Кэш Бейкер выехал из Омахи на грузовичке АР, который вела жизнерадостная женщина средних лет. Кэш выскочил на складе у окраин Сент–Луиса, и она от всего сердца посоветовала ему поберечь себя. Затем Кэш забрался на грузовой поезд до Индианаполиса, останавливавшийся на каждой станции. В Индианаполисе шли дожди. В семь вечера небо затянуло низкими облаками, включились прожектора, залившие светом рельсы на товарной станции, дождевые струи ударили по вереницам грузовых вагонов. Следуя инструкциям, Кэш дождался автобуса, который шел на восточную сторону города, вошел, уселся — и за спиной сели двое мужчин.

Когда автобус тронулся, один из пары наклонился вперед и сообщил, что они пришли помочь.

— С кем я разговариваю? — спросил Кэш и взялся за рукоять лежащего в сумке пистолета.

Но сейчас не было смысла его вытягивать. Во–первых, мужчины могли носить оружие. Во–вторых, если устроить беспорядки в автобусе, ИИ замкнет двери и вызовет полицию.

— С друзьями, которые не хотят, чтобы ты попал в лапы охранки, — объяснил мужчина.

— Твой контакт в Двадцать восьмой башне провален, — добавил второй. Тебе повезло, что мы заметили тебя раньше ЦТРС.

— Выходим на следующей, — предупредил первый.

Они вышли. У тротуара под большим народным деревом, роняющим дождевые струйки с листьев, ждал бананово–желтый электромобиль. Ливень хлестал по опустевшей площади за спиной. Сквозь пропитанную влагой ночь виднелись пунктиры огоньков жилых высоток. Кэш забрался на заднее сиденье, один мужчина сел за руль, второй — рядом с Кэшем, протянул руку для пожатия и долго не выпускал ладонь Кэша. Тому жест показался искренним — таким простым, безыскусным выражением человеческой теплоты, и на душе немного полегчало, хотя Кэш и отправился с незнакомцами непонятно куда. Машина шла с час, петляла и поворачивала, после очередного поворота оказалась на обсаженной деревьями аллее и остановилась перед большим, выглядящим ровесником старых США домом с белым портиком. Дождь по–прежнему неустанно хлестал сквозь темноту.

В больших — в два человеческих роста — дверях, окаймленный желтым светом, стоял коренастый темнокожий старик с подстриженной седой бородой. Он позвал Кэша поскорее уходить с чертова дождя.

Так Кэш Бейкер впервые повстречал полковника Беара Стэмфорда.

Мужчины в желтом автомобиле уехали, а Кэш пошел вслед за полковником в гостиную, капая дождем на паркет, дивясь деревянной лестнице и деревянным же панелям на стенах.

— Сначала мы тебя высушим, а уж потом поговорим, — объявил старик.

Из теней за лестницей выплыл домашний робот, привел Кэша в спальню. Бывший пилот принял душ, натянул свежие джинсы и свитер, разложенные на кровати. Кэш немного поколебался, решая, сунуть пистолет за пояс джинсов или нет. Но, в конце–то концов, какой здесь толк от оружия? Пистолет Кэш не взял и спустился вслед за роботом в большую комнату, где на настоящих деревянных полках теснились старые книги, а дисплей показывал вид на Землю с геостационарной орбиты.

Приветствуя гостя, полковник Стэмфорд поднялся из глубокого кожаного кресла. Пара их стояла по сторонам резного каменного очага, где горели настоящие деревянные поленья. Полковник спросил, что предпочитает Кэш: виски или бренди? Кэш ответил, что кофе. Другой робот, меньше первого, налил кофе из серебряного кувшина в крохотную чашечку. Тем временем полковник расспрашивал о приключениях во время путешествия с Альдером Хон–Оуэном, об охотничьих домиках и виллах, которые Кэш взорвал в прошлом году. Полковник использовал дисплей, чтобы показать эти места, крутил самые свежие данные со спутников, изображающие почерневшие руины среди разнообразной первозданной природы.

— Вы остановились после четырех актов, — заметил полковник.

— Моя задача была не уничтожить все эти места, но дать людям знать о них, — сказал Кэш. — Потому я фотографировал и снимал видео. Думаю, оно сработало — иначе почему я тут сейчас?

— Возможно, вы не ожидали встретить кого–то вроде меня, очевидно принадлежащего к истеблишменту?

— Полковник, за прошлый год я успел убедиться в том, что у нас есть друзья в самых разных местах.

— Капитан Бейкер, когда вы ели в последний раз?

— Я провел почти весь день в дороге. Но с утра я неплохо позавтракал.

