

– Например, пособники Анаса Бхатта в убийстве двух моих соплеменников. Их, кажется, было вам поручено найти и арестовать.

Али потребовалась вся его выдержка, чтобы не отпрянуть. Он прочистил горло.

– Сомневаюсь, что пара-тройка беглецов в розыске у Королевской гвардии захочет привлекать к себе такое внимание.

Каве ненадолго задержал на нем свой взгляд.

– Допустим, – вздохнул он. – Принц Ализейд, мое дело передать вам то, что я слышал. Я знаю, что между нами есть разногласия, но я молю вас отложить их на время в сторону. – Он поджал губы. – Что-то в этой истории заставляет меня не на шутку нервничать.

Искренность в голосе Каве подействовала и на Али.

– Что, по-твоему, мне нужно предпринять?

– Введите комендантский час и удвойте охрану на воротах нашего сектора.

У Али глаза вылезли на лоб.

– Ты прекрасно понимаешь, что я не могу сделать этого, не получив королевского дозволения. На улицах начнется паника.

– Должны же вы что-нибудь предпринять, – настаивал Каве. – Вы каид. Вы несете ответственность за безопасность города.

Али встал из-за стола. Каве, скорее всего, просто преувеличивает. Но если вдруг – вдруг – в этих слухах есть хотя бы доля правды, Али действительно хотел сделать все возможное, чтобы не допустить бунтов. А значит, нужно было отправляться к отцу.

– Пойдем, – позвал он Каве за собой. – Я его сын. Меня он должен принять.

– В настоящий момент король не может вас принять, принц.

Услышав вежливый отказ стража, Али почувствовал, как зарделись его щеки. Каве покашлял в кулак, не особо стараясь замаскировать смешок. Али вытаращился на деревянные двери, сконфуженный и недовольный. Сначала отец отказывается принять старшего визиря, а теперь он слишком занят и для каида?

– Какой-то бред.

Али прорвался мимо стража и толкнул двери.

Ему было все равно, от каких таких важных дел он его отвлекает.

Но вопреки ожиданиям, в кабинете он застал не стаю кокетливых наложниц, а небольшую компанию мужчин, собравшихся вокруг отцовского стола: Мунтадир, Абу Нувас и, что совсем сбило его с толку, похожий на шафита незнакомец, одетый в коричневое тряпье и грязный белый тюрбан. Он стоял вместе с остальными как равный. Али лишился дара речи.

Король поднял на него удивленный взгляд.

– Ализейд… ты рано.

Рано для чего? Али поморгал, приходя в себя.

– Я, э-э-э… прости, отец, я не думал, что вы тут…

Он осекся. Плетут интриги? Судя по тому, как поспешно все выпрямились, когда он влетел в кабинет, и по смутному чувству вины в лице его брата, именно такое складывалось впечатление. Шафит опустил глаза и шагнул за спину Абу Нувасу, словно стараясь, чтобы его не заметили.

За Али вошел Каве.

– Простите нас, ваше величество, но возникло неотложное обстоятельство…

– Да, визирь, я получил твое сообщение, – остановил его отец. – Я решаю этот вопрос.

– О. – Каве вертелся как уж на сковородке под испепеляющим взглядом короля. – Я просто боюсь, что…

– Я же сказал, что решаю вопрос. Можешь быть свободен.

Али даже почувствовал крошечный укол жалости к Дэву, который торопливо покинул кабинет.

Не обращая внимания на младшего сына, Гасан посмотрел на Абу Нуваса.

– Мы друг друга поняли?

– Да, сир, – ответил Абу Нувас грозным голосом.

Король повернулся к шафиту:

– Если тебя поймают…

Тот просто поклонился, и отец Али кивнул.

– Хорошо. Вы оба можете идти. – Он перевел взгляд на Али и помрачнел. – Иди сюда, – скомандовал он, переходя на гезирийский. – Сядь.

