Юлия Гладкая
Служба поиска

– Умыкнули! Умыкнули, ироды! – Марфа шумно высморкалась в подол, во дворе скорбно заблеяли козы.

Кеша тем временем проверял жалобу хозяйки на детекторе лжи: выходило, что баба не врет, кража совершена.

– А когда вы заметили его отсутствие? – поинтересовался он, пытаясь построить с помощью временны́х линий график, указавший бы на день, а если повезет, и час.

Марфа взглянула на исследователя, как на дите неразумное.

– Да почем же я знаю?! – Укутанная шалью, похожая на наседку в курятнике, она всплеснула руками. – Говорю же тебе, умыкнули! А ведь был, понимаешь ты?

– Понимаю, – согласился Кеша, печально глядя на график. Временны́е ленты демонстрировали чудеса абстракции, не выдавая ни единой четкой даты: вот сейчас, вот двадцать лет назад, а между ними еще миллион подходящих точек.

– Это все они, – неожиданно прошептала потерпевшая, – в Черниговке так же начиналось. Сначала у стариков прикарманили, потом у рабочего люда, а под конец… – Баба выпучила глаза и выдохнула Кеше в лицо: – У детей!

– Черниговка, – удивился Кеша, вбивая новые параметры. – Не вижу на карте такого села.

– Конечно, – легко согласилась Марфа, утирая зареванное лицо рушником. – Это когда случилось-то! Ты, поди, еще и на свет не появился. – Заметив недоверие во взгляде Кеши, баба подбоченилась. – Иди давай, ищи, следопыт! А село такое имелось, хошь верь, хошь нет.

С улицы вновь донеслось призывное, отчаянное блеяние, дополненное протяжным мычанием.

– Не пойду к ним, хоть что делайте, не выйду из дома. Окаянные, чтоб они провалились, всю жизнь мне испортили! – Марфа выкатилась в сени, выпроваживая Кешу прочь.

Выйдя за калитку, исследователь огляделся. Обычная для таких селений картина: дома по обе стороны дороги, щурящие на весеннем солнце окошки в деревянных резных наличниках. По грязной улице неспешно прогуливались гуси, чуть поодаль пес грыз не то кость, не то пластик. Каркнуло, Кеша задрал голову и увидел стаю черных как смоль ворон. Где-то вдалеке скрипнула калитка.

Сделав пометки в памяти, Кеша не спеша пошел вдоль домов.

Его вызвали сюда утром. Село Антоновка, хотя ни Антонов, ни одноименных яблонь он не обнаружил. Двадцать три двора, население сорок человек. Расположение – Кеша вздохнул – так себе; хорошо хоть поле рядом, приземлился нормально, а так по весенней слякоти проезда сюда нет. И как тут люди живут? Он почесал бровь – ему нравилось это простое движение, подсмотренное в старом фильме.

Гуси по-змеиному вытянули шеи и зашипели, когда он поравнялся с ними. Гуси такие, их внешним видом и красивым жестом не проведешь. Кеша собрался шугануть птиц, но обнаружил, что из-за забора за ним наблюдает мальчик лет пяти-семи. В ладошках у ребенка что-то мелодично позвякивало, напоминая звуки из музыкальной шкатулки.

Кеша хотел включить автоскан для снятия с объекта точной информации, но вдруг захотелось расспросить по-человечески. Как в кино. Он подошел к штакетнику, присел на корточки, представился:

– Привет! Я Кеша, исследователь.

Таинственное позвякивание прекратилось. Мальчуган, поняв, что его заметили, спрятал руки в карманы, но не сбежал. Попав под прищур зеленых детских глаз, Кеша замер. Ему стало интересно – а как считывает информацию этот мальчонка? Кого он сейчас видит перед собой?

– Здрасьте, – отозвался мальчик, – я Лешка, и я болею.

– Вот те раз, – огорчился Кеша. – А чего же ты тогда на улице стоишь?

– Тут лучше, дома отец. – Мальчик как-то затравленно оглянулся, облизнул губы, нахмурился.

– С твоим папой все в порядке? – Кеша уже знал ответ, но нужны будут свидетели, он активизировал микроокулис, запись пошла.

– Он теперь другой, не как раньше, – подобрал наконец Лешка слова и тяжело, совсем по-взрослому вздохнул.

– Разрешишь войти? – попросил Кеша и, дождавшись кивка, ступил в чужой двор.

В глаза бросились неукрытые дрова, сыреющие по такой погоде. Колун, воткнутый в колоду и не убранный под навес. Разбитый горшок, который, видимо, в прежнее время украшал подоконник. Конура – и та пустовала; возможно, это здешний пес сейчас грыз кость на том конце села.

Кеша поднялся по скрипучим ступеням и вошел в дом.

Хозяин сидел за столом, сутулясь и не сводя взгляда с ведомой одному ему точки в пространстве. Крепкий мужчина, в шароварах и порванной тельняшке. Сквозь дыры на рукавах виднелась синева татуировок. Темные волосы припорошены сединой, густые брови. Усталый, потерянный вид.