— Для меня будет честью, если вы останетесь ночевать у меня и разделите со мной ужин, — сказал полковник Стэмфорд.

Они ужинали в комнате, которая, похоже, и делалась специально для трапез: с длинным дубовым столом, дубовыми же стульями с изогнутой спинкой и сиденьем, обшитым потрескавшейся красной кожей. Маленький робот на шаре-колесе непрерывно сновал между столовой и кухней. Сначала был луковый суп со свежим хлебом, потом блюдо из риса с кусочками овощей и тремя разными соусами в серебряных кувшинчиках. Полковник пил вино, темно–красное, будто кровь. Кэш хотел сохранить голову ясной и потому ограничивался водой.

Как и коридоры, столовая была облицована дубом. Вдоль одной стены висели портреты мужчин и женщин в военной форме: холсты, написанные маслом, в полный рост. Трое — в древних космических скафандрах. Полковник Стэмфорд сказал, что одна из трех — первая женщина, ступившая на поверхность Марса. Где–то в доме лежит привезенный с Марса камень.

— У моей семьи долгая история службы Соединенным Штатам Америки. У вашей — тоже. Конечно, те дни давно уже миновали, но мы еще поддерживаем старые традиции.

Наконец Кэш осмелился задать вопрос, который вертелся на языке с первого шага в особняк Стэмфордов:

— Так это вы возглавляете то, к чему я присоединился?

— Вряд ли можно сказать, что кто–то определенный возглавляет что–то определенное.

— Так все говорят. Но мне трудно поверить.

— Я понимаю, это у вас из–за военной выучки, — заметил полковник. — Но мы сейчас не в армии. Мы — части горизонтально организованного, очень разветвленного сообщества. Крайне важно поддерживать его именно в таком состоянии. Во–первых, такую организацию нельзя уничтожить, обезглавив ее. Во–вторых, она принадлежит в равной мере всем. Я просто связан с людьми, заинтересованными тем, что вы с друзьями делали в прошлом году. Эти люди поддерживали движение за мир и сотрудничество до Тихой войны, а сейчас они очень против войны с Тихоокеанским сообществом.

— Вы имеете в виду клан Фонтейн? — осведомился Кэш. — Ведь это их территория. Я знаю, что они всегда голосовали против затрат на армию, хотя мы и воевали за них. И я когда–то воевал за них и для них — под Чикаго. Вы связаны с Фонтейнами?

— Капитан Бейкер, я был солдатом Великой Бразилии тридцать лет. Я дрался с так называемыми бандитами и дикими, чтобы укрепить власть Фонтейнов над этими землями, чтобы АР смогли беспрепятственно войти и приняться за очистку региона Великих озер. Сейчас я в отставке. Это мой фамильный особняк. Мой прапрапрадедушка купил его в тысяча девятьсот сорок восьмом году. Мы удержали этот дом во время Переворота, и гражданской войны, и передачи страны в состав Великой Бразилии — так же, как ваша семья удержалась в Бастропе.

— Мы не то чтобы удерживались или как там. Мы попросту никуда не уезжали, — заметил Кэш.

— У моей семьи — военные традиции. Мы воевали в каждой большой войне и в большинстве мелких. Среди моих предков — два конгрессмена и сенатор, плюс к тому женщина, возглавившая ополчение Индианаполиса в скверные времена Переворота. Но я — последний в роду. Моя жена умерла спустя год после того, как наш сын погиб в перестрелке в руинах Детройта. Вскоре после того я уволился и заинтересовался историей. Я тратил большую часть времени на то, чтобы написать историю своей семьи, историю, которую никто бы не прочел. Затем мой друг попросил контакта с «всадниками свободы» — и я присоединился к ним. И постепенно пришел к выводу, что и я могу сделать полезное, помогу исправить вред, причиненный во имя Геи. О да, было сделано и много хорошего — но это скорее вопреки великим семьям, а не благодаря им. Думаю, вы хорошо представляете, как великие семьи извратили к собственной выгоде священный проект восстановления и обновления Геи. Вас не требуется убеждать. А большинство — требуется. Мы помогаем им понять. Мы выучились у дальних коммунитаризму и ненасильственному сопротивлению. Мы помогаем желающим перемен сформировать демократическое движение. Мы заключили союзы с дикими, у которых гораздо больше общего с простыми людьми, чем у любого из великих кланов. Капитан Бейкер, вкратце, мы посеяли — и скоро пожнем урожай. Я готов внести небольшой посильный вклад. Надеюсь, и вы тоже.

Кэш сказал полковнику, что он понадобился кому–то как пилот шаттла. Но вряд ли пилот Бейкер сможет снова усесться за штурвал корабля.