Он вошел в кабинет на правах каида, но в данную секунду чувствовал себя мальчишкой, которого могут пожурить. Он сел на простой стул и посмотрел в лицо отцу. Только сейчас он заметил, что на короле были парадные черные одеяния и тюрбан в драгоценных камнях, что показалось ему странным. Придворное собрание назначено только на вторую половину дня, но его отец обычно так не наряжался, если ему не предстояли публичные мероприятия. Возле руки, унизанной драгоценностями, стояла чашка горячего зеленого кофе, а свитки на столе были в еще большем беспорядке, чем обычно. Чем бы он ни был занят, работа явно кипела уже не первый час.

Мунтадир обошел стол и кивнул на чашку.

– Убрать, пока ты не кинул это ему в голову?

Али проглотил подступившую к горлу панику, ерзая под суровым взглядом отца.

– Что я сделал?

– Да как видно, ничего особенного, – сказал Гасан, барабаня пальцами по разбросанным бумагам. – Я тут изучал отчеты Абу Нуваса о твоих… успехах в должности каида.

Али подался назад.

– Есть такие отчеты?

Он и сам догадывался, что Абу Нувас наблюдает за ним, но на столе было разложено столько бумаг, что в них уместилась бы полная и подробная история Дэвабада.

– Я не знал, что ты приставил его шпионить за мной.

– Разумеется, я приставил его шпионить за тобой, – фыркнул Гасан. – Или ты думал, что я бездумно возложу безопасность всего города на своего несовершеннолетнего сына со склонностью к скоропалительным решениям?

– Надо полагать, в отчетах не положительная характеристика?

Мунтадир поморщился, а отец стал мрачнее тучи.

– Надеюсь, ты не растеряешь чувства юмора, Ализейд, когда я сошлю тебя в какой-нибудь богом забытый гарнизон посреди Сахары. – Он гневно потыкал пальцем в бумаги. – Тебе было наказано выследить остальных членов «Танзима» и преподать шафитам урок. Однако наши темницы пустуют, и я не вижу, чтобы арестов и выселений стало больше. Что с новым декретом по шафитам? Почему половина из них до сих пор не на улице?

Значит, Рашид был прав, говоря, что Гасан скоро заметит бездействие Али в отношении новых законов. Али сглотнул, с трудом выдавливая слова.

– Разве плохо, что в темницах пусто? С момента казни Анаса не было ни одного массового беспорядка, ни всплеска преступности… Я не могу арестовывать горожан, если они ничего не делают.

– Нужно было их спровоцировать. Я же сказал, что от них нужно избавиться. Ты каид. И твоя работа – придумать, как выполнить мой приказ.

– Сфальсифицировать обвинения?

– Да, – твердо подтвердил Гасан. – Да, если понадобится. К тому же Абу Нувас говорит, что в последние недели участились случаи похищения приемных детей у чистокровных джиннов. Неужели нельзя было пойти по этой линии?

Али в ужасе посмотрел на отца.

– Ты в курсе, что эти жалобы идут от рабовладельцев? Они выкрадывают детей у их родителей, чтобы продать за выгодную цену!

Али хотел встать со стула.

– Сядь на место, – приказал отец. – И немедленно прекрати эту прошафитскую пропаганду. От детей и так постоянно отказываются. А если у этих так называемых рабовладельцев в порядке все документы, то с твоей и моей точки зрения все их действия в рамках закона.

– Но, аба…

Отец ударил кулаком по столу так сильно, что подскочили свитки и упала чернильница, вдребезги разбившись об пол.

– Молчать! Я уже сказал Абу Нувасу, что подобные транзакции отныне будут совершаться на базаре, чтобы обезопасить процесс.

Когда Али хотел возразить, его отец только поднял ладонь.

– Не надо, – предупредил он. – Скажешь еще хоть слово на эту тему, и клянусь, я лишу тебя всех титулов и вышлю в Ам-Гезиру до скончания твоего первого столетия. – Он покачал головой. – Я хотел дать тебе шанс доказать свою верность, Ализейд, но ты…

Между ними вклинился Мунтадир и впервые вмешался в разговор.

