Когда собака адекватно реагирует на наши слова, мы обычно полагаем, что она понимает их смысл, и не слишком часто задаемся вопросом, так ли это на самом деле. Однако в некоторых ситуациях мы можем заметить, что собака воспринимает фразы совсем не так, как мы думаем. Приведу одну забавную историю из своего опыта. Когда я слышал, как к дому подъезжает машина жены, часто я машинально произносил, глядя на собаку: «Алиса приехала». Собака тут же с радостью и возбуждением направлялась к двери. Значит ли это, что она понимала смысл слов и связывала возвращение хозяйки с этой фразой, заранее радуясь предстоящей встрече? Однажды я произнес эту же фразу в то время, когда собака находилась рядом с женой. И она отреагировала точно так же: отошла от своей хозяйки и направилась к двери, виляя хвостом… То есть между нами постоянно возникало недоразумение. И тем не менее, по сути, данное поведение было для собаки эффективным действием в привычных обстоятельствах.

Точно так же мы можем заблуждаться относительно некоторых признаков нашего собственного поведения, которые собака замечает и интерпретирует в качестве сигнала к определенному действию. Один из таких забавных примеров приводит в своих дневниках Колетт:

Исследования последних лет в области этологии собак со всей очевидностью доказывают, насколько мы можем ошибаться относительно смысла и причин тех или иных действий собак — из-за нашей склонности к самообману и антропоморфизму в интерпретации собачьего поведения. Возьмем для примера поведение собаки по отношению к своим щенкам. Если щенка изолировать от его матери, братьев и сестер, он жалобно скулит, подавая специфический сигнал тревоги. Реакция его матери в этом случае стереотипна: она бежит к нему, берет в зубы, несет обратно и кладет возле себя. Тот, кто хоть раз был свидетелем этого зрелища, не может не увидеть в поведении собаки стремления защитить своих щенков, продиктованного нежной заботой о потомстве, которое для нее состоит из единственных во всем мире горячо любимых живых существ.

При виде такой трогательной картины у нас невольно возникает ассоциация с чувством глубокой привязанности матери к своему новорожденному ребенку. Группа студентов Раймонда Коппингера провела эксперимент, результаты которого заставляют усомниться в правильности подобной интерпретации и отказаться от попыток сравнивать в данной ситуации поведение собаки с поведением человека. Исследователи записали на магнитофон сигнал тревоги щенка и дали послушать запись недавно ощенившейся собаке. Собака отреагировала в точности так, как если бы услышала крики одного из своих щенков: она вскочила, побежала к магнитофону, схватила его и положила возле себя на коврик (Budiansky, 2002, p. 149). Одним словом, насколько бы ни было похоже поведение человека и собаки в сходных обстоятельствах, это еще не означает, что оно продиктовано одними и теми же чувствами и психическими состояниями: то, что происходит в голове у собаки, в любом случае сильно отличается от того, что происходит в голове у человека.

То же касается и сложных эмоций, которые мы склонны приписывать собаке: ревности, верности или чувства вины. Каждый хозяин собаки хотя бы раз пережил такую ситуацию: вернувшись домой, он видит свою собаку боязливо выходящей ему навстречу — голова опущена, вид виноватый. С опаской он проходит в комнату и наблюдает невеселую картину: повсюду валяются клочки одежды, ботинки разодраны, мусорное ведро перевернуто, все его содержимое разбросано по полу. Очень трудно в этом случае объяснить пристыженный вид собаки иначе, чем демонстрацией чувства вины (Lorenz, 1954), иными словами осознанием факта, что некие правила нарушены, и боязнью неминуемого наказания. Однако умозаключение, типичное для человека, вряд ли соответствует складу ума собаки. Этолог Франс де Вааль на основании опытов с хаски утверждает, что собаки демонстрируют те же признаки осознания вины и в том случае, когда сам хозяин приводит комнату в беспорядок (De Waal, 1996). Представление о том, что правила, установленные авторитетным лицом и требующие неукоснительного соблюдения, были нарушены, — то есть базовое составляющее чувства вины, — просто-напросто отсутствует в арсенале собаки. Более того, вполне вероятно, что поведение собаки объясняется гораздо проще: она уловила связь между беспорядком в доме и недовольством хозяина, даже если этот беспорядок он сам и устроил. То есть реакция собаки не имеет никакого отношения к осознанию того, что она проявила неуважение к правилам.

Вероятно, аналогичным образом мы заблуждаемся и относительно других форм поведения собак, которое мы трактуем, например, как демонстрацию ревности по отношению к другим собакам и другим людям, или желание отомстить, или проявление «усердия», то есть осознанное стремление к успеху в игре и дрессировке. Весьма сомнительно, что в основе перечисленных форм поведения собак лежат те же самые психологические механизмы, что и у человека в аналогичных ситуациях (Miklósi, 2007, p. 199).

Ошибки интерпретации часто проявляются и в наших собственных действиях, когда мы невольно подкрепляем нежелательное поведение собак, которое хотели бы пресечь, например несвоевременный лай. И ветеринары, и дрессировщики в один голос утверждают, что бессмысленно проявлять раздражение по отношению к собаке или даже наказывать ее, когда она лает. Видя такую реакцию человека, многие собаки воспринимают лай как действие, способное привлечь внимание хозяина или хозяйки. А поскольку для собаки нет ничего более ценного, наказание может не иметь никакого эффекта устрашения. В главе 7 мы еще остановимся на этом подробнее. Здесь, как и ранее, мы сталкиваемся с тем же фактом, что, применяя к собакам собственную когнитивную схему «наказание / соблюдение правил», которая имеет значение только в контексте человеческого склада ума, мы глубоко ошибаемся относительно реального смысла их поведения.