Глава 18

Я замолчала.

– Интересно, – заметил Ершов, – можно, конечно, посчитать хулиганку психически больной. Бывают люди, способные причинить вред постороннему человеку. Яркий пример: скандалист в общественном транспорте, магазине. Его случайно кто-то задел, толкнул не нарочно, а он взрывается волной матерных слов, иногда затевает драку. Еще душевнобольные могут пойти на хитрость, способны маниакально долго разрабатывать план мести близким людям. Скажешь такому в январе: «Помой руки, домой вернулся, ты же в метро ехал, а сейчас ребенка по голове гладишь грязной ладонью». Родственник молча выполнит твою просьбу, обиженным не кажется. Ты сразу забыл про свое замечание. А в августе вдруг обнаружишь свою одежду в шкафу ножницами в лохмотья изрезанной и услышишь от этого члена семьи:

– Нечего людям замечания о грязных руках делать. Они у меня всегда чистые. Вот твое шмотье вонючее и рваное, его выкинуть пора.

Знаю много разных ситуаций, но в моей обширной практике я не сталкивался с больным человеком, который нес бы ведро с дерьмом, чтобы вылить его на автомобиль совершенно незнакомого человека. Повторяю. Тех, кто дрался с прохожими, я встречал. Тех, кто долго готовился изощренно отомстить близким, тоже. Но с теми, кто тщательно планировал сделать гадость посторонним, не сталкивался. Я говорю не о террористах, которые взрывают поезда или самолеты. Если проанализировать разговор в кабинете Владимира, можно сделать вывод: Сиракузов определенно знал хулиганку. Нам надо просто выяснить ее имя. Мы хотели найти того, кто по какой-то причине ненавидел бизнесмена? Вот, пожалуйста, достойная кандидатура.

– Логично, – согласилась я, – одна проблема: женщина умерла. Интересно, чем ей Владимир насолил?

– Может, он тоже псих? – предположила Вера. – Они познакомились в дурдоме!

– Мы уже говорили, что Сиракузов рос в необычной семье, – вступил в беседу Федор, – мамаша – помесь гадалки с доморощенным психологом и, если вспомнить историю с квартирой, весьма предприимчивая особа. Отец – шофер, увлекался оккультизмом, выдавал себя за профессора. В доме было много книг по магии и колдовству. И что могло привидеться в горячке юноше, которого вырастили в такой обстановке? Понятно, почему он с Мефистофелем общался. Но Вова давно вырос, бизнес поднял. А для этого необходим трезвый ум, логика, умение просчитывать свои действия. С трудом могу представить шизофреника руководителем большой фирмы.

– Они встречаются, – возразил Михаил Юрьевич. – Фармакология далеко шагнула вперед, если человек регулярно пьет лекарства, то тебе и в голову не придет, что он психически болен.

– Владимир нормальный! – уперся Миркин. – Дима, ты его историю болезни видел!

– В ней нет ни слова о нарушениях психики, – подтвердил Коробков.

– Это ничего не значит, – стоял на своем Ершов, – некоторые люди лечатся тайно. В клинике он посещал разных специалистов открыто, а к тому, кто его в рамках удерживал, в другое место ездил, и там его не регистрировали.

– Вспомните, с чем Сиракузов к нам пришел? – прервала я спор. – С просьбой найти того, кто решил или напугать его, или по-идиотски посмеяться над ним. Объяснил спокойно: раньше верил в нечисть, но потом повзрослел, поумнел и понял, что в день встречи с дьяволом просто бредил из-за температуры. Лично мне он сумасшедшим не показался. Версию Веры про встречу Сиракузова с хулиганкой в психиатрической клинике считаю неперспективной. Человек, который затеял этот спектакль, явно из круга знакомых Владимира. Он знал про ту давнюю историю с появлением сатаны и решил использовать ее в своих целях.

– Каких? – поинтересовался Димон.

– Не знаю, – честно ответила я, – мы уже такой разговор вели, мотив пока непонятен. Но теперь появилась ниточка. Женщина с ведром фекалий.

– Как появилась, так и оборвалась, – констатировал Федор, – она же умерла. И неизвестны ее паспортные данные. У Сиракузова не спросишь, он в реанимации. Скорее всего, паспорт сожгли. Поэтому Владимир удостоверение личности и сумку бабы у Бокова потребовал, уничтожить их вознамерился.

– Думаю, Марина Комиссарова знает правду, – заметил Ершов.

Я взяла мобильный телефон и ткнула пальцем в нужный номер.