– Все еще не так далеко зашло, аба, – загадочно сказал он. – Посмотрим, что принесет нам день грядущий, мы же так договорились? – Он не ответил на вопросительный взгляд Али. – Но когда вернется Ваджед, действительно стоит отправить Али в Ам-Гезиру. Ему нет еще даже четверти века. Поручи ему управление гарнизоном на родине, пусть закаляется, проведет несколько десятилетий среди нашего народа, там, где ущерб будет не столь разрушителен.

– В этом нет необходимости…

Али зарделся, но его отец уже кивал в знак согласия.

– Это резонное предложение. Но ситуация здесь тоже не может ждать возвращения Ваджеда. С сегодняшнего дня у тебя будет по горло причин, чтобы насесть на шафитов.

Али напрягся.

– Как? Почему?

Их прервал громкий птичий крик за окном, и серый ястреб плавно спланировал в каменный проем и кувырнулся по земле, приняв облик гезирийского солдата в идеально выглаженной форме. Дымчатые перья растаяли у него под кожей, и он поклонился королю в пол. Али узнал в нем разведчика, одного из лицедеев, которые регулярно патрулировали город и его окрестности.

– Ваше высочество, – обратился разведчик. – Простите мое вторжение, но у меня есть новости, которые показались мне безотлагательными.

Гасан нетерпеливо нахмурился, когда разведчик умолк.

– И что за новости?

– Озеро пересекает раб Дэв с меткой Афшина на лице.

Отец нахмурился еще сильнее.

– И? Я видел немало Дэвов, которые сходили с ума, рисовали на себе эти метки и гоняли по улицам полуголыми – раз в десяток лет как минимум. То, что он раб, только объясняет его безумие.

Разведчик не сдавался.

– Он… не был похож на сумасшедшего, король. Он был слегка потрепан, не скрою, но выглядел авторитетно. Он был похож на воина, и за поясом у него был кинжал.

Гасан уставился на него.

– Ты знаешь, когда умер последний Афшин, солдат?

Разведчик покраснел, и Гасан ответил за него:

– Тысячу четыреста лет назад. Рабы столько не живут. Ифриты отдают их людям, те наводят вокруг себя хаос несколько веков, пока вконец не сходят с ума, и вот тогда их бросают на порог Дэвабада, чтобы попугать нас. – Он приподнял бровь. – С тобой они не прогадали.

Разведчик опустил голову и пролепетал что-то нечленораздельное, но в этот момент Али заметил, что его брат вдруг нахмурился.

– Аба, – сказал Мунтадир. – Ты же не думаешь…

Гасан бросил на него усталый взгляд.

– Ты слышал, что я только что сказал? Не забивай голову ерундой. – Он снова повернулся к разведчику: – Если вас двоих это успокоит, последи за ним. И если он достанет лук и примется выжигать шафитов в городе… что ж, день станет значительно интереснее. Свободен.

Разведчик взволнованно поклонился. На его руках выросли перья, и он выпорхнул из окна, торопясь покинуть кабинет.

– Афшин… – Гасан покачал головой. – Того и гляди сам Сулейман появится на моем троне и начнет читать народу проповеди. – Он дал сыновьям отмашку. – Вы тоже можете идти. Главное, не покидайте дворец до конца дня, оба.

– Что? – Али вскочил на ноги. – Я исполняю обязанности каида! В городе, возможно, затеваются беспорядки, приезжает сумасшедший раб, а ты хочешь запереть меня?

Король изогнул свои темные брови.

– Недолго тебе оставаться каидом, если ты собираешься ставить под сомнение мои приказы. – Он кивнул на дверь. – Идите.

Мунтадир обхватил Али за плечи, развернул его и подтолкнул к выходу.

– Прекращай, Зейди, – прошипел он вполголоса.

Они что-то замышляют. Али не хотелось верить, что его отец способен намеренно распространять такие опасные слухи, и более того, ему не хотелось, чтобы шафитов обманом втянули в беспорядки. Он пустился бежать по коридору. Его мутило от одной мысли, но все-таки нужно было найти Рашида.