— Это из–за того, что с вами случилось в Тихой войне? — осведомился полковник.

— Да, сэр.

— Капитан, вы искренни со мной. Это требует мужества. Но что касается повреждений вашей периферической нервной системы — возможно, мы кое–что и сможем сделать. Постепенно.

— Сэр, доктор из ВВС сказал мне, что повреждения уже навсегда, — сообщил Кэш.

— Думаю, вам стоит спросить кое–кого другого, — посоветовал полковник, налил себе остатки вина и лукаво подмигнул Кэшу. — Ох, много я пью. И говорю тоже. Типичная стариковская немощь. Мы не можем делать, потому болтаем. Тем не менее, надеюсь, моя компания не наскучит вам за несколько дней. Мои друзья хотят проверить вас. Несмотря на вашу долгую связь с нашим общим другом, несмотря на все его заверения, друзьям нужно убедиться, что вы не двойной агент. Лично я не питаю ни малейших подозрений. Но мне нечего терять. А они в случае моей ошибки потеряют все — и потому должны быть очень осторожными. Надеюсь, вы понимаете.

— То есть я здесь — заключенный?

— Капитан, вы — мой гость. Вы можете идти куда угодно в доме и на территории усадьбы. За ее пределами вы — на земле клана Фонтейн. Их полиция сможет удержать вас взаперти, пока не закончится проверка. Но информация может просочиться в ЦТРС. А они сотрут вас так основательно, что никто не заподозрит даже факта вашего появления на свет. Так что, как видите, вам придется идти на компромисс. Надеюсь, это не слишком травмирует вас.

— Похоже, я впутался в кое–что большее, чем ожидал.

— Капитан Бейкер, оно больше, чем может представить любой отдельно взятый человек.

Кэш сидел взаперти целых три дня. Все время дождило. Низкое небо и тусклый свет подстегивали мелкий, цепкий страх, прочно угнездившийся внутри. Кэш играл с видами Земли на терминале в библиотеке, рассматривал знакомые и незнакомые места, но старался даже случайно не попадать туда, где побывал в прошлом году. Кэш разговаривал с полковником об истории полковничьей семьи и узнал многое об истории Соединенных Штатов. Он пробовал разговаривать с домашними роботами, но большинство не отличались умом, а пара способных поддержать разговор понимала, что лучше такие разговоры не поддерживать. Кэш подолгу гулял по усадьбе под дождем. Такие места он когда–то взрывал и жег: длинные, заросшие мягким мхом газоны, магнолии, поднимающие к дождю цветоложи, похожие на свечи, заросли рододендронов с набухшими почками, готовые взорваться цветами, деревья, покрывающиеся молодой листвой. Усадьба была больше квартала, где родился и вырос Кэш — там жили больше пяти тысяч человек. А в этой зеленой роскоши обитали только полковник да старуха–садовница.

На нее Кэш наткнулся на второй день, когда забрел в дальний угол сада. Там обнаружилась старая женщина в мешковатом темно–зеленом клеенчатом плаще с капюшоном, непромокаемых штанах, забрызганных грязью. Она наблюдала за тем, как пара строительных роботов насыпает курган над каменным строением внутри круга недавно посаженных берез. Она сказала, что там похоронят полковника.

— И все это станет гробницей всего одного человека? — спросил Кэш.

— Он оставляет этот дом и сад людям Индианаполиса — дар прошлого будущему. А я дарю ему гробницу.

Садовница была низенькая, широкобедрая, слегка сутулая. Она затянула капюшон, чтобы он плотно прилегал к коричневому лицу, глубоко изборожденному морщинами. Из–под краев выбивалась пара седых прядей, похожих на клочки шерсти. Садовница была настолько старой, что Кэш терялся в догадках о ее возрасте. Она напоминала давнюю школьную учительницу Кэша: спокойный, мудрый, терпеливый взгляд, низкий хрипловатый голос. Она объяснила, что гробница скопирована с древнего захоронения из старой Англии, откуда в незапамятные времена явились несколько полковничьих предков.

— Когда закончатся земляные работы, я засажу курган дикими цветами и травой из прерии: кустарниковой травой, мятликом, шалфеем, молочаем, очитком, желтыми эхинацеями — и так далее, и тому подобное.

— Вы могли бы попробовать и синий люпин, — предложил Кэш.

— Кажется, вы из Техаса?

— Да, мэм. Восточный Техас. Город Бастроп.

— Сейчас там нелегко.

— Думаю, им бы не помешало малость здешнего восхитительного дождя, — заметил Кэш.