Сначала никто не отвечал, потом прорезался женский голос:

– Алло.

– Марина! – обрадовалась я, включая громкую связь. – У меня к вам пара вопросов.

– Вы кто? – спросила Комиссарова.

– Таня, журналист, я брала у вас интервью.

– Что вы хотите?

Марина казалась уставшей, голос у нее был глухой, но я не удивилась. Погода постоянно меняется, то снег, то дождь, то мороз, то оттепель. Декабрь месяц капризный. Возможно, у красавицы голова разболелась.

– Лучше нам поговорить с глазу на глаз. Естественно, я оплачу беседу.

– Назовите тему разговора.

– Это продолжение вашего интервью.

– Разверните вопрос.

Вот тут я вздрогнула.

– Марина, это вы?

– Нет.

– А кто? Почему отвечаете по сотовому Комиссаровой?

– Обнаглели журналисты, везде лезут, – гаркнули в ответ, и разговор прервался.

– Мда, – крякнул Михаил Юрьевич.

Димон застучал по клавишам.

– Так. Сводка происшествий для служебного пользования. Что-то мне подсказывает: милая дама, с которой Таня общалась, кто-то из тех… О! Лесосадовая улица. Аварийный ремонт канализации. В открытый люк упала женщина. Документов нет. В сумке найдена скидочная карта сети «Косметикус» на фамилию Комиссарова.

– Может, Марина кому-то ее дала? – пробормотала я.

– А заодно и свой телефон, по которому сейчас ответила сотрудница полиции, испытывающая классовую ненависть к папарацци? – прищурился Димон. – Сама-то в это веришь? Секундочку!

Коробков забарабанил пальцами по клавиатуре.

– Так! Тань, ты к Комиссаровой вовремя приехала?

– Да, – подтвердила я, – стараюсь не опаздывать.

– Сколько времени у нее провела?

– Два с половиной часа, но это приблизительно.

– Мне и не надо, как в аптеке, – отмахнулся Коробков, – все ясно. Марина сегодня пользовалась мобильным два раза. В восемь утра и вскоре после ухода Тани.

– Кому она звонила? – спросила я.

– Сейчас, – пообещал Коробков, – сначала в круглосуточный ломбард на Крутицкой. Разговор длился пять минут. Затем разговаривала с Федотовым Константином Павловичем. Ну-ка, попробуем.

Я услышала механический женский голос:

– Аппарат абонента выключен или находится вне…

Димон повторил попытку, но результат был прежним.

– Эх, Константин Павлович, – пропел себе под нос Коробков, – глупо же выключать трубку. И что? Тебя легко найти. Эне-бене-раба! Квинтер финтер жаба! Где у нас господин Федотов! Какой у него адрес? Отлично! «Вот эта улица, вот этот дом, вот эта барышня, что я влюблен».

– Никогда не пой песни, – посоветовал Ершов.

– Вам не нравятся мелодии из старых советских фильмов? – удивился Коробков, не отрывая взгляда от монитора. – Это из «Юности Максима».

– Правильно, – согласился Ершов, – там была интересная история. Автор стихов написал «Крутится, вертится шарф голубой, крутится, вертится над головой». Он имел в виду модный в те далекие годы танец, во время которого девушка снимала шарфик, поднимала его и вращала рукой. А машинистка, перепечатывая стихи, сделала ошибку, у нее выпала буква «ф». Получилось «Крутится, вертится шар голубой». И никто не заметил, не спросил: «При чем тут шар? Где смысл?»

– Нет в песнях смысла, – заявил Федор.

– Тогда был, – возразил Ершов.

– Почему Коробкову нельзя петь? – спросила я.

– Да, по какой причине? – подхватил Димон, двигая мышку. – Когда я был школьником-студентом, этот фильм часто по телику показывали.

– По музыкальному репертуару легко вычислить, сколько тебе лет, – улыбнулся психолог.

– Экий секрет, – протянул наш великий и ужасный, – я человек без возраста!

– Ты отчаянно фальшивишь, – засмеялся Ершов.

– Опаньки! Нашел умный черепах Федотова Константина Павловича, – обрадовался Коробков. – Дом престарелых в городке Гольяновске, он находится неподалеку от столицы. Туда можно доехать от конечной станции метро за сорок минут на автобусе. Очень удобно. Название интерната поэтичное – «Сад здоровья». У руля там бессменно находится Марфа Сергеевна Неписайкина. Да только…

Димон умолк.