Но Мунтадир схватил его за запястье.

– Э, нет, ахи. Сегодня ты от меня ни на шаг не отойдешь.

– Мне нужно забрать кое-какие бумаги из Цитадели.

Мунтадир внимательно посмотрел на него. Слишком внимательно. А потом пожал плечами:

– Ну, тогда конечно. Пойдем.

– Тебе необязательно идти со мной.

– Необязательно? – Мунтадир скрестил руки на груди. – А ты отправишься именно туда? В Цитадель – и только? Туда и обратно, совсем один, и ни с кем там не встретишься… нет, Ализейд, – отрезал он, схватив Али за подбородок, когда тот попытался отвести взгляд, не выдержав подозрений старшего брата. – Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Кучка придворных, шушукаясь, повернула из-за угла, и Мунтадир отпустил его руку и отошел от Али, выжидая, пока они пройдут.

Как только придворные скрылись из виду, его брат снова принял сердитый вид.

– Ну ты и болван. Ты даже врать толком не умеешь, ты в курсе? – Мунтадир помолчал и горько вздохнул. – Пойдем со мной.

Он взял Али под руку и потащил его в направлении, откуда пришли придворные, и через служебную дверь вывел его к кухням. От страха Али даже не думал сопротивляться. Он не проронил ни слова, пока брат не остановился у ничем не примечательного алькова. Мунтадир поднял руку и шепотом произнес заклинание.

Стены алькова задымились и исчезли. Перед Али оказалась пыльная каменная лестница, ведущая в зияющую черноту.

Али сглотнул.

– Ты собираешься убить меня? – спросил он совершенно серьезно.

Мунтадир зло посмотрел на него.

– Нет, ахи. Я собираюсь спасти тебя.

Мунтадир вел его вниз по головокружительной лестнице, по пустынным коридорам, уходя все ниже и ниже, пока Али не начал подозревать, что они уже далеко за пределами дворца. Фонарей не было. Дорогу освещали только мелкие огоньки, наколдованные Мунтадиром. Их свет отплясывал дикие пляски на скользких сырых стенах, и Али не мог не заметить, каким узким был коридор. Стояла духота, в воздухе пахло плесенью и сырой землей.

– Мы под озером?

– Вероятно, – коротко ответил Мунтадир.

Али содрогнулся. Не только под землей, но еще и под водой? Он старался не думать о массиве камней и земли и о толще воды у него над головой, но сердце все-таки стучало как сумасшедшее. Известное дело: многие чистокровные джинны страдали клаустрофобией. И Али не был исключением. Мунтадир, судя по его учащенному дыханию, тоже.

– Куда мы идем? – отважился спросить Али.

– Лучше один раз увидеть, чем все объяснять, – ответил Мунтадир. – Не волнуйся, мы почти пришли.

Считаные секунды спустя коридор резко кончился и уперся в толстые деревянные двери, которые едва доставали Али до подбородка. На них не было ни ручек, ни петель – ничто не указывало на то, как они открываются.

Али потянулся к дверям, но Мунтадир вовремя остановил его.

– Не так, – сказал он. – Дай мне свой зульфикар.

– Ты же не перережешь мне глотку и не бросишь в этом богом забытом месте?

– Не искушай меня, – отрезал Мунтадир.

Он взял зульфикар, нагнулся и слегка провел лезвием себе по щиколотке. Прижав ладонью кровоточащую рану, он вручил зульфикар Али.

– Твоя очередь. Сделай порез в таком месте, чтобы отец не заметил. Он убьет меня, если узнает, что я водил тебя сюда.

Али нахмурился, но последовал примеру брата.

– Дальше что?

– Клади руку сюда, – Мунтадир показал на две потемневшие медные печати на дверях, и они оба прижали к печатям кровавые ладони.

Старинная дверь с пыльным шорохом распахнулась в зияющую черноту. Брат переступил порог и поднял пригоршню огоньков повыше.