Они стояли под деревом, на мокром слое перегнивших прошлогодних листьев. Дождь просачивался сквозь молодую листву, падал на траву, чистую белую кору молодых березок, плясал на желтых панцирях роботов. Те невозмутимо елозили по грязи. Вода скапливалась на полях шляпы Кэша, стекала вниз. Он сунул кулаки глубоко в карманы плаща, чтобы скрыть тремор. Сегодняшним утром он был в особенности скверный.

Садовница спросила, есть ли в Бастропе сады.

— У богатых есть. Остальные живут в квартирах многоэтажек. Мой дядя растит всякое на крыше, большей частью помидоры и перец.

— Мудрый человек, — заметила садовница.

— Я бы сказал, он знает, чего хочет и чего не хочет.

— У вас есть другие родственники в Бастропе? Возможно, жена? — спросила старуха.

— Я был женат — но не срослось. Но далеко от Бастропа. А там живет большая часть моей семьи. Черт возьми, да вообще все. Мы давным–давно поселились там и оказались слишком упертыми и тупыми, чтобы куда–нибудь съехать. Мэм, а вы сами отсюда?

— Я родилась в Сан–Диего.

— Не знаю такого, — признался Кэш.

— Это на западном побережье. Раньше те места назывались Калифорнией. Теперь их нет. Часть забрал океан, остальное докончила пара крупных землетрясений.

— Простите…

— Не за что. Это случилось задолго до вашего рождения, — заметила старуха.

— Я слышал про Калифорнию.

— Теперь ее остатки называют Северной Тихуаной — по крайней мере южный край, где был Сан–Диего. Там территория клана Гузман. Вы хотя бы еще называете Техас Техасом.

— Думаю, мы просто не знаем, как еще его звать, — сказал Кэш.

Садовница расспросила про Техас, про путешествия и места, где Кэш побывал, про его участие в Тихой войне. Он поинтересовался, как долго она работает садовницей. Женщина отнеслась к вопросу очень серьезно и ответила, что, по идее, всю жизнь.

— Наверное, вам очень нравится ваше дело? — спросил Кэш.

— Какой смысл заниматься тем, что не нравится?

— Думаю, у некоторых нет выбора.

— Значит, что–то не так с этими людьми. Или с обществом, в котором они живут, — заключила садовница.

— Думаю, понемногу и того и другого.

— Моя работа — это моя жизнь. Моя жизнь — это моя работа. Я создала много садов в самых разных местах, но среди них нет моего дома. Больше нет, — сказала женщина, задумалась, затем добавила: — У меня была дочь. Мы расстались во времена большой опасности и невзгод. Позднее она умерла. Вернее, ее убили.

Кэш сказал, что ему очень грустно это слышать.

— Вы служили в ВВС. Несомненно, вы слышали о генерале Арваме Пейшоту.

— Да, мэм, — подтвердил Кэш. — Я даже встречался с ним пару раз.

— Он захватил мою дочь, допрашивал ее. Она выбила ему глаз, чтобы в начавшейся панике сбежать. Но моей дочери… не удалось. Я не сразу узнала об этом. До меня дошли новости лишь после того, как генерал угодил в опалу. Новость разнесли его враги, выложили ее на официальный канал новостей. Так я и узнала о смерти дочери — из программы новостей. Знаете, я сама сделала дочь такой, какой она была. Я вообще сделала многое. Моя дочь злилась, говорила, что я сотворила ее монстром. Возможно, она была права. Я создала компаньона и помощницу — но не настоящую дочь. И я не была ей настоящей матерью. Однако мы любили друг друга — по–своему… Что за человек был Арвам Пейшоту?

— Мэм, я в точности не могу сказать. Я служил под его началом — но не знал его.

— Был он добрым? Мудрым? Или жестоким и капризным, как утверждают его враги?

— Я бы сказал, что он знал себя, — ответил Кэш. — Он понимал, чего хочет, и знал, как добиться желаемого. Я слышал, что он бывал вспыльчивым и свирепым, — но сам я ничего такого не видел.

— Он был способен на убийство?

— Мэм, он был хорошим офицером. Я это знаю.

— Хорошим офицером. Да. В конце концов, он ведь выиграл войну, — сказала старуха.

Она произнесла эти слова без горечи — констатировала факт. Потом они с Кэшем стояли молча. Там, где землю не защищала листва деревьев, по лужам и грязи скакали дождевые капли. Неустанно суетились роботы: первый ездил и сыпал землю и гравий, второй разравнивал и трамбовал.