Перед ним на грязной скатерке стояла ополовиненная бутылка самогона. Пара кусков сухого черного хлеба да вялая луковица.

«Матвей. Сорок лет, лесоруб фабрики «Зимние утехи», – высветилась информация на планшете.

Кеша сел напротив.

– Ну как вы, Матвей? – напрямик спросил он.

– Не лезет в меня больше, – хрипло ответил лесоруб, отталкивая бутыль.

– Понятно, – протянул Кеша. – И давно не лезет-то?

Матвей бросил на него хмурый взгляд зеленых глаз и промолчал.

– Понятно, – повторился Кеша. – А там на улице Лешка, ваш сын, переживает.

– Лешка, – в голосе хозяина послышалось легкое недоумение, – он же в школе!

– Он болеет, – напомнил ему Кеша. – Поэтому дома, с вами.

– Да ну и шут с ним, – внезапно разозлился Матвей и резко поднялся из-за стола. Бутылка, упав набок, жалобно звякнула о стакан. – Ты пойми, служивый, пусто ж всюду, нет его нигде! – Матвей затряс кулаками в воздухе.

– Давно? – попытался уточнить Кеша, включая весь спектр подходящих программ.

– А я знаю?! – возмутился хозяин дома. – А остальные знают?!

– Есть остальные? – заинтересовался Кеша, делая пометки на карте села.

– Да все! И Люська-курятница, и старуха Лукерья, и Васька из гадючника, да все! Раз ты тут, так ищи давай, ищи, пока как в Черниговке не хлопнуло! – Лесоруб внезапно взвыл зверем.

Несмотря на разгар дня, улица оставалось пустой и негостеприимной. Странное дело, вроде и жители на месте, а отчего-то никто из дома носу не кажет.

Лешка дернул Кешу за рукав форменного комбинезона.

– Ничего, прорвемся, – пообещал исследователь мальчику, и тот серьезно кивнул. – Проводи меня к Лукерье, – предложил Кеша.

– Да чего тут провожать… – Лешка утер сопливый нос тыльной стороной ладони и ткнул пальцем в дом наискосок от своего. – Вон там она живет. Но хотите – идем.

Вместе они пересекли улицу, и Кеша порадовался, что ревнивые гуси, главные гуманисты вселенной, ушли достаточно далеко и не начнут новую охоту.

У Лукерьи все стояло на своих местах. Вязанные крючком салфетки украшали полочки. Разнообразные статуэтки, изображавшие как земных зверей, так и диковинных, устроились на низком шкафчике. Пол сиял чистотой, а кровать пестрела лоскутными наволочками.

В воздухе плавал аромат мясного бульона, заполняя комнату уютным теплом. Кеша удивленно изогнул бровь. По всем показателям выходила норма. Здесь не щелкали датчики пустоты и не скрипели тонкой иглой сенсоры пропаж. Исследователь хотел уже переспросить Лешку, в тот ли дом они пришли, когда заметил хозяйку.

Лукерья сидела в углу. Темная, пергаментная кожа ее лица напоминала лики с образов. Такими в некоторых уголках планеты все еще украшали жилища. Белый платок в мелкий горох, серая хламида, руки, скрещенные на коленях. Она не двигалась, став незаметной. Слилась со стенами, превратилась в еще одну фигурку-статуэтку в комнате.

Кеша осторожно подошел ближе. Такой потери он еще не видал. Стало ясно, отчего молчали встроенные сирены: они должны указывать на проблему в человеке, но если человека, в сущности, нет, а есть только потеря, то как им реагировать? Утрата угадывалась в каждой черточке, в каждой морщинке Лукерьи. В стоптанных тапках, в кривом узелке платка. В сжатых на коленях руках и, главное, в глазах, бессмысленных, потухших.

Кеша ощутил нечто новое, сенсоры выдали этому название: «страх».

Превозмогая себя, он протянул руку, слегка коснувшись плеча старухи, и – о, чудо! – та ожила. Задвигалась, завертела головой, словно заводная игрушка. Развела руками и ловко уцепилась за Кешу, поднимаясь со стула.

– Ты чьих будешь? – проскрипела старушка, скользя по Кешиному лицу взглядом без эмоций. – Среди нашенских я тебя не помню.

– Я сегодня прибыл, вызвали… – Кеша запнулся, подбирая слова.

– Вызвали. Значит, и до них докатилось, – вздохнула Лукерья.

Кеша кивнул, хотя никак не мог понять, до кого это, до них. Перед глазами сияли графики. В ушах стоял звон детекторов. Все смешалось, все работало не так, как надо. Кеша понял, что еще чуть-чуть – и его замкнет; он сосредоточился и отключил программное управление.

Наступившая тишина оглушала.

– Очухался? – услышал он скрипучий голос Лукерьи. – Кушать будешь? А то вон худенький какой.

