Научно-исследовательский институт в Новосибирске, конец 1950-х годов. Советский генетик Дмитрий Беляев и его команда приступают к работе над амбициозной научной программой. Объектом изучения служит серебристо-черная лисица. Ученые располагают достаточным количеством экспериментальных животных, поскольку в этом регионе лисиц разводят на зверофермах. Эксперимент заключается в селекционном отборе, при котором для воспроизведения из каждого поколения выбирают наиболее приручаемых животных, иными словами, тех, которые демонстрируют наименьшую агрессию и не боятся людей. Цель эксперимента состоит в том, чтобы, наблюдая за несколькими поколениями искусственно выведенных животных, пролить свет на механизмы процесса одомашнивания диких видов, происходившего в далеком прошлом, и выяснить вероятность того, что селекционный отбор мог быть одним из таких механизмов. Беляев выдвинул гипотезу, согласно которой одомашнивание осуществлялось человеком постепенно, посредством селекции, то есть путем отбора из каждого поколения наиболее ласковых и послушных зверей.

Результаты эксперимента были поистине захватывающими. Всего лишь через сорок поколений у селекционных лисиц появились совершенно новые черты, напоминавшие… собачьи: лисы проявляли признаки привязанности к человеку, виляли хвостом, повизгивали, когда люди к ним приближались, лизали им руки. Их хвосты загнулись, уши повисли. Многие животные изменили окрас: из серебристых они стали черно-белыми. Репродуктивный цикл у некоторых самок сократился, подобно собакам они приобрели способность производить на свет потомство два раза в год. Короче говоря, лисицы каждого следующего поколения становились все более похожими на лучшего друга человека (Belyaev, 1979; Trut, 1999).

Оставим в стороне жаркие дебаты, развернувшиеся в научной литературе по поводу интерпретации результатов этого эксперимента. Остановимся на весьма распространенной теории, которая часто использует его результаты в качестве аргумента в свою пользу. Как я уже говорил, описанные опыты, на первый взгляд, подтверждают предположение о том, что одомашнивание собаки, как и других видов животных, подчинялось некоему плану и преследовало сугубо утилитарные цели. Общественные науки довольно часто трактуют процесс одомашнивания именно таким образом, считая его результатом осознанного или технологического действия; подобный подход можно встретить и по сей день даже в работах биологов и этологов.

Любопытно, с именно такой интерпретацией процесса одомашнивания связана широко употребительная в западной культуре еще со времен Древней Греции аналогия между домашним животным и рабом. Аристотель, например, прибегал к этому сравнению с целью оправдать рабство. Конечно, эта же аналогия используется в качестве аргумента и в прямо противоположных суждениях. Сегодня защитники прав животных, такие как Питер Сингер или Гэри Фрэнсион, используют сравнение домашнего животного с рабом в обратном смысле, с негативной оценкой, осуждая некоторые аспекты одомашнивания и призывая к освобождению животных. Какой бы смысл в этическом или политическом плане ни вкладывался в эту метафору, сторонников и тех и других, откровенно противоположных взглядов объединяет одно и то же представление о взаимоотношениях человека и животного. Одних эти отношения радуют или просто устраивают, других — огорчают, но все они сходятся во мнении, что на протяжении истории человеческого рода отношения человека к животному строились на принципах порабощения и сознательного присвоения и преследовали чисто утилитарные цели. Здесь, как и прежде, исходной точкой отсчета является теория намеренной и технологической доместикации.

По большому счету, во всех этих рассуждениях человек представляется этаким Прометеем или доктором Франкенштейном, стремящимся перестроить природу по своему усмотрению. Из чего следует, что домашние животные вообще и собаки в частности — это существа видоизмененные, лишенные своей природной сущности, целенаправленно созданные руками человека.

Описанный тезис ярко окрашен антропоцентризмом, поскольку базируется на не лишенном высокомерия представлении о человеке как о существе, которое благодаря своему разуму и способности контролировать ситуацию возвышается над живой природой. Он довольно широко распространен и, тем не менее, не слишком убедителен. Прежде всего напомним, что разделение популяций общих для собак и волков предков на две линии стало возможным благодаря их контактам с гоминидами, чей технологический уровень и социальная организация свидетельствуют о чрезвычайно примитивном интеллекте, во всяком случае, когда речь идет об их рациональности и способности планировать. Трудно представить, что существа, которые жили на временных стоянках и отправлялись добывать пропитание будучи вооруженными лишь несколькими камнями или заточенными палками, к тому же не владеющие членораздельной речью, были способны спланировать столь сложное дело. Сегодня эта задача может казаться нам простой и вполне выполнимой. Однако совершенно очевидно, что древние гоминиды не могли обладать нашими знаниями по биологии, необходимыми для ее решения, нашим складом ума, представлениями о времени, природе, о жизни вообще, не могли видеть конечной цели этого эксперимента.

Кроме того, каким бы терпеливым и последовательным экспериментатором ни был человек, у него не могла не появиться весьма веская причина вовсе отказаться от этой затеи — хотя бы потому, что древние технологии были далеки от современных. Согласно не чуждой антропоцентризма теории намеренной доместикации, процесс этот представляется исключительно трудоемким. Последние 100 000 лет на земле обитают приблизительно 4000 видов млекопитающих и 10 000 видов птиц. Из них человек по-настоящему одомашнил лишь несколько десятков. И нельзя сказать, чтобы такие попытки не предпринимались. К примеру, известно, что египтяне пытались одомашнить, правда безуспешно, ибиса, гиену, антилопу и газель.

Конечно, были случаи и удачного одомашнивания, оставляющие человеку надежду на успех, благодаря которой он продолжает упорствовать в этом деле. Однако тот факт, что примеров успешного одомашнивания совсем немного, свидетельствует в пользу иной интерпретации этого процесса, прямо противоположной тезису о намеренной доместикации. Если процесс одомашнивания обусловлен не волей человека, может быть, для того, чтобы разобраться в этом вопросе, стоит просто-напросто обратиться к самому животному. Иными словами, поскольку мотивы и намерения первобытного человека и тем более древних гоминидов, живших в контакте с предком собаки, были слишком примитивны, чтобы служить толчком к одомашниванию, возможно, этот процесс объясняется действиями самих животных, их «эволюционной стратегией», выражаясь языком современной биологии.