Наконец садовница нарушила молчание:

— Когда я узнала о смерти дочери, я решила вернуться на Землю. И я рада этому решению. Я долго создавала сады в бутылках: герметичные экосистемы, идеально ограниченные стенами, неспособные превратиться во что–то кардинально новое. Застывшие узоры. Конечно, иногда очень сложные — но застывшие. Я забыла о том, насколько динамичны земные сады, как они подвержены капризам погоды и вторжению чего угодно снаружи, любому случайному воздействию. Я могу с большой точностью определить, как будет выглядеть этот сад через пять лет, если его оставить без присмотра. Но через век? Здесь может быть и дикий лес, и заросли колючих кустов, и болото.

Кэш обрадовался смене темы и с радостью подхватил новую:

— Наверное, надо постоянно отбиваться от природы, чтобы сохранить хоть что–нибудь в первоначальном виде.

— Такой взгляд подразумевает, что сад отделен от природы, — сказала старуха. — Но это неверно. Они соединены так же, как и мы. Нет, сад — попросту кусочек мира, на который мы наложили наши представления о красоте. А откуда наш идеал красоты, как не от природы, в конечном и начальном счете? Мы всегда хотим исправить, улучшить природу… Вы знаете, что за дерево защищает нас от дождя?

— К сожалению, я мало знаю о деревьях и всяком таком, — признался Кэш. — Я видел много глухомани за последние полгода, и многое мне очень даже понравилось. Но к знанию я не приблизился ни на шаг.

— Это сапиум салоносный. Впервые его в эту страну — в то, что было Соединенными Штатами Америки и, по словам нашего друга полковника, все еще осталось, — привез Бенджамин Франклин, один из наших первых ученых. Он привез сапиум в конце восемнадцатого столетия ради масла для свечей и ламп. Садовники полюбили дерево за чудесные тона осенней листвы. Но, хотя полезное и красивое, это дерево крайне агрессивно. Оно быстро растет, его палые листья испускают вещества, делающие землю непригодной для других растений. Под ним ничего не растет. Так должны ли мы осуждать сапиум за это? Или нам следует исправить его, сделать чуть менее агрессивным, чуть более красивым?.. Кое–кто считает, что мы похожи на сапиум. После выхода из Африки мы стали агрессивней, упорней и разрушительней любого другого животного либо растения нашей планеты. Мы изменили мир так же необратимо, как Чиксулуб либо Деканские траппы. Когда–то я тоже считала так. Но теперь я считаю нас чем–то большим, чем просто разрушительной силой. В нас больше доброго, чем злого. Мы не враги природы, и мы не отделены от нее. Мы — садовники, способные превратить в сад не только Землю, но и множество миров за ее пределами.

Затем старуха извинилась и пошла кричать на робота, который непонятном образом застрял в вязкой земле на дальней стороне гробницы.

Вечером третьего дня, когда Кэш развлекался с дисплеем, со стороны фасада донесся шум подъезжающих машин, мужские и женские голоса. Кэш скользнул в приемную, к полкам, загроможденным устаревшей электроникой, к мебели, укрытой белыми полотнищами, и отдернул пыльную занавеску. За окном полицейские в клеенчатых плащах, с пластиковыми мешками на шлемах суетились вокруг джипов и лимузина. Подъехавших заливал свет прожекторов, которые покрывали весь фасад дома, дождь летел, будто сквозь полотнища белого сияния, барабанил по машинам и полицейским.

Кэш похолодел от страха и кинулся на кухню, надеясь выйти через заднюю дверь. Но путь преградил робот. Он сообщил, что полковник желает видеть Кэша в холле.

— В чем дело? Зачем тут полицейские? — спросил тот.

— Сэр, мне никто ничего не говорит, — ответил робот и повел Кэша к большому парадному холлу, где полковник Стэмфорд разговаривал с грузным мужчиной в черном костюме, за спиной которого терпеливо ждали полдюжины мужчин и женщин. С ними была и садовник, с ее зеленого плаща на мраморный пол капала вода. Когда Кэш подошел, грузный мужчина посмотрел на него, улыбнулся, сверкнув зубами, ослепительно белыми на фоне черной, аккуратно подстриженной бороды, и протянул руку.

— Я — Луис Фонтейн. Капитан Бейкер, мне очень приятно видеть вас. Я слышал о вас много хорошего.

Кэш потряс протянутую руку и сказал, что хотел бы соответствовать хоть малой толике того, что о нем рассказывают.

А потом полковник сказал Кэшу:

— Я полагаю, вы уже встречались с Авернус.

Садовница потрясла руку Кэша, но не отпустила, а внимательно посмотрела Кэшу в лицо и произнесла:

— Думаю, настало время для разговора о том, как я могла бы помочь вам.