– Когда? – вместо ответа спросил Кеша.

Старуха остановилась в шаге от него, будто кончился завод. Затем медленно обернулась и, пожевав губами, ответила:

– Кабы я знала, так нашла бы. Спроси у… – Старуха смолкла. Кривой, как корень, палец проткнул пространство, указуя на шкаф с побрякушками. Кеша проследил взглядом – о чем она? О статуэтках? О салфетках? Или просто выжила из ума?

– А где Лешка? – внезапно опомнился Кеша, но старуха не ответила, она все так же стояла посреди комнаты, будто приросла. Свет в ее глазах погас.

На улице Лешки не оказалось. Кеша отошел подальше от странного дома Лукерьи и включил программы. Мир ожил и раскрасился линиями, звуками и сиянием гексаграмм. Используя карту, Кеша посетил и Люську-курятницу, и Ваську в «гадючнике».

В обоих случаях истории походили друг на друга, как шестеренки одной детали. Да, исчез; да, похитили. Люська грешила на бабку Лукерью, а Васька грозил небесам, обещая непонятно кому страшные кары. Кеша попытался уточнить про Черниговку, но потерпевшие только отмахнулись – дескать, не к ночи помянуть.

В довершение картины Люська попросила отнести Матвею яиц, потому как Лешка сегодня не забегал, а Васька, наоборот, спросил, не передавал ли Матвей самогона, а то тошно, аж житья нет.

Обратно Кеша возвращался в задумчивости. Крутил так и эдак перед внутренним взором схемы и планы, в которые входила собранная за сегодня информация. Искал точки пересечения и общие временны́е отрезки.

Выходило чудно, но верно.

Достигнув двора лесоруба Матвея, Кеша, теперь уже без разрешения, вошел в дом. Не обращая внимания на сидящего у стены хозяина, оставил коробку яиц и прошел в дальнюю комнату, из которой доносились тихие переливчатые звуки.

Лешка устроился на кровати, забравшись с ногами на клетчатое шершавое покрывало. Он так увлекся игрой, что не сразу заметил Кешу, а увидев, сгреб свои сокровища в кучу, прикрыв ладонями.

– Это мое! – выкрикнул он, вжимаясь в стену, обклеенную полосатой бумагой. – Я не отдам, им не нужно!

– А тебе, выходит, нужно? – поинтересовался исследователь, доставая планшет с последними данными.

– Нужно, – уперся Лешка. – Они никогда ничего не замечают.

– Но ведь заметили, – возразил Кеша. – Заметили и попросили помощи, поэтому я тут.

Лешка шмыгнул носом, замотал головой, отрицая происходящее.

– Понимаете… – начал он, но, подумав, убрал ладони и поманил Кешу поближе.

Кеша впервые видел смысл жизни, да еще не один, а с десяток.

– Это вот отцовский, – перечислял Лешка, указывая на деревянный чурбачок с синей искрой посередине, – а это Лукерьи, – плоская стеклянная пуговичка, – а вон тот мутный – Васьки. Я не крал, а подобрал. Взрослые их все время теряют, а потом находят новый, или он у них вырастает, я еще не понял, – признался мальчик.

– Так у тебя тут целая коллекция! А у меня всего пять жалоб… – недоуменно произнес Кеша, разглядывая бланк вызова.

– Эти давнишние, – пояснил Лешка, дотрагиваясь до шестеренок и бусин, гаек и камешков. Каждый из них отзывался тем самым звоном, который Кеша впервые услышал еще на улице. Каждый смысл жизни звучал по-своему, по-особенному, чаруя и завораживая. Неудивительно, что ребенок начал их подбирать.

– Знаешь что, брат, – сказал Кеша, когда они вместе с Лешкой рассмотрели и прослушали каждый смысл, – давай-ка возвращай все по местам. Или тебе собственного отца не жалко?

Лешка вздохнул.

– Жалко, только он часто такой. Как пройдет сезон заготовок, так он смысл теряет. Думаете, это первый, что ли?

– Может, и нет, – согласился исследователь. – Но на этот раз отдадим все, что ты насобирал.

– А что с теми, у кого новый появился? – задумчиво спросил Лешка.

– Эти припрячем, – решил Кеша. – Будешь за соседями присматривать. Если они новый смысл потеряют, ты им старый отдашь. Понял? Считай, вместо меня работу выполнять станешь.

Глаза у Лешки засияли, словно на дне души распускался волшебный цветок, как в сказке. Кеша замер: он впервые видел рождение смысла жизни.

Провожая Кешу к флаеру, Лешка спросил шепотом:

– А у тебя самого-то он есть?

– Данный элемент души присущ лишь людям, – произнес Кеша прописанную в программе фразу.

Он спешил на базу, где следовало сдать отчет, получив за него наградные баллы. И чем черт не шутит? Возможно, не пройдет и столетия, как центр гуманистики выдаст ему, биороботу, лицензию на человечность. Вот тогда и он сможет обрести свой смысл жизни.