Али пригнулся и нырнул в проем, не отставая от него. Мунтадир выпростал руку, разбросав огоньки по настенным факелам. Те зажглись и осветили большую пещеру, грубо вырубленную в фундаменте города. Али шагнул на мягкий песчаный пол и зажал нос: в пещере воняло. Когда глаза привыкли к темноте, он застыл как вкопанный.

Пол был заставлен гробами. Мунтадир зажег еще один факел, и Али понял, что их тут были многие десятки. Аккуратно сложенные ряды идентичных каменных саркофагов, беспорядочно сваленные груды ящиков из необработанного дерева. Пахло не плесенью. Пахло трупами джиннов. От резкого запаха пепельного гниения вязало в носу.

Али в ужасе ахнул.

– Что это такое?

Все джинны во всех племенах сжигали своих мертвецов. Это был редкий пример ритуала, который объединял их всех даже после того, как их разделил Сулейман.

Мунтадир обвел комнату взглядом.

– А это, как выясняется, наших рук дело.

– Что?

Брат подвел его к длинному стеллажу со свитками, который прятался за огромным мраморным саркофагом. Все свитки были запечатаны в свинцовые тубы с сургучными печатями. Мунтадир вскрыл одну печать, вынул свиток и вручил Али.

– Ученый муж у нас ты.

Али бережно раскрутил хрупкий пергамент. Тот был испещрен архаичной гезирийской письменностью. Имена, линии, ведущие к другим именам.

Именам Дэвов.

Фамильное древо. Он заглянул на следующую страницу. Несколько записей были выполнены по одному образцу. Не без труда Али прочел одну из них:

– Бану Нарин э-Нинкаррик, возраст: сто один. Утонула. Заверено Кайсом аль-Кахтани и ее дядей Асадом… Асадом э-Нахид… Алиф, полдень, девять-девять.

Зачитав символы в конце записи, Али поднял глаза на поленницу гробов. Все были отмечены четырехзначным номером из цифр и букв, черным сургучом выведенным на боках.

– Всемилостивый Боже, – прошептал он. – Это Нахиды…

– Все до единого, – подтвердил его брат с напряжением в голосе. – Все, кто умер после войны. По любой причине. – Он кивнул в темный угол, который был так далеко, что Али с трудом различал в тенях очертания ящиков. – И некоторые Афшины заодно, хотя, конечно, эту семью стерли с лица земли еще до окончания войны.

Али посмотрел по сторонам. В одном углу он заметил два крошечных гробика и отвернулся, чувствуя себя гадко. Как бы он ни относился к огнепоклонникам, это было чудовищно. В мире джиннов хоронили только самых отъявленных преступников. Поговаривали, что земля и вода так губительны для останков джинна, что они надежно скроют его душу от Божьего Суда. Али едва ли в это верил, но все же джинны взяты от огня и в огонь должны вернуться. А не в темную, сырую пещеру под проклятым озером.

– Это возмутительно, – сказал он тихо, скручивая свиток. Он не хотел читать дальше. – Отец показал тебе все это?

Его брат кивнул, уставившись на пару детских гробиков.

– После смерти Манижи.

– Значит, она тоже где-то здесь?

Мунтадир отрицательно покачал головой.

– Нет. Ты же знаешь, как аба к ней относился. Ее сожгли в Великом храме. Он сказал, что, когда стал королем, хотел благословить и сжечь все останки, но решил, что у него не получится сделать это втайне ото всех.

Али грызло чувство стыда.

– Дэвы захватят дворец штурмом, если узнают про это место.

– Очень может быть.

– Тогда зачем все это?

Мунтадир пожал плечами:

– Думаешь, это отец придумал? Посмотри, сколько лет некоторым из них. Этот подвал, наверное, появился при самом Зейди… нет, не смотри на меня так. Я знаю, что он твой кумир, Али, но нельзя же быть таким наивным. Ты наверняка знаешь о слухах, которые ходили про Нахид. Что они могли менять внешность, форму, возрождать из пепла…

– Все слухи, – отмахнулся Али. – Пропаганда. Любой ученый скажет…

– Это все неважно, – монотонно сказал Мунтадир. – Али, только посмотри на это, – он указал на свитки. – Они вели опись, освидетельствовали тела. Мы выиграли войну, но наши предки все еще боялись Нахид. Да они сохранили их трупы, лишь бы не оставить никаких сомнений в том, что Нахиды мертвы.

Али не ответил. Он не знал, как отвечать на такое. В этом месте у него бегали по коже мурашки. Избранные дети Сулеймана обречены гнить в своих погребальных саванах. В пещере… нет, гробнице… было тихо, не считая потрескивания факелов.

Мунтадир продолжил:

– Дальше – больше. – Он высвободил небольшой ящичек в боковой части стеллажа и извлек оттуда медную шкатулку размером с ладонь. – Здесь тоже кровная печать. Того, что осталось у тебя на ладони, должно хватить. – Он протянул шкатулку Али. – Можешь поверить мне на слово: наши предки не хотели, чтобы это кто-то нашел. Я даже не знаю, зачем они это сохранили.

Шкатулка потеплела в окровавленной руке Али, выпрыгнула крошечная пружинка. Внутри шкатулки лежал пыльный бронзовый амулет.

Реликт, – узнал Али. Все джинны носили при себе что-то подобное: немного крови, прядь волос, иногда молочный зуб или кусочек облезшей кожи – все складывалось вместе со священными стихами и заливалось расплавленным металлом. Только этот предмет мог помочь джиннам вернуться в свое тело, если когда-либо их поработит ифрит. Такой амулет был и у Али, и у Мунтадира. Они носили их в стальных стержнях, продетых через правое ухо, по общей гезирийской традиции.

Он нахмурился.

– Но чей это реликт?

Мунтадир мрачно улыбнулся в ответ.

– Дараявахауша э-Афшина.

Али выронил амулет, будто обжегшись.

– Бича Кви-Цзы?

– Разразит его гром.

– Нельзя это хранить, – заявил Али. Страх дрожью пополз по позвоночнику. – Это… не так описывают его смерть учебники.

Мунтадир внимательно посмотрел на него.

– И как же ее описывают учебники, Ализейд? Что Бич исчез загадочным образом, в пиковый момент своего восстания, накануне попытки отвоевать Дэвабад? – Его брат опустился на колени и поднял амулет. – Какое удобное совпадение.

Али замотал головой.

– Этого не может быть. Джинн никогда не выдаст другого джинна ифритам. Даже своего злейшего врага.

– Не будь ребенком, братишка, – упрекнул Мунтадир и вернул шкатулку на место. – Это была самая страшная война в истории нашего народа. А Дараявахауш был чудовищем. Это даже я знаю. Если Зейди аль-Кахтани хотел помочь своему народу, он пошел бы на все, чтобы положить конец этой войне. Даже на такое.

Али был потрясен. «Такая судьба страшнее смерти» – вот что все в один голос говорили о рабстве. Вечное служение, необходимость исполнять самые страшные и интимные желания постоянно сменяющих друг друга человеческих повелителей. Из тех рабов, кого удавалось найти и спасти, лишь единицам посчастливилось сохранить здравый рассудок.

Зейди аль-Кахтани не мог никого обречь на такое, – убеждал себя Али. Невозможно, чтобы долгое правление их династии было основано на страшном предательстве их расы.

– Но это значит… не думаешь же ты, что разведчик видел…

– Нет, – ответил Мунтадир слишком поспешно. – Этого просто не может быть. Вот он, его реликт, у нас. Он не мог бы вернуться в свое тело.

Али кивнул.

– Ну да, конечно, не мог. Ты прав.

Он постарался выбросить из головы кошмарную мысль о Биче Кви-Цзы, окончательно обезумевшем, освобожденном после многовекового рабства, который жаждет мести за истребленных Нахид.

– Зачем ты привел меня сюда, Диру?

– Чтобы ты навел порядок у себя в голове. Чтобы напомнить о нашем настоящем враге. – Мунтадир обвел рукой лежащие тут повсюду останки Нахид. – Ты никогда не встречал Нахид, Али. Никогда не видел, как Манижа одним щелчком пальцев ломает кости джинну, стоящему в другом конце зала.

– Но какая разница. Все равно они мертвы.

– А Дэвы живы, – ответил Мунтадир. – Там, наверху, эти дети, за чьи судьбы ты так трясешься… что случится с ними в худшем случае? Они вырастут, считая себя чистокровными? – Мунтадир покачал головой. – Совет Нахид просто сжег бы их заживо. Да что там, половина Дэвов и сейчас сочтет это дельной идеей. Отец пытается не нарушить равновесия. Наша позиция – нейтральная. Только так мы сохраним мир в городе. – Он перешел на шепот. – А ты… твоя позиция не нейтральная. Джинны с твоими речами и образом мысли опасны. И отец никогда не закроет глаза на угрозу, висящую над его городом.

Али прислонился к каменному саркофагу, но, вспомнив о его содержимом, тут же выпрямился.

– Что ты хочешь сказать, Диру?

Его брат посмотрел ему прямо в глаза.

– Сегодня должно кое-что произойти, Ализейд. И тебе это не понравится. Поэтому я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не натворишь глупостей.

Смертельная серьезность в словах Мунтадира напугала его.

– Что должно произойти?

Мунтадир покачал голвой.

– Я не могу на это ответить.

– Тогда как ты можешь просить меня…

– Я просто хочу, чтобы ты позволил абе сделать то, что должно быть сделано для поддержания мира в городе, – Мунтадир хмуро посмотрел на него. – Я знаю, вы что-то замышляете с шафитами, Зейди. Я не знаю что и знать не хочу. Но это должно прекратиться. Сегодня же.

У Али пересохло во рту. Он не мог выдавить из себя ответа.

– Диру, я…

Мунтадир успокоил его.

– Нет, ахи. Мы не будем сейчас ссориться. Я твой эмир и твой старший брат, и я говорю тебе: держись от шафитов подальше. Зейди… посмотри на меня.

Он опять взял Али за подбородок и вынудил брата посмотреть ему в глаза. Али увидел в его взгляде столько братской любви и тревоги, что у него чуть не перехватило дыхание.

– Прошу тебя, ахи. Иначе еще немного, и я уже ничем не смогу тебе помочь.

Али сделал глубокий вдох. Оставшись наедине со старшим братом, с которого он много лет брал пример, бок о бок с которым проведет и всю свою жизнь в роли каида, служа ему и защищая его, Али почувствовал, как страх и стыд, копившиеся в нем последние недели, все тревоги, обрушившиеся на него тяжким бременем, начали наконец ослабевать.

Его прорвало. Голос Али дрожал от переизбытка чувств.

– Прости меня, Диру, пожалуйста. Я не хотел, чтобы все так обернулось…

Мунтадир обнял его.

– Все будет хорошо. Просто… докажи мне сейчас свою верность, и обещаю тебе, что, когда я стану королем, я прислушаюсь к твоим советам о нечистых. Я вовсе не хочу вредить шафитам, и мне тоже кажется, что отец порой слишком строг к ним. И я знаю тебя, Али, и твой быстрый ум, и любовь к фактам и цифрам. – Он постучал Али по виску. – Я уверен, найдутся и хорошие идеи среди этого букета сомнительных решений.

Али задумался. Заслужи это. Он не забыл последний совет Анаса и даже теперь, закрывая глаза, видел перед собой нищету сиротского приюта, слышал дребезжащий кашель мальчика…

Но ты не можешь спасти их в одиночку. Так, может, любимый брат, которому Али безоговорочно доверяет, брат, у которого в руках однажды будет реальная власть, станет ему лучшим помощником, нежели несдержанные на язык остатки «Танзима»?

Али кивнул. И согласился. Его голос эхом прокатился по пещере:

– Да, эмир.