Махмуд
Венгрия. 2015 год

На следующее утро за Махмудом и отцом снова пришли. Но теперь их отвезли в переполненный людьми лагерь для беженцев, который раскинулся в холодном, покрытом лужами поле. Он был окружен колючей проволокой. Между грудами мусора и брошенной одежды стояли многоцветные палатки, а венгерские солдаты в синих мундирах и белых хирургических масках охраняли входы и выходы. Здесь было только одно настоящее здание, склад из шлакобетонных плит, без окон, набитый рядами металлических топчанов.

Отец с Махмудом нашли маму и Валида среди вновь прибывших беженцев, и семья со слезами стала обниматься.

Каждому дали одеяло и бутылку воды. Они сами нашли себе топчаны, но пропустили раздачу еды. Венгерские солдаты стояли на одном конце комнаты и швыряли в толпу сэндвичи, как служители зоопарка, которые бросают еду животным в клетки. А семья Бишара, новички в лагере, еще не знали, что следует пробиться вперед и поймать обед.

Махмуд ожидал от отца привычных шуток. Но тот больше не шутил. Вместо этого Юсеф сел на топчан и уставился в пространство. Его лицо и руки были покрыты синяками. Побои и тюрьма наконец сломили его дух.

Это пугало Махмуда. Из четырех членов семьи, покинувшей свою страну, он был единственным, кто до последнего не терял присутствие духа. Мать сдалась в тот момент, когда отдала свою дочь, и теперь бродила в лабиринте матрацев и одеял, спрашивая людей снова и снова, не видели ли они девочку по имени Хана.

Валид тоже был сломлен, но, в отличие от матери, его ломало постепенно, кусочек за кусочком, словно он был шоколадной плиткой, от которой остались крошки на обертке бумаги.

А теперь эта участь постигла и отца.

Махмуд кипел от злости. Почему они вообще здесь? Какое дело венграм, кто проезжает через их страну? Почему они отвезли беженцев к австрийской границе, только чтобы бросить их в тюремный изолятор?

В этом чувствовалось что-то личное. Будто вся страна хотела помешать им найти настоящий дом. У каждой двери стоял вооруженный полицейский. Они скорее заключенные, чем беженцы, и, когда выйдут отсюда, им придется вернуться в Сербию. Назад, в страну, не желавшую их присутствия. После всего, что им пришлось вытерпеть, они так и не доберутся до Германии.

Но Махмуд не желал сдаваться. Он хотел, чтобы жизнь снова стала такой, какой была до войны. Они не вернутся в Сирию! Не сейчас! Махмуд знал это. Но почему они не могут начать новую жизнь в другом месте? С нуля. Снова стать счастливыми. Махмуд хотел сделать все на свете, чтобы это случилось, или, по крайней мере, попытаться.

Но, чтобы это осуществить, нужно привлечь внимание. Стать видимым. А быть невидимым намного легче. В этом есть свои преимущества как в Алеппо, так и в Сербии или здесь, в Венгрии. Но порой полезно выйти из тени, не важно, в Турции или Греции. Умение быть невидимыми принесло им столько же вреда, сколько способность обращать на себя внимание.

Махмуд нахмурился. Это и есть жизнь, не так ли? Видим ты или невидим, все дело в том, как другие люди реагируют на тебя. Случается и хорошее, и плохое. Если ты незаметен, плохим людям не разглядеть тебя и не причинить зло, и это правда. Но тогда и хорошие люди не смогут помочь. Если останешься невидимкой и будешь выполнять чужие приказы, не возмущаться, молчать, ты навсегда исчезнешь из вида всех хороших людей, которые могут помочь.

Лучше быть видимым. Встать и бороться. Заявить о себе.

Махмуд увидел, как открылась дверь в ближайшей стене и в сопровождении венгерских военных вошла группа женщин и мужчин в легких голубых кепи и жилетах с надписями «ООН». Махмуд знал, что ООН означает «Организация Объединенных Наций». Эти же люди помогали беженцам в Килисском лагере. У всех были мобильники и планшеты с зажимами для бумаги. Они делали заметки и снимки помещений. Этим местом управляли венгры, а не ООН, но Махмуд предположил, что сюда явились наблюдатели, призванные оценивать условия жизни беженцев. И тогда он решил, что сделает все, лишь бы эти люди заметили его.

Он встал и пошел к выходу. Ему стоило толкнуть дверь, чтобы оказаться во дворе. Но рядом стояла венгерка-охранница в голубом мундире, красном берете, с толстым кожаным ремнем со множеством отделений. На нем висела дубинка. За ее плечом Махмуд заметил небольшой автомат. Дуло смотрело в пол спортивного зала.

Охранница не обращала внимания на Махмуда. Тот стоял прямо перед ней, но она смотрела куда-то поверх, мимо него. Махмуд был невидим, пока делал все, что от него ожидали. Пока он невидим, он в безопасности, а ей не о чем волноваться.

Самое время все изменить. Для нее и для него.

Махмуд набрал в грудь воздуха и толкнул дверь. Щелк-щелк. Звук отдался эхом в большом помещении. Дети неожиданно бросили играть, а мужчины подняли головы и уставились на него. Во дворе было зелено и солнечно, и Махмуду пришлось сощуриться, чтобы хоть что-то разглядеть.

– Эй! – крикнула венгерка.

Теперь она его увидела. И наблюдатели ООН тоже.

– Стой! Нет! Нельзя! – сказала охранница на плохом арабском. Видимо, она попыталась найти нужные слова и добавила что-то на венгерском. Но Махмуд не понял. Она стала поднимать автомат, но заметила, как хмурятся наблюдатели ООН. Махмуд отошел в сторону. Женщина огляделась в поисках других охранников и окликнула их, словно спрашивая, что делать.

Махмуд сделал еще шаг. Еще. Скоро он отдалился от здания и пошел по дороге.

Валид, за которым мчались дети, выбежал следом. Венгерские охранники что-то кричали им в спины, но не пытались остановить.

– Махмуд! – пропыхтел Валид, догнав брата. Его глаза ярко блестели и были живыми впервые за долгое-долгое время. – Махмуд! Что ты делаешь?

– Я не останусь в этом месте и не буду ждать, пока меня отошлют в Сербию. Пойдем! Мы доберемся до Австрии